Общая социология 2 страница

Ремесленники, купцы, ростовщики, пастухи, виноделы, корч­мари — вот только несколько статусно-ролевых позиций, возни­кающих экономических институтов. Однако доминирует натураль­ное внутрисемейное хозяйство; роль специализированных эконо­мических институтов еще невелика.

ПОЗДНИЕ ТРАДИЦИОННЫЕ СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ. ЗАРОЖДЕНИЕ СОВРЕМЕННЫХ СОЦИАЛЬНЫХ ИНСТИТУТОВ

Характерные черты поздних традиционных инсти­тутов (существовавших в эпоху феодализма) — относительно малая дифференцированность, ощутимая аскриптивность и партикуляризм. Ко­нечно, возникают и развиваются социальная диф­ференциация, иерархия сословий, власть феода­ла, укрепляются государства, но превалируют аскриптивно-партикуляристские нормы сначала личного служения, затем предоставления сословиям привилегий, исключительных прав (на владение землей и др.).

Яркий пример функциональной недифференцированности феодаль­ных институтов — феодальное землевладение: «Поместье было относительно самодостаточным аграрным хозяйством с наслед­ственно закрепленной за ним рабочей силой... Функциональная раз­мытость поместья отражалась а статусе землевладельца, который сочетал в себе роли собственника земли, политического лидера, военного предводителя, судьи и организатора хозяйственной жиз­ни»*. Жак Ле Гофф развивает эту мысль: «Феодальный замок стал центром сеньории, к которому постепенно отходили все формы власти —экономическая, судебная, политическая»**.

* Парсонс Т. Система современных обществ. — М., 1997, с. 57; см. также: Блок М. Феодальное общество. В кн.: Блок М. Апология истории. — М., 1973, гл. I, гл. V. ** Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада, с. 92.

254

Традиционные институты с их малой дифференцированностью, доминированием аскриптивной и партикуляристской ориентации есть, видимо, неизбежный этап эволюции любого человеческого

сообщества. С теми или иными поправками характерные черты Тра­диционных институциональных взаимодействий отмечались (и от­мечаются) у народов Западной и Восточной Европы, Ближнего и Дальнего Востока, Африки и Латинской Америки.

Однако процесс преобразования традиционных институтов в институты современного общества лротекал (и протекает) у раз­личных народов по-разному. Чтобы понять современные судьбы многих народов, необходимо проанализировать трансформации их традиционных институтов.

Не случайно историки считают эпоху феодализма, во время которой происходило становление ныне существующих государств, наций, культур, ключом, к пониманию современного состояния того или иного народа. Эпоха перехода от традиционных институ­тов к современным — это во многом время выбора народами пути социально-исторического развития.

Причем определенные предпосылки как бы склоняют к выбо­ру того или иного варианта развития (но не делают его обязатель­ным). Так, своеобразие западноевропейского общества во многом объясняется тем, что социальные институты этого общества в эпоху феодализма возникли на руинах более зрелого в институ­циональном отношении греко-римского мира. При этом феодаль­ные институты явились шагом назад, что еще раз доказывает: история человечества не имеет однозначной направленности, здесь возможны движения вспять, зигзаги, развороты и т.д.

Вместе с тем наличие институционально-нормативных облом­ков именно греко-римского общества, по мнению М. Вебера и Т. Парсонса, сыграло огромную роль в формировании современных институтов западноевропейского типа, во многом определив их конкретную сущность.

Т. Парсонс, анализируя процесс становления современных (мо­дерных) институтов в Западной Европе, отмечает, что этому про­цессу способствовали три основных институциональных «моста» от греко-римского институционально достаточно развитого обще­ства к западноевропейским обществам.

Во-первых, речь идет о западно-христианской церкви, которая, с одной стороны, сохранила идею «царства Божьего» как образца общества, в котором никто не имеет привилегий, все равны перед Богом, оценивающим людей по их делам, достижениям и т.д. Эта идея и ее дальнейшее развитие в протестантизме и стали ценност­но-культурной основой легитимации нового порядка взаимодей­ствия между людьми* формирования новых институтов.

С другой стороны, церковь сохранила институциональную сис­тему своей организации, которая имела единый центр в Риме, была довольно независимой и автономной от государства (чего не было

255

в восточном христианстве), стремилась руководствоваться норма­ми, принципами, которые укрепляли ее, позволяли ей конкуриро­вать с миром и превалировать над ним.

