Проблемные узлы в системе «человек – общество». 2 страница

Тем не менее, есть серьезные причины думать об этой проблеме иначе. Обеспокоенность прохождения именно такой, либерально организованной траекторией вовсе не напрасна, поскольку самоинструментализация вида (Ю.Хабермас) несёт в себе новые противоречия и проблемы. Например, этическую дилемму видят в том, что: а) генетически запрограммированные личности уже более не рассматривают себя как безраздельных авторов своей собственной истории жизни; б) в отношениях с предшествующими поколениями они уже более не могут без каких-либо ограничений рассматривать себя в качестве равных по происхождению личностей[268]. Не секрет, что креативные умы сейчас занимают разнообразные перспективы: перспектива киборга (соединение «естественного» человека и техногенных деталей), перспектива полностью искусственного существа (создание Франкенштейна), перспектива создания «сапиентиссимуса» (сверхразумного организма); перспектива «улучшенных людей» (частичный андроид)[269]. Конечно, эти перспективы опираются, с одной стороны, на факт ухудшающейся генетики вида homo[270], а с другой, на потрясающие успехи современной науки и техники[271]. Но масштаб проблемы не исчерпывается такими её границами. Скорее наоборот, он только его минимизирует и затемняет.

Чтобы понять это, нужно обратиться к услугам философской антропологии, которая имеет дело с «сущностью и сущностной структурой человека» (М.Шелер)[272]. По большому счету, в человеке заложены и в разной степени развиты три программы: биологическая, социальная и духовная. Спор о первенстве какой-нибудь одной – это сквозная проблема всей обозримой истории и культуры, поскольку за каждую программу в разные эпохи ратовали религия, философия, искусство и наука. У них всех находились аргументы в пользу редукции человека либо к биологическому, либо к социальному, либо к духовному основанию. Но на самом деле современная ситуация человека говорит о том, что за основу её понимания и трансформации берется человек западного типа, не мыслящий себя вне долголетия, комфорта, достатка и конечно же, процедуры самоуправления своим собственным развитием. При этом в расчет не взяты антропологические сюжеты иных цивилизаций, где вообще по-другому акцентирована и представлена сущность человека, а также указаны варианты её проявления в социуме и во взаимодействии с космосом. В терминах современного гуманитарного знания, – выстроены формулы идентичности.

Так, в Китае человеческая сущность соотнесена с Дао (Законом), с природой и развивается циклично; в Индии она находится в зависимости от многообразных высших и низших сил, но сопряжена с универсальным духовным принципом – Брахманом. В исламской цивилизации человек – творение Всевышнего, а в православной – отображение Святой Троицы. И только Запад предоставил homo самому себе, своей квазидуховности (рассудку, воображению, желанию и капризу), отбросив божественное измерение своего присутствия в мире; через труд соединил его с природой, и через труд таки удалив его из природы, сделав при этом её врагом (!); поместив его в социальную семью, вскоре максимально освободил от «пут» этого самого социума. Но самое, пожалуй, важное состоит в том, что, будучи вооруженным наукой и техникой, «западоид» объявил всю предшествующую эволюцию человека – тупиковой, а значит, ложной. Т.е., отвергая разнообразный опыт других народов и цивилизаций, он предложил свой исключительный – по меркам истории, – антропологический марафон, всеобщим достоянием человечества. Иначе говоря, ценности «западоида» объявлены ценностями всего человечества.

Исправление сложившейся ситуации может видеться по-разному, в зависимости от понимания общего вектора эволюции, её «механизмов» и целей. Но здесь обращает на себя внимание принцип, в соответствии с которым человечество никогда – в своём извилистом пути – не обходилось sine ulla religione[273], будь-то ранняя древность, будь-то средние века, будь-то современный мир с его сциентистской, квазимистической и фетишистско-денежной духовностью. Парадокс этой духовности состоит в том, что посредством неё человек находит себя как «иного», «чужого» «постороннего», и в тоже время целый мир, бытие оказывается несовершенным, чуждым и враждебным. Таких людей Ф.Г.Лорка называл «духовными кастратами».

