Тема V. Противоречия во внешней политике СССР 1 страница

в 1924–1929 гг.

Установление дипломатических отношений между СССР и госу-дарствами Запада. Создание СССР определило новое качество его внешней политики. В июле 1923 г. советское правительство оповестило другие государства относительно вступления в действие общесоюзных органов власти в СССР. Ведение внешней политики передавалось новой структуре – Народному комиссариату иностранных дел (НКИД) СССР. Таким образом, союзные республики – РСФСР, Украина, Беларусь и ЗФСР лишались самостоятельного курса. К моменту образования СССР в Москве находилось 10 иностранных дипломатических представительств различного уровня. Тенденция к нормализации отношений привела к расширению круга государств, признающих де-юре СССР.

Вслед за Германией, 1 февраля 1924 г. дипломатические отношения с СССР установило пришедшее к власти 22 января 1924 г. правительство Великобритании, возглавляемое лейбористом Р. Макдональдом. Его представитель в Москве Р. Ходжсон 2 февраля 1924 г. вручил Г. Чичерину ноту, в которой говорилось, что Великобритания признает правительство Союза ССР «в качестве правительства де-юре на территориях бывшей Российской империи, которые признают его власть». Правда, отношения развивались трудно. Это было вызвано двумя причинами. Во-первых, в советско-британских отношениях было много нерешенных вопросов (довоенные займы, имущество британских собственников и т. д.). Во-вторых, британское правительство отрицательно относилось к коммунистической пропаганде. Между тем в сентябре 1924 г. в советско-британских отношениях разразился скандал в связи с так называемым «письмом Коминтерна» – документом, будто бы направленным в Великобританию за подписью Г. Зиновьева и перехваченным британскими спецслужбами. Письмо попало в прессу в разгар борьбы накануне выборов в парламент и имело большой резонанс. В нем содержались инструкции британским коммунистам относительно тактики подготовки к революционным выступлениям. Оригинал «письма Коминтерна» так никогда и не был предъявлен, и достоверность его не была доказана. Но скандал вокруг него помог противникам лейбористов скомпрометировать правительство, и в ноябре 1924 г. к власти в Лондоне пришел консервативный кабинет С. Болдуина.

Накануне этого события 8 августа 1924 г. прошла англо-советская конференция, завершившаяся подписанием важнейшего документа, − Общего договора между СССР и Великобританией. Выступая на пленуме Моссовета 20 августа, Чичерин отмечал: «…самый факт подписания английским правительством и Советским правительством этого договора уже является чрезвычайно крупным событием, я даже сказал бы – первым шагом на пути нового этапа наших отношений и, значит, первым шагом на пути новых мировых отношений».

Среди новых государств, признавших СССР, была также Италия. Еще в августе 1923 г. советские и итальянские представители вели переговоры об условиях торгово-экономических отношений. Они завершились подписанием 7 февраля 1924 г. договора о торговле и мореплавании, в котором содержалось признание Италией СССР де-юре и закреплялись нормы взаимоотношений между двумя государствами.

15 февраля о признании правительства СССР «единственной и суверенной властью Союза» заявила и Норвегия. В 1924 г. признание СССР де-юре декларировали Австрия, Греция, Швеция, Дания, Саудовское королевство.

Наибольшее значение после признания со стороны Англии имело признание СССР Францией. Установление дипломатических отношений с СССР затянулось до конца 1924 г. Франция ставила нормализацию отношений в зависимость от согласия СССР признать долги царского и Временного правительств и выплатить компенсацию французским гражданам, имущество которых было национализировано. Видные политические деятели и деятели культуры, посещавшие страну, выступали за признание СССР. Однако правительство Р. Пуанкаре упорно продолжало настаивать на своих требованиях. В качестве повода для обострения отношений с СССР был использован вопрос о Бессарабии, которую Румыния оккупировала в 1918 г. Советское правительство пыталось добиться переговоров с Румынией, но французское вмешательство сорвало начавшиеся переговоры.

