Самоактуализация в контексте гуманистической психологии и контр-культуры 1 страница

Д.Леонтьев (1997 – II) отмечает, что американская «гуманистическая психология» сложилась в 50-60 гг. в связи «с бурным ростом культа личной свободы и личного успеха, характерного для послевоенного западного общества. В наши дни проблематика самореализации стала «неотъемлемой частью интеллектуального ландшафта Запада» (с.157). Он считает, что в основе стремления человека к самореализации лежит подспудное стремление к бессмертию, которое проявляется, осознается во многих формах: как стремление продвинуть знание, улучшить условия жизни людей, передать другим знание и опыт, раскрыть людям смысл. Леонтьев полагает, что рассчитывать на бессмертие души рискованно, значительно перспективнее «создать за свою жизнь и оставить потомкам материальные и духовные ценности», в которые стоит «вложить часть себя». Он считает, что «выход за пределы индивидуального бытия» для отдельного индивида возможен лишь в путем приобщения к чему-то большему, что не прекращает своего существования с физической смертью индивида» (там же, с.157).

В.Каган (1997) проводит разграничение между «гуманистической» и «гуманитарной» психологией. «Гуманистическая (от лат. humanus — человеческий) психология — с акцентом на человечности, человеколюбии, уважении к человеку и человеческому достоинству. Гуманитарная (от лат. humanitas — человеческая природа; образованность, духовная культура) психология — как снимающая конфликт природного и духовно-культурного, сохраняя креативность их противоречий, и ликвидирующая концептуальный провал между материей и разумом» (Каган, 1997, с.117). Каган предполагает, что родившись из гуманистического посыла, эта «третья ветвь психологии» была на самом деле гуманитарной, по крайней мере в работах ее основателей. Но со временем акценты сместились, и произошла «редукция гуманитарной методологии к ее гуманистическим предпосылкам. Каган считает, что «российской психологии с ее очень глубокими и гуманистическими и гуманитарными традициями предстоит выработка своей позиции и смыслового наполнения метафоры «психологии с человеческим лицом» (там же).

Д.Леонтьев (1997 — I) отмечает, что путь образования научной платформы гуманистической психологии «не типичен для становления научных школ и направлений, до сих пор неясным остается вопрос как о границах Г.П., так и о том, является ли она частью основного потока развития психологической науки или же особым путем, ведущим в ином направлении (Graumann). Ряд представителей Г.П. подчеркивает, что Г.П. не является научной школой наравне с другими. «Г.П. — это цель, а не доктрина» (Jourard). Это «ориентация размышлений о человеке и всей научной деятельности, которая изменяет наш образ человека и освобождает психологию от искусственных ограничений, положенных на нее теми теориями, которые сейчас уже, похоже, устарели (Severin)» (Леонтьев, 1997—I, с.19–20).

И.Ялом (1999) сообщает, что «личностных теоретиков (например Гордона Олпорта, Генри Мюррея и Гарднера Мерфи, а позднее Джорджа Колли, Абрахама Маслоу, Карла Роджерса и Ролла Мэя) постепенно начали тяготить рамки как бихевиоральной, так и аналитической школ. Они полагали, что оба этих идеологических подхода к человеку исключают из рассмотрения некоторые важнейшие свойства, которые, собственно, и делают человека человеком, — такие, как выбор, ценности, любовь, креативность, самосознавание, человеческий потенциал» (Ялом, 1999, с.23). Заявив о себе в 1950 году, в 1961 ассоциация гуманистической психологии основала «Журнал гуманистической психологии», в редколлегию которого вошли К.Гольдштейн, Ш.Бюлер, О.Хаксли, Д.Бьюдженталь, А.Маслоу, К.Роджерс. В 1963 г. президент ассоциации Г.П. Д.Бьюдженталь выдвинул пять основных постулатов:

1. Человек как целостное существо превосходит сумму своих составляющих (иначе говоря, человек не может быть объяснен в результате научного изучения его частичных функций);

2. Человеческое бытие развертывается в контексте человеческих отношений (иначе говоря, человек не может быть объяснен своими частичными функциями, в которых не принимается в расчет межличностный опыт);

3. Человек сознает себя (и не может быть понят психологией, не учитывающей его непрерывное, многоуровневое самосознавание);

4. Человек имеет выбор (человек не является пассивным наблюдателем процесса своего существования: он творит свой собственный опыт);

5. Человек интенциален (человек обращен в будущее, в его жизни есть цель, ценности и смысл).