В связи с этим Т. Парсонс особое внимание уделяет требованию Григория VII безбрачия белого духовенства: «В то время как в фе­одальной системе на смену более «личному» принципу феодаль­ной верности стремительно шел принцип наследственности, он ре­шительно изъял из сферы действия последнего духовенство и осо­бенно епископат. Каковой бы ни была мораль белого духовенства в области сексуальных отношений, у священников не могло быть законных наследников, а их приходы и должности не стали инсти-туализированной наследственной функцией, как это произошло с институтами монархии и аристократии... Состояние напряженнос­ти между духовным универсализмом церкви и феодальным мирс­ким партикуляризмом, которое проявлялось в противостоянии орга­низаций религиозного и мирского типа, послужило мощным проти­водействием против соскальзывания западного общества в удоб­ный традиционализм»*.

Во-вторых, большую роль в формировании институционально­го порядка современных западноевропейских обществ сыграли нор­мативные элементы поведения, свойственные средневековому го­роду. М. Вебер подчеркивал значение европейской городской об­щины как одной из стратегических точек развития нового институ­ционального порядка.

В городе, который «был во всем мире совместным поселением до того чуждых по крови местом жительства людей»** формиру­ются принципы, нормы взаимоотношений между людьми, не состоявшими друг с другом в кровно-родственных связях. Это становится веской причиной рационализации норм, принципов, регулирующих взаимодействие между горожанами. Тем самым по­стоянно вытесняются аскриптивно-партикуляристские нормы, со­ответствующие матрицы отношений «отец (владыка) — ребенок (зависимый)», — нарастают достиженчески-универсальные прин­ципы «горожанин — горожанин». Все независимы друг от друга, никто не может претендовать на избирательность отношения к нему. Город, обязательным принципом которого было наличие частной собственности на владение***, наличие рынка, стал точ-

* Парсонс Т. Система современных обществ, с. 59—60.

** См.: Вебер М. Город. В кн.: Вебер М. Избранное. Образ общества. — М.,

1994, с. 337.

*** Жак Ля Гофф вслед за М. Блоком отмечает, что «феодальная система не

имела в чистом виде понятия собственности, обычно определяемое как право

пользования и распоряжения. С этой стороны земельное хозяйство и вообще

система городской собственности оказались противостоящими (курсив

наш. — А.Э.) феодальной системе. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового

Запада. — М., 1992, с. 91; см. также: Бродель Ф. Материальная цивилизация,

экономика и капитализм XV—XVIII вв. Т. 1. Структура повседневности. — М.,

1986, с. 509-593.

256

кой роста современных экономических институтов, формирова­ния буржуазии — нового слоя общества, не имеющего сословных гарантий, базирующегося на достижениях в торговле, приобре­тенных капиталах и т.д. Своеобразие социальной организации за­падноевропейского города заключалось и в том, что город являл­ся «скрепленным клятвой братством». «В средние века город был' скреплен клятвой «коммуны» и считался в правовом смысле «кор­порацией»*.

Формирование и развитие достиженчески-универсальных прин­ципов организации социальной жизни городской общины прояв­лялось и в организации политической жизни. Речь идет, в частно­сти, о возникновении и организации городского варианта арис­тократии в виде патрициата — высшего слоя горожан, организо­ванного в корпоративное целое. Отличительной особенностью этих групп являлось противопоставление самого принципа их органи­зации феодальному принципу иерархии. Они были организованы в гильдии, среди которых наиболее заметное и влиятельное место занимали гильдии торговцев, но каждая отдельная гильдия, сле­дуя образцу греческого полиса и древнеримского municipium, была в основе своей ассоциацией равных. Городская община представля­ла собой образец организации, противоположной феодализму и созвучной основному направлению будущего развития**.

Третий важный «мостик» от римских институтов к современ­ным обществам — римское государственно-правовое наследие, роль которого в формировании западноевропейских государств обще­известна. Вместо аморфных раннефеодальных государственных об­разований, разъедаемых феодальной раздробленностью, самосто­ятельностью крупных феодалов, устанавливавших свои законы, права и т.д., формируется государство римского типа, имеющее независимую армию, свой бюрократический аппарат, единый на всей территории закон.

