Внутренняя политика государственной власти в СССР к началу 1980-х гг. Особенности идеологии, национальной и социально-экономической политики. 3 страница

Однако все эти часто называемые в литературе обстоятель­ства не отменяют того факта, что деструктивные процессы начали нарастать параллельно с расширением реформы на все новые и новые хозяйствующие субъекты. Комплексный анализ советской экономики показывает невозможность проведения в тот момент каких-либо рыночных преобразований. Потеря темпа в предшествующее десятилетие не позволила СССР во­время перейти от экстенсивного к интенсивному развитию. Индустриальная модель, сложившаяся в 1950-1960-е годы, характеризовалась жесткой зависимостью экономического роста от масштабов вовлечения первичных ресурсов, т.е. от объемов использования топлива и сырья. Это делало советскую экономику заведомо неконкурентноспособной на международ­ной арене. Массированное внедрение экономических рычагов было также затруднено отсутствием в стране соответствующих кадров, имеющих опыт работы в новых условиях. В силу это­го, все сравнения «косыгинских реформ» с ленинским нэпом и даже сталинским неонэпом некорректны, поскольку в то время еще имелась немалая прослойка людей прежней фор­мации — предпринимателей, специалистов, служащих — знавших законы рынка не из марксистских учебников поли­тэкономии, а из собственного жизненного опыта. Об этом неоднократно шла речь и на практических конференциях, и на партийных мероприятиях. Так, на проходившем летом 1967 г. совещании в МГК КПСС одним из выступавших вопрос был поставлен ребром: «Куда уходят выпускники-экономисты из технических вузов и специализированных институтов? Спешили проводить реформу, а не подумали о том, кто ее будет проводить».

Нельзя забывать и еще о некоторых обстоятельствах. Рефор­ма, подготовка которой началась еще при Хрущеве, совершен­но явно ориентировалась на существовавшую при нем систему совнархозов. Удаление этого важного элемента реформы реши­тельно меняло всю ее концепцию, требовало дальнейшего научного анализа, который в пылу политической борьбы, проделан не был. Само по себе совмещение по времени админи­стративной перестройки (возвращения от совнархозов к ми­нистерствам) с хозяйственными преобразованиями вносило в советскую экономическую систему элемент хаоса и неопреде­ленности, в чем-то не менее разрушительный, нежели метания хрущевской поры. Об этом, к примеру, свидетельствует запис­ка московского горкома партии, направленная в марте 1966 г. в ЦК КПСС: «В последнее время в связи с переходом к отрасле­вому принципу управления промышленностью, — отмечалось в ней, — возвращением от СНХ к министерствам наблюдаются отдельные случаи снижения внимания хозяйственных органи­заций к развитию межотраслевых производств... В частности, созданное в свое время в Москве Управление межотраслевых предприятий ликвидировано, а хорошо налаженная система централизованного производства и снабжения промышленности города... нарушается». Руководители столицы не сгущали краски: на часто проводившихся в то время совещаниях в МГК КПСС представителям предприятий как правило ставился во­прос: «Чувствуются ли изменения в производстве против того, что было при совнархозах?» Ответы звучали неутешительно: «Да, чувствуются — в худшую сторону. Сейчас не всегда опе­ративно решаются вопросы». Сами министерства оказались отстранены от планирования реформ, чувствовали свою отчу­жденность, не несли ответственности за реализацию планов преобразований. Это вызывало у них протест, стремление под­твердить свою значимость, пусть даже и выхолостив реформу. Видимо, поэтапное и более продуманное реформирование мог­ло дать более позитивные результаты.

Но существо проблемы было в ином. Переориентация эконо­мики с производства конечного продукта на получение прибыли не могла дать долгосрочного положительного эффекта не только на внешнем, но и на внутреннем рынке. Прибыль можно было получить двумя путями. Во-первых, снижая производственные затраты. Во-вторых, поднимая цены. Первый путь в условиях рутинной организации труда и при наличии устаревшей техни­ки для большинства предприятий был просто нереален. Для ускорения научно-технического перевооружения требовались большие капиталовложения, которые стали бы приносить при­быль только через несколько лет, что делало их невыгодными. В результате руководителям большинства предприятий остава­лось одно — вздувать цены. Только в машиностроении за годы восьмой пятилетки они выросли на 30%. Очевидная опасность сложившегося хозяйственного механизма заключалась в том, что экономика становилась малочувствительной к требованиям продолжавшейся во всем мире НТР. Стадиальное отставание СССР в наукоемких технологиях, наметившееся в прошлые годы, по многим показателям обозначило тенденцию к усилению.

