Проблемные узлы в системе «человек – общество». 1 страница

Вслед за интерсоциальным классом проблем перейдем к классу проблем в системе «человек - общество». Сразу же подчеркнем, что их фактура и характер заданы мировоззренческими универсалиями, типом превалирующей социальности и культурными доминантами.

Характерной особенностью мировой, региональной и локальной динамики выступает присущий им демографический фактор, актуализирующийся в виде сложной глобальной проблемы. Ежегодный прирост населения составляет около 80 млн. человек. Тем не менее, роль демографического фактора была и остается неоднозначной в истории мировых цивилизаций, однако уже одно то, что он входит (со времен Т.Р.Мальтуса, и в особенности, «Римского клуба») в число важнейших переменных социоприродного развития, говорит о его особом значении.

Рассмотрение демографической проблемы, которая осознаётся в терминах «демографического взрыва» второй половины ХХ века и поныне, следует начать с её истоков. Этап эмансипации человека от природы и изменение его жизненных приоритетов не принято связывать с резким увеличением прироста населения (он оценивается на уровне 0,05 %). Иное дело «неолитическая революция», создавшая предпосылки для резкого увеличения численности населения. Так, в этот период, в районах «плодородного полумесяца» (междуречье Тигра и Евфрата, территория Египта, Сирии и т.д.), в долинах великий рек Индии и Китая наблюдается устойчивый демографический рост, вызванный переходом к производящему хозяйству, приросту сельскохозяйственной продукции и обеспечению достаточного запаса продовольственной прочности. То же справедливо и для промышленной революции, которая существенно подстегнула демографическую ситуацию не только в Европе, но и в европейских колониях. Т.Р.Мальтус, собственно и зафиксировал определенный количественный прирост населения, поставив его в зависимость от производства пищи. Нынешняя ситуация является качественно иной, прежде всего, из-за заметного усложнения числа факторов, определяющих демографическую динамику[218], которая, в свою очередь, описывается как системная целостность[219].

При рассмотрении демографической проблемы чаще всего фиксируют несколько основных характеристик, дающих двумасштабную картину общемирового и региональных процессов. Речь идет о росте численности населения, о динамике рождаемости и смертности, о структуре народонаселения, наконец, о воспроизводстве населения, существовании института семьи и сопровождающей их фертильности.

В количественных показателях демографическая динамика, взятая в аспекте роста численности населения земли, выглядит следующим образом: в 1800 году в мире насчитывалось до 1 млрд. человек; в 1930 – этот показатель равен 2 млрд.; в 60-е годы ХХ ст. численность населения приблизилась к величине 3 млрд. человек; в конце 80-х годов было зафиксировано рождение пятимиллиардного жителя. В 1997 году эта величина равнялась 5, 84 млрд. человек, а в 1999 она достигла 6 миллиардной отметки. Сейчас на земле проживает 6 с небольшим млрд. человек. К 2020 году их количество может увеличиться до 7 -8 млрд.

Согласно демографической концепции академика С.П. Капицы, предыдущие этапы демографической динамики подчиняются линейным и экспоненциальным зависимостям. Линейный рост описывается формулой: dn/ dt = A, n = A (t - t´); экспоненциальный: dn/ dt = Bn, n = n° exp t/ Te, Еe = 1/ B. Тем не менее, в последнее время отдельные части человечества – в демографическом плане – развиваются по типу взрывного роста и описываются гиперболической зависимостью: dn/ dt = n²/ С, n = С/ T¹ - t[220]. Тут квадратичный закон приводит к такой кривой роста, которая обращается в бесконечность в конечное время. В синергетике это было названо «процессами с обострением».