В мае 1924 г. во Франции на парламентских выборах, победил только что созданный Левый блок, в предвыборной платформе которого содержался призыв к признанию СССР. Сформированный кабинет во главе с представителем радикал-социалистической партии Э. Эррио признал СССР лишь спустя 5 месяцев – 28 октября 1924 г. Как полагал заместитель Г. Чичерина М. Литвинов, нормализация отношений с Францией позволяла рассчитывать на изменение «общей политической линии» в отношении западных стран. В ноябре 1924 г. в Политбюро ЦК РКП(б) и коллегии НКИД обсуждался вопрос о возможности признания Советским Союзом условий Версальского договора в обмен на встречные уступки Франции в вопросах исправления границ СССР с Польшей и Румынией. Литвинов допускал, что французское правительство могло согласиться побудить Польшу к пересмотру Рижского договора 1921 г. и корректировке польско-советской границы строго по «линии Керзона», но эти расчеты не оправдались.

В итоге продолжительных переговоров относительно восстановления дипломатических и консульских отношений с Китайской республикой в конце мая 1924 г. было заключено соглашение об общих принципах взаимоотношений двух стран, намечены пути урегулирования вопросов о совместном использовании КВЖД.

Из стран американского континента первой признала СССР Мексика, соглашение с которой об установлении дипломатических отношений было подписано 4 августа 1924 г. В связи с этим событием Чичерин говорил позже: «Мексика дает нам…Весьма удобную политическую базу в Америке для развития наших дальнейших связей». Уцепившись за формулировку «политическая база», США отказывались иметь дипломатические отношения с СССР, ссылаясь на необходимость прекращения революционной пропаганды в странах западного полушария, на нерешенность вопроса о долгах, компенсации за собственность американских граждан.

Полоса дипломатического признания СССР завершилась нормализацией отношений с Японией.

Всего за 1924−1925 гг. Советский Союз установил дипломатические отношения с 13 государствами трех континентов. Общее число государств, признавших СССР и установивших с ним дипломатические отношения, достигло 22. Признание СССР было важно не только для него. В этом объективно были заинтересованы и другие страны. Поддержание мира и развитие торговли отвечал интересам всех. Признание СССР, говорил Чичерин, «нужно не только нам, оно нужно и нашему контрагенту, и напрасно теперь, например, в Англии…воображают, что они сделают нам какую-то честь, если признают нас де-юре. Ничего подобного! Это признание…одинаково нужно как нам, так и им…Потому что они знают, они чувствуют, что для самой Англии наш рынок необходим, наше сырье необходимо».

СССР по-своему реагировал на изменение ситуации. В Москве пришли к решению обезопасить себя от возможных конфликтов с ближайшими соседями. Малые и средние страны сами по себе не могли представлять для СССР серьезной военной опасности, однако, связанные через систему Лиги Наций с западными державами, они в случае даже малого конфликта с СССР могли спровоцировать формирование сильной антисоветской коалиции. 17 декабря 1925 г. был подписан новый советско-турецкий договор о нейтралитете и ненападении. Он развил положение прежнего договора от 16 марта 1921 г.

28 ноября 1926 г. договор о ненападении и нейтралитете подписали Литва и СССР. Для Литвы нормальные отношения с Союзом были средством укрепить свои позиции как в конфронтации с Польшей из-за Вильно, так и в скрытом противостоянии с Берлином, не смирившимся с присоединением к Литве в 1923 г. ранее принадлежавшего Германии и населенного немцами Мемеля (Клайпеды) с Мемельским краем. В 1931 г. договор был заменен новым, рассчитанным на 5 лет договором о дружбе. СССР признал право Литвы на Вильно, и в этом смысле договор имел антипольскую направленность.

В августе 1927 г. договор о разрешении пограничных споров был заключен между СССР и Эстонией.

1 октября 1927 г. был заключен новый советско-персидский договор о гарантии и нейтралитете, подтверждавший договор Советской России с Персией от 26 февраля 1921 г. (разрешающий при определенных обстоятельствах ввод советских войск в эту страну, но уточняющий его трактовку). Смысл всех этих договоров (за исключением советско-эстонского) в основном сводился к обязательствам не участвовать во враждебных друг другу коалициях.