Тем самым, вопреки заведомо политизированной оценке, согласно которой причиной краха реформаторских замыслов в те годы становится отказ от развития товарно-денежных отно­шений, в действительности коренной порок осуществлявших­ся в экономике начинаний сводился к тому, что рыночные ме­тоды (материальное стимулирование, самостоятельность предприятий) и плановое регулирование не удалось объединить в единую органичную систему. В результате, по мере реформи­рования экономики, эти два разнонаправленные начала не дополняли друг друга, а все больше расходились, противостоя­ли и подрывали друг друга. Имелось еще одно пагубное проти­воречие. «Косыгинская реформа» сопровождалась появлением на свет принципиально нового для советской экономики типа предприятия, имеющего, по определению историков, обособ­ленный от государства собственный корпоративный экономи­ческий интерес в силу того, что труд его работников в новых условиях хозяйствования непосредственно с обществом в целом связан уже не был. Все четче в массовом сознании начинают противопоставляться два понятия: «мы» (коллектив данного предприятия) и «они» (правительство, министерство, плановые организации, другие предприятия). Поскольку порой речь шла о трудовых коллективах, которые насчитывали по несколько десятков тысяч человек, этот поворот означал начало серьезных подвижек в социальной структуре советского общества: в нем начинает складываться «армия могильщиков централизован­ного директивного планирования». Особенно наглядно отме­ченные тенденции проявились в отраслях, связанных с добычей и экспортом сырья. За социальными, разворачивались опасные политические процессы, заключавшиеся в разрушении фунда­мента партии, которым традиционно «являлись заводские и иные производственные парторганизации».

Проблемы развития советской экономики в 1970-е годы

Постепенно трудности в развитии советской экономики нарастали. В годы девятой пятилетки объем продукции промышленности возрос только на 43%, а сельского хозяйс­тва — на 13%. В десятой пятилетке тенденция падения роста производства продолжилась. Промышленная продукция в 1976-1980 гг. увеличилась на 24%, сельскохозяйственная — всего на 9%. Нерешенные вопросы продолжали препятствовать развитию экономики и в одиннадцатой, последней «догорба­чевской» пятилетке. В ходе нее прирост промышленного про­изводства составил 20%, при этом впервые в советской истории после начала индустриализации прирост производства пред­метов потребления стал устойчиво обгонять производство средств производства. Выпуск сельскохозяйственной продук­ции за это же время удалось увеличить только на 6%. Пока, по сравнению с США и другими западными странами СССР все еще продолжал развиваться опережающими темпами: если в 1960 г. национальный доход СССР составил 58% от уровня США, то в 1980 г. — уже 67%. И это притом, что СССР разви­вался с опорой исключительно на свои собственные ресурсы и помогал многим зарубежным странам, тогда как благополучие США зиждилось на неэквивалентном обмене с другими, прежде всего развивающимися государствами. И все же, если прово­дить сравнение с темпами довоенного развития самого СССР, в советской системе хозяйствования в 1970-е годы налицо были опасные кризисные тенденции, успевшие проявиться даже на бытовом уровне.

Так, вызванный хозяйственной реформой 1965 г. рост оп­товых цен очень быстро привел к росту цен розничных, что сразу же отразилось на кошельках потребителей. Из номенк­латуры производимой продукции быстро исчезали дешевые товары, падало качество производимой для населения продук­ции. Кроме того, получив права самостоятельно распоря­жаться полученной прибылью, предприятия утратили стимул вкладывать средства в развитие производства. Полученные дополнительные средства шли на непроизводственные расхо­ды. Прямым следствием реформы становилось увеличение фондов потребления в ущерб фондам накопления, что выра­зилось, помимо всего прочего, в необоснованном росте зара­ботной платы: уже в 1968 г. — центральном для реализации планов восьмой пятилетки и осуществления хозяйственной реформы — темпы роста заработной платы по всем промыш­ленным отраслям стали обгонять темпы роста производитель­ности труда. Новая практика серьезно расшатывала торгово­платежный баланс, усиливала дефицит. При этом в первую очередь улучшение материального снабжения и рост денежных выплат коснулись директоров, мастеров, инженерно-техни­ческих служащих. Современники событий справедливо воз­мущались — «рядовой рабочий от реформы почти ничего не получил»...