Американская ассоциация Г.П. выдвинула следующее самоопределение: «Г.П. можно определить как третью основную ветвь психологического исследования… которая занимается прежде всего теми человеческими способностями и потенциями, которые не нашли своего места ни в позитивистской или бихевиоральной теории, ни в классической психоаналитической теории, например, креативность, любовь, самость, развитие, организм, удовлетворение базовых потребностей, самоактуализация, высшие ценности, бытие, становление, спонтанность, игра, юмор, привязанность, естественность, теплота, трансценденция, эго, объективность, автономия, ответственность, психологическое здоровье и родственные понятия. Этот подход может быть так же представлен работами К.Гольдштейна, Э.Фромма, К.Хорни, К.Роджерса, А.Маслоу, Г.Олпорта, А.Ангъяла, Ш.Бюлер, К.Мустапаса и т.д., а так же некоторыми аспектами работ К.Юнга, А.Адлера, эго-психологов психоаналитического направления, экзистенциальных и феноменологических психологов» (цит. по Леонтьев, 1997 - I, с.20).

Д.Леонтьев отмечает, что эти общие формулировки «позволяют представить себе идеологию и пафос Г.П., направленность против господства в психологии сциентистского, механистического подхода к человеку, который, будучи перенесен из естественных наук, занимал в ней доминирующее положение. Представители Г.П. стремятся построить новую, принципиально отличную от естественнонаучной, методологию познания человека. Вместе с тем неясность перспектив решения этой задачи обусловлена прежде всего теоретической разноголосицей внутри самого течения: расхождения между позициями разных авторов-гуманистов оказываются не меньше, чем расхождения разделяющие Г.П. и бихевиористский или психоаналитический лагерь» (там же, с.20–21). Д.Шульц и С.Шульц (1998) отмечают, что особый акцент в Г.П. падал на «реализацию личности, веру в возможность совершенствования человека, подчеркивание ориентации на настоящий момент в жизни, гедонизм (стремление к чувственным удовольствиям как главному содержанию жизни) и тенденция к максимальному самораскрытию человека (свободное выражение внутреннего мира и переживаний)» (с.472).

И.Ялом пишет (1999, с.25), что «Соединенным Штатам (и возникшей там гуманистической психологии) свойствен Zeitgeist экспансии, оптимизма, бесконечных дистанций и оптимизма». Это привело к тому, что «гуманистические психологи больше говорят о развитии потенциала, чем об ограничениях и игре случая; больше о сознавании, чем о принятии; больше о пиковых переживаниях и глубинном единстве, чем о тревоге; больше о самореализации, чем о смысле жизни; больше о Я—Ты отношениях и встрече, нежели от отчуждении и базовой изоляции».

На первом этапе развития Г.П. единственным общим основанием была готовность действовать исходя из неудовлетворенности доминирующим положением бихевиоризма и психоанализа. Эта неудовлетворенность носила во-первых форму эстетического неприятия объяснительных принципов бихевиоризма и психоанализа. Гуманистов не могло удовлетворить объяснение З.Фрейдом научной любознательности в связи с сексуальной любознательностью в раннем детстве (З.Фрейд. «Леонардо да Винчи», Мн., 1996), не могли вызвать радости у феминисток гипотезы о возникновении ткачества в связи с женской мастурбацией, а у культурологов утверждения о том, что миф о лабиринте есть символическое выражение анального рождения (запутанные ходы — кишки, нить Ариадны — пуповина).

«Следуя этим идеям, нам нужно предположить, что все великие ученые прошлого, идет ли речь о Демокрите, Авиценне, Ньютоне или Эйнштейне обладали схожей любознательностью по поводу собственных гениталий или в возрасте двух—трех лет строили гипотезы относительно рождения своих братьев и сестер. К сожалению или к счастью для истории науки, современная психология детства в основном противоречит этим смелым утверждениям Фрейда» (Руткевич А., 1997. С.41).

Столь же неудовлетворительными являются описательные схемы бихевиоризма. «Поведение — все, внутренняя жизнь — ничто!» и представления о том, что путем правильного использования подкрепления при тотальном контроле из человека можно сделать все что угодно («Дайте мне десять здоровых младенцев…»). Отношение к детям в духе Уотсона: «Никогд а не обнимайте и не целуйте детей, не сажайте их на колени. Если необходимо, целуйте их один раз в день, в лоб, укладывая их спать. Утром пожимайте им руку» (Д.Уотсон. Цит. по Фейдиген, 1996. С. 404-405), и отношение Скиннера к ценностям гуманизма, таким как «автономный человек», «свобода», «достоинство», «творчество», как «объяснительным фикциям», так же вполне заслуживают серьезной и не только эстетической критики. К.Холл писал, что «Скиннер полагает, что это весьма вредоносное объяснение, потому что такое объяснение создает ложное чувство удовлетворенности и делает якобы ненужным исследование объективных переменных, которые могли бы осуществить подлинный контроль поведения» (Цит. по Фейдиген, 1996. С.409).