Германия как главный партнер СССР в Европе. Курс на мирное сосуществование, провозглашенный Советским Союзом, не означал его готовности войти в Версальско-Вашингтонскую систему. Советское руководство по-прежнему рассматривало ее как империалистическую и враждебную СССР. Лига Наций характеризовалась Чичериным как «коалиция держав-победительниц, желающих навязать свою волю другим государствам». Ее деятельность активно критиковалась на страницах советской печати. СССР отказался сотрудничать с Лигой.

В оценках перспектив развития международных отношений у советских политиков преобладал классовый подход. Международные отношения рассматривались ими с точки зрения исторически предопределенного непримиримого столкновения двух миров – социализма и капитализма. Эта политико-идеологическая установка определяла и внешнеполитический курс СССР, который заключался в стремлении обезопасить Советский Союз от столкновения с капиталистическими державами до того, как разразится мировая пролетарская революция. В середине 20-х гг. еще более активизировалась деятельность Коминтерна по подготовке мировой революции, что чрезвычайно осложняло отношения СССР с западными державами, наносило ущерб официально декларируемой Советским Союзом политике мирного сосуществования, подрывало взаимное доверие сторон.

Политический курс западных держав, направленный на консолидацию Европы при фактической изоляции СССР, вполне соответствовал идеологическим представлениям советских политиков. Перспектива объединения западного мира рассматривалась в Москве как прямая угроза безопасности страны, как попытка создать единый фронт против СССР и подготовка к новой интервенции.

ХIV съезд ВКП(б), состоявшийся в декабре 1925 г., в своих резолюциях однозначно определил Локарнские гарантийные договоры как враждебные, направленные своим острием против СССР и представляющие собой не что иное, как «расстановку сил для новой войны». В этой связи ставилась задача при неизменном курсе на развитие и победу мировой пролетарской революции «вести политику мира», которая должна определить все основные шаги ССР на международной арене. На практике это означало противодействие Локарнскому процессу с целью нейтрализации его антисоветских тенденций.

Важнейшей задачей советской дипломатии перед лицом Локарнского процесса было не допустить полной переориентации политики Германии на Запад и получить от нее дополнительные гарантии того, что рапалльская линия советско-германских отношений будет продолжена. В июне 1925 г. Г. Чичерин посетил Берлин, где провел переговоры по всему комплексу двусторонних отношений. Его партнер по переговорам Г. Штреземан был сторонником проведения сбалансированной политики Германии в отношении Запада и Востока как наиболее отвечающей политическим и экономическим интересам страны. Тяжелое экономическое положение Германии делало ее чрезвычайно заинтересованной не только в займах западных держав, но и в советских рынках. Наряду с этим особые отношения с Советским Союзом использовались Германией как средство в политической борьбе с западными державами за восстановление утраченных политических позиций. Таким образом, взаимная заинтересованность сторон друг в друге была достаточно прочной основой для продолжения рапалльской линии в их отношениях.

Но рапалльский договор содержал и секретные протоколы, имевшие позже отрицательные последствия для СССР. Российский исследователь С. Горлов отмечает, что рапалльская политика по существу «являлась негласным военно-политическим союзом. Питали его идеи реванша, с одной стороны, и идеи мировой революции – с другой. Однако ни та, ни другая сторона так и не решились до конца формализовать свои почти союзнические отношения, поскольку прекрасно понимали как силу, так и слабость своего альянса. И Москва, и Берлин цинично рассматривали подобные взаимоотношения как средство достижения собственных целей и отлично представляли себе побудительные мотивы другой стороны».

Тайные статьи договора дали право рейхсверу создавать на советской территории военные объекты, обучать личный состав тех родов войск, которые Германии запретил Версаль. Через обучение в военных школах в СССР прошли многие военнослужащие рейхсвера. Среди них – В. Модель, Х. Гудериан, В. Браухич, В. Кейтель, Э. Манштейн и другие, позднее образовавшие кадровый костяк военной политики фашистской Германии. В целях изучения организации отдельных родов войск, постановки учебной работы, методики обучения и подготовки, а также учебы на академических курсах в Германию выезжали советские военачальники (М. Тухачевский, И. Якир, А. Егоров, М. Свечников и др.). В СССР работало 20 тыс. немецких инструкторов среди различных родов войск. В ноябре 1922 г. в Москве был подписан концессионный договор с фирмой «Юнкерс» о производстве военных самолетов и моторов сроком на 30 лет. Фирме в аренду передавался Русско-Балтийский завод в Филях под Москвой. Производственная программа устанавливалась в размере 300 самолетов и 450 моторов в год.