Подобное положение дел, если воспользоваться подходом отечественного ученого И.З.Цейхмистро[274], проистекает из нарушения адекватных отношений, вытекающих из структуры духовности, и, как следствие, деформации самой структуры духовности. Развивая этот подход, можно предположить, что последовательное отрицание Бога и Природы, плюс секуляризация Правды и Истины западной цивилизацией, были компенсированы механически понимаемым трудом, техникой и технологией, усеченным общением, товарами, деньгами как «плавающими» знаками, наконец, потреблением, опосредующими отношение человека к человеку. Духовность просто «испарилась», стала ненужной помехой в достижении эгоцентрических устремлений «западоида». Напротив, наращивание «технологической реальности наших вещей» (Ж.Бодрийяр), становится судьбой этого человека и его культуры[275].

Поиски выхода из патовой ситуации видятся в возрождении духовности, как величины, способной вновь собрать распадающийся строй бытия. Для этого нужно признать ту простую истину, что «сегодняшнее катастрофическое состояние человека, его духа, его культуры и его природы и его природной среды обитания явно требуют от нас не количественного измерения отношения человека к миру, к себе и к собственной культуре, не к простому умножению созданных им, под господством теоретического, научно-технического разума, социальных, экономических и технических благ, а коренной переориентации человеческой жизни и культуры, подчинения логики его разума логике сердца, теоретического разума – разуму практическому, духовно-ценностному...». Таким образом, «человечество сможет выжить, лишь возродившись духовно»[276]. Иначе говоря, для того, чтобы поставить под контроль научно-техническую революцию, меняющую на наших глазах все измерения бытия, нужна духовная, этико-гуманитарная революция, в виде ревизии и смены существующей парадигмы развития человека и мира. Это же требование говорит о недостаточности телесно-биологической и техно-кибернетической или идентичности потребляющего животного (homo consuming), о том, что многие опыты построения социальной идентичности без учета духовных потребностей, – несовершенны. Напротив, если и возможна глобальная идентичность, то она будет выстраиваться на духовном фундаменте. Его же нужно только построить из тех разновекторных, духовных и культурных традиций, которые дожили до ХХI ст. и представляют главное условие продолжения мирового жизненного процесса. Других ресурсов, похоже, у человечества просто нет.

Поэтому, дискретное по культурным и цивилизационным признакам человечество вынуждено искать адекватный «механизм» развития различных культур и формат их взаимодействия. При рассмотрении данной проблемы нужно учитывать сложившееся теоретическое понимание[277] тех процессов, которые происходят в мире на уровне непростых контактов культур между собой, а также моделей межкультурного взаимодействия. Отличительной чертой культурологического видения феномена культуры является то, что культура – суть универсальный феномен человеческого бытия, поэтому не существует ни одного человеческого сообщества или социальной группы без присущей им культуры. Кроме того, нужно вспомнить, что культура находит своё выражение в ценностях, нормах и идеалах; она не наследуется генетически, а усваивается с помощью процедур научения и прививается воспитанием. Но для нас здесь важна другая её грань: человечество не является единым социальным коллективом, свидетельством чему есть факт присутствия – на его палитре, – разных этнических, религиозных и социальных культур. И это несмотря на доминирование кросс-культурного убеждения о том, что все человеческие культуры, несмотря на их разнообразие, имеют в основе своей больше общего, чем специфического.

