Природа ценностей и их роль в социально-гуманитарном познании

В современной науке активность социально-исторического субъекта познания, опирающегося на объективные законы действительности, становится решающим фактором и главным условием получения объективно истинного знания. Все более осознается «присутствие человека» в традиционных формах и методах научного познания. Осознана «теоретическая нагруженность» фактов, его конкретно-исторический характер; выясняются функции философских категорий и принципов, мировоззрения в целом в выдвижении, выборе, обосновании гипотез и теорий; обнаружены аксиологические, ценностные аспекты в становлении и функционировании научных методов. Не только через воздействие социальных институтов, политику капиталовложений и государственной поддержки науки, но и через систему ценностных ориентаций самих ученых – на микроуровне – осуществляется социокультурная и историческая обусловленность научного познания. Система идеалов, методологических и коммуникативных норм и правил научно-познавательной деятельности, способа видения и парадигм, мировоззренческих и этических ценностей с необходимостью влияют на характер и результаты научной деятельности исследователя. Особо следует отметить роль нравственного фактора как средства эффективного воздействия на добросовестность и честность исследователя. Методология науки смыкается здесь не только с социальной психологией, но и с этикой, определенные принципы которой также могут выполнять регулятивные функции в научном познании, т.е. обрести методологическую значимость.

Правомерность такого понимания роли нравственных ценностей обоснована в своем классическом виде кантовской постановкой проблемы как диалектики, взаимозависимости теоретического и практического разума По Канту, теоретический (научный) разум направлен на познание «мира сущего», практический (нравственное сознание) разум обращен к «миру должного» – нормам, правилам, ценностям. В этом мире господствуют нравственный закон, абсолютные свобода и справедливость, стремление человека к добру. Принципиальная новизна состояла в том, то практическому разуму, т.е. моральному (ценностному) сознанию, была отведена особая – ведущая роль в человеческой деятельности, одновременно по-новому определены место и роль теоретического разума, выяснены и обоснованы его пределы и сфера действия. «Опасные возможности» теоретического разума проявляются, в частности, в том, что он обладает необоснованными претензиями решать все человеческие проблемы, во всех сферах бытия, тогда как в действительности вне его возможностей остается сфера должного – чувства долга и самопожертвования, любви, прекрасного. Теоретический разум, владея воображением, логическими и конструктивными возможностями, может создавать иллюзорные миры и выдавать их за реально существующие[8]. Именно практическое, нравственное сознание устанавливает моральные запреты на определенные формы и направления интеллектуальной активности, отвергает использование субъектом – ученым или организатором – теоретического разума как «инструмента» в любой сфере деятельности. Наше время показывает, что это может быть сделано в узко корыстных и антигуманных целях, например, при разрушении экологии природы и человека, в экспериментах на людях, разработке способов их уничтожения и др.

Итак, ученый как носитель теоретического разума должен иметь «моральный образ мысли в борьбе», обладать критической самооценкой и высоким чувством долга и гуманистическими убеждениями. Наряду с важной социальной функцией морального сознания как «сущностного закона бытия» Кант, по сути дела, поставил проблему методологической роли нравственного сознания в познании и когнитивной деятельности вообще, ел «моральный закон в нас» условием сохранения интеллектуальной честности. Таким образом, в фундаменте познавательной деятельности лежит диалектическое (по Канту) соотношение теоретического и практического разума, или – в современной интерпретации – диалектика когнитивного и ценностного, их взаимопроникновение, органическое слияние. Введя понятия «предпосылочного знания», регулятивных функций, «максимы чистого разума», априорных основоположений, выражающих идею активности субъекта, а также эстетической способности суждения, Кант вплотную подходит к проблеме ценностных, мировоззренческих предпосылок, оснований, идеалов и норм, выявлению их фундаментального методологического значения наряду с эмпирическим знанием в становлении теории.

Учение о ценностях, или аксиология в применении к научному знанию, фундаментально разрабатывалось немецким философом Г. Риккертом, теория ценностей которого включает ряд моментов, значимых для понимания ценностей в науках о культуре и историческом знании. Философ исходит из того, что ценности – это «самостоятельное царство», соответственно мир состоит не из субъектов и объектов, но из действительности, как изначальной целостности человеческой жизни, и ценностей. Признание самостоятельного мира ценностей – это метафорически выраженное стремление понять, утвердить объективную (внесубъектную) природу ценностей, способ выражения его независимости от обыденной оценивающей деятельности субъекта, зависящей, в частности, от воспитания, вкуса, привычек, доступности информации и других факторов. Ценности – это феномены, сущность которых состоит в значимости, а не в фактичности; они явлены в культуре, ее благах, где осела, откристаллизовалась множественность ценностей. Соответственно философия как теория ценностей исходным пунктом должна иметь не оценивающего индивидуального субъекта, но действительные объекты – многообразие ценностей в культуре. Выявляется особая роль исторической науки, изучающей процесс кристаллизации ценностей в благах культуры, и, лишь исследуя исторический материал, философия сможет подойти к миру ценностей. Одна из главных процедур философского постижения ценностей – извлечение их из культуры, но это возможно лишь при одновременном их истолковании, интерпретации. По Риккерту, различаются три сферы: действительность, ценности и смыслы соответственно, и три различных метода их постижения: объяснение, понимание и истолкование (интерпретация). Благодаря принципу ценности возможно отличить культурные процессы от явлений природы с точки зрения их научного рассмотрения. Соответственно выделенный Риккертом и его сторонниками исторически-индивидуализирующий метод может быть назван методом отнесения к ценности в противоположность генерализующему (обобщающему) методу естествознания, устанавливающему закономерные связи, но игнорирующему культурные ценности и отнесение к ним своих объектов.