Наряду с созданием концессий и смешанных советско-германских предприятий, на территории СССР находились замаскированные под них военно-промышленные производства, где выполнялись немецкие военные заказы. Производством отравляющих веществ занимался химзавод «Берсоль» в г. Троцке под Самарой, боеприпасов для артиллерии – заводы в Туле, Ухте, Казани с помощью фирмы «Крупп», – танки и танковые моторы - в Харькове и Свердловске и др. Стрелковым оружием занималась фирма «Карл Вольтер», «Сименс» и др.

Однако сотрудничество с названными компаниями проходило не без трудностей. Быстрое сооружение заводов по производству самолетов и отравляющих веществ, к чему стремилась Москва, означало существенное укрепление Красной Армии. Химическое оружие – после газовых атак на Ипре во время Первой мировой войны – казалось тогда, в годы хронического дефицита средств, панацеей, чудо-оружием. Обе фирмы справились с задачей, запустив столь необходимые большевистскому правительству заводы: «Юнкерс» – к концу 1924 г., «Штольценберг» – к сентябрю 1925 г. Это было главным для Москвы. Подходящий персонал и все необходимые документы имелись.

Но уже в конце 1924 – начале 1925 г. в политике СССР наметилась тенденция ужесточения подхода к иностранным инвестициям. В условиях отхода от нэпа и укрепления линии на окончательную ликвидацию частной собственности начались гонения на иностранных партнеров. Это происходило как путем искусственного создания различного рода сложностей, включая открытые провокации ОГПУ, судебные преследования иностранных специалистов, так и путем организации забастовок советского персонала с требованиями к руководству концессий о резком двух-, трехкратном и более повышении зарплаты.

В итоге договоры, заключавшиеся на 20–30-летний срок, расторгались, ввезенное концессионерами оборудование «выкупалось» по бросовым ценам советской стороной. Малые и средние фирмы, связавшие свой бизнес с СССР, терпели огромные убытки, многие разорились. Примерно с 1925 г. сотрудничество с Германией перешло в военно-политическую плоскость. С августа 1925 г., когда группа немецких офицеров впервые побывала на маневрах Красной Армии, начались регулярные учения с целью лбмена опытом. Дважды на маневрах немецеих войск присутствовал М. Тухачевский.

Но революционные события в Германии осенью 1923 г., наложили негативный отпечаток на советско-германское сотрудничество. Попытка большевиков в октябре 1923 г. повторить революцию в Германии и направление туда «советников» – Г. Пятакова, И. Уншлихта, К. Радека, Л. Райснер и М. Тухачевского – закончились провалом. Кроме того, Германия вновь стала активно включаться в мировую политику, и видимость особо тесных отношений с Москвой нужна была Берлину главным образом для выхода из политической изоляции. Военное же сотрудничество использовалось германской дипломатией во главе с Г. Штреземаном в качестве козыря во внешнеполитической игре с Западом.

Вместе с тем в Берлине пытались использовать решения Локарнской конференции и в качестве средства давления на СССР с целью добиться от него существенных уступок, особенно в области торгово-экономических отношений. Переговоры о торговом соглашении затягивались ввиду серьезных разногласий по вопросу о советской монополии внешней торговли, отмены или, по крайней мере, смягчения которой добивалась германская сторона. Однако к осени 1925 г. немецкий нажим ослаб. В преддверии Локарнской конференции Г. Штреземан взял курс на подписание торгово-экономического соглашения с СССР, рассматривая его как важный политический фактор, укреплявший позиции Германии на переговорах с западными державами.