Какое-то время проблемы советской экономики не были слишком заметны благодаря росту мировых цен на нефть и газ. В эти годы в СССР идет бурное освоение новых месторож­дений природных ресурсов, прокладываются тысячи километ­ров газо- и трубопроводов, складывается единый Топливно­энергетический комплекс (ТЭК). Пользуясь выгодной рыночной конъюнктурой, советское руководство постоянно наращивало продажу природных ресурсов за рубеж. Доля поставок нефти за рубеж в 1960-е годы достигала 11%, а в начале 1980-х годы — уже около 38% от всего экспорта. Тор­говля нефтью и другими невосполнимыми ресурсами давала колоссальные прибыли — за 1970-е и начало 1980-х годов было получено около 180 млрд инвалютных руб. Однако эти сред­ства часто тратились впустую, шли на закупку ширпотреба и другие непроизводственные нужды, а не на развитие науки и передовых технологий. Такая политика помогала «латать дыры», как-то стабилизировать внутриполитическую ситуа­цию, предотвратить возникновение острых социальных кон­фликтов, но сулила серьезные издержки в перспективе.

Еще одним очевидным следствием реформ становится развитие в СССР «теневой экономики». Интересный анализ этого явления содержится в исследовании итальянского историка Дж. Боффа. Он отмечает, что, несмотря на стрем­ление Сталина к огосударствлению всего и вся, в экономике всегда оставалось место для частной инициативы. Теневая экономика существовала и в годы нэпа, и потом, в ходе «ста­линских пятилеток». Заметное оживление теневой эконо­мики приходится на период войны с фашистской Германией. Но дело было, как подчеркивает итальянский историк, в масштабах. При Брежневе и Косыгине масштабы экономики, ушедшей «в тень» становятся сопоставимы с легальной. Дельцы теневой экономики, т.н. «цеховики», налаживали производство и сбыт многих товаров народного потребления, предметов роскоши. Процветала спекуляция, приписки, хищения.

Нельзя утверждать, что советское руководство ничего не делало для преодоления кризисных процессов. Вопреки ут­верждению некоторых зарубежных и отечественных авторов, что неудача «косыгинской реформы» заставила советское руководство совсем отказаться от каких-либо преобразований в экономике, реформаторские настроения были довольно широко распространены в правящей партии и в 1970-е годы. На рубеже 1970-1980-х годов было предпринято несколько попыток новых широкомасштабных реформ. Первая из них, стартовавшая в 1979г., была направлена на усиление плано­вых начал в экономике. Суть очередной экономической ре­формы была изложена в совместном Постановлении ЦК КПСС и Совмина СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффек­тивности производства и качества работы» от 12 июля 1979 г. Постановление ориентировало народное хозяйство на повы­шение качества планирования, вводился новый основной показатель эффективности работы предприятий. Вместо при­были им становилась так называемая «чистая продукция», на изготовление которой предприятие затрачивало собствен­ные материалы, энергию и трудовые ресурсы. Одновременно начали реанимировать моральные стимулы к труду, загово­рили об их приоритете над материальными. Большее внима­ние вновь начали уделять социалистическому соревнованию. В обиход вошли такие лозунги, как пресловутое выражение «экономика должна быть экономной». В 1982 г. реформиро­вание затронуло аграрный сектор. «Продовольственная про­грамма», принятая в этом году стала последним вступившим в жизнь грандиозным экономическим проектом развития советской экономики. Ее выполнение сулило существенный рост сельскохозяйственного производства, улучшения про­довольственного снабжения населения. Однако все реформа­торские импульсы утопали в бумаготворчестве, волоките, аппаратной неразберихе. В полном объеме проявились и дру­гие пороки системы управления страной, когда руководящие кадры подбирались не по деловым качествам, а исходя из других принципов: землячества, родства и т.д., что, в отличие от прежних лет, означало серьезное сокращение притока на руководящие посты выдвиженцев из социальных низов и молодежи.

