Человек в окружении себе подобных: социальные общности

Р

Ч9':.Ъ,3

Р

чал, что московские самодержцы управляли своим государством, как вотчиной; они считались собственниками всей земли, могли лишить земли, средств к существованию, жизни любого; могли сбри­вать бороды, заставлять своих поданных разучивать европейские танцы и т.д. Именно выбор восточно-деспотического варианта вла­сти, согласно которому государь — это собственник, владелец го­сударства, судеб людей, во многом, как мы предполагаем, опреде­лил многие особенности развития социальных институтов россий­ского общества.

Так, в России гораздо медленнее, чем на Западе, законода­тельно оформлялись сословные права основных слоев населе­ния, которые могли бы гарантировать представителям этих со­словий определенные привилегии и обязанности, переходящие по наследству. Подобный наследственный (аскриптивный), но универсалистский принцип мог бы противостоять произволу са­модержца, который был заинтересован в более примитивном ас-криптивном. принципе — принципе личного служения, личной преданности. Укоренение норм личной преданности в течение многих столетий создавало незащищенность даже высших слоев общества перед произволом самодержца. Вместе с тем это зак­репляло и определенную культурную традицию власти, соглас­но которой верность, близость к государю, властелину, руково­дителю становилась главным условием личных достижений.

Например, служилое дворянство, казалось бы, являлось привилеги­рованным сословием. Но земля, права передавались представите­лям этого сословия условно, на основе принципа личного служе­ния. Царь мог забрать землю, лишить наследников прав на нее. Только Петр I в 1714 г. предоставил помещикам право переда­вать по наследству поместье, которое до тех пор принадлежало им условно. Окончательно право собственности дворян на вот­чинные земли и другие их сословные права и обязанности были законодательно оформлены в 40—80-х гг. XVIII в. Городские жители, так называемое третье сословие, фактически вплоть до «Грамоты городам» (1775 г.) не имели ясно очерченных прав, привилегий, а значит, определенных гарантий от произвола власти, ее представителей. Жесткая централизованная власть, имев­шая право контролировать все и вся, мешала созданию мощных коммунальных движений, которые в Западной Европе завершились оформлением городских хартий, юридически закрепляющих их сво­боду.

Неограниченная власть самодержца, произвол власти, отсут­ствие законных гарантий, прав и обязанностей существенно сни­жают уровень организованности общества, предсказуемости со­циальной жизни, усиливают хаос. Люди лишаются тех преиму­ществ, которыми обладает социальное, организованное, упоря­доченное. Все это тормозит развитие процесса институализации

265

социальных связей. Социальные институты как гаранты предска­зуемости, гарантированности, а вместе с ними и все общество, на протяжении столетий имеют примитивные, элементарные фор­мы. Личность, ее права мало что значат как для государства, так и для самой личности. Не создает ли такая практика социальных взаимодействий неуверенность в завтрашнем дне, стремление жить одним днем, невостребованность рационального планирования своей деятельности, надежду на «авось», социальную пассивность, упование на доброго и мудрого царя, а не на себя, свою энергию, рассудок?

Формируется снисходительное отношение к высшему регуля­тивному механизму социальной жизни — закону, который не уважает даже сам властелин, а ведь хорошо организованное об­щество базируется на законе как неоспоримой святыне. Мощь и сила государства направляется не на эффективную организацию людей по определенным правилам, а на принуждение людей к поведению, желательному для государя, власти. Власть рассмат­ривается не как высшая ответственность, а как возможность подчинять себе людей.

российский Теперь несколько слов о городе, который на За-
ГОРОД паде был главным источником развития дости-

женческой ориентации, нового типа институци­ональных норм. Город — это объединение чуждых по крови людей, в основе взаимодействия которых рациональные критерии пользы, успеха, качества и т.д. Центром города является рынок, на котором горожане обменивали произведенную продукцию между собой, между городом и деревней, данным городом и другими городами, областями. Не случайно в городах-полисах Древней Греции зарож­дались юридические институты и поведенческие комплексы, став­шие нормативно-регулятивной основой современных (модерных) институтов. Именно в городах средневековой Европы возникли го­родские рынки и университеты — «рассадники» знаний, профес­сионализма и компетентности...

