Вопросы. 1. Какие факторы, по словам А

1. Какие факторы, по словам А. Райнаха, определяют изменения в позитивном праве?

2. В чем разница между позитивным правом и правом как чистой априорной наукой?

3. Что такое идеальные предметы вообще и в чем специфика правовых положений как априорных сущностей?

4. Почему требование и обязательство, по мнению А. Райнаха, суть не психические феномены?

5. В чем, по мнению А. Райнаха, существенная разница между правовыми требованиями и нравственными обязанностями?

Райнах А. Априорные основания гражданского права //

Антология реалистической феноменологии. Указ. соч. С. 543-560

9.4. М. Фридмен: Методология позитивной экономической науки*

Прочитайте следующий текст и ответьте на прилагаемые к нему вопросы.

Еще в XIX веке британский публицист и философ Томас Карлейль назвал экономическую науку «мрачной». Этого эпитета она удостоилась за, как считалось, редукционистское понимание человека и общества. Такой взгляд прижился, особенно среди непрофессионалов. И сейчас очень часто можно услышать, что, например, абстрактная модель человека как рационального максимизатора не соответствует реальным наблюдениям, что человек, вообще говоря, не таков. По мнению МИЛТОНА ФРИДМЕНА (1912–2006) – иногда в русской транскрипции «Фридман», англ. Friedman – американского экономиста, лауреата Нобелевской премии 1976 г., подобный взгляд говорит лишь о непонимание того, чем именно занимается экономическая наука и какие и почему методы и модели она использует. Вот отрывок из его эссе «Методология позитивной экономической науки» где говориться о специфике этой науки.

Соотношение между позитивной и нормативной экономической наукой

«Путаница между позитивной и нормативной экономической наукой является до некоторой степени неизбежной. Почти каждый человек считает предмет экономической науки жизненно важным для себя и находящимся в пределах своего опыта и понимания; экономические проблемы являются предметом непрерывных и обширных дискуссий и сферой законодательного регулирования.

…Выводы позитивной экономической науки, как представляется (и это представление вполне обосновано), имеют непосредственное отношение к важным нормативным проблемам, т.е. к вопросам о том, что должно быть сделано и каким способом можно достичь любой поставленной цели. Непрофессионалы и эксперты в разной степени испытывают искушение делать те позитивные выводы, которые соответствуют их нормативным предвзятым убеждениям. В то же время они отвергают позитивные выводы, если действительная или мнимая нормативная подоплека последних для них неприятна. Позитивная экономическая наука принципиально независима от какой-либо этической позиции или нормативных суждений. Как говорит Кейнс, она занимается тем, «что есть», а не тем, «что должно быть». Ее задачей является создание системы обобщений, которые можно использовать для корректных предсказаний тех следствий, к которым приведет любое изменение обстоятельств. О ее качестве следует судить по точности, широте охвата и согласованности с реальностью тех предсказаний, которые она дает. Короче говоря, позитивная экономическая наука является или может являться «объективной» наукой точно в том же смысле, как и любая из физических наук. Конечно, тот факт, что экономическая наука имеет дело с взаимоотношениями между людьми, а исследователь сам является частью исследуемого объекта в гораздо большей степени, чем в физических науках, создает особые трудности в достижении объективности. В то же время это дает исследователю социальных явлений класс данных, который недоступен исследователю физических явлений. Но ни то, ни другое не служит, на мой взгляд, фундаментальным различием между двумя группами наук. Вместе с тем нормативная экономическая наука и экономическое искусство не могут быть независимыми от позитивной экономической науки. Любой политический вывод с необходимостью основывается на предсказании следствий того или иного образа действий, предсказании, которое должно опираться – явно или неявно – на позитивную теорию. Разумеется, между политическими выводами и выводами позитивной экономической науки нет однозначного соответствия; если бы такое соответствие было, то не существовало бы нужды в отдельной нормативной науке. Два индивида могут быть согласны относительно последствий принятия некоторого закона. Но один может считать их в целом желательными и поэтому поддерживать закон, другой же может считать их нежелательными и противиться принятию закона. Я осмелюсь, однако, утверждать, что в настоящее время в западном мире, и особенно в Соединенных Штатах, расхождения относительно экономической политики среди незаинтересованных граждан проистекают скорее из различия предсказаний об экономических последствиях некоторого действия – и поэтому различия могут быть устранены прогрессом позитивной экономической науки, – нежели из фундаментальных непримиримых различий в основополагающих ценностях. Очевидным и немаловажным примером является законодательство о минимальной заработной плате. За путаными аргументами за и против такого законодательства скрывается общая убежденность в том, что его целью является достижение «прожиточного минимума» для всех, если пользоваться двусмысленным выражением, обычно встречающимся в подобных дискуссиях. Различие во мнениях в значительной степени основывается на скрытом или явном различии в предсказаниях о действенности данных конкретных средств достижения желаемой цели. Сторонники этой меры убеждены (предсказывают), что закрепленные законом уровни минимальной оплаты труда уменьшают бедность путем увеличения заработков как тех, кто имеет оплату ниже минимума, так и некоторых из тех, кто имеет заработок выше этого уровня без одновременного увеличения числа полностью безработных или занятых на менее выгодных условиях, чем при отсутствии минимального уровня зарплаты. Противники убеждены (предсказывают), что законодательный минимум заработной платы увеличивает бедность, вызывая рост числа людей, которые становятся безработными или находят работу на менее выгодных условиях, и что это значительно превосходит любое положительное воздействие на заработки тех, кто сохраняет свои рабочие места. Достижение согласия относительно экономических последствий этого законодательства не обязательно привело бы к полному согласию по поводу желательности его принятия, поскольку расхождения относительно его политических и социальных последствий могли бы сохраняться. Однако при имеющемся согласии относительно целей оно определенно было бы крупным шагом к достижению консенсуса.