В целом показатели развития советской экономики в 1965­1982 гг. свидетельствуют, что страной был сделан шаг вперед. Показатели по важнейшим видам продукции, таким, как производство электроэнергии, добыча нефти и газа, выплавка чугуна и стали, производство автомобилей и тракторов увели­чились почти вдвое. Общий объем промышленного производ­ства за указанный период вырос примерно в 3 раза, сельского хозяйства (несмотря на все существовавшие здесь объективные и субъективные трудности) — почти в 1,5 раза. В 2,7 раза воз­рос объем капиталовложений. Национальный доход увели­чился 2,5 раза. Проводившиеся в те годы независимые иссле­дования ООН прогнозировали опережающий рост валового национального продукта (ВНП) СССР по сравнению с ведущи­ми западными державами. Аналогичные оценки содержались и в прежде строго засекреченных, ставших известными толь­ко в самое последнее время исследованиях, проводившихся ЦРУ. Аналитики американской разведки предупреждали лидеров «свободного мира», что интеллектуальный и произ­водственный потенциал Советского Союза может позволить ему в обозримом будущем сравняться с США по основным экономическим показателям. Приведенные данные демонст­рируют несостоятельность бытующего сегодня клише о будто бы поразившем советскую экономику развале. Хотя отдельные тревожные тенденции в ней и наблюдались, о чем выше уже говорилось, они поразили лишь периферийные зоны советской экономической модели и при наличии политической воли поддавались лечению.

Советская экономика на перепутье. 1982-1985 гг.

Определенные экономические сдвиги были достигнуты в годы правления Ю. Андропова, ставшего Генеральным секретарем ЦК КПСС после смерти в ноябре 1982 г. Брежнева. Избрание Андропова, несмотря на его прошлое председателя КГБ, было с одобрением встречено большинством западных наблюдате­лей, которые связывали с Андроповым надежды на некото­рые либеральные подвижки в советском обществе. Эти на­дежды оправдались далеко не во всем. За короткий срок пребывания у власти новому руководителю страны в полной мере удалось лишь сформировать команду будущих ре­форм. В нее вошли такие партийные и государственные деятели, как М. Горбачев, А. Яковлев, Е. Лигачев, Э. Ше­варднадзе, видные представители интеллигенции в составе

А. Аганбегяна, Г. Арбатова, Т. Гдляна, Л. Абалкина, А. Бови­на, Г. Шахназарова и др.

Не имея возможности немедленно начать реформирование народнохозяйственного комплекса в нужном для себя русле, но нуждаясь в быстрых позитивных переменах с тем, чтобы завоевать симпатии населения, Андропов предпринял не­сколько широко разрекламированных в советской печати компаний по «повышению дисциплины»: плановой и трудо­вой. Эти мероприятия часто носили репрессивный характер, но в первое время встретили определенную поддержку гра­ждан, остро чувствовавших необходимость наведения в стра­не элементарного порядка. Важным компонентом андропов- ской политики становится борьба с коррупцией, которая, впрочем, затронула в основном те группы в советском истеб­лишменте, которые могли бы соперничать с выдвиженцами Андропова в борьбе за власть.

Так, обвинения в коррупции прозвучали в адрес давнего соперника Андропова министра внутренних дел Н. Щелокова, который, не выдержав давления и потери прежний позиций на властном Олимпе, покончил жизнь самоубийством. Была проведена широкая чистка в среде московских партийных и хозяйственных кадров. Под следствием оказались директор гастронома при ГУМе, директор «Елисеевского» гастронома, директор фирмы «Океан», директор автомобильного магазина «Южный порт» и многие другие. Их обвинили в крупных экономических преступлениях, некоторых приговорили к расстрелу. Обвинения в коррупции и разложении были вы­двинуты против ставленника Брежнева первого секретаря Краснодарской областной парторганизации С. Медунова. Застрелился после прозвучавших в его адрес обвинений в коррупции партийный руководитель Узбекистана, член Политбюро ЦК КПСС Ш. Рашидов. Наконец, обвинения в экономических преступлениях затронули зятя Брежнева заместителя министра внутренних дел генерал-полковника Ю. Чурбанова.