Если же посмотреть на проблему развития и взаимодействия культур сквозь призму истории, то обнаружится, что в ней имели место такие основные варианты: 1) синтеза культур, или образования нового культурного пространства на основе автохтонной и «привходящей» культурных систем (в чистом виде не встречается нигде, однако о его проявлениях можно говорить в случае встречи западноевропейской цивилизации с культурами до-колумбовой Америки; 2) симбиоза культур, или причудливого сочетания/ сожительства инородных культурных укладов и традиций, которые, впрочем, никогда не объединяются в органическую целостность, существуя как взаимодополняющие величины (колониальная Индия, Россия, прошедшая петровскую модернизацию, Япония после Второй мировой, Турция в ХХ веке); 3) противостояние культур, или неприятие и отчуждение культуры «другого» (Греко-персидские войны как оппозиция Азии и Европы, оппозиция «кочевых» и «городских» культур», культуры Запада и колонизированных народов). В таком случае можно говорить о следующих моделях взаимодействия: 1) содействия; 2) дополнительности; 3) альтернативности. На первый взгляд наш глобальный мир развивается по этим моделям[278], однако, основной тенденцией, выражающей суть культурных процессов, является глобализация культурной сферы.

Вместе с тем, ещё Н.Я.Данилевский и К.Н.Леонтьев показали, что культурный рост человечества возможен как связно-дифференцированный рост отдельных культур. Последний может состояться при адекватном отношении к собственной культурно-генетической программе, плюс аккуратной «пересадке», «прививке» и «почвенном удобрении» со стороны иных культур. Только в этом случае всякую культуру ожидает «цветущая сложность», которая способна стать историческим, ценностным и эстетическим эталоном для других. Иное дело современная ситуация, описываемая при помощи понятия «культурная глобализация». Оно охватывает несколько существенных явлений: новые глобальные структуры (мультнациональные корпорации и глобальные культурные рынки); рост интенсивности, объема и динамики культурного обмена и коммуникаций всех типов; взлет западной массовой культуры и международных деловых связей как главного смысла глобального культурного взаимодействия; смещение географии культурного взаимодействия в сторону от некоторых важных путей, характерных для мирового порядка времен Второй мировой войны[279]. Разумеется, такая ситуация сложилась не в одночасье, ей предшествовал длительный подготовительный период. Но и он, и современная культурная глобализация должны восприниматься через идею универсализации культуры Запада[280], вначале культуры Возрождения, затем культуры Нового времени, а теперь – современной американской поп-культуры. За всем этим стояли, по мнению Т.Парсонса, эволюционные универсалии западной культуры: 1) системы коммуникаций; 2) система родства; 3) определенная форма религии; 4) технологии; 5) социальная стратификация; 6) культурная легитимация; 7) административная бюрократия; 8) рыночная экономика; 9) система обобщенных безличных норм; 10) демократические объединения[281].

Но такие специфические культурные универсалии[282] не могли не вызвать – у представителей других культур, вошедших в контакт с Западом, – реакции культурного партикуляризма (лат. particular – частичный, частный), или обособления. На самом деле мировоззренческие основы иных культур могут содержать в себе как механизмы инкорпорации иного культурного опыта, так и механизмы его блокировки или борьбы с ним. И то, и другое проявляется в конкретной ситуации, при обязательном учете состояния субъекта культурной коммуникации. Такими субъектами могут быть индивид, социальная группа, общество и сверхсложное общество типа цивилизации. Все они в своём функционировании характеризуются наличием стратегем, или устойчивых коллективных ориентаций на смысл. Если мы возьмём западноевропейскую цивилизацию, то в её недавней истории можно выделить стратегему рациональности (XVII – XVIII ст.), стратегему волюнтаризма (ХIХ ст.) и стратегему желаний (ХХ ст.)[283]. Но за пределами европейского и подчиненного ему колониального культурного круга жили, развивались и давали свои положительные культурные плоды иные стратегемы (!). Скажем, в Китае стратегема гаромонии природы, человека и государства; в Индии стратегема освобождения человека и мира от пут сансары; в исламских обществах – стратегема приведения мира к правоверию; в православной (восточнохристанской) цивилизации соборно-сотериологическая (греч. Σοτηρ – Спаситель) стратегема.