…Расхождения в позитивном анализе лежат также в основе различий во взглядах на роль и место профсоюзов, желательность прямого контроля над ценами и зарплатой и введение таможенных тарифов. Различные предсказания о важности так называемой «экономии на масштабах производства» в значительной степени объясняют разные взгляды на желательность и необходимость прямого государственного регулирования отрасли или даже введения социализма вместо частного предпринимательства. И этот перечень может быть продолжен до бесконечности. Разумеется, мое утверждение, что основные разногласия в сфере экономической политики в западном мире имеют именно такой характер, само является «позитивным», т.е. должно быть принято или отвергнуто на основе опытных данных. Если это утверждение является обоснованным, то это означает, что консенсус относительно «конкретной» экономической политики в значительно меньшей степени зависит от прогресса нормативной экономической науки в собственном смысле слова, чем от прогресса позитивной экономической науки, дающей такие предсказания, которые с полным правом становятся общепринятыми. Это также означает, что необходимость четкого разделения позитивной и нормативной экономической теории определяется прежде всего тем вкладом, который оно может внести в достижение согласия относительно экономической политики.

Позитивная экономическая наука

Позитивная наука имеет своей конечной целью выдвижение «теории» или «гипотезы», которая дает правильные и значимые (т.е. не являющиеся трюизмами) предсказания относительно еще не наблюдавшихся явлений. Такая теория представляет из себя, в общих чертах, сложное сочетание двух элементов. В одной своей части это «язык», с помощью которого разрабатываются «систематические и организованные способы аргументации». В другой же части – это набор содержательных гипотез, вычленяющих существенные черты сложной реальности.

…Только фактические данные способны показать, имеют ли категории «аналитической системы упорядочения» значимый эмпирический аналог, т.е. полезны ли они при анализе определенного класса конкретных проблем. На простом примере «предложения» и «спроса» мы проиллюстрируем и данный пункт, и приведенный выше перечень вопросов. Рассматриваемые в качестве элементов языка экономической теории оба эти понятия являются основными категориями, классифицирующими факторы, которые воздействуют на относительные цены продуктов и производственных ресурсов. Полезность этой дихотомии покоится на эмпирическом обобщении, согласно которому перечисление сил, воздействующих в каждом отдельном случае на спрос и предложение, дает в итоге два списка, в которых мало общих элементов. Мы можем сказать, что это обобщение является обоснованным для таких рынков, как конечный рынок потребительских товаров. На таком рынке существует ясное и четкое различие между экономическими единицами, предъявляющими спрос на продукт, и теми, которые его предлагают. Здесь редко возникают серьезные сомнения в том, куда следует отнести данный фактор: к числу воздействующих на предложение или на спрос; так же редко возникает серьезная необходимость учитывать взаимные влияния между этими двумя категориями. В этих случаях простой и даже очевидный шаг – отнесение соответствующих факторов к рубрикам «предложение» и «спрос» – значительно упрощает проблему и предотвращает возможность ошибки. Но это обобщение обосновано не всегда. Например, оно не является обоснованным применительно к ежедневным колебаниям цен на спекулятивном рынке. Воздействует ли, например, слух об увеличении налога на сверхприбыль на текущее предложение корпоративных акций или на спрос на них? В таких ситуациях практически каждый фактор с одинаковым основанием может быть отнесен как к «спросу», так и к «предложению». Эти концепции все же могут использоваться и продолжать сохранять некоторый смысл, они по-прежнему «правильны», но, очевидно, менее полезны, чем в нашем первом примере, ибо теперь они не имеют значимого эмпирического аналога.