В графическом виде эти модели роста человечества выглядят следующим образом:

Линейная функция Экспоненциальная функция Гиперболическая функция

График 1. Типы демографической динамики[221]

Переходя к проблеме рождаемости и смертности, следует остановиться на её промежуточном звене – проблеме старения. В полной мере она стоит для развитых стран Запада (Севера), в то время как Восток (Юг) – через демографический бум – на себе испытывает эффект омоложения. Но прежде чем обозначить эти дифференцированные характеристики, обратимся к общей статистике, отражающей мировые тенденции. В связи с аспектом старения и смертности человечества эксперты отмечают, что в 2025 году на 100 человек: 12 будут дети (0 - 14 лет); 19 – молодежь (15 - 24); 24 – люди в возрасте до 65 лет; 40 – это люди, возраст которых перевалил за 65 лет. Однако здесь есть смысл ещё раз обратиться к структуре мировой системы, которая предполагает наличие первого (США, Канада, ЕС), второго (Китай, Индия, Индонезия, Мексика, Бразилия и т.д.) и третьего миров (страны южнее Сахары, Ирак, Сирия, Малазия). В нижеприводимой таблице даны некоторые показатели этого аспекта демографической ситуации:

Регион	Продолжительность предстоящей жизни мужчин женщин	Коэффициент младенческой смертности	Возрастной состав % <15 > 65
Весь мир Первый мир Второй мир Третий мир	64 68 75 81 61 68 55 58		31,0 7,0 18,6 14,2 32, 6 5,8 42,0 3,4

Таблица 2. Режим воспроизводства населения в мире[222]

Как видим, общая социодемографическая ситуация весьма показательна. Первый мир имеет нулевой рост населения (при самом низком коэффициенте младенческой смертности); второй мир отличается достаточно высоким темпом демографического роста (при среднем показателе смертности детей); третий мир характеризуется наибольшим демографическим ростом, при наименьшей продолжительности жизни (как для мужчин, так и для женщин), и при наибольшей смертности детей. Всё это говорит о «асинхронности» демографических процессов в различных частях света. По сути, мы встречаемся с противоположными процессами: быстрым ростом, относительным равновесием и абсолютным падением. Тем не менее, сложившаяся демографическая ситуация в глобалистике описывается при помощи понятий «демографический переход», «демографический взрыв» и «демографическая депопуляция».

«Демографический переход» – это процесс резкого возрастания скорости роста популяции, который сменяется столь же стремительным её уменьшением. Этот процесс уже пройден развитыми странами, и теперь подобный процесс происходит в развивающихся странах. Кроме того, по завершении перехода наступает резкое изменение возрастного состава населения. «Демографический взрыв» – понятие, характеризующее темпы роста населения в сегодняшнем мире. Он оценивается в 90 млн. человек в год, что составляет 1,6 %[223]. В свою очередь, «демографическая депопуляция» – это явление, при котором не наблюдается не только относительного роста, но, напротив, имеет место резкое падение рождаемости и уменьшение популяции. Этому явлению способствуют главным образом военные и экономические причины.

При уяснении взаимосвязи демографии и экономики разных стран и регионов мира, оперируют показателем, предложенным Программой развития ООН, а именно, индексом человеческого развития (Human Development Index). Он строится как агрегированный индекс из величин: ВВП на душу населения, показателя состояния здоровья граждан (в т.ч. продолжительности их жизни), уровня и качества образования в стране. Шкала ИЧР имеет масштаб от 0 до 1. Так, по данным МВФ за 1995 год лидерами в мире были США (0,945), Австралия и Новая Зеландия (0,933), Западная Европа (0,932); а аутсайдерами – Африка (0,435) и Южная Азия (0,449)[224]. По сути, этот индекс отражает сложившееся социально-экономическое положение стран и регионов.

Говоря о структуре народонаселения мира, нередко берется в расчет демографическая перспектива. Например, американские специалисты-прогностики прогнозируют, что к 2020 году из 100 человек землян будут: 3-е – с Ближнего Востока; 5 – из Западной Европы; 7 – из Восточной Европы и стран бывшего СССР; 13 – представителями Западного полушария (и только 4 – из США); 16 – из Африки; 56 – представителями Азии (причем, 19 человек даст Китай, а семнадцать – Индия)[225]. Как видно из прогноза, глобальное сообщество ожидают серьезные демографические изменения.