В 1630 г. в России горожане составляли лишь 2,5% населения, в 1724 г. — 3, в 1897 г. — 13%. Сравните с Голландией: 50% горожан в 1515 г.; 65% — в 1795 г., или с Японией: 22% горожан в 1750 г.*

Но каковы по своему качеству русские города? (Хотя и количе­ство горожан, т.е. носителей иных, не аскриптивно-родовых стан-

дартов, во многом определяет процессы эволюции традиционных институтов к современным (модерным) устоям повседневности.)

М. Вебер и Ф. Бродель разработали взаимодополняющие друг друга типологии городов. По мнению Ф. Броделя, существуют следующие типы городов:

• открытые города, которые не отличаются от своей округи
и даже смешиваются с ней, — это города античного об­
разца, открытые в сторону своих деревень и равные им,
индустрия в них только зарождалась. Это исторически ранние
города (тип А);

• замкнутые города, которые закрыты в буквальном смысле
этого слова; их стены в гораздо большей степени определя­
ли границы сущности, нежели владений — это средневеко­
вые города Западной Европы. Пройти за их крепостные сте-

*.». ны — это было то же, что пересечь государственную грани­цу. Это был иной мир, с иными стандартами, нормами по­ведения, и пришелец долго мог оставаться в этом мире чу­жаком, деревенщиной. Здесь правили купцы, ремесленни­ки, точнее, цехи, гильдии. Ощутимо было развито незави­симое от феодала, князя самоуправление, в котором зада­вали тон известные горожане (тип В);

• города, находившиеся под опекой, подчинявшиеся государю и
государству, — это города современного типа, где сильное
централизованное государство установило свою власть, сделало
независимые города частью единого государства, привело
их к покорности, сохранив, если город прошел этап второ­
го типа, его самоуправление и т.д. (тип С)*.

Ф. Бродель, размышляя о том, к какому типу отнести русские города, приходит к выводу: «Мы могли бы сказать о промежу­точном положении между А и С, когда не сложился средний этап эволюции. И государь оказался тут как тут наподобие молодца из сказки»**.

М. Вебер, идеи которого, по признанию Ф. Броделя, и были положены в основу его анализа, выделяя «княжеские города» (или княжеские и вотчинные города), отмечает, что такой город базируется на патриархальных и политических доходах как осно­ве покупательной способности крупных потребителей, которые могут быть: 1) должностными лицами, обладающие законными или незаконными доходами, или 2) вотчинниками и носителя­ми политической власти, расходующими ренту„с внегородских земель или иные... доходы (примером чиновничьего города мо-

* Бродель Ф. Материальная цивилизация: экономика и капитализм, XV— XVIII вв. Т. I. 1986, с. 514.

266

' Бродель Ф. Указ. соч., с. 547—558._

'** Там же.

О ■.-;.-

жет служить Пекин, вотчинного города — Москва до отмены крепостного права)*.

Итак, судьба средневекового русского города существенно от­личается от судьбы средневекового западноевропейского города — русский город не испытал в своем развитии тех свобод, комму­нальных сообщностей, цехов, гильдий, присущих Тородам-комму-нам, торговым городам Северной Италии, Западной Европы меж­ду Луарой и Рейном и т.д.

П.Н. Милюков отмечал, что русский город не был естествен­ным продуктом внутреннего экономического развития страны. Промыслы и торговля из-за своего незначительного развития впол­не могли пока обходиться и сельским укладом жизни — город нужен был государству. Это было место, «огороженное», укреп­ленное, военный оборонительный пункт. Здесь находились на­чальство — стояла воеводина изба — тюрьма для «колодников», в городе жили приказные люди для управления и ратные люди для обороны в случае осады. Дома, которые находились внутри горо­да, назывались осадными. Вне города, на «посаде», жило торгово-промышленное население. Позднее возле посада появляются и сло­боды.