… Единственным конкретным тестом, позволяющим судить об обоснованности гипотезы, может быть сравнение ее предсказаний с реальностью. … Факты никогда не могут «доказать гипотезу», они могут лишь выявить ее ошибочность, что мы обычно и имеем в виду, когда говорим – не совсем корректно, – что гипотеза была «подтверждена» реальным опытом.

…Обоснованность гипотезы в этом смысле не является сама по себе достаточным критерием выбора между альтернативными гипотезами. Число наблюдений всегда конечно, а число возможных гипотез бесконечно. Если существует одна гипотеза, которая согласуется с имеющимися данными, то существует бесконечное число таких гипотез. Предположим, например, что вводится специальный акцизный налог на некоторый товар, который приводит к увеличению его цены на величину этого налога. Это согласуется с наличием условий конкуренции, стабильной кривой спроса и горизонтальной стабильной кривой предложения. Но это также согласуется с конкурентными условиями и имеющей положительный либо отрицательный наклон кривой предложения, если имеет место компенсирующий сдвиг кривой спроса или кривой предложения; это согласуется с условиями монополии, постоянными предельными издержками и стабильной кривой спроса, которая имеет необходимую для такого результата форму, и так далее до бесконечности. Дополнительные данные, с которыми должна согласовываться гипотеза, могут исключить некоторые из этих возможностей, но никогда не удастся достичь того, чтобы осталась лишь одна возможная гипотеза, которая была бы совместима с конечным набором данных. Выбор между альтернативными гипотезами, которые в равной мере согласуются с доступными данными, должен быть до некоторой степени произвольным. Правда, имеется общее согласие, что при этом в расчет должны приниматься критерии «простоты» и «плодотворности», но эти понятия сами по себе не поддаются объективному определению. Теория является тем «проще», чем меньше требуется исходной информации для предсказания в данной области явлений; она тем «плодотворнее», чем более точны получаемые в итоге предсказания, чем шире та область, в которой теория дает эти предсказания, и чем больше дополнительных направлений для исследования она открывает.

…К сожалению, в общественных науках мы редко можем проверить конкретные предсказания посредством экспериментов, специально спланированных таким образом, чтобы элиминировать наиболее важные возмущающие влияния. Обычно мы должны опираться на данные, которые нам дают «эксперименты», происходящие сами собой. Неспособность проводить так называемые «контролируемые эксперименты» не отражает, по нашему мнению, фундаментальных различий между общественными и физическими науками, во-первых, поскольку эта неспособность не является присущей только общественным наукам, – вспомним хотя бы астрономию, – и, во-вторых, поскольку само различие между контролируемыми и неконтролируемыми экспериментами сводится лишь к степени контроля.

…Неспособность проводить эксперименты не служит фундаментальным препятствием для проверки гипотез по критерию успешности их предсказаний.

… Трудность проверки содержательных экономических гипотез порождает, в частности, стремление уйти в чисто формальный или тавтологический анализ.

…Экономическая теория должна представлять из себя нечто большее, чем просто систему тавтологий, если она хочет предсказывать, а не просто описывать последствия действий, – иными словами, если она не желает быть просто замаскированной математикой.

…Две стадии – создание гипотез и проверка их обоснованности – связаны в двух различных отношениях. Во-первых, конкретные факты, которые рассматриваются на каждой из стадий, являются продуктом случайного отбора данных и зависят от знаний конкретного исследователя. Факты, которые служат для проверки приложений гипотезы, могли входить в тот исходный материал, который использовался для ее создания, и наоборот. Во-вторых, процесс никогда не начинается с нуля; так называемая «начальная стадия» всегда включает сравнение имеющихся наблюдений со следствиями, вытекающими из набора предшествующих гипотез. Противоречие следствий наблюдениям служит стимулом для создания новых гипотез или пересмотра старых. Таким образом, две методологически различные стадии всегда проходят совместно.