Разумеется, воспроизводство населения планеты в целом, как и отдельных регионов, демографы по-прежнему связывают с институтом семьи. Многие религиозные традиции и светская мораль по-прежнему исходят из того, что роль семьи в становлении личности – исключительна, а её функции не в состоянии обеспечить другие социальные институты, даже школа. В цивилизациях Востока (Индии, Китае, исламском мире), сохранивших свой тяготеющий к традиционности социокультурный код, в меньшей степени – в России и пространстве СНГ, брак есть не только базисный институт воспроизводства населения, но и социализации, в рамках которого осуществляется инкультурация норм и ценностей жизни. Запад, в этом вопросе пошел по иному пути. По мнению американского социолога О.Тоффлера, цивилизация «второй волны» разрушила классический тип семьи, на смену которой пришла нуклеарная (англ. nucleus – ядро) семья. Её структура проста: работающий муж, жена, ведущая хозяйство и двое детей. Наступивший в конце ХХ века кризис индустриализма, привел к тенденции отрицания и этого типа семьи[226]. Казалось бы, устойчивый социальный институт под напором новых факторов, постепенно утратил свою функцию. Новый, индивидуалистически ориентированный образ жизни, гендер, культура бездетности, коммуны, гомосексуальные браки, – вот далеко не полный перечень этих факторов. Брак благодаря им, регрессирует на Западе к ситуативным отношениям двоих. Но и общемировой контекст характеризуется постепенным изменением формы семьи под воздействием западной культуры[227]. Кроме того, современные социология и психология фиксируют возрастающее количество разводов[228] и оформление феномена одиночества[229].

Завершая рассмотрение демографической проблемы, обратимся к коэффициенту фертильности. Коэффициент фертильности – это показатель количества детей, приходящихся на 1000 женщин в т.н. детородном возрасте (до 49 лет). Любопытно, что мировой индекс фертильности в 1981 году составлял 3,7 ребенка, в 2001 году он упал до показателя 2,8, а в 2004 году он равнялся 2,1[230]. Как полагают классики глобалистики – Д.Медоуз, Дон.Медоуз и Й.Рандерс, снижение фертильности вовсе не означает, что рост мирового населения прекратился или перестал быть экспоненциальным: «суммарный прирост населения планеты в 2000 г. всё равно больше, чем в 1965 г., несмотря на то, что темпы роста упали»[231]. Для объяснения такого положение дел есть свои аргументы. Считается, что показатели фертильности определяются не столько биологическими возможностями человека, сколько традициями и стереотипами «демографического поведения», социально-экономическими и социокультурными условиями его проживания[232]. Проще говоря, культурно-цивилизационные доминанты формируют ту или иную мотивацию поведения людей в данном вопросе. Если взять выборочно показатели фертильности в мире, то окажется, что в Либерии он составляет 6,6, в Сьерра-Лионе – 6,3, в Канаде – 1,4, а в Германии – 1,3[233]. Постсоветские государства – Россия, Украина и Беларусь, переживающие явный демографический кризис, также не могут похвастать этим показателем. Он составляет – 1,287; 1, 2; и 1,21 – соответственно[234].

Тем не менее, рост численности населения земли, и этот момент является наиболее острым, заметно усиливает природопользование, истощая и без того ограниченные ресурсы планеты. Речь идёт о недавних предупреждениях экспертов о том, что «выход» за пределы биологических и ресурсных возможностей планеты после 1999 года равен 20 %[235]. Но поскольку экологическая проблема будет затронута нами в следующем вопросе, то перейдем к следующей проблеме рассматриваемого класса.

Проблема образования, как известно, попала в фокус глобалистики, благодаря исследователям «Римского клуба». Авторы доклада «Пределы обучения» (1979) – Д.Боткин, М.Эльманджра и М.Малица прямо заявили: обучение – это «приобретение и применение новых методологических приемов, навыков, установок и ценностей, необходимых для того, чтобы жить в быстро меняющемся мире»[236]. Однако мир неоднороден во многих измерениях, и существующие методики обучения во многом являются «поддерживающими», а не «инновационными». В то же время мировая динамика требует постоянного, причем, качественного обновления знаний, навыков и умений. Уже это противоречие делает проблему образования чрезвычайно острой. Но если посмотреть на дело сквозь призму дихотомии: образование в индустриальную эпоху и образование в постиндустриальную эпоху, то проблема приобретает ещё больший драматизм.