Итак, «русский город был прежде всего правительственным и военным центром. В целой половине России, на юг от Оки все без исключения города... появлялись именно как оборонительные пун­кты...»**.

Историческое своеобразие русских городов оказало значитель­ное влияние на эволюцию социальных институтов российского общества. Ведь городской тип организации социальной жизни, основанный на рациональном расчете, качестве, умении, про­фессионализме, тип хозяйствования, присущий городу, ориенти­рованный на рынок, товарно-денежный обмен, специализиро­ванное производство на заказ, слой людей, который эти нормы, стандарты жизни, хозяйствования воплощает, и являлись глав­ными носителями нетрадиционных институциональных порядков. Судьба русских городов и вместе с этим судьба русской индуст­риальной экономики во многом определяли характер, глубину пре­образования традиционных институтов.

Итак, город был детищем государства, а не внутренней логики развития хозяйственной жизни, глубокого разделения ремесла, тор­говли, с одной стороны, и земледелия — с другой. В России на протяжении столетий ремесло институционально нередко было

* Вебер М. Город, с. 312.

** Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры.

268

ночи⁵' го;

соединено с земледелием. Крепостной безземельный крестьянин мог
оставаться дома, став кузнецом, заниматься извозом, торговать в
разнос, уходить на заработки, но не становиться при этом городс­
ким жителем. Чаще же всего речь шла о сочетании сельскохозяй­
ственного производства с каким-либо промыслом (особенно в зим­
нее время). -О

Но государство само создавало для своих нужд не только города, но и промышленность, индустрию,- которая «кормила» эти города. Развитие экономики, ее новых институционально-нормативных форм не столько подготавливалось изнутри, сколько организовывалось го­сударством. Но на свой лад. Задачи обороны, внешней политики чаще всего были основным фактором развития экономики.

В годы правления Петра I развитие промышленности преимуще­ственно осуществлялось не за счет свободного рыночного товаро­оборота, купли-продажи, наема свободных работников, а сверху. Российская промышленность, мануфактуры, заводы и т.д. еще очень долго не являли собой новый тип нормативно-институцио­нальной регуляции. Это был по сути не городской, а вотчинно-феодальный тип промышленности с приписанными крепостны­ми, внерыночной ценовой регуляцией, льготами от государства и тд. Соответственно в этой промышленности слабо проявлялись достиженческичконкурентные нормы, стандарты:, казенная промыш­ленность, опекаемая государством, живущая на государственный заказ, без конкуренции на рынке труда и капитала.

Подобное развитие экономики подчиняло ее государству; по­литические институты оказались слиты и господствовали над эко­номическими, нормы политических институтов определяли целе­сообразность, эффективность экономических. Нет ни свободной конкуренции, ни свободного ценообразования — есть политичес­кий контроль и опека.

Зародышевый характер городского рынка, рыночного обмена, собственно рыночных институциональных норм, господство го­сударства, его опека и контроль — все это во многом предопреде­лило тип хозяйствования, нормы предпринимательского поведе­ния, упование на государство, его защиту, опеку, а не на соб­ственную предприимчивость, инициативу и активность. Все это закладывало определенные нормы, стандарты взаимоотношений предпринимателей, купцов с государством, формировало безыни­циативность, боязнь политической самостоятельности. Так было в XVIII в., так было в начале XX в., так есть и в конце XX в.

Город, созданный и опекаемый государством, созданная и опе­каемая государством промышленность не могли не породить пас­сивное в социальном смысле городское население. Яркой чертой.средневекового западноевропейского города является- самоуправ-

269

ление, готовность отстоять свои интересы в борьбе с удельными баронами, феодалами, королями. Российское же городское сосло­вие фактически было выпестовано, создано государством. Даже са­мим выделением в особую общественную группу и своим корпора­тивным устройством оно было целиком обязано правительству. Правительство хотело дать городскому сословию те.элементы само­стоятельности, которых не выработала русская история, для чего, используя формы средневековой европейской свободы, поделило его на гильдии и цехи. Но городское корпоративное устройство в России в гораздо большей степени, чем дворянское, по оценке П.Н. Милюкова, оказалось мертвой формой.