30 сентября 1925 г. Г. Чичерин вновь прибыл в Берлин, где провел переговоры на самом высоком политическом уровне. Здесь он получил от германской стороны твердые заверения в беспочвенности подозрений относительно переориентации Германии с Востока на Запад. Немцы выразили готовность в короткие сроки подписать торговое соглашение. На предостережение Чичерина о том, что Великобритания пытается втянуть Германию в орбиту своей политики, Штреземан ответил, что его страна «не хочет и не будет континентальной шпагой Англии, направленной против России». По вопросу о вступлении Германии в Лигу Наций, который особенно волновал советскую сторону, опасавшуюся вовлечения Германии в коллективные антисоветские санкции, немецкая сторона заявила, что ни при каких обстоятельствах Германия не вступит в Лигу Наций безоговорочно и непременно обусловит свое вступление неучастием в коллективных санкциях по статье 16 Устава. В завершение переговоров Штреземан выразил готовность заключить новое политическое соглашение с СССР, включающее положение о взаимном нейтралитете. Результаты советско-германских переговоров в октябре 1925 г. свидетельствовали о намерении обоих государств продолжать рапалльскую линию в их отношениях.

12 октября 1925 г. в Москве был наконец подписан советско-германский торговый договор. Его положения охватывали различные стороны двусторонних взаимоотношений и подтверждали принцип наибольшего благоприятствования. Что же касается военно-промышленного сотрудничества, то оно находилось в критической фазе. Учитывая это, а главное, политическое значение военного сотрудничества, Москва в марте 1926 г. направила в Берлин для переговоров с высшим политическим и военным руководством Германии военную делегацию во главе с заместителем Председателя РВС СССР И. Уншлихтом. Советская сторона предложила развернутую программу наращивания двустороннего военного сотрудничества, которая была обсуждена с руководством рейхсвера. На переговорах с канцлером Германии Х. Лютером 30 марта 1926 г. И. Уншлихт еще раз изложил эту программу, предприняв попытку добиться ее одобрения. Но Берлин на это не пошел, поскольку начался процесс переориентациии внешней политики Германии с Востока на Запад, решался вопрос о приеме страны в Лигу Наций. Пришлось ограничиться только политическими связями.

Переговоры по вопросу заключения политического соглашения о нейтралитете между СССР и Германией, как и настаивала советская сторона, были завершены весной 1926 г. 24 апреля 1926 г. в Берлине был подписан советско-германский договор о ненападении и нейтралитете. Он содержал четыре статьи. Статья 1 предусматривала продолжение дружеских контактов для согласования политических и экономических вопросов. Согласно статье 2, стороны обязывались соблюдать нейтралитет в случае, если одна из них, «несмотря на миролюбивый образ действий, подвергнется нападению третьей державы или группы третьих держав». В соответствии со статьей 3 стороны обязывались не примыкать к коалициям третьих держав, образованным с целью подвергнуть одну из договаривающихся сторон экономическому или финансовому бойкоту. Срок действия договора, согласно статье 4, составлял пять лет. К договору прилагались ноты. Германия обязывалась противодействовать антисоветским устремлениям в Лиге Наций.

Заключение Берлинского договора явилось продолжением рапалльской линии в советско-германских отношениях, но уже в новых условиях наметившегося компромисса Германии с западными державами-победительницами. Это обстоятельство в известной мере смягчало, но не устраняло его антиверсальскую направленность. Советская сторона рассматривала Берлинский договор как крупную победу, «притупившую», по выражению Чичерина, «антисоветское острие» локарнских соглашений и облегчившую подписание подобных договоров с другими европейскими государствами. Г. Киссинджер в своей работе «Дипломатия» отмечал: «На деле это означало, что эти две страны в отношениях друг с другом выводили себя из системы коллективной безопасности. А Германия уже исключила себя из системы санкций против кого бы то ни было. Берлин и Москва были едины в своем враждебном отношении к Польше, и германский канцлер К. Вирт так заявлял своему послу в Москве У. Брокдорф-Ранцау: «Одно скажу вам откровенно: Польша должна быть ликвидирована... Я не заключаю никаких договоров, которые могли бы усилить Польшу».