Дело в том, что в индустриальную эпоху образование было ориентировано на принцип соответствия профессионального поведения людей – принятым в обществе нормам и правилам. Иное в постиндустриальном измерении, где формируется т.н. «цивилизация знаний», жизнь которой жестко не привязывает индивидов к той или иной профессиональной нише. Иначе говоря, «шаблонное производство», на которое ориентировала школа ХХ века, теряет свой престиж, а на смену ему идет «производство знаний», призванных гибко реагировать на любые социальные трансформации. Отсюда разброс образовательных стандартов в большинстве стран мира, за исключением стран Запада и Японии, стремительно встраивающихся в «цивилизацию знаний» Китая и Индии.

Однако данная проблема имеет и свою теневую сторону, которая выражается в потрясающих показателях: каждый 6-й житель Земли – неграмотен (из них 600 млн. женщин и 300 млн. мужчин, проживающих в развивающихся или слабо развитых странах); около 115 млн. детей в возрасте от 6 до 12 лет (каждый 5-й на планете) вообще не посещали школу. Иными словами, в отдельных регионах мира (Южная Азия, Африка и Ближний Восток) имеет место гуманитарная катастрофа. Здесь частично или полностью отсутствуют начальное, среднее и высшее образование, тем более, образование, соответствующее требованиям современного мира. Это при том, что в Европе сложилась правовая норма о всеобщности начального образования как необходимого аспекта самосовершенствования человека[237].

Тем не менее, в настоящий момент образование для представителей глобалистики – это:

- основа построения подлинно демократического общества;

- ключ, к утверждению чувства глобального гражданства, которое служит предпосылкой для решения глобальных проблем;

- инструмент для сокращения бедности и неравенства, для закладки фундамента уверенного роста.

- стимул лидерства в мировых социально-экономических процессах[238]. Кроме того, полезно знать, что согласно данным ЮНЕСКО, расходы на образование в мире составляют 2 трлн. $ или 6,5% мирового ВВП.

Но образование же, по своему нынешнему культурно-историческому содержанию двойственно: в нём видят «Великую Уравнительницу» и «Великую Разделительницу»[239]. Первый момент связан с приведением существующего положения дел к фундаментальной идее прав всякого человека на получение базового начального образования, а затем, насколько это экономически возможно, и непрерывного высшего образования в течении всей жизни[240]. Но ближайшей целью всё же является полноценное «человеческое развитие», т.е. «обеспечение минимума образования и полезной работы для всех без исключения граждан планеты»[241]. В этом А.Печчеи видел залог грядущей «человеческой революции», или обновления мира на подлинно гуманных (чувство глобальности, любовь к справедливости и нетерпимость к насилию) началах. Но такая идеализация пока слабо согласуется с реальным положением дел.

Второй, разделяющий момент, связанный с образованием, напротив, пока правит бал. Об этом хотя бы говорит тот факт, что образование – на Западе и у его сателлитов – полностью коммерциализированная, находящаяся под действием законов капитализма, сфера человеческой деятельности. Ещё Д.Белл, как один из пионеров теории постиндустриального общества, отмечал: в постиндустриальном обществе знание превращается в интеллектуальную собственность, т.е.нечто, принадлежащее определенному лицу или группе лиц[242]. Но тоже справедливо для глобального контекста, когда государства-генераторы новейших знаний предлагают их всем другим в системе рыночных оценок и стандартов. Кроме того, сфера образования и информационных технологий становится сферой жесткой конкуренции, где, разумеется, побеждает только сильнейший[243]. Сегодня сфера образовательных услуг включена в Общее соглашение ВТО (1995). В этой связи полезно уяснить реальные возможности стран мира. Так, реальные затраты на образование в показателях ВНП составляют: в США – 6 - 7 %, ЕС – 5 - 6 %; в России – 2 - 2,5 %, в Украине – около 1 %, странах Африки (южнее Сахары) – 0,3 %. Краткая выборка цифр отражает всю ту же проблему богатства и бедности, которая экранирована на образование. Проще говоря, развитые страны могут позволить себе дорогостоящие образовательные программы, в то время как бедные «экономят»[244] на сфере образования в пользу промышленного сектора.

