Слепые, глухие, лишенные памяти

Очевидно, что никто из нас не смог бы жить, запоминая все, что с ним происходит. Это закончилось бы смертельной перегрузкой мозга. Мы не запоминаем все, что написано на стенах, мимо которых проходим. Если и запоминаем, то лишь фрагментами. Мы предельно избирательны в том, что видим, утверждаем и вспоминаем. Аборт, который врач считает обычной операцией, священник назовет убийством, для одних женщин аборт будет облегчением, для других – страшным грехом, сокрытым за каменными стенами их сознания. Мы оцениваем, помним и вспоминаем избирательно. Мы конструируем свою реальность. Мы человеческие существа.

Во время Второй Мировой Войны, когда моя страна была оккупирована, я был ребенком. Жил как все. Следовал правилам: никогда не относиться по-братски к немецким солдатам или норвежцам-нацистам, все знали, что потом, после оккупации, за это накажут, возможно, тюрьмой. И потому надо было стоять в общественном транспорте, если рядом со свободным местом сидел немецкий солдат или норвежец-нацист. Я был добропорядочным норвежцем, поэтому стоял. Однако, не могу вспомнить, как и когда были депортированы евреи. Не могу вспомнить ни одного слова протеста, сказанного по этому поводу моими патриотически настроенными друзьями. Евреев сопровождала обыкновенная норвежская полиция. Евреев было много, их перевозили к причалу десятки обыкновенных такси. Там евреев ждали корабли, уходящие в Германию. Думаю, что водители такси вскоре забыли этот эпизод. Когда несколько чудом выживших евреев вернулись из лагерей, они оказались в стране, которая их почти забыла: удобнее было не вспоминать, что они когда-то здесь жили. Собственность депортированных евреев, в основном, давно перешла в другие руки. Только после 1996-го дети и внуки тех вывезенных из Норвегии евреев, смогли получить запоздалую компенсацию.

Тишина – вот один из ответов насилию. Тишина, потому, что вокруг нет никого, кто бы услышал. Изоляция жертвы – одна из основных особенностей социальной системы, где так часто встречается незаконная жестокость. Вот как это выглядит на примере женщин, которых избивают мужья. Они в таких случаях пытаются изолировать жену и детей, следят за тем, чтобы они не имели возможности общаться с родственниками и близкими друзьями. Детям не позволяется приглашать друзей в дом. Некому рассказать. Или, может быть, нечего рассказать. Ужин не был готов, когда муж вернулся домой в тот день, или мясо было недостаточно нежным. Возможно, у мужа были причины для гнева. Попытка разумно объяснить происшедшее ведет женщину к обвинению себя самой, убивает ее протест. Чтобы изменить положение вещей, надо выйти из изоляции, обратиться за помощью к людям, которые не станут оценивать происшедшее с точки зрения ее мужа.

Так было и в наших концентрационных лагерях. Жертвы не могли ничего сказать, кроме того, что все происшедшее с ними – ужасное недоразумение. Но большинство заключенных пытались разрушить тишину, донести правду до тех, кто находился за пределами лагеря.

Один из примеров – ведро из еврейского гетто в Лодзи, найденное уже после войны. Несмотря на невыносимую жизнь в гетто, там издавалась ежедневная газета, в трех экземплярах. Одна из трех подшивок была спрятана в ведро и зарыта. Статьи из найденных газет были опубликована в замечательной и страшной книге Лучана Доброжицки: «Хроники гетто в Лодзи 1941-1944» (издательство Йельского Университета, 1984). В этой книге жертвы получили возможность рассказать о своих страданиях.

Попытки агрессоров заставить замолчать свои жертвы не имеют конца. Также бесконечно продолжается борьба против этой тишины. Для меня лучшим примером является Маурисио Розенкофф. Он родом из Уругвая. В течение 11 лет он и еще 10 человек содержались военной хунтой в условиях абсолютной изоляции. Протесты международной общественности помешали их убить, но не помешали пыткам и бессрочному заключению. Через некоторое время у них закончилась питьевая вода. Чтобы выжить они пили собственную мочу. Чтобы сохранить рассудок, почти все заключенные пытались заниматься творчеством. Единственный, кто не предпринимал подобных попыток, сошел с ума, как и ожидали мучители. Маурисио сочинял стихи. Однажды ему удалось раздобыть кусочек карандаша, и он смог записать свои стихотворения на обрывках бумаги. После освобождения, он стал известным поэтом в Уругвае. «Они обращались с нами как с собаками, – рассказывал Маурисио. – Но мы не сдавались».

Маурисио принимал участие в семинаре по пыткам, проходившем в Осло. На этом же семинаре присутствовал человек, принимавший участие в пытках в Уругвае. После семинара Маурисио и человек, который пытал людей, пошли вместе выпить кофе.

Дата добавления: 2015-01-03