Конечно, многие из стратегем сейчас ослабли, как и деформированы сами культурные универсалии не-западных культур и цивилизаций. Но на повестке дня стоит вопрос о стратегеме мудрости, способной скорректировать маршрут человечества, направленного западной цивилизацией по ложному пути. Мудрость же по своей природе софийна[284], т.е. охватывает собою все без исключения проявления алкания дискретным человечеством высшего смысла бытия. В этом контексте, думается, и нужно рассматривать программу деятельности ЮНЕСКО в сфере культурной политики. В неё входят следующие приоритеты и цели:

- сохранение культурного разнообразия;

- обеспечение доступа населения мира к социально значимой информации;

- сохранение и использование культурного наследия как ресурса устойчивого развития;

- построение общества знаний;

- расширение межкультурного и межконфессионального диалога;

- развитие культурного туризма.

Но эта программа пока не выполняется, поэтому отсутствие мудрости проявляется в ряде других глобальных проблем, прежде всего ближайших проблем этой группы – обеспечения социальной стабильности и управления внутриличностным и внутрисоциальным хаосом. Среди факторов, которые традиционно мешают социальной стабильности и развитию общества (личности) принято называть алкоголизм, наркоманию, проституцию и различные проявления (конфессиональной, этнической, межклассовой и бытовой) агрессии. К этому списку сейчас добавляют криминальную проблему, которая после «великой криминальной революции» (С.Говорухин) 90-х разъедает не только социальные ткани России и постсоветского пространства, но и всего остального мира. Помимо этого указывается на коррупцию как раковую опухоль любого современного общества[285]. Наконец, если в данный список нужно внести проблему маргинальности [286], которая, между прочим, возникает и развивается преимущественно в пределах определённого общественного строя[287], являясь выражением его идеологических и ценностных устремлений, то картина будет более или менее полной.

Но указанной проблематикой, чего не хотят признавать авторы-апологеты западных ценностей, кроется модель отношений («война всех против всех»[288]), продуцированная Западом в качестве социокультурного инварианта для себя и всего остального мира. Тем более, сейчас он всесторонне научно обоснован. Имеется в виду социально-экономическая теория лауреата Нобелевской премии А.фон Хайека. Согласно её положениям социальная стабильность выводится не из «таксиса» (ранее заданного порядка), а из «космоса» (порядка, возникающего благодаря спонтанности). Всякий «конструктивизм» или способность общества преобразовываться в лучшую строну на основе некоторого проекта, отличается информационной иллюзией, умалением личности и её свободы. Следовательно, он обречен на провал (даже если общество планирует производство, контролирует финансовые потоки, имеет систему социальных льгот, принимает законы по охране окружающей среды и т.д.). Другое дело «расширенное общество», отправляющееся в своём функционировании от эгоизма индивида, правильного понятого им собственного интереса. При этом легитимность спонтанного порядка обеспечена онтологически – свободным индивидуальным человеческим действием, социологически – через действие рынка как единственного, хотя и иррационального способа интеграции разобщенных индивидуумов, и через право – защитой лишь некоторых его, человека, ожиданий[289].

Но порожденный Западом индивидуализм как антропологический сюжет и либерализм как идеология, вызывали у тех же западных теоретиков страх аномии (греч. α – отрицательная частица, и νομος – закон, т.е. в знаменателе – беззаконие). Так думал Э.Дюркгейм, опасаясь за разрыв социальных связей[290]; так думал Г.Лебон, когда предвосхищал появление «толп»[291]; так думал Р.Генон, когда указывал на полностью профанный характер социальных отношений на Западе и отсутствие у него подлинно интеллектуальной элиты[292]. Сейчас этой проблемой всерьёз озабочен французский политический мыслитель и общественный деятель Ален де Бенуа, пытающийся ещё раз доказать, что «либерализм в той мере, в какой он основывается на индивидуализме, стремиться к разрыву всех социальных связей, превосходящих уровень индивида»[293]. Однако все эти опасения, связанные с хаотизацией и дерегуляцией социальных процессов имеют глобальный масштаб, поскольку глобальное доминирование США, плюс деятельность Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития, служат распространению неолиберальной гегемонии. Причем, ей не видно адекватного противоядия, даже на уровне теории[294], не говоря уже о практике[295].