Неправильное понимание этого очевидного процесса коренится во фразе «класс явлений, для объяснения которых создавалась гипотеза». Трудность получения новых данных для этого класса явлений в общественных науках и оценки их соответствия следствиям гипотезы вызывает искушение предполагать, что обоснованность гипотезы можно установить с помощью других, более доступных способов. Возникает искушение предположить, что гипотеза имеет не только «следствия» (implications), но также «предпосылки» (assumptions) и соответствие этих «предпосылок» «реальности» может служить проверкой обоснованности гипотезы, отличной от проверки следствий или дополняющей ее. Этот широко распространенный взгляд является фундаментальной ошибкой и наносит большой вред. Кроме того, такой подход вовсе не дает более легких способов отсеивания необоснованных гипотез. Он лишь вносит путаницу, способствует непониманию важности эмпирических данных для экономической теории, направляет по ложному следу интеллектуальные усилия исследователей, устремленные на развитие позитивной экономической науки, и препятствует достижению консенсуса относительно используемых в ней гипотез.

…Действительно важные и значимые гипотезы имеют «предпосылки», которые являются весьма неточными описаниями реальности, и, в общем плане, чем более важной является теория, тем более нереалистичны (в указанном смысле) ее предпосылки. Причина этого проста. Гипотеза важна, если она «объясняет» многое малым, т.е. извлекает общие и решающие элементы из массы сложных и детализированных обстоятельств, которые окружают подлежащие объяснению явления, и позволяет делать верные предсказания на основе одних лишь этих элементов. Таким образом, для того чтобы быть значимой, гипотеза должна исходить из дескриптивно ложных предпосылок.

…Теория монополистической и несовершенной конкуренции служит одним из примеров пренебрежения этими утверждениями в экономической науке. Развитие этой теории и ее широкая популярность объяснялись верой в то, что предположения о «совершенной конкуренции» или «совершенной монополии», которые якобы лежат в основе неоклассической экономической теории, представляют собой ложное отражение реальности. Сама же эта вера практически полностью основывалась на непосредственно наблюдаемой дескриптивной неточности предпосылок, а не на каком-нибудь общепризнанном противоречии между предсказаниями неоклассической экономической теории и реальностью. Длительная дискуссия о предельном анализе в «American Economic Review» в конце 40-х годов является еще более ярким, хотя и менее важным примером. Участники полемики в значительной степени пренебрегли тем, что лично мне представляется главным – соответствием реальности следствий, вытекающих из предельного анализа, – и сосредоточились на не особенно относящемся к делу вопросе о том, принимают или нет бизнесмены свои решения с помощью таблиц, кривых или уравнений со многими переменными, позволяющими рассчитать предельные издержки и предельный доход.

Можно ли проверить гипотезу с помощью проверки реалистичности ее предпосылок?