Борьба за «дисциплину» не ограничилась гонениями на проштрафившихся чиновников, а приобрела массовый харак­тер. Утверждалось, при этом вполне справедливо, что многие беды советской экономики проистекают из-за откровенного разгильдяйства, прогулов, пьянства и других подобных про­явлений падения дисциплины на производстве. Для исправ­ления положения, несомненно с ведома самого Андропова, часто применялись методы, вызывающие немалые сомнения с точки зрения их законности. Обыденным явлением стано­вятся облавы на улицах, в магазинах, банях, кинотеатрах, проводимые средь бела дня милицией. Их целью провозгла­шалась борьба с лодырями и прогульщиками. К пойманным «нарушителям» применялись меры, ударявшие не только лично по ним, но и по жизненному уровню всей их семьи: по­нижение заработной платы, лишение премий, перестановка на конец очереди на получение жилья и др. Грубые действия стражей порядка, массовые задержания и проверка докумен­тов вызывали растущее недовольство, критиковались на пар­тийных собраниях и конференциях.

Андроповым были предприняты и другие шаги, вызываю­щие сомнения в их эффективности для долгосрочной норма­лизации экономического развития. Так, для поднятия попу­лярности власти была снижена цена на один из сортов водки, которая среди населения тут же получила неформальное на­звание «андроповки» (некоторые острословы стали расшиф­ровывать само слово водка с намеком на политический кон­текст — «Вот Он Добрый Какой Андропов!»).

Вместе с тем, многие мероприятия того времени несли в себе определенный позитивный заряд, создавали важные условия для дальнейшей демократизации советской экономической модели. Так, 12 апреля 1983 г. в печати для всенародного об­суждения был опубликован проект Закона «О трудовых кол­лективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями», вскоре принятый на прохо­дившей в июне VIII сессии Верховного Совета СССР. Выступая на ней, Г. Алиев отметил, что новый закон направлен на со­вершенствование социалистической демократии и существен­но расширяет права трудящихся в решении производственных, социальных, воспитательных и других вопросов. В законе реанимировались некоторые элементы производственного самоуправления, утраченные еще в 1930-е годы (в частности, речь идет о так называемом «четырехугольнике», системе, когда наряду с администрацией предприятия в принятии управленческих решений на равноправной основе участвова­ли партийные, профсоюзные и комсомольские органы). Наи­более важные проблемы, стоявшие перед предприятиями, выносились на общие собрания (конференции) трудовых кол­лективов.

Примерно в то же, что и закон о трудовых коллективах, время было обнародовано постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР о соблюдении договорных обязательств по поставкам продукции и повышении ответственности за их срывы министерств, ведомств и предприятий. 7 мая в печати появляется Постановление ЦК и Совмина «О дополнительных мерах по улучшению обеспечения населения товарами народ­ного потребления в 1983-1985 гг.». Было решено с января 1984 г. начать несколько крупных экспериментов, которые должны были охватить предприятия пяти министерств — тя­желого и транспортного машиностроения, электротехнической промышленности, пищевой промышленности Украины, легкой промышленности Белоруссии и местной промышленности Литвы. Изменения в политике затронули и сельское хозяйст­во, так с 1 января 1983 г. в очередной раз повышаются заку­почные цены на сельхозпродукцию — в среднем на 30%. На проходившем в апреле совещании в ЦК по выполнению Про­довольственной программы было признано важным способс­твовать развитию приусадебных и личных хозяйств граждан, используя их хозяйственную заинтересованность в результа­тах своего труда.

Несмотря на противоречивость принимавшихся в этот пе­риод мероприятий, в общем, баланс экономического развития страны оказался положительным. Уже в первые месяцы 1983 г. были отмечены позитивные сдвиги. Был перевыполнен январ­ский план промышленного развития: объем произведенной за это время продукции оказался на 6,3% выше, чем год назад, причем рост промышленности группы «Б», поставлявшей на рынок товары широкого потребления для населения, был не­сколько выше, чем в целом по промышленности. Обнадеживаю­щие перемены наметились в животноводстве, давшем стране продукции на 4% больше по сравнению с январем 1982 г. Отмеченные тенденции сохранились и в феврале-марте, в результате чего план первого квартала по реализации продук­ции промышленности был выполнен на 102%, что для начала года в условиях советской экономики выглядело несомненным успехом и позволяло рассчитывать, что к концу года резуль­таты будут рекордными за последние несколько лет.