Эксперты также полагают, что объективно существующее экономическое неравенство порождает вопиющую неграмотность населения бедной части мира (98,3% неграмотного населения мира приходится на развивающиеся и неразвитые страны)[245]. Между тем, только США зарабатывают на «образовательных услугах» более 10 млрд. $ в год. Правда, страны Запада проводят определенную образовательную политику, направленную на получение прибыли от реализации образовательных программ. Так 1 $ вложений в образование приносит 3 - 6$ прибыли, а 1 $ вложений в науку даёт от 10 до 100 $ прибыли. Очень активны к «экспорту» образования Великобритания и Австралия. С этим прибыльным бизнесом связаны процессы создания единых образовательных пространств (напр., европейского образовательного пространства), но они носят скорее эксклюзивный характер[246]. В то же время, цели и функции образовательной деятельности состоят не в том, чтобы приносить прибыль для частных лиц или групп. Образование – по отношению к человеку и обществу – носит подчеркнуто культурные (социализирующие, мировоззренчески-и-граждански ориентирующие и этико-центрирующие) функции.

Более того, современные процессы в образовательной сфере должны быть сориентированы на: принципы Конвенции о борьбе с дискриминацией в области образования (ЮНЕСКО, 1960), которая в статье 4 обязывает государства, являющиеся сторонами этой Конвенции, «сделать высшее образование доступным для всех на основе полного равенства и в зависимости от способности каждого»; Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах (ООН, 1966); резолюцию Всемирной конференции по высшему образованию (ЮНЕСКО, 1998). Данные документы ориентируют государства мира, политиков, экономистов, образовательную и научную общественность на совместное использование знаний, помощь и сотрудничество для сокращения существующего разрыва между различными регионами планеты.

Но, нужно обратить внимание читателя на то, что проблема образования имеет ещё одну важную грань. Эта грань имеет, думается, прямое отношение к сложившемуся в мире – в виде репрессированного фюсиса, деформированного социума в пользу техноса, и растратившего в дивидуациии свою личность homo – положению дел. Истоки этой мутации бытия нужно искать в культивировании человеком потенций одного из собственных полушарий – левого, отвечающих за логику и рациональное отношение к миру. Его продукты вербальны, дискретны, отличаются аналитическим и отвлеченным характером. Другое измерение принадлежит правому полушарию, которое функционирует в виде процедур образного, эстетически-целостного, одновременного схватывания объектов внешнего мира. Культурологическим анализом неоспоримо доказано, что у разных народов структура национального образа мира, которая трехчастна: космо – психо – логос, отличается своей уникальностью и неповторимостью[247]. К примеру, национальный образ Англии – это «Небогиан» или остров=корабль=самосделанный человек (self-made man), а космос ислама – это Кентавр, т.е. человек на коне, кочевник на земледельце, господин – на рабе. Внутри этих разнокачественных космосов формировались отличные стратегии постижения мира и научения постигнутому последующих поколений[248]. Однако при такой объективной дискретности, глобализация как путь интеграции человечества на техно-экономической основе, выработанной Западом, создает небывалые трудности «притирки» рациональных и образных аспектов в образовании и воспитании, на уровне общеприемлемых, но достаточно абстрактных стандартов. К сожалению данная проблема только начинает осмысливаться вровень её сложности[249], но статистика говорит о её присутствии на уровне социальных процессов и их результатов. Так, сегодня США готовят непропорциональное количество специалистов, отвечающих за образное / рациональное отношение к миру: 10 гуманитариев и 114 инженеров; Германия соответственно – 10 /39, Франция – 10/32, Россия – 10/14[250]. В странах Востока (Китай, Индия, Иран), напротив, преобладают представители гуманитарного или идеологического блока, в т.ч. на уровне высшего руководства страны.

