Марта 1871 г

М., 1993. С. 228, 259.

5. Р. ОУЭН

По мере возрастания числа поселков (коммун) должны быть образованы федеративные союзы поселков, объединенные десятками, сотнями, тысячами и т.д., пока они не распространятся на всю Европу, и затем и на все другие части света и не объединятся все в одну великую республику, связанную одними общими интересами.

Цит. по Хачатурян В.М. История мировых цивилизаций с древнейших времен до начала ХХ века, Пособие для 10–11 кл. / Под ред. В.И. Уколова – М.: Дрофа, 1997. С. 376.

6. К. МАРКС ОБ ИСТОРИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ, "РЕАЛЬНОМ БАЗИСЕ" И КЛАССОВОЙ БОРЬБЕ

К. Маркс (1818–1883) – выдающийся социальный философ, автор новой для своего времени системы идей, охватывающей экономику, историю, теорию общества. Выдвинул немало предложений по социальному переустройству европейских стран. Развивал теорию социальной революции. Предсказывал в недалеком будущем социальный катаклизм, который должен был охватить все промышленно развитые страны и привести к возникновению бесклассового (коммунистического) общества, свободного от эксплуатации человека человеком, от частной собственности, от рыночных отношений в экономике, что приведет ко всеобщему благоденствию.

Первые работы К. Маркса были написаны еще в 1840-х годах. В 1848 г. совместно с Фридрихом Энгельсом (1820–1895) опубликовал знаменитый «Манифест коммунистической партии». Главный литературный труд – экономический трактат «Капитал», начавший выходить в 1867 г. Наиболее важная общественная деятельность. К. Маркса развернулась в [Первом] «Интернационале» – международном товариществе рабочих, учрежденном им в 1864 г. совместно с Ф. Энгельсом.

<…>Возьмите определенную ступень развития производства обмена и потребления, и вы получите определенный общественный строй, определенную организацию семьи, сословий или классов – словом, определенное гражданское общество. Возьмите определенное гражданское общество, и вы получите определенный политический строй, который является лишь официальным выражением гражданского общества. <…>

Политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого. <…>

Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым. <…>

Покуда существуют другие классы, в особенности класс капиталистический, покуда пролетариат с ним борется (ибо с приходом пролетариата к власти еще не исчезают его враги, не исчезает старая организация общества), он должен применять меры насилия.<...>

Цит. по: История политических и правовых учений. Учебник для вузов Под общей редакцией В.С Перееслица. – М., 1995. С. 505–516.

7. Э. ЗОЛЯ. «Я ОБВИНЯЮ».

Письмо господину Феликсу Фору, президенту республики

Эмиль Золя (1840–1902) — выдающийся французский писатель, автор романов «Чрево Парижа», «Жерминаль» и ряда других. Сторонник принципов натурализма ("Экспериментальный роман") Разделял взгляды, согласно которым общество подчинено биологическим законам. Выступал с протестами против суда над А. Дрейфусом.

Альфред Дрейфус (1859–1935), офицер генерального штаба Франции, еврей по национальности, в 1894 г. по ложному обвинению в шпионаже в пользу Германии был приговорен к каторге. Однако через несколько лет выяснилось, что он невиновен, а шпионские донесения, в составлении которых его обвиняли, составлены другим офицером (Эстергази). Одним из разоблачителей подлога был офицер Пикар. Во Франции началось мощное общественное движение в защиту невиновного, за пересмотр дела, постепенно превратившееся в борьбу демократов и реакционеров. В результате дело было пересмотрено, но, вопреки очевидности, Дрейфус был признан виновным, приговорен к 10 годам каторги и тут же помилован. Правительство решило, что этого будет довольно для удовлетворения общественности и в то же время спасет честь военного суда. Лишь в 1906 году, при повторном пересмотре дела, Дрейфус был реабилитирован и восстановлен в армии.

…Я обвиняю Военное ведомство в том, что оно вело на страницах газет, особенно таких, как «Эклер» и «Эко де Пари», грязную кампанию, направленную на то, чтобы ввести в заблуждение общественность и отвлечь внимание от преступной деятельности упомянутого ведомства.