И действительно, итоги развития народного хозяйства за 1983 г. улучшились по сравнению с предшествующим годом: темпы роста производства составили 4,2% (против 3,1 % в 1982 г.), увеличение национального дохода составило 3,1%, выпуск промышленной продукции по сравнению с предшествующим годом поднялся на 4%, производительность труда — на 3,5%. Сохранилась тенденция, когда производство предметов пот­ребления росло быстрее, чем средств производства (4,3 против 3,9). Удалось преодолеть наметившийся в 1979-1980 гг. спад в производстве стали и проката. Улучшилась работа железно­дорожного транспорта, за счет улучшения использования подвижного состава увеличились грузовые перевозки. Отрад­ные перемены были зафиксированы в сельском хозяйстве. После нескольких неурожайных лет удалось добиться увели­чения произведенной селом продукции на 6%. Особенно за­метными оказались успехи в животноводстве — впервые в истории страна получила 16 млн т мяса (в убойном весе). Тем самым, преимущественно за счет улучшения кормовой базы и уменьшения потерь всего за год удалось увеличить производство мяса промышленной выработки на 10%, живот­ного масла — на 13%, цельномолочной продукции — на 5%. Значительное улучшение происходило в снабжении населения растительным маслом, колбасами, чаем, другими продуктами. Происходившие положительные сдвиги позволили на 8 млрд руб. поднять государственный и кооперативный товарооборот, на 12 млрд руб. увеличились вклады населения в сберкассы.

Многие современные историки и публицисты полагают, что возглавивший в феврале 1984 г. после смерти Андропова пар­тию и страну К. Черненко свернул начатый его предшествен­ником курс преобразований. Однако эта точка зрения грешит предвзятостью. В действительности многие полезные начинания Андропова были не только продолжены, но и ощутимо расши­рены. Это касается и борьбы с теневой экономикой, и политики ускорения, и многих других направлений реформ предшест­вующих месяцев. Более того, именно Черненко, по справедли­вому признанию некоторых современников тех событий, вводит в политический лексикон само слово «реформа» — до этого оно ассоциировалось с такими понятиями, как реформизм и оппор­тунизм, служило жупелом в советской пропаганде. Им же в несколько модернизованном звучании начинает употребляться слово, которое через несколько лет станет символом пусть и короткой, но целой исторической эпохи: «В серьезной пере­стройке нуждаются система управления страной, весь наш хозяйственный механизм. Она включает в себя широкомасш­табный экономический эксперимент по расширению прав и повышению ответственности предприятий». Другое дело, что наметился отказ от некоторых мероприятий андроповского периода, способных в перспективе привести к слому советской системы. Ставка делалась на совершенствование существующей в стране экономической модели, а не на ее упразднение, как это будет при М. Горбачеве.

Социальная структура

Официально в советском обществе 1970-х годов признавалось существование только «двух дружественных классов» — рабочего класса и крестьянства. Традиционно декларировалась ведущая роль рабочего класса. Ведомое им крестьянство, как считалось, в корне отличалось от дореволюционного крестьянства. Для того чтобы подчеркнуть это отличие, в научных и пропагандистских брошюрах принято было говорить о «колхозном крестьянстве». Помимо рабочих и крестьян так же выделялась особая социальная прослойка — трудовая интеллигенция, которая формировалась за счет двух существовавших в СССР классов. Еще сохранявшийся в годы Сталина слой крестьян-единоличников и некооперированных кустарей в хрущевский период был сведен полностью на нет. Прежний официальный взгляд на структуру населения СССР в общих чертах отражал основные параметры социального развития страны, но был не пригоден для анализа отдельных новый явлений, в том числе негативных, протекавших в глубине советского общества, которые уже не вписывались в классический формационный подход советской общественной науки.