В связи с этим, весьма любопытной представляется идея российского философа В.А.Кутырева о переориентации образования с научной модели – на культурную. Если первая, по сути, стала моделью программирования субъекта на узкий круг операций, то вторая призвана культивировать личность, эмоционально-эмпатические стороны её духа. Она, переориентация, «важна не только для личности. Безудержное, нерегулируемое развитие науко-техники является главной причиной переживаемого человечеством глобального кризиса... Экологический и антропологический кризисы есть следствие экспансии рационального и искусственного, подавление ими естественных форм бытия»[251]. Отсюда напрашивается вывод о ревизии существующих моделей образования, которая сняла бы превалирующую односторонность подготовки и восстановила права целостного, синтетического миропонимания. К ещё более жесткому выводу – в ходе анализа нынешнего (одичалого) состояния человечества, – пришел академик Н.Н.Моисеев: «Я убежден, что ХХI век должен стать веком гуманитарных знаний! Самые трудные вопросы, с которыми мы приходим в соприкосновение, это проблемы человека, способного следовать новым идеалам. И, конечно, их создание!»[252] И далее сформулировано практическое требование: «естественно-научное образование должно стать гуманитарным! Сказанное не парадокс, а необходимость»[253].

Думается, что эти идеи напрямую связаны с тезисом о том, что образование, как никакая другая сфера общества (экономика, политика, техника) нуждается в опережающем движении и развитии. Экономическая, политическая и техническая нагруженность нынешних парадигм знания давно требует своего пересмотра в пользу иных доминант. Скажем, биоцентрической и ноосфероцентрической, основанных на гармонии всех подсистем и элементов универсума. Пока же этот процесс не набрал нужной формы и не приобрел соответствующего нерешенным глобальным задачам, содержания.

Одна из них, входящих в этот класс – проблема здравоохранения. То, что сегодня мир ввергнут в ужасающий кризис системы здравоохранения, не является большим секретом. Вспомним недавние события в мире, вызванные «птичьим» и «свиным» гриппом. Но если говорить более определенно, то СПИД, малярия, туберкулез, пневмония, диарея, корь сейчас убивают до 13 млн. человек в год. Если в этот список внести наркоманию, как бич всякого современного общества, то картина будет катастрофической. Данная тенденция, о чем говорят как официальные, так и неофициальные данные, только усиливается. Главы государств сегодня всерьёз озабочены[254] в первую очередь распространением пандемии СПИД, которая имеет, как минимум, экономический, демографический и социальный аспекты[255]. При этом, все информированы об источнике происхождения пандемии, однако мало кто пытается собрать необходимую сумму (200 млрд. $ в год), для устранения СПИДА на Африканском континенте. Забывчивость богатого и внешне самодостаточного Запада (Севера) просто удивляет: СПИД, малярия, туберкулез уже давно являются трансграничными заболеваниями и борьба с ними сегодня, –это дело всех.

Тем не менее, Запад предпочитает лечить своих собственных инфицированных граждан (в среднем затраты составляют 10 – 15 тыс. $ в год на одного пациента)[256]. По данным Международной организации экономического сотрудничества и развития медицинское обслуживание в Германии составляет 10,9 % ВВП, во Франции – 9,7 %, в Японии – 7,8 %, в Соединенном Королевстве – 7,7 %, а в США – 14 %[257]. Если, кроме того, вспомнить, что в основном в западных государствах расположены мощности современной фармацевтической промышленности[258], и что они играют по законам рынка, то особых иллюзий Восток (Юг) может не испытывать.

В то же время, существует программа глобальных действий, предполагающая ряд кардинальных мер по активизации международного сообщества в направлении урегулирования проблемы распространения инфекционных и других заболеваний. Приведем некоторые пункты этой программы, в которую привлечены не только Всемирная организация здравоохранения, но и самые разнообразные институты и неформальные движения. Итак,

1) в срочном укреплении нуждаются системы здравоохранения во многих развивающихся странах, ресурсы которых явно недостаточны для решения этой задачи;

2) нужны специальные чрезвычайные средства (5 - 7 млрд. $ в год) для лечения СПИД-а, малярии и туберкулёза по всему миру;

3) часть финансовых ресурсов следует направлять на приобретение обязательств глобального уровня (на разработку новых препаратов и методов лечения);

4) необходимо создать налоговые стимулы в богатых странах для производства избыточных лекарств и одновременно снять барьеры для размещения препаратов на территории бедных стран;

5) следует пересмотреть политику ценообразования в сфере здравоохранения и существующие правила лицензирования препаратов;

6) обязателен глобальный подход к всеобщему здравоохранению, для чего нужно отрешиться от забот отдельных стран и перестроить существующий вектор политики[259].