Я обвиняю, наконец, военный суд первого созыва в том, что он нарушил закон, осудив обвиняемого на основании утаенной улики, и военный суд второго созыва в том, что он по приказу сверху покрыл оное беззаконие и умышленно оправдал заведомо виновного человека, нарушив, в свою очередь, правовые постановления. <…>

8. Э. ЗОЛЯ. ПИСЬМО ФРАНЦИИ

В страшные дни нравственного смятения, которые мы переживаем сейчас, в дни, когда общество охвачено безумием, к тебе взываю я, Франция, к тебе взываю, народ мой, к тебе взываю, Отчизна!

Каждое утро я читаю в газетах то, что мы, надо полагать, думаем о злополучном деле Дрейфуса, и с каждым днем все возрастает мое изумление, все более негодует мой разум. Как! Ты, Франция, дошла до того, что поверила вопиющей лжи, ополчилась вкупе со сворой злоумышленников на горстку честных людей, бьешь в набат из-за вздорного навета, будто нанесли оскорбление французской армии и плетут заговор, чтобы продать тебя недругу? И это в то время, как мудрейшие и вернейшие твои сыны желают лишь, чтобы в глазах Европы, пристально наблюдающей за нами, ты осталась страной чести, страной человечности, страной истины и справедливости!<...>

Заклинаю тебя, Франция, вспомни былую славу, опамятуйся, очнись!

Боюсь одного: может случиться, что скажут не всю правду и не сразу. Тайное расследование и суд при закрытых дверях, который за ними последует, отнюдь не означают, что с этим делом покончено.

Напротив, тогда только оно и начнется по-настоящему: ведь нам придется высказываться, ибо молчание было бы равносильно соучастию. Какое безумие думать, что можно что-то утаить от истории! Все будет занесено в летопись времени, и за каждый <...> проступок, каким бы мелким он ни казался, придется держать ответ.

Но все завершится твоим окончательным торжеством, Франция, ибо <...> верую твердо, ибо знаю, что тщетны посягательства на твой разум и духовную крепость, ибо ты есть само будущее, и всегда при пробуждении тебя будет ждать светлый праздник истины и справедливости!

Э. Золя. Полное собрание сочинений. –

М., 1967. Т. 26. С. 204–214.

10. К. МАРКС. УЧРЕДИТЕЛЬНЫЙ МАНИФЕСТ МЕЖДУНАРОДНОГО ТОВАРИЩЕСТВА РАБОЧИХ [4]

Контакты между рабочими разных стран были и раньше, но I Интернационал явился первой настоящей международной организацией рабочих. Во «Временном уставе» основной мыслью было освобождение рабочего класса собственными силами, а в «Учредительном манифесте» подчеркивается значение экономических успехов и основным рычагом экономического преобразования называется овладение политической властью.

Завоевание политической власти стало, следовательно, великой обязанностью рабочего класса. Рабочие, по-видимому, поняли это, так как в Англии, Германии, Италии и Франции одновременно началось оживление, и одновременно были предприняты шаги в целях политической реорганизации рабочей партии.

Один из элементов успеха – численность – у рабочих уже есть; но численность только тогда решает дело, когда масса охвачена организацией и ею руководит знание. Опыт прошлого показал, что пренебрежительное отношение к братскому союзу, который должен существовать между рабочими разных стран и побуждать их в своей борьбе за освобождение крепко стоять друг за друга, карается общим поражением их разрозненных усилий. Эта мысль побудила рабочих разных стран, собравшихся 28 сентября 1864 г. на публичном митинге в Сент-Мартинс-холле, основать Международное товарищество. <…>

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

Сборник документов по истории нового времени стран Европы и Америки (1640 – 1870). – М., 1990. С. 246–247.

11. ПРОВОЗГЛАШЕНИЕ ПАРИЖСКОЙ КОММУНЫ

Парижская Коммуна явилась наивысшим развитием рабочего движения, его своеобразным итогом. Это было первое выступление рабочего класса с оружием в руках, выступление, ожидаемое и подготовленное этим ожиданием, выступление организованное. Впервые в истории власть оказалась в руках рабочего класса.

<…>Батальоны при барабанном бое, с фригийскими колпаками, нацеленными на знамена, с красными лентами на ружьях стекались с отрядами пехоты, артиллеристов и моряков, верных Парижу, к площади Стачки из разных улиц, как притоки большой реки.