Философия истории имеет дело именно с ценностями, и, исходя логики истории, Риккерт дает своего рода типологию ценностей в этой области знания. Во-первых, это ценности, на которых зиждутся формы нормы эмпирического исторического познания; во-вторых, это ценности, которые в качестве принципов исторически существенного материала конституируют саму историю; и, в-третьих, наконец, – это ценности, которые постепенно реализуются в процессе истории[9]. Метод отнесения к ценности выражает сущность истории, но в таком случае возникает проблема «научной строгости» этой области знания. Риккерт не сомневается, что история может быть так же «научна», как и естествознание, но лишь при соблюдении ряда условий, позволяющих ученому избежать как «пожирающего индивидуальность генерализующего метода», так и опасности «ненаучных оценок». Известный немецкий историк, социолог и экономист М. Вебер (1864–1920) исследовал проблему ценностей также непосредственно на уровне научного знания, различая естественные и социально-гуманитарные науки и их способы решения проблемы «свободы науки от ценностей». Существуют различные возможности ценностного соотнесения объекта, при этом отношение к соотнесенному с ценностью объекту не обязательно должно быть положительным. Если в качестве объектов интерпретации будут, например, «Капитал» К. Маркса, «Фауст» И. Гёте, Сикстинская капелла Рафаэля, «Исповедь» Ж.Ж. Руссо, то общий формальный элемент такой интерпретации – смысл будет состоять в том, чтобы открыть нам возможные точки зрения и направленность оценок[10]. Если интерпретация следует нормам мышления, принятым в какой-либо доктрине, то это вынуждает принимать определенную оценку в качестве единственно «научно» допустимой в подобной интерпретации, как, например, в «Капитале» Маркса. Ценностный анализ, рассматривая объекты, относит их к ценности, независимой от какого бы то ни было чисто исторического, причинного значения, находящейся, следовательно, за пределами исторического. Это различие предстает как различие ценностной и причинной интерпретации, требующее помнить, что объект этой идеальной ценности исторически обусловлен, что множество нюансов и выражений мысли окажутся непонятными, если нам не известны общие условия: общественная среда, исторический период, состояние проблемы – все то, что имеет причинное значение для текстов или научного труда.

Вебер рассматривал также соотношение проблемы ценностей с противоположной ей проблемой «свободы от оценочных суждений», в частности в эмпирических науках, которая, собственно, проблемой ценности не является. В отличие от Риккерта, полагающего самостоятельное «царство ценностей», Вебер считал, что выражение «отнесение к ценностям» является «не чем иным, как философским истолкованием того специфического научного интереса, который господствует при отборе и формировании объекта эмпирического исследования....Даже чисто эмпирическому научному исследованию направление указывают культурные, следовательно ценностные, интересы»[11]. Итак, по Веберу, отнесение к ценностям – это методологический прием, который не влияет напрямую на субъективно-практические оценки, однако выполняет регулятивные и предпосылочные функции.

В целом Вебер не считал науки свободными от ценностей и не предполагал полное исключение ценностных высказываний из познания. Вместе с тем он настаивал, что социальные науки и науки о культуре, так же как и естественные, имеют свои устойчивые объективные характеристики, но здесь разнообразные, неповторяющиеся явления «подводятся» не под закон, а под «идеальный тип», позволяющий иным способом зафиксировать общее и необходимое в этих науках.

Сегодня под ценностями понимают не только «мир должного», нравственные и эстетические идеалы, но и любые феномены сознания и даже объекты из «мира сущего», имеющие ту или иную мировоззренчески-нормативную значимость для субъекта и общества в целом. Существенно расширение и углубление аксиологической проблематики в целом произошло также благодаря признанию того, что различные когнитивные и методологические формы – истина, метод, теория, факт, принципы объективности, обоснованности, доказательности и др. – сами получили не только когнитивный, но и ценностный статус. Таким образом, возникла необходимость различать две группы ценностей, функционирующих в научном познании: первая – социокультурные, мировоззренческие ценности, обусловленные социальной и культурно-исторической природой науки и научных сообществ, самих исследователей; вторая – когнитивно-методологические ценности, выполняющие регулятивные функции, определяющие выбор теорий и методов, способы выдвижения, обоснование и проверки гипотез, оценивающие основания интерпретаций, эмпирическую и информативную значимость данных и т.п. Обе группы находятся в сложных отношениях, иногда взаимоисключающих друг друга, как, например, в случае отношения к истине. С одной стороны, содержание истинного знания не должно зависеть от чьих бы то ни было интересов, ценностей и предпочтений, в частности социально-политических или идеологических, оно должно быть объективно нейтральным; с другой – получение и выражение истинного знания имеют культурно-исторические, философско-мировоззренческие и концептуальные предпосылки, содержащие ценностно-оценочные элементы. Сами научные истины – фактическое знание, законы науки, например физики или экономики, – являются ценностью как для науки, так и для культуры, общества в целом. Поэтому соотношение всех этих факторов должно быть представлено не в виде иерархии уровней от эмпирии к теории, но как переплетение равноправных составляющих аксиологии, методологии и фактуальных утверждений, необходимых для построения и обоснования теории[12].