Предлагающийся проект, конечно, имеет определённую привлекательность, но он реализуем в иных социально-экономических и мировоззренческих условиях. Богатые страны по-прежнему до умопомрачения нечутки[260] к нуждам большинства населения мира. И та научная революция, которая затронула современную медицину, а через неё – жизнь простого человека, – имеет обратную сторону. Её целесообразно рассмотреть на примере идентичности человека.

Эта проблема чаще всего осознаётся как проблема адаптации человека к современным, радикально меняющимся условиям жизни. Ещё в советской глобалистике ей было уделено внимание под углом зрения демографии, биологии и социологии[261]. Сегодня она находится в фокусе внимания различных специалистов – эволюционной биологии и психологии, этологии и кибернетики, когнитивной неврологии и социологии, антропологии и этики. Её осмысление справедливо ведется посредством метафоры «антропологические ловушки», которые возникли и сыграли свою роль из-за: а) реализации уродливых социально-антропологических доктрин; б) разрушении базисных определений homo sapiens; в) осуществления негативных цивилизационных, геополитических процессов, в т.ч. глобализации[262].

Нужно заметить, что к такому пониманию, а именно: «анропологического излома», «антропологического тупика», «антропологического кризиса» пришли не сегодня. В наиболее общем виде эта проблема была поставлена О.Тоффлером в программной работе «Футурошок» (1972): в результате встречи с радикальными переменами в жизненном укладе, формах, ритме[263] возникло особое психобиологическое состояние человека – боязнь перемен[264]. При нарастающих изменениях во внешней среде происходит изменение психического состояния людей (ощущения «бомбардированы», индивиды пребывают в состоянии «информационной перегрузки», решения принимаются в состоянии стресса, без должной рефлексии и оценки). В результате мы можем наблюдать миллионы (если ни миллиарды) «жертв футурошока». Правда, Тоффлер интерпретировал перемены как вторжение будущего в настоящее и на этом основании пытался построить «мировую теорию адаптации». Она, между прочим, предполагала управление изменениями в сторону смягчения их последствий, демократизацию самих методов и пересмотр всех (в т.ч. технократических, как неадекватно представляющих цели человечества) ориентаций в будущее.

В 90-е годы эта проблема зазвучала иначе, и, прежде всего, в связи с биотехнологической революцией (разработка и внедрение в практику новых лекарственных средств; успехи в исследовании стволовых клеток; генная инженерия). С её помощью открылась возможность заняться евгеникой (греч. έυγενες – благородного происхождения, породистый), т.е. практическим улучшением человеческой природы, исправлением изъянов предшествующих ступеней антропологической эволюции. Отсюда проистекает и наиболее серьезная угроза – «возможность изменения природы человека и в силу этого – переход к «постчеловеческой» фазе истории»[265]. По ходу заметим, что природа человека в мировых религиях, а тем более, в западной науке и философии модерна (т.е. ХVI – ХХ ст.), – величина постоянная[266]. Ситуация меняется к концу ХХ века, когда происходит серьёзный социокультурный сдвиг в представлениях о ней. Появляется идея о нежесткой, не-предзаданной природе человека, которую можно деформировать в удобном направлении. Разумеется, наука, рынок и СМИ здесь должны сделать своё эпохальное дело, внушив человеку комплекс недостроенности, ущербности. Но главная ставка делается на общественные движения (напр., Всемирную Ассоциацию трансгуманистов - WTA)[267], отстаивающих принципы изменения эволюции человека и появления его нового, более совершенного вида.

Дата добавления: 2014-12-26