Из этой ситуации видится один выход: понятие свободы – в социальных практиках – должно быть заменено на понятие блага, а понятие прав индивида должно быть вытеснено понятием групповых прав. Эти изменения, по мнению В.Г.Федотовой[296], могут обеспечить становление «хорошего общества» (Good Society), т.е. модели общества, основанного на ценностях и социальном порядке. Нетрудно догадаться, что подавляющее большинство стран мира, включая постсоветское пространство, находятся на ином, хаотическом векторе своего становления. Программа же минимум по стабилизации существующего в хаотизированном виде общества предполагает ряд мер:

1) обеспечение прожиточного минимума для всех его членов;

2) государство должно стремиться устранить разрыв между бедными и богатыми;

3) государство и общество обязаны заботиться об обеспечении собственной безопасности;

4) государство должно проводить политику повышения благосостояния собственных граждан.

Но все эти шаги в полной мере связаны с решением продовольственной проблемы, которая, в свою очередь на сегодня зависит от оптимизации проблемы научно-технического прогресса.

Как мы видели, в таблице № 1 присутствуют проблемы, входящие сразу в два или три класса (системы) глобальных проблем. Это отнюдь не формальное обстоятельство, постольку, поскольку продовольственная проблема, проблемы НТП и обеспечения основных прав людей и свобод человечества, пронизывают генетически, структурно-морфологически и содержательно разнородные проблемы мирового развития. В первую очередь это касается проблемы обеспечения населения планеты Земля доступным и качественным продовольствием.

При рассмотрении продовольственной проблемы важно вспомнить об эпохе колониализма. В этот период сложилась система зависимого положения большинства незападных регионов планеты от метрополий. Созданные западными государствами (Испанией, Португалией, Голландией, Великобританией, Бельгией, Францией, Германией, а позже США) колонии способствовали активной их индустриализации, поставляя как сравнительно дешевое сырье и рабочую силу, так и продовольствие. Вспомним те же «колониальные товары»: пряности, кофе, чай, цитрусовые и т.д. Следует также отметить, что в большинстве стран Азии, Африки и Латинской Америки в данный период сформировалась моноукладная и зависимая экономика, сориентированная на экспорт продовольственных и технических культур. Такой тип экономики, несмотря на демонтаж колониальной системы и попытки автономного развития, во многом сохранил свои зависимые позиции.

В 60–70-е гг. ХХ века эта проблема вышла на новый уровень. В связи с положительной демографической динамикой решение продовольственной проблемы видели исключительно в новых биотехнологиях[297]. «Зелёная революция», которую обеспечили химия и микробиология, снизила трудоёмкость, малую рентабельность и зависимость сельского хозяйства от природно-климатических условий. В конечном итоге применение в животноводстве кормовых дрожжей и белковых соединений, а в сельском хозяйстве химической борьбы с вредителями, не оправдало надежд: в первом случае отрицательному воздействию подвергся организм животных, а через цепочку питания и сам человек; во втором случае применение минеральных удобрений[298], наряду с экономическим эффектом, повлекло за собой загрязнение почв и гидросферы, размножение и мутацию насекомых-вредителей[299]. Но самое, пожалуй, важное обстоятельство состояло в том, что пестицидная нагрузка на среду обитания производит разрушение иммунной (защитной) системы человека. В результате чего человек совершенно безоружен перед обычными заболеваниями – сердечно-сосудистыми, дыхательной и нервной систем, не говоря уже о более серьезных. Причем ожидается динамика мутаций в человеческом организме[300].