Перед Ратушей против центрального входа возвышается большая эстрада. Над всем этим высится и как бы осеняет собравшихся бюст Республики с красной перевязью через плечо. Перед Ратушей располагается 100 батальонов. Те, кому не хватило мест, устраиваются по соседству на набережной на улице. Знамена, сгруппировавшиеся перед эстрадой, красные или трехцветные, но все перевязанные красной лентой и символизируют победу народа. В то время, как батальоны выстраиваются, музыка играет “Марсельезу”, трубят рожки, на набережной раздается пушечный выстрел.

Затем шум стихает, все прислушиваются. Члены ЦК и Коммуны, все с красной перевязью через плечо, входят на эстраду. Ранвье произносит следующие слова: ”ЦК передает свою власть Коммуне. Граждане, мое сердце слишком полно радости, чтобы произносить речь. Вы позвольте мне только восславить народ за великий пример, который он только что явил всему свету”. Затем провозглашаются имена избранных. Все 200 тысяч присутствующих снова поют “Марсельезу”, не желая других речей. С трудом Ранвье удается прокричать: ”Именем народа Коммуна объявлена”. Один крик вышел из груди 200 тысяч человек: ”Да здравствует Коммуна!”. В воздухе подпрыгивают фригийские колпаки, знамена рассекают воздух, на крышах, в окнах тысячи рук машут платками. Новые выстрелы из пушек, музыка, рожки, барабаны сливаются в страшном грохоте. У всех на глазах слезы. <…>

Лиссагарэ П. История Коммуны 1871 года. –

СПб., 1906. С. 83–84.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ В XIX ВЕКЕ

1. В.О. КЛЮЧЕВСКИЙ ОБ АЛЕКСАНДРЕ I

Василий Осипович Ключевский. (1841–1911) – крупнейший русский историк. Главные труды: “Курс русской истории”, “Происхождение крепостного права в России”, “История сословий в России”.

<...>Это был характер не особенно сложный, но довольно извилистый.Мысли и чувства, составляющие его содержание, не отличались ни глубиной, ни обилием, но под давлением людей и обстоятельств они так разнообразно изгибались и перетасовывались, что нельзя было догадаться, как этот человек поступит в каждом данном случае. В молодости Лагарп и другие наставники внушили ему идеи и интересы, совсем не похожие на нравы и инстинкты одичалого придворного русского общества, среди которых он рос. Александр был настолько восприимчив, чтобы понять, насколько первые были лучше последних и выгоднее для успеха среди порядочных людей. Он старался усвоить себе эти идеи и интересы, насколько они ему нравились, и выставлял их перед людьми, насколько умел. Но его недостаток состоял в том, что умение выставлять у него шло успешнее (их) усвоения.

<…> Наблюдательные современники винили его в притворстве, в наклонности надевать на себя личину, пускать пыль в глаза, казаться не тем, чем он был. К этому наблюдению надобно прибавить некоторую поправку. Притворяться можно не только перед другими, но и перед самим собой. Попав в неожиданные обстоятельства, Александр легко соображал, как надо повести себя, чтобы показать другим и уверить самого себя, что он давно предвидел и обдумал эти обстоятельства. Вникая в новые для себя мысли умного собеседника, он старался показать ему, а еще более уверить себя, что это и его давние и задушевные мысли, как всякого порядочного человека. Вырвать уважение у других ему нужно было, чтобы уважение к себе поддерживать в самом себе. Свою темную для него душу он старался осветить самому себе чужим светом. Под действием обстоятельств он не рос, только раскрывался, не изменялся, а только все больше становился самим собой. Он поддавался влиянию людей с такими разнообразными характерами и воззрениями, как Сперанский и Карамзин, князь Чарторыский и граф Каподистриа, г-жа Крюденер и Аракчеев, набожно внимал и квакерам[5], и восторженному протестантскому пастору вроде Э., и такому пройдохе суздальско-византийского пошиба, как архимандрит Фотий. Трудно угадать общий источник, объединяющее начало столь всеобъемлющих духовных влечений, сказать, было ли это полное непонимание людей и дел или безнадежное нравственное расслабление, или еще что третье. Душа Александра, как стоячая водная поверхность, бесследно отражала в себе все явления, над ней преемственно проносившиеся: и солнце, и тучи, и звезды. Но одна идея как-то запала в эту все отражающую и ничего не задерживающую в себе надолго душу и в ней застыла, дорожа, как зеницей ока, своими наследственным самодержавием, он до конца жизни уверял и веровал, что жил и умрет республиканцем, и даже на конгрессе в Лайбахе, благословляя австрияков на вооруженный разгром освободительного движения в Италии, он говорил, что всякий порядочный человек должен любить конституционные учреждения.<…> Но это уверение или верование было не убеждением, а просто предрассудком, воспоминанием лагарповской молодости, смягчавшим или оправдывавшим грехи зрелых лет. Так иногда пожилой женщине взгрустнется о неладно прожитой жизни, и она достанет из комода давно запрятанную там любимую куклу, чтобы, глядя на нее, светлым образом невозвратно минувшего детства скрасить тусклое пожилое настоящее.