Военное сотрудничество СССР и Германии пока держалось в тайне. Тучи стали сгущаться в конце 1926 г., когда фирма «Юнкерс», оказавшись в критическом финансовом положении в СССР, представила в рейхстаг меморандум. Этот материал попал в прессу и вызвал негативную реакцию в Германии. Депутат от СДПГ Ф. Шайдеман в рейхстаге говорил: «Мы желаем хороших отношений с Россией, но они должны быть честными и чистыми. Это нечестные и нечистые отношения, когда Россия проповедует мировую революцию и вооружает рейхсвер, когда одновременно обмениваются братскими поцелуями и с коммунистами, и с офицерами рейхсвера. Кто это делает, подозрителен тем, что он из двоих обманывает, как минимум, одного. Мы хотим быть друзьями Москвы, но мы не хотим быть ее шутами».

В условиях нагнетания Англией напряженности в отношениях с СССР советская сторона опасалась, что Германия пойдет на свертывание военного сотрудничества. Поэтому она старалась добиться того, чтобы правительство Германии сделало официальное заявление о продолжении сотрудничества на легальной основе. Ей это удалось.

Отношения СССР с другими странами. Большое значение для развития позитивных тенденций Локарнского процесса могло бы сыграть укрепление советско-французских отношений. С точки зрения геополитических интересов континентальная Франция гораздо меньше, чем Великобритания, была заинтересована в политической изоляции СССР. Ее интересам отвечала бы нормализация отношений Советского Союза с восточноевропейскими государствами – союзниками Франции и подключение СССР к системе европейской безопасности с востока.

По приглашению французских властей Г. Чичерин дважды посетил Париж, где 26 ноября, а затем 11 и 17 декабря 1925 г. проходили советско-французские переговоры. В целом они носили ознакомительный характер и имели целью прояснить позиции обеих стран в свете новой политической ситуации в Европе.

Пытаясь развеять опасения Москвы относительно антисоветской направленности Локарнских соглашений и заверив, что Франция не примет участия во враждебных СССР акциях, А. Бриан предложил Советскому Союзу самому вступить в Лигу Наций. Однако Г.Чичерин отклонил это предложение, отстаивая советский план заключения двусторонних договоров. А. Бриан, в свою очередь, дал понять, что он не в восторге от Локарнских соглашений и, в принципе, поддержал план нормализации отношений СССР с восточноевропейскими государствами, и особенно с Польшей, предложив свое влияние на Румынию и помощь в установлении дипломатических отношений СССР с Чехословакией и Югославией. Что касается дальнейшего развития и улучшения советско-французских отношений, было решено в середине января 1927 г. приступить к переговорам по конкретным экономическим и политическим проблемам в отношениях двух стран, из которых оставалась нерешенной проблема российских долгов Франции.

Однако поворота в советско-французских отношениях не произошло. СССР не был готов вписаться в Версальскую систему, предпочтя продолжить прежнюю антиверсальскую, рапалльскую, линию. Советско-германский договор от 24 апреля 1926 г. вряд ли мог оказать позитивное влияние на развитие процесса советско-французского политического сближения. Со своей стороны, Франция также не была готова к широкому политическому компромиссу с СССР. Начавшиеся в конце февраля 1926 г. советско-французские переговоры по урегулированию проблемы долгов проходили с большим трудом. Позиции сторон сближались очень медленно, а многие принципиальные вопросы, в частности, важнейший для СССР вопрос о французских кредитах, решены не были. В июле 1926 г. по предложению французской стороны переговоры были прерваны и возобновились только весной 1927 г. К этому времени во Франции произошла смена кабинета. Новое правительство «национального единения» правой ориентации вновь возглавил Р. Пуанкаре, известный своей жесткой позицией в отношении СССР. Он выразил недовольство ходом переговоров о долгах, потребовав от французской делегации более твердой и бескомпромиссной позиции, особенно по вопросам кредитов, национализированной собственности и военных долгов России.

1927 год был отмечен серьезным охлаждением советско-французских отношений, что было связано не только с жестким курсом Пуанкаре, заблокировавшим подготовленное соглашение о долгах, но и с обострением общей политической ситуации в связи с усилением противостояния в международных отношениях по линии Восток - Запад.