Но в конце ХХ – начале ХХI ст. продовольственная проблема получила неожиданное развитие, но никак не разрешение. Речь идет о новом витке использования био- и нанотехнологий, при помощи которых производят продукты питания в различных объёмах и с увеличенным сроком использования. То есть, на повестке дня генетически модифицированные продукты питания. В США, например, треть производимой кукурузы, более половины соевых бобов и хлопка уже произведены про законам биотехнологий, или с измененной генетической программой. То же касается и большинства других обиходных культур. Нынешний сдвиг в управлении жизнью растений и животных обещает привести к устранению их болезней, к ликвидации феномена оскудения почв и засухи, а также к успешному противостоянию с любыми вирусами и бактериями. Но у подобного оптимизма есть контрагент в виде последовательного скепсиса в дальнейших разработках, поскольку неизвестна траектория развития растительных и животных видов, не говоря уже о неизученном влиянии на человеческий организм. Здесь, по мнению скептиков, человечество и биоту ожидает очередная рукотворная ловушка.

Тем не менее, сегодня эта проблема осмысливается как проблема продовольственной безопасности стран и человечества в целом. Её адекватное состояние – это необходимое условие устойчивого (справедливого) экономического развития, фактор социально-экономической стабильности любой страны[301]. Выше уже указывалось на экономическое неравенство стран и регионов мира, которое, между прочим, актуализируется в виде неравного доступа людей к продуктам питания и чистой воде. Недавно организация ООН по вопросам продовольствия и сельского хозяйства (ФАО) обозначила свои приоритеты: сократить число голодающих в мире с 800 до 400 млн. человек.

В этом контексте нужно остановиться на ближайших шагах оптимизации ситуации. Так, в нынешнюю стратегию глобальной продовольственной безопасности входят пункты:

- расширение сельскохозяйственного производства (за счет биотехнологий);

- последовательная реализация социальных программ для наименее защищенных людей;

- расширение торговли и проведение глобальных торговых переговоров;

- совершенствование методов обеспечения продовольственной безопасности;

- проведение мероприятий по упреждающей помощи странам в чрезвычайных ситуациях[302].

Конечно, эти меры выглядят абстрактно, но они требуют консолидации всех здоровых сил человечества, перестройки экономических отношений и ревизии большинства современных технологических решений, их поддерживающих.

Если обратиться к проблеме научно-технического прогресса, то здесь нужно четко оговорить её реальный масштаб. В.В.Загладин, И.Т.Фролов и А.Н.Чумаков указали на то, что непосредственно проблема НТП соотнесена с интерсоциальными и внутрисоциальными проблемами. Остается загадкой то, почему проблема НТП не «прописана» в классе проблем «общество – природа», ведь она с очевидностью входит во все три подгруппы этого класса.

Начатый ранее разговор о научно-технической революции отнюдь не случаен, ведь на неё современным человечеством возлагались и возлагаются большие надежды. В первую очередь в решении таких глобальных проблем как продовольственная и проблема здравоохранения, а затем и всех остальных проблем эко-социо-технического характера.

Переходя к рассмотрению понятия прогресса в науке и технике укажем на то, что вообще прогресс ассоциируется с типом восходящего развития, поступательным движением вперед, которое сопровождается переходом от простых форм бытия к сложным, от низшего к высшему, от менее совершенного к более совершенному. При этом прогресс в органической природе связывается с критерием совершенствования (самосовершенствования) организации, структуры и функций биологических систем. В социуме дело обстоит несколько иначе: в его онтологии – на первый взгляд – сопряжены в систему политическая, экономическая и культурная сферы, а природа с её эволюцией форм представлена в «снятом» человеческой деятельностью виде. Однако в истории развития общества наблюдаются социальные и технологические революции, обуславливая его нелинейную динамику и «ускоряя ритмы истории» (Б.Ф.Поршнев).