…Полностью правомерное использование «предпосылок» при спецификации обстоятельств, для которых теория справедлива, часто ошибочно интерпретируется в том смысле, что предпосылки можно использовать для того, чтобы очертить круг условий, для которых теория справедлива. Эта ошибка была важным источником веры в возможность проверки теории через ее предпосылки. Давайте обратимся теперь … примеру, на этот раз придуманному, но аналогичному многим гипотезам в общественных науках. Рассмотрим расположение листьев в кроне дерева. Я выдвигаю гипотезу, что листья расположены так, будто каждый лист сознательно стремится максимизировать количество получаемого им солнечного света при данном расположении его соседей, как будто он знает физические законы, определяющие количество солнечного света, которое было бы получено в различных положениях, и может быстро или мгновенно перемещаться из любого положения в любое другое желаемое и незанятое место. Некоторые из наиболее очевидных следствий этой гипотезы несомненно согласуются с опытом: например, листья в общем сосредоточиваются скорее на южной, чем на северной стороне деревьев, но, как и следует из гипотезы, это происходит в меньшей степени или вовсе не наблюдается на северном склоне холма или в случае, если южная сторона деревьев затемнена каким-либо иным образом. Становится ли гипотеза неприемлемой или неудовлетворительной потому, что, насколько мы знаем, листья не могут размышлять или вести сознательный «поиск», не ходили в школу и не учили соответствующие законы естественных наук или математику, необходимые для вычисления «оптимального» положения, и не могут перемещаться из одного положения в другое? Несомненно, ни одно из этих противоречий гипотезы не имеет отношения к делу, такие явления не принадлежат к «классу явлений, для объяснения которых создавалась гипотеза»; гипотеза утверждает не то, что листья совершают такие действия, а лишь то, что листья расположены так, как будто они их совершали. Вопреки очевидной ложности «предпосылок» гипотезы, она обладает большим правдоподобием, поскольку ее следствия «согласуются с наблюдениями». На самом деле мы склонны «объяснять» расположение листьев иначе – тем, что солнечный свет способствует их росту и что, следовательно, на солнечной стороне листья будут расти плотнее, или тем, что листья выживают там, где больше солнца, но результат, достигаемый чисто пассивной адаптацией к внешним обстоятельствам, такой же, как и при сознательном приспособлении к ним. Эта альтернативная гипотеза более привлекательна по сравнению со сконструированной нами ранее не потому, что ее «предпосылки» более «реалистичны», но скорее потому, что она является частью более общей теории, которая прилагается к более широкому кругу явлений и, в частности, к расположению листьев в кроне дерева. Эта общая теория имеет больше следствий, которые в принципе могли бы противоречить опытным данным, но в действительности не противоречат им для обширного множества разнообразных ситуаций.

В значительной степени схожий пример, затрагивающий человеческое поведение, был использован в другом месте Сэвиджем и мною. Рассмотрим проблему предсказания ударов опытного игрока в бильярд. Нам представляется весьма вероятным, что превосходные предсказания могут быть получены на основании гипотезы, что игрок в бильярд производит удары так, как будто он знает сложные математические формулы, которые дают оптимальное направление движения шара, может на глаз определять углы и т.д., описывая взаимное расположение шаров, может молниеносно производить по формулам вычисления и направлять затем шары в направлении, следующем из формулы.

…От этих примеров рукой подать до экономической гипотезы, согласно которой во множестве ситуаций отдельные фирмы ведут себя так, как будто они рационально стремились максимизировать ожидаемый результат … и обладают всеми знаниями, необходимыми для того, чтобы преуспеть в этой попытке. Таким образом, они как будто знают соответствующие функции спроса и издержек, вычисляют предельные издержки и предельный доход от всех доступных им видов деятельности и увеличивают масштаб каждого из видов деятельности до такого момента, пока соответствующие предельные издержки и предельный доход не сравняются. Разумеется, в действительности бизнесмены не решают систему одновременных уравнений, посредством которой экономист-математик представляет эту гипотезу в удобном для себя виде, точно так же как листья или игроки в бильярд не делают сложных математических вычислений, а падающие тела не пытаются создать вокруг себя вакуум. Игрок в бильярд, если спросить его, как он решает, как именно ударить шар, может ответить, что он «просто угадывает это», а для верности трет в кармане кроличью лапку. Бизнесмен может с тем же успехом сказать, что он устанавливает цены на уровне средних издержек, разумеется, с небольшими отклонениями, если этого требует рынок. Оба утверждения одинаково «информативны», и ни одно из них не является относящейся к делу проверкой соответствующей гипотезы.

Доверие к гипотезе максимизации результата обусловлено аргументами самого различного характера. Эти аргументы частично схожи с теми, которые приводятся в подтверждение гипотезы об игроке в бильярд, – до тех пор, пока поведение бизнесменов так или иначе не будет близко к поведению, согласующемуся с максимизацией результата, представляется маловероятным, что они смогут долго заниматься бизнесом. Непосредственное поведение бизнесмена может определяться чем угодно – привычными реакциями, случайным выбором или чем-либо еще. Но если это обусловливает поведение, совместимое с рациональной и ясно понимаемой максимизацией результата, фирма будет процветать и получать ресурсы для дальнейшего расширения; если же этого не происходит, фирма будет терять ресурсы и сможет поддерживать свое существование лишь с помощью получения ресурсов извне. Процесс «естественного отбора» помогает, таким образом, обосновать нашу гипотезу – или, точнее, при наличии естественного отбора важным аргументом в пользу принятия гипотезы может быть то, что она должным образом обобщает условия выживания фирмы.