Вместе с тем, как подметил Т. Парсонс, особенности правово­го регулирования, развитие обычного права в Англии в XVI— XVII вв. создали особо благоприятные условия именно в этой стране для перехода от традиционно-феодальных институтов к институ­там современного общества. «Во-первых, это независимость су­дебной власти от короля, впервые проявившаяся в тяжбе верхов­ного судьи, против Якова I, которая в конечном счете окончилась победой судьи.

Во-вторых, это узкокорпоративный (т.е. специализированный, диф­ференцированный. — А. Г.) характер юридической профессии.

* Вебер М. Город, с. 340—341.

Парсонс Т. Система современных обществ, с. 58—59.

В-третьих, это упор на юридическое оформление частных прав и интересов, иногда направленное против привилегий государства, иногда находящееся за пределами обычной сферы деятельности государственных ведомств. У этого процесса было два аспекта. Один относился к «правам англичанина», которые включали судеб­ное решение о законности ареста, право на справедливое судеб­ное разбирательство с участием защиты, гарантированность жили­ща от произвольных обысков и далее вплоть до свободы слова, собраний и т.д. Другой аспект касался собственности и контрак­та — фундаментальных основ индустриальной революции»*.

Эти институционально-нормативные комплексы: организация западно-христианской церкви и ее идеология; городская община с нарождающейся буржуазией, в число которой могли попасть и вы­ходцы из бедных слоев городской общины; римско-государственная традиция установления всесилия закона и единой власти, охрана прав человека, признание его независимости от произвола государ­ства, право вступать в контрактные отношения и соответствующую ответственность, — как относительно устойчивые системы образцов повседневного поведения стали основными точками роста, кристалли­зации новых институциональных порядков.

Трудно сказать, какой из этих «мостиков» оказался важнее.

Например, рынок сыграл огромную революционизирующую роль в развитии экономических институтов. Ведь рынок — это конкурен­ция тех, кто предлагает свой товар, и, чтобы продать свой товар в условиях конкуренции, надо сделать его качественным, дешевым. Рынку безразлично, кто произвел этот товар — для него важны до­стижения, качество, а это возможно лишь в условиях дифференци­ации производства, специализации хозяйственной деятельности.

Эти «мостики», точки роста, кристаллизации нового институ­ционального порядка повседневности способствовали как нарас­танию новых достиженчески-универсальных норм регуляции ин­ститутов, так и их дифференциации.

Пунктирно обозначим траектории этих процессов. Экономика уверенно развивается, формируются не только чисто экономи­чески-хозяйственные предприятия, учреждения (мануфактуры и т.д.), но и хозяйственные, присущие лишь экономическим ин­ститутам нормы регуляции.

Рационализация норм экономических взаимодействий испытывала противодействие не только со стороны комфортного аскриптивно-го традиционализма семейно-родовой регуляции (ориентация на рынок, прибыль буквально разрывает аскриптивность), но и со сто­роны религии, которая фактически сама устанавливала «регулятив­ные нормы» жизни традиционного (феодального) общества и по­этому препятствовала становлению специализированных норм для

* Парсонс Т. Система современных обществ, с. 87. 258

экономики, политики, науки, образования. Церковь стремилась регу­лировать нормы жизни на основе религиозно-моральных канонов, и экономике пришлось вступить в идеологический спор с религи­озными установлениями о «моральности» ростовщичества. Поло­жительное решение этого вопроса стало легитимной основой фор­мирования внутри экономических институтов финансовых институ­тов, что резко ускорило развитие экономики.

В политических социальных институтах при безусловном сохра­
нении таких аскриптивных черт, как престолонаследие, сословная
организация общественно-политической жизни, наследственность
аристократии, являвшейся политической элитой, резко усиливает­
ся тенденция универсализма, предусматривающего установление
единого мощного государства с всесилием закона и в то же время
охрану сословно-наследственных прав. Характерная для раннего
феодализма нерасчлененность власти и (экономического) богат­
ства, власти и управления хозяйством начинает постепенно сме­
няться тенденциями дифференциации. Богатство может оказаться в
руках у более удачливых буржуа, банкиров, которые ссужают день­
ги не только аристократам, но и королю, вступающему с ними в
договорные отношения кредита, залога и т.д. '