Российские города ни по своему количеству, ни по своему качеству вплоть до 1861 г. не были носителями эффективных мо­дерных достиженчески-универсальных норм институциональных

взаимодействий.

* * *

Подведем некоторые итоги. Итак, доминирование государствен­ного произвола над обществом обусловило существенное своеоб­разие развития российских социальных институтов, которое мы ощущаем и поныне, — это и тип политического властвования, принятый в нашем обществе и в годы самодержавия, и в советс­кое время, и сохранившийся во многом до сих пор; и неуважение к личности, ее правам со стороны власти; и неразвитость граж­данского общества, способности и готовности социальных слоев граждан заявить и отстоять свои права; и ориентация на государ­ственный контроль за экономикой и т.д.

На первый взгляд, поражает, что данный способ организации общественной жизни легитимен, т.е. признан обоснованным как властителем, так и опекаемыми. Однако это вполне объяснимо: неуважение личности со стороны властей возможно лишь при ус­ловии неуважения самой личностью своих прав, своего достоин­ства. Значение анализа истории социальных институтов в том, что он приоткрывает завесу над тайной становления норм, стандартов взаимодействия людей в повседневной жизни.

Раздел V.

Известный отечественный исследователь Я.А. Пономарев изучал процесс решения задач, требующих творческого подхода, в усло­виях индивидуальной и совместной деятельности.

Было установлено, что в течение 30 минут, отводимых испытуемым для поиска решения, ни один из них, работая индивидуально, не мог самостоятельно решить задачу под условным названием «монотип­ная модель». Когда же эта задача была предложена группам тех же испытуемых, объединенных по 3 — 4 человека, 70% (!) из них нашли решение в течение тех же 30 минут*.

Известный американский социолог Э. Мэйо вместе с сотрудни­ками в 20-х гг. XX в. провел эксперимент (имевший четыре стадии) на предприятиях компании «Вестерн электрик» в городе Хотторн (в литературе он известен как хотторнский эксперимент) с целью повышения производительности труда.

Вначале была поставлена цель выяснить, как влияет на произво­дительность труда такой фактор, как освещенность рабочего по­мещения в сборочном цехе. Сначала экспериментальной и конт­рольной группам были предложены различные условия труда — соответственно повышенная и обычная освещенность рабочего места. При этом в экспериментальной группе был отмечен рост производительности труда, а в контрольной группе производитель­ность труда осталась на прежнем уровне. На втором этапе новый прирост освещенности дал новый рост производительности тру­да у экспериментальной группы. На третьем этапе производитель­ность труда в экспериментальной группе продолжала расти, хотя уровень освещенности оставался прежним, а иногда даже снижался до уровня «лунного света». Затем в другой экспериментальной группе значительно улучшили другие условия труда (сделали оп­тимальной температуру воздуха, установили паузы для отдыха, 2 выходных дня и т.д.). При введении всех этих новшеств произво­дительность труда повысилась, и даже при отмене всех нововве­дений она хоть и снизилась, но осталась на уровне, более высоком, чем первоначальный. Было обнаружено, что в этой эксперимен­тальной группе производительность устойчиво нарастала без вся­кой связи с экспериментальными изменениями.

Что же за сила повысила, а затем поддерживала высокую произ­водительность труда в экспериментальных группах? Эта сила —

' Пономарев Я.А. Психология творчества. — М., 1976, с. 303.

271

«групповой дух», социабельность (по терминологии Э. Мейо), стрем­ление принадлежать к какой-то особой группе (в данном случае к экспериментальной). Возникает новый эффект от упорядочивания отношений между людьми, объединенных какой-то, общей зада­чей.