Дискуссия о том, может ли быть наука свободной от ценностей, продолжается[13] и представлена двумя основными подходами: 1) наука должна быть ценностно нейтральной, автономной, освобождение от ценностей является условием получения объективной истины, это признавалось классической наукой, но сегодня все больше осознается как упрощенное и неточное; 2) от ценностей невозможно и не следует освобождаться, они являются необходимым условием для становления и роста научного знания, но необходимо найти рациональные формы, в которых фиксируется их присутствие и влияние на знание и деятельность, а также в целом понимается их роль и особенности в каждой из наук. Второй подход, основанный на признании, что ценности в науке выражают ее социокультурную обусловленность как неотъемлемую характеристику, становится определяющим в философии и методологии науки, особенно социально-гуманитарного знания.

История науки показала, что прямое вмешательство социально-политических и идеологических требований в естественные науки недопустимо и приводит к возникновению вульгарных форм, псевдонаучных «монстров», как, например, «арийская физика» в Германии 1930-х гг. или «лысенковская биология» и преследование генетики в СССР. В последние десятилетия не только за рубежом, но и в отечественной философии проделана существенная аналитическая работа по выявлению ценностных форм и компонентов в структуре научного знания, в его предпосылках и основаниях. Были конкретизированы и определены такие значимые компоненты науки, как основания, нормы и идеалы исследования, научная картина мира и стиль научного мышления (познания), философские категории и принципы, общенаучные методологические принципы, парадигмa и научно-исследовательская программа, через которые реализуются методологические оценки и «проникают» в виде суждений социальные и культурно-исторические ценности. Такое понимание дает возможность выявить глубинные уровни ценностной обусловленности познавательных процессов, обосновать их органическое единство с логическими структурами в самом категориальном строе общественного и индивидуального сознания. Научное знание и все процедуры его получения, проверки и обоснования обретают дополнительное измерение, имеющее не только ценностный, но и исторический параметры. Тем самым одновременно фиксируется та или иная степень опосредованного присутствия исследователя в знании и познавательной деятельности, выявляется система его ценностных ориентации.

Одна из ведущих форм предпосылок науки – научная картина мира (НКМ), через которую происходит передача фундаментальных идей, принципов, а также системы ценностей из одной науки в другую. Для наук о духе и культуре значимы идеи Л. Витгенштейна, полагавшего, что усвоенная нами еще в детстве общая КМ принадлежит к сфере личностного знания и представлена особым типом эмпирических высказываний, принимаемых на веру как несомненные и сопутствующие нам всю жизнь. Они обладают системностью, тесно связанной с системностью общего знания, имеют неявную форму существования и оказываются само собою разумеющимся основанием познания. Усвоенная с детства КМ основана недоверии взрослым, принята на веру при общении и обучении, как следствие «бытия среди людей».

Все больше осознается значимость понятия картины мира для методологии гуманитарных наук. В. Дильтей понятие НКМ применял при анализе наук о духе (культуре), тесно связывая с нею такие базовые сущности, как жизнь, цель, человек–субъект. Его анализ разных подходов и типов исследования человека – предметная метафизика греков, волевая позиция римлян, религиозные жизненные идеалы и их смена, «теория жизненного поведения», выявление основных типов антропологии в культуре XVI–XVII вв. – все это в конечном счете исследование различных форм отношений человека к миру, к его месту в мире, способы представленности человека в культурно-исторической картине мира[14]. Все это говорит о том, что понимание КМ в науках о культуре невозможно без ориентации на человека – понимания его места в мире и способов видения им этого мира. Здесь нет такого противопоставления человека и мира, как в естественнонаучной КМ, но описываются лишь типы понимания мира, включающего в себя и самого человека. Так, в ранневизантийской культуре, как показал С. Аверинцев, можно выявить ситуацию, когда человек воспринимал «мир как школу», мир во времени и пространстве был поставлен «под знак школы». Как историческое, так и биографическое время отдельной жизни имело смысл лишь как время «педагогической переделки человека»; пространство ойкумены рассматривалось как место для всемирной школы[15]

Дата добавления: 2014-12-27