лл_тп.сиииг Логика социально-исторического анализа ин-

ииврьмьнныь

(МОДЕРНЫЕ) ститутов определяет те критерии, показатели,

ИНСТИТУТЫ в соответствии с которыми в социологии при-

нято анализировать современные (модерные) ин­ституты — институты, возникшие в результате коренных пре­образований общественной жизни, произошедших в странах За­падной Европы в последние два-три столетия. Хотя в различных странах мира в зависимости от специфики культуры, традиций институциональные изменения воплощались в различные спе­цифические (национальные) формы, общее направление разви­тия институтов (от традиционных к модерным, от доминирова­ния кровно-родственной мотивации кдостиженчески-универсаль-ной ориентации на другого человека), по крайней мере в Запад­ной Европе, сохраняется. Конечно, эти тенденции в разных стра­нах проявляются с разной быстротой и в различных националь­но-исторических формах*.

Первая группа признаков модерных институтов (индустриаль­ного общества), взятых как идеальный тип:

• безусловное доминирование во всех основных сферах обще­ственной жизни (кроме семьи) достиженческой регуляции. В эко-

* Так, в Голландии особую роль в становлении модерных институтов, очевидно, сыграл фактор урбанизации: в 1515 г. горожане составляли 51% населения Голландии, в 1795 г. —65% (Бродель Ф. Материальная цивилизация: экономи­ка и капитализм, XV—XVIII вв. Т. I. — М., 1986, с. 514).

259

номике доминируют деньги и рынок с его режимом свободной кон­куренции (вместо натурального хозяйства, бартерного обмена и т.д.), в политике внедрены демократические институты, для которых ха­рактерны конкурентно-достиженческий механизм (всеобщие вы­боры, многопартийность, гражданское общество и т.д.), универса­лизм закона, равенство всех перед ним;

• развитие института образования, цель которого — распрос­
транение компетентности, профессионализма, что становится ба­
зовой предпосылкой развития других институтов достиженческо-
го типа.,

Доминирование достиженческой нормативной регуляции стало важнейшим (если не главным) фактором высокой динамичности индустриального общества, научно-технического прогресса и т.д.

Вторая группа признаков — дифференциация и автономизация институтов, что проявляется:

• в отделении экономики и от семьи, и от государства (со­
хранена лишь налоговая связь государства с экономикой
и законодательно-правовое регулирование экономической
деятельности), формирований специфических норматив­
ных регуляторов экономической жизни, обеспечивающих
эффективную хозяйственную деятельность.

Происходит внутренняя дифференциация политических инсти­тутов,, ярким свидетельством которого является разделение зако­нодательной, исполнительной и судебной.власти. Образование от­деляется от религии, приобретая безусловно светский характер;

• в ускорении процесса возникновения новых социальных
институтов.

Так, экономические институты находятся в состоянии постоянной дифференциации и специализации (машиностроение, топливно-энергетические комплексы, перерабатывающая промышленность и т.д.), возникают и укрепляются финансовые институты, которые, в свою очередь, специализируются в зависимости от функций(инве­стиционные фонды, пенсионно-накопительные банки и т.д.); управ­ление хозяйством отделяется от его владения, возникает институт менеджмента; дифференцируется владение (наряду с чисто се­мейными возникают акционерно-корпоративные формы владения); в образовании возникает стройная система высшего образования, профессионально-технического образования, система повышения -квалификации и др. Подобное происходит и в здравоохранении, социальной сфере и т.д.

Каждый из новых институтов имеет собственные четкие пра­вила, нормы, призванные ббеспечить регулярное выполнение на высоком (конкурентоспособном) уровне своих профессио­нальных обязанностей. В результате дифференциация, помножен­ная на достиженчество, резкО'повышает адаптационные способ-

260

ности сфер общественной жизни, общества в целом к новым вызовам истории, внешней среды, обеспечивает высокую дина­мичность, новаторство, отзывчивость на новое, большую эф­фективность и стабильность, устойчивость институциональной структуры общества;

• в усилении автономии социальных институтов, которая про­
является не только в относительной независимости органи­
заций, учреждений данного социального института, специ­
фичности его правил, норм, но ив способности института
к саморазвитию, инновациям в целях повышения эффекта
(так, из общего образования развился социальный инсти­
тут высшего образования);

• в усилении взаимозависимости сфер общественной жиз­
ни, которая проявляется тем сильнее, чем глубже специа­
лизация и автономия институтов. Возникает эффект нара­
стания целостности общества, его системности по мере внут­
реннего усложнения его основной структуры.