Ключевский В.О. Курс русской истории.– М., 1989. Т.5. С. 415–416.

2. В.О. КЛЮЧЕВСКИЙ О НИКОЛАЕ I

Поражение декабристского движения в 1825 г. не только не привело к прогрессивным преобразованиям российского общества, а наоборот, вызвало ужесточение порядков.

В последующие три десятилетия проводились некоторые правительственные мероприятия (например, реформа управления государственными крестьянами Киселева), но в целом государственная политика Николая I была направлена на полное сохранение политических основ Империи. Абсолютная монархия Николая I несла на себе заметный отпечаток личности самого царя, особенностей его характера.

Пристрастие императора к военно-командным методам управления усугубляло общий политический недуг русского общества – бесправие всех его слоев. Едва сумевший спастись в начале своего царствования, Николай был особенно недоверчив.<...>

Два обстоятельства оказали особенно сильное действие на характер царствования. Император Николай I не готовился и не желал царствовать. Принужденный царствовать, он шел к неожиданному и нежеланному престолу сквозь ряды мятежных войск. Первое обстоятельство не осталось без участия во взгляде императора на свою власть; вторым в значительной мере определился способ его правления. Он получил власть не обычным порядком прямого преемника от отца к старшему сыну, а от одного старшего брата мимо другого. Он и смотрел на как тяжкое нарушение воинской дисциплины, происшедшее oт ложного направления умов. Посему упрочение дисциплины и надежное воспитание умов должны были стать ближайшими и важнейшими внутренними задачами царствования. Расширяясь на все необъятное пространство действие русской верховной власти, эти задачи сообщили особое направление и законодательству эпохи.<...>

Правление императора Николая I крепко держалось правила не вводить ничего нового, не упорядочив существующего и не подготовив умом к нововведению.

Николай вступил на престол далеко не с тем взглядом на управляемый им мир, с каким вступил его старший брат. Это и понятно: слишком несходны были точки зрения, или наблюдательные пункты, с которых смотрели оба. Для Александра I таким пунктом было окно лагарповской аудитории, для Николая – дворцовая приемная.

Философская аудитория Лагарпа приучала смотреть на мир с высоты птичьего полета, откуда незаметны ни мелкие колеса правительственной машины, ни их смазки и отбросы – все неопрятные средства и последствия их работы. Николаю, напротив, пришлось взглянуть на русскую жизнь снизу, и его взгляд был поглощен этими колесами, их шумной, неопрятной и суетливой работой.<...>

Ключевский В.О. Курс русской истории. –

М., 1989. Т.5. С. 429–432.

3. А. ДЕ КЮСТИН О НИКОЛАЕВСКОЙ РОССИИ.

Маркиз Адольф де Кюстин (1790–1857) – французский писатель и путешественник. В 1839 г. посетил Россию. Впечатления от поездки изложил в книге “Россия в 1839 г.”, которая вышла в Париже в 1843 г.

<…> Русский государственный строй – это строгая военная дисциплина вместо гражданского управления, это перманентное военное положение, ставшее нормальным состоянием государства.<...>

См. Русское общество 30-х годов ХХ в. Люди и идеи (Мемуары современников). – М.: МГУ, 1989. С. 30.

4. А. И. ГЕРЦЕН

Александр Иванович Герцен (1812–1870) – философ, писатель, публицист-западник. Об основных началах николаевского режима пишет следующее:

<...>Казарма и канцелярия стали главной опорой николаевской политической науки. Слепая и лишенная здравого смысла дисциплина в сочетании с бездушным формализмом.<…> Таковы пружины знаменитого механизма сильной власти в России. Какая скудость правительственной мысли, какая проза самодержавия, какая жалкая пошлость!<...>

Дата добавления: 2014-12-27