Значение и роль «предпосылок» теории

…В нашем стремлении сделать науку настолько «объективной», насколько это возможно, мы должны ставить перед собой цель формулировать правила по мере возможности в явном виде и постоянно расширять круг явлений, для которых это возможно сделать.

…Конкретные «предпосылки», определяемые как «фундаментальные», выбираются исходя из соображений удобства: простота или экономия в описании модели, интуитивное правдоподобие или способность генерировать (хотя бы чисто логическим путем) некоторые соображения, которые могут пригодиться при оценке модели или ее применении.

…Рассмотрим, например, гипотезу о том, что степень расовой или религиозной дискриминации при приеме на работу в некотором районе или отрасли тесно связана со степенью монополизации в рассматриваемом районе или отрасли, т.е., если отрасль является конкурентной, дискриминация будет значительной лишь в том случае, если раса или религия лиц наемного труда влияет либо на желание других занятых работать с ними, либо на приемлемость продукта для потребителей и не будет связана с предрассудками работодателей. Эта гипотеза скорее всего больше понравится экономисту, чем социологу. О ней можно сказать, что она «предполагает» целенаправленное преследование материальной выгоды работодателями в конкурентных отраслях, а эта «предпосылка» хорошо работает для большого числа гипотез, имеющих отношение ко многим массовым явлениям, которыми занимается экономическая наука. Поэтому экономисту представляется разумным, что эта гипотеза и в рассматриваемом случае может быть столь же справедлива. Вместе с тем те гипотезы, к которым привык социолог, исходят из весьма отличной модели или идеального мира, в котором целенаправленное преследование собственной материальной выгоды играет значительно менее важную роль. Косвенные данные об этой гипотезе, доступные социологу, значительно менее благоприятны для нее, чем косвенные данные, доступные экономисту; поэтому социолог будет смотреть на нее с большим подозрением.

Некоторые приложения к экономическим проблемам

…Критики утверждают, что экономическая наука является «мрачной», ибо она предполагает, что человек является эгоистом, которого не волнует ничто, кроме денег, существом, молниеносно вычисляющим удовольствия и страдания, колеблющимся, подобно однородному шарику, целиком состоящего из желания счастья, под воздействием стимулов, которые перемещают его в пространстве, ничего не меняя внутри него; она покоится на устаревших представлениях о психологии и должна видоизменяться в соответствии с прогрессом психологической науки; она предполагает, что люди, по крайней мере бизнесмены, всегда находятся наготове, они готовы менять цены или правила ценообразования в любой момент, когда их тонкая интуиция обнаруживает изменения в условиях спроса и предложения; она предполагает совершенные рынки, чистую конкуренцию и однородность товаров, труда и капитала.

Как мы видели, критика такого рода в значительной степени бьет мимо цели, пока она не дополняется фактами о том, что гипотеза, отличающаяся в том или ином из этих аспектов от критикуемой теории, дает лучшие предсказания для широкого круга явлений. Однако большая часть подобной критики такими фактами не дополняется; она почти полностью основывается на непосредственно наблюдаемых расхождениях между «предпосылками» и «реальным миром». Особенно наглядным примером служит давняя критика гипотезы о максимизации результата (returns) на том основании, что бизнесмены не ведут, да и в самом деле не могут вести себя так, как «предполагает» теория. Факты, приводимые в поддержку данного утверждения, обычно берутся или из ответов, которые дают бизнесмены на вопросы о факторах, влияющих на их решение (этот способ проверки экономических теорий находится почти на том же уровне, что и проверка теорий долголетия путем опроса восьмидесятилетних стариков о том, чем они объясняют свою долгую жизнь), или из описательных исследований принятия решений в отдельных фирмах.

…Любая попытка слишком далеко продвинуться в направлении такого «реализма» несомненно сделает теорию совершенно бесполезной.

…Существующая теория относительных цен, которая была создана для объяснения распределения ресурсов между различными направлениями их использования и распределения произведенного продукта между взаимодействующими факторами производства и которая была практически доведена до нынешнего состояния еще в «Принципах экономической науки» Маршалла, представляется мне исключительно плодотворной и заслуживающей самого высокого доверия применительно только к тому типу экономической системы, который характеризует страны Запада».

Фридмен М. Методология позитивной экономической науки //

THESIS, 1994. Вып. 4. С. 20–50

Дата добавления: 2014-12-27