§ 4. Особенности становления институтов, российского' общества (наброски социологического анализа)

Какова специфика российских^ институтов? Какие институ­ционально-нормативные «мостики» использовало наше общество в своем продвижении от традиционно-патриархального состоя­ния до современного?

Этот вопрос имеет большое значение для понимания судеб нашей страны, ее особенностей, проблем и достижений. Но ответ на него затруднен, по крайней мере не является однозначным — в частности, потому, что если западноевропейское общество, ис­тория его институциональных основ, становления и развития его нормативно-регулятивных устоев повседневной жизни составля­ли предмет исследований многих поколений социологов (от Г. Спен­сера, Э. Дюркгейма, М. Вебера до Т. Парсонса и Р. Мертона, а сегодня П. Бурдье, И. Валлерстайна и др.), то история же отече­ственных социальных институтов, их своеобразие фактически мало подвергались серьезному научно-доказательному анализу социо­логов.

Мы не претендуем на анализ, тем более решение этой, безу­словно, одной из важнейших проблем отечественной социологии, а ограничимся лишь обозначением некоторых пунктиров.

Как и во всех феодальных странах, в России были явно выраже­ны черты аскриптивно-партикуляристской организации: престоло­наследие монаршей власти, принципы личного служения, сослов-

26?

ные привилегии, передаваемые по наследству, крепостной строй и т.д. Но мы не будем останавливаться на этих всеобщих аспектах, а сфокусируем внимание на исторических особенностях становления социальной организации российского общества.,.

Прежде всего огромное значение имела эпоха объединения рус­ских земель после татаро-монгольского нашествия^ эпоха форми­рования и укрепления централизованного российского государ­ства (XV—XVIII вв.), когда во многом были заложены основные нормативно-регулятивные устои российского общества, его веду­щих институтов: государства, религии, экономики.

Как уже упоминалось, формирование западноевропейских го­
сударств в постфеодальную эпоху происходило на основе греко-
римского государственно-правового наследия. Своеобразные ос­
колки греко-римской цивилизации существовали не только в виде
буквальных развалин римских «акведуков», крепостей. Речь идет
прежде всего о нормативно-институциональном наследии, суще­
ствовавшем наяву, в практике повседневных взаимоотношений
людей, заселявших Западную Европу в виде определенных пра­
вовых традиций, обычаев ведения хозяйства, заведенного поряд­
ка вещей, которые во многом послужили своеобразным катализа­
тором, зачатком западноевропейских модерных нетрадиционных
институтов..

Россия была лишена подобного наследия и если и могла заим­ствовать у римского общества какие-либо устои (используя вос­точно-римское, византийское наследие), то это заимствование но­сило преимущественно «книжно-умозрительный» характер, так как на российской территории никогда не было византийских городов, население никогда не жило по византийским законам, нормам, обычаям (хотя священнослужители давали некоторые зна­ния, которые служили возможными ориентирами).

В течение нескольких веков институциональный порядок рос­сийского общества в той или иной степени находился под влия­нием устоев Золотой Орды.

ОСОБЕННОСТИ СТАНОВЛЕНИЯ ГОСУДАРСТВА КАК РЕШАЮЩЕГО ИНСТИТУТА РОССИЙСКОГО ОБЩЕСТВА

П.Н. Милюков, один из самых тонких и наблю­дательных российских историков, тяготевших к масштабному осмыслению отечественной исто­рии, отмечал, что, «изучая культуру любого за­падноевропейского государства, мы должны от экономического строя переходить сначала к со­циальной структуре, а затем уже к государствен­ной организации. Применительно же к России удобнее использовать обратный порядок, т.е. прежде ознакомиться с развитием государственности, а затем с развитием социального строя, поскольку в России государство-обусловило общественную

262

\

организацию, тогда как на Западе, наоборот, общественная орга­низация обусловила государственный строй»*.

Последуем его совету. Каковы же были закладывавшиеся осно­вы государства как решающего института российского общества?