Если говорить о технологических революциях, то нужно подчеркнуть, что аграрная, промышленная и собственно научно-техническая революции стали основными вехами социального прогресса[303], подготовившими соответственно аграрный, индустриальный и постиндустриальный типы социума и антропологические типы, им имманентные. Но более верной можно считать позицию, вносящую дифференцированный взгляд на прогресс в области науки и техники. Сейчас уже понятно, что в обществе, до поры – до времени совершаются относительно независимые процессы, которые можно охарактеризовать как науковизацию [304] и технизацию [305] производства. Но благодаря институту науки, который выступил основным фактором материального производства, была сформирована новая система: «наука – техника – производство», интегрировавшая в себе оба процесса[306]. Понятие «научно-техническая революция» как раз корректно определять, учитывая наличие именно такой системы: НТР – это коренной переворот в системе продуктивных сил общества, ставший возможным вследствие слияния научной и технической революций в единый процесс; он охватывает все компоненты социальной системы, существенно изменяет вид социума, обуславливает его быстрое развитие [307]. Конечно, в данном определении содержится указание на взаимосвязь изменений, происходящих в современных науке и технике, со значительными социальными сдвигами. Но предлагающаяся модель есть ни что иное, как вариант технологического детерминизма, опирающегося на представление либо о линейном развитии (от науки – через технологии – к социуму), либо на идею одновременного воздействия технологии на общество и самое себя. История последних лет показала ограниченность этого представления, на смену которому пришла модель контекстуального взаимодействия между наукой, технологией и обществом [308]. В ней нет «независимой переменной», напротив, тут наблюдается взаимосвязанное воздействие всех подсистем.

Тем не менее, для интегральной оценки происходящих изменений, к которым одни авторы приписывают предикат «прогрессивности» или «прогресса»[309], а другие – «регрессивности» или «регресса»[310], нужно учитывать две переменные: 1) параметрические характеристики развивающегося процесса на уровне системы и отдельных подсистем; 2) критерий прогресса, формируемого на основе ценностей, с позиций которых производится оценка[311]. В таком случае познавательная ситуация заметно усложняется.

Дело в том, что сегодняшний социум, после открытия Римским клубом «пределов роста», уже не может анализироваться и оцениваться с позиций благодушного сциентизма и технооптимизма, т.е. на основе сугубо технологических критериев (ресурсы, качество организации процессом и его управления, операциональная структура и т.д.). Напротив, в расчет должны быть взяты шлейфы ближайших и далекоидущих последствий НТР, которые касаются экосистемы планеты (глобальные климатические изменения, проблема «озоновых дыр», биоразнообразие), судьбы отдельного человека (его психофизического состояния и идентичности) и человечества (его демографических, экономических и культурных показателей) в целом. К этим рискам и опасностям следует присовокупить ряд проблем, связанных с информационной революцией (создание всемирной информационной сети, «Всемирной паутины» или «Матрицы» – World Wide Web, цифровых и волоконно-оптических технологий), часто неосознаваемых даже специалистами. По мнению технооптимиста Р.Ф.Абдеева, информационная революция порождает исключительно позитивные явления в промышленном производстве и социальной сфере: 1) сокращается число занятых в промышленном производстве и сельском хозяйстве; 2) происходит сокращение традиционных видов сырья, что способствует природосбережению; 3) наукоемкие производства позволяют небольшим государствам добиваться впечатляющих успехов в экономике; 4) возникает новая конфигурация власти: власть интеллекта, власть информации, и традиционные – законодательная, исполнительная и судебная; 5) интенсивно работают глобальные рыночные механизмы, включающие не только материальное производство, но и банковский сектор, научные исследования, систему образования; 6) уходит в прошлое деление мира на капиталистический и социалистический лагерь; 7) в системы образования и здравоохранения вливаются новые потоки капиталов; 8) осуществляются невиданные ранее проекты по охране природы, по погашению энтропии[312].

Дата добавления: 2014-12-26