Ведущей тенденцией развития советского общества, во многом определявшей всю его структуру, на тот период явля­лось завершение начатого еще на рубеже XIX-XX вв. процес­са перехода от аграрного к индустриальному типу развития и начало перехода к постиндустриализму. Следствием этого стал стремительный рост городов и угасание сельской жизни. С конца 1960-х по середину 1980-х годов численность городс­кого населения возросла примерно на 45 млн, а сельского — со­кратилось на 9,5 млн человек. За 25 лет (с 1960 по 1985) почти 35 млн вчерашних жителей деревни окончательно перебира­ются в города. Миграция направлялась в большие города. В них направлялись потоки не только из деревни, но и малых городов, многие из которых так же переживают упадок. Воз­растает с 3 до 23 количество городов-миллионеров, в которых к концу 1980-х годов проживала примерно четверть населения страны. Процесс урбанизации переходит на новую ступень, когда растут не просто города, а выстраиваются целые город­ские агломерации, объединявших вокруг какого-либо круп­ного центра или нескольких центров множество средних и малых городов, а так же прочих населенных пунктов в единую хозяйственную, культурно-бытовую и транспортную зону. Помимо Московской агломерации, в 1960— 1980-е годы скла­дываются Ленинградская, Горьковская, Свердловская, Ново­сибирская и др.

Отражением происходящих миграционных потоков стано­вится не только численный рост городских жителей, но и увели­чение доли горожан в социальной структуре. В начале 1970-х годов рабочие составляли 57,4% населения страны, 22,1% —ин­теллигенция и служащие, 20,5% — колхозное крестьянство. К середине 1980-х годов картина выглядела иначе: количест­во рабочих увеличилось до 61,8%, интеллигенция и служащие составляли уже 26,2%, в то время как удельный вес крестьянс­тва упал до 12%. Столь бурный переход от аграрной к город­ской цивилизации сопровождался разрушением прежних культурных и нравственных ориентиров, в то время как воз­никновение и укоренение новых требовало продолжительного времени и не поспевало за потребностями общества. Болезнен­ный сам по себе этот процесс накладывался на девальвацию официальной идеологии, что служило питательной средой роста бездуховности, в вслед за этим — различных антисоци­альных форм поведения, таких, как алкоголизм, хулиганство, преступность и др. несмотря на постоянные компании по борь­бе с пьянством, употребление алкоголя в стране поднялось по сравнению с 1960 г. в 2 раза, составив в среднем 17-18 л (в пе­реводе на чистый спирт). На учете состояло около 2 млн алко­голиков. В одном только 1978 г. свыше 6 млн человек попали в вытрезвители. Если в 1966 г. число преступлений на 100 тыс. человек составляло 380, то в 1978 г. — уже 503.

Одним из позитивных последствий переходом к городскому обществу можно считать повышение образовательного уровня населения. В первой половине 1980-х годов около 40% горожан имели высшее образование. Людям стало проще посещать театры, музеи, выставочные залы. Просмотры фильмов в ки­нотеатрах превращаются в обыденное явление. Расширяется сеть клубов и обществ по интересов. На более высоком уровне в городах можно было организовать библиотечное дело. Пре­имущества городского образа жизни следует назвать среди важнейших причин усиления отмеченных выше миграцион­ных процессов. Молодые люди, не сумевшие найти себе место в родных местах, желавшие повысить свой социальный статус и жить в более комфортабельных условиях, ежегодно устрем­лялись в города, преимущественно пополняя ряды рабочих, что позволяло директорам не очень-то заботиться о внедрении в производство новых технологий, в результате чего даже на рубеже 1970-1980-х годов до 40% промышленных рабочих была занята ручным и неквалифицированным трудом. Зато дети вчерашних выходцев из деревни стремились поступить в вуз и выбиться в категорию интеллигенции или служащих. Отдельные слои интеллигенции и служащих действительно хорошо оплачивались и в имущественном плане составляли верхнюю ступень советского общества, в связи с чем некоторые исследователи пишут о новом сословии или даже классе — но­менклатуре. Выгодным в те годы становилось также трудоус­тройство в сфере снабжения и услуг. В условиях дефицита близость к источникам распределения и «блат» играли не менее важную роль, чем деньги, а иногда и большую. В городах идет процесс зарождения социальных групп, связанных с те­невой экономикой.

Дата добавления: 2014-12-25