Византийская (восточно-римская) традиция имперской власти, как считают современные исследователи**, была унаследована от Рима, где государство считалось высшей и незыблемой ценностью, а император господином, неограниченным правителем, но обязан­ным подчиняться универсальным законам. Сильное централизован­ное государство в римском варианте всегда основано на универ­сальном, едином для всех законе. Как неоспоримая обязанность, повинность признавалось византийскими императорами служение народу на основе закона, на основе справедливости.

Еще одно своеобразие византийского порядка государственно­
го устройства: византийский император считался господином го­
сударства, но (в отличие от восточных деспотий) не собственни­
ком государства. Он не воспринимал государство своей вотчиной,
собственностью, которой мог бы распоряжаться произвольно, по
своему усмотрению.,

Далее. Своей идеологической основой Византийское государ­ство признавало христианство, поэтому светская и духовная власть были слиты, а император считался не только мирским правите­лем, но и фактически высшим главой церкви, имеющим право смещать и назначать ее предводителей, В отличие от Восточной -Римской империи в Западной Европе признание христианства основой государства делало церковь и организационно, и полити­чески, и экономически ощутимо независимой от королевской вла­сти.

Отметим и другое обстоятельство. В Византии феодалы не обла­дали юридически закрепленными привилегиями — они определя­лись на основе личной верности и службы императору, который мог менять эти привилегии по своему усмотрению. Не были зак­реплены и сословные привилегии купцов, ремесленников. Как и в Риме, в Византии поощрялись торговля и ремесло. Но и куп­цов, и ремесленников контролировали и опекали — они получа­ли гарантированные заказы от армии, двора, но и подвергались произволу чиновников.

Теперь о России. В период объединения русских земель, форми­рования московского государства очень многое было заимствовано у Византии, преемницей которой считала себя Москва («Третий Рим»). И это проявлялось не только во внешне ритуальном осуще-

* Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. — М., 1992, с. 23. **См., например: Хачатурян В.М. История мировых цивилизаций. — М., 1998.

263

\/

ствлении государственной власти, но и в духовной жизни — Мос­ква переняла православную (византийскую) версию христианства. Из рук византийских священнослужителей Россия получила догма­ты христианства, его письменную культуру, религиозные ритуалы, обряды.

Вместе с тем в результате многих иных воздействий, и прежде всего практики золотоордынской организации власти, с которой непосредственно (а не умозрительно) сталкивалось российское общество, были сформированы стандарты, нормы, ощутимо от­личавшиеся от римско-византийских обычаев устройства государ­ственной власти.

Если византийский император служил народу на основе зако­на, обязан был подчиняться универсальным законам, то в Рос­сии легитимация норм, традиций власти протекала в духе восточ­ных деспотий. Формировалось представление о власти самодерж­ца, который не ограничен никакими законами, произволен в своем властвовании.

Василий III, заложивший во многом фундамент царской власти, свя­зывал с титулом «государь» представление о неограниченной влас­ти в своей земле: «Чи ни волен яз князь великий в своем княже­нии?» По словам австрийского посла Герберштейна, Василий III пре­восходил властью всех монархов в мире: «Всех одинаково гнетет он жестоким рабством». Иван Грозный, внук Василия III, закрепляет по­рядок о том, что основным свойством самодержавной власти явля­ется ее неограниченность. В переписке с бежавшим в Литву князем Курбским Иван Грозный утверждал: «А российское самодержство изначала сами владеют всеми государствами, а жаловати если сво­их холопей вольны, а и казнити вольны же есмы».

Ничем не ограниченная, никакими законами не регулируемая власть самодержца — такова нормативно-регулятивная основа фун­кционирования государства. Это государство произвола. И в этом коренное институциональное отличие российской государствен­ной традиции от греко-римской, которая как в западно-римской, так и в восточно-римской (византийской) версии всегда призна­вала единство сильного государства и законности. В Западной Ев­ропе именно опора на римскую государственную традицию, рим­ское право становилась одним из главных средств борьбы против произвола удельных феодалов. Сильная королевская власть вела к утверждению универсальных норм и стандартов социальной регу­ляции. Король подчинялся и уважал свой закон так же, как и любой его подданной. (Вспомним хотя бы тяжбу судьи Коука про­тив английского короля Якова I — представить себе такое для Рос­сии даже в XX в. — невозможно.)

В России усиление государства вело к усилению не универсализ­ма, а.произвола. В.О. Ключевский вслед за СМ. Соловьевым отме-

264

Дата добавления: 2014-12-29