Более того, хотторнский эксперимент показал, что рабочая группа — это сложно организованное сообщество, которое имеет свои нормы, принятые «неписаные» правила, своих лидеров об­щественного мнения и т.д. Под воздействием этих неписаных пра­вил работники ограничивали свою производительность, чтобы «не высовываться», не получить больше, чем другие. Такого «пе­редовика» могли бы обвинить в том, что он провоцирует пере­смотр руководством норм выработки в сторону их повышения, подвергнуть остракизму.

Иными словами, люди не просто заняты самостоятельным вы­полнением производственных заданий — они образуют невиди­мую нить солидарных, сообществленных взаимодействий, кото­рые в существенной степени влияют на их поведение; одобрение коллег или социальный остракизм оказывается даже более дей­ственным средством регулирования трудовой деятельности, чем такие стимулирующие факторы, как повышение зарплаты, одоб­рение руководства, гарантии занятости и т.д.

Глава XII. Многообразие социальных общностей

§ 1. Солидаризация (интеграция) как способ повышения эффективности социальных ■ взаимодействий. Постановка проблемы

Человек повсеместно и каждодневно общается с себе подоб­ными — решая бытовые проблемы, воспитывая детей, развлека­ясь в кругу друзей, посещая лекции, выполняя рабочие обязан­ности и т.д.

Семья, толпа, коллектив, нация, класс и многие другие общ­ности — это основные вместилища, посредством которых человек включается в решение личных проблем. Он ищет партнеров, что­бы объединить усилия, сэкономить ресурсы, получить помощь и тем самым приумножить свои возможности для решения опреде­ленных задач.

Во имя этих целей Актор и вступает (или оказывается вовле­ченным с момента рождения) в определенный тип социальных связей — солидарные связи. Помощь, поддержка, приумножение

272

возможностей совместно противостоять чему-то или кому-то, уси­лить свою защищенность, повысить эффективность своих дея­ний — все это основные причины сложения усилий, солидари­зации взаимодействий. Для этого требуются координация, согла­сование своих действий, кооперация усилий, готовность к ком­промиссу и даже к прямым уступкам ради общего успеха.

Процесс координации, объединения усилий приводит к обра­зованию определенных социальных образований — общностей. Именно в рамках подобных образований приумножение усилий, поддержка начинают приобретать более или менее устойчивый характер, человек получает надежду (а может быть, и гарантию), что ему помогут.

Иными словами, объединяя усилия с другими, желая за счет взаимопомощи решать проблемы, которые в одиночку решить край­не накладно, затруднительно или рискованно; человек включается в определенную сеть взаимных ожиданий, обязательств, взаимо­действий, которые объединяют соучастников в единое целое.

Степень интегрированности людей в единое целое бывает раз­лична. Различна, соответственно, и способность этого целого «ода­ривать» своих участников, существовать долго (или кратковре­менно), проявлять сплоченность на высоком уровне, обеспечи­вать готовность идти на определенные жертвы ради интересов це­лого (или ограничиваться сочувствием). Интеграция людей очень различна по целям, формам, глубине — например, мы пережива­ем за своих близких, помогаем им (и рассчитываем на их по­мощь) иначе, чем применительно к случайным знакомым. В даль­нейшем мы более подробно рассмотрим проблему интеграции и причины различия сил «притяжения» людей в тех или иных общ­ностях, а сейчас мы лишь констатируем: тот, кто оказался вклю­ченным в эффективную («боеспособную») общность, чувствует себя значительно увереннее,-спокойнее в социальной жизни, ч^м одинокий человек. Это еще один (наряду с институализацией) способ повысить надежность, предсказуемость, уверенность в своей жизни, эффективность индивидуальных деяний, но это и еще одна грань обязанностей и ответственности человека.

Итак, общности способствуют повышению эффективности со­циальных действий и взаимодействий; их развитость, интегриро-ванность, многообразие являются важнейшими признаками вы­сокого уровня организации повседневной социальной жизни.

Дата добавления: 2014-12-29