Создавшуюся ситуацию И. Сталин однозначно расценил как непосредственную опасность войны. Однако существовала ли такая угроза в действительности? Эта проблема достаточно спорная. Великобритания пыталась подтолкнуть и другие страны к разрыву в отношениях с СССР. Беседы Г. Чичерина в Париже и Берлине ясно свидетельствовали о нежелании Франции и тем более Германии последовать примеру Великобритании. А. Бриан решительно заявил, что Франция «ничем не связана и имеет свою собственную русскую политику». Г. Штреземан, со своей стороны, в очередной раз заверил Г. Чичерина, что отношения Германии и СССР останутся неизменными, и его страна ни при каких условиях не присоединится к антисоветским акциям и не допустит свободного прохода иностранных войск через свою территорию.

Вместе с тем и в Париже, и в Берлине Г. Чичерину было твердо указано на самое негативное влияние, оказываемое на развитие отношений СССР с западными государствами деятельностью Коминтерна, которая не отделялась здесь от политики советского руководства. На основании своих бесед с европейскими политиками Г. Чичерин пришел к вполне определенному выводу о том, что в настоящее время серьезной военной угрозы Советскому Союзу со стороны Запада не существует.

В целом же развитие стабилизационных процессов в международных отношениях во второй половине 20-х гг. проходило неоднозначно и не всегда сопровождалось политической разрядкой по линии отношений Востк - Запад, поскольку сама идея консолидации Запада на основе широких компромиссов замышлялась как важное средство сдерживания коммунистической экспансии. Вместе с тем наметившиеся в постлокарнский период тенденции развития Версальско-Вашингтонской системы в сторону большей устойчивости оказывали определенное позитивное влияние на отношения западных государств с Советским Союзом, который, в свою очередь, вынужден был считаться с новыми политическими реальностями и приспосабливаться к ним.

Не отказываясь от тезиса о неизбежности столкновения СССР с капиталистическим миром, советское руководство признавало возможность определенного периода мирного сосуществования с ним. Так, в докладе И. Сталина ХV съезду ВКП(б) в декабре 1927 г. борьба за мир провозглашалась важнейшей задачей советской внешней политики. Однако «мир» понимался здесь лишь как необходимая передышка перед решающей схваткой с капитализмом, «которая неизбежна, но которую можно оттянуть либо до того момента, пока не вызреет пролетарская революция в Европе, либо до того момента, пока не назреют вполне колониальные революции, либо, наконец, до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой из-за дележа колоний».

Подобный анализ перспектив развития международных отношений оставлял не очень большие резервы для активного включения СССР в общий процесс политической стабилизации. Вместе с тем разрядка международной напряженности объективно отвечала насущным государственным интересам Советского Союза, вступившего в полосу глубоких социально-экономических преобразований и заинтересованного в упрочении своих международных позиций, ослаблении противостояния с Западом и экономическом сотрудничестве с ним.

Тем не менее, Чичерин расценил ситуацию как попытку создать «Моральный единый фронт», а не военный. В отчете НКИД за 1926−1927 гг. отмечалась «картина известной пестроты», «противоречивости» в мировых делах. В то же время указывалось, что «основной фон» развития «совершенно определенно указывает на возросший удельный вес нашего Союза».

Берлинский договор 1926 г. был важным звеном в политическом курсе СССР, направленном на размывание создавшейся западными державами системы европейской безопасности в рамках Версальской системы. В противовес ей советская сторона выдвигала схему ликвидации всех политических союзов и заключения двусторонних договоров о ненападении и нейтралитете. Эти договоры должны были содержать в себе, кроме обязательства сторон не нападать друг на друга и сохранять нейтралитет в случае конфликта с третьей державой, обязательство неучастия во враждебных коалициях. Тем самым они не только дали возможность укрепить безопасность Советского Союза по всему периметру его границ, но и существенно подорвали бы принципы коллективных действий на основе решений Лиги Наций.

Дата добавления: 2014-12-27