Во-вторых, три ветви психологии апеллировали к различным методологическим основаниям.

Д.Уотсон, первый психолог открыто объявивший себя бихевиористом, определил бихевиоризм следующим образом: «Психология с точки зрения бихевиориста — это чисто объективный раздел естественных наук. Ее теоретическая цель — предсказание поведения и управление поведением. Интроспекция не принадлежит по существу к ее методам… Бихевиорист в своих попытках прийти к одной схеме реагирования, не делает различия между человеком и животным» (цит. по Фейдимен, 1996. С.404). Радикальные бихевиористы утверждали, что не существует такой вещи как сознание, что все научение зависит только от внешней среды; вся человеческая деятельность обусловлена и обусловливаема и независима от генетических различий. Эту методическую парадигму бихевиоризма можно именовать механистическим материализмом.

Собственно практически все естествоиспытатели конца XIX—начала XX века считали себя «механицистами». З.Фрейд боготворил науку и неоднократно отмечал в своих работах, что позитивная наука должна сменить религиозную и метафизическую картины мира. Возврат К.Юнга к «донаучной» картине мира и увлечение «тайным знанием» он считал регрессией к давно ушедшим эпохам и мировоззрениям. Фрейд писал, что «аналитики являются, по сути, неисправимыми материалистами и механистами» (цит. по Руткевич А., 1997. С.50), подразумевая под этим принятие той картины мира, которую дают «естественные» науки. Сам Фрейд соединял в себе эмпирика-наблюдателя и способного к смелым гипотезам теоретика. Слабым же звеном в его исследованиях было использование метода «элиминационной индукции», разработанного Ф.Бэконом и Дж. Ст. Миллем. С точки зрения логики этот метод приводит к «ошибкам поспешного обобщения». Типичный пример — работа 1898 г. «Сексуальность в этиологии неврозов». Здесь сам Фрейд указывает число пациентов, к которым он к тому времени успел применить свой метод — около 200 человек. Далеко не все они были носителями того, что он назвал «психоневрозом». Но буквально через страницу он утверждал, что все психоневрозы имеют сексуальную этиологию.

«Именно здесь обнаруживается самое слабое место в аргументации Фрейда, общий недостаток его научного мышления. Он слишком часто выдает вероятностные аргументы за строгие и окончательные доказательства. Его смелые аналогии между затруднениями невротиков, детскими переживаниями и стадиями филогенеза требуют от него признания таких сомнительных предпосылок как ламаркистский тезис о наследуемости благоприобретенных признаков. Типичной для Фрейда оказывается следующая ситуация: на основе сравнительно небольшого материала наблюдений он делает предельно универсальный вывод, формулирует закон, а затем с помощью этого закона объясняет другие явления, по аналогии переносит его на другие процессы, исходя из того, что этот закон уже доказан» (Руткевич А., 1997. С. 54). По мнению Ортега-и-Гассета, Фрейд мыслил как философствующий естествоиспытатель, склонный принимать наличную картину действительности, данную совокупностью наук, за саму действительность. То есть третий мир абсолютно тождественно отражает первый. Ортега замечает, что вокруг Фрейда собираются не ученики, а фанатичные единоверцы, а сам Фрейд со своим «наивным» видением мира уподобляется Робинзону, считая что всех его «метафизических» предшественников можно отбросить во имя новой «физики», которая способна все объяснить, исходя только из своих собственных принципов. «Но лишь немногие проблемы являются плодами непорочного зачатия в глубине духа. За проблемами стоит долгая история борьбы различных решений, которая не оставляет проблемы нетронутыми» (Ортега-и-Гассет, цит. по Руткевич, 1997. С.56).

Итак Фрейд и его последователи придерживаются материалистической метафизики и пытаются объяснить все психические явления биологическими причинами, сами того не желая исповедают неорганическое мировоззрение и даже не осознают этого. Отсюда, по мнению Ортега-и-Гассета, и происходит проблематичность психоанализа как «науки», а «потому мы выходим в «чудесный лес сновидений».

В целом же методическая основа бихевиоризма и психоанализа может быть отнесена к «экспериментальной парадигме» в методологии науки.

Теория самоактуализации, являющаяся системообразующей для гуманистической психологии, основывается на экзистенциализме, интуитивизме и феноменологии в философии и «экспериентальной» парадигме в методологии.

В своих работах Олпорт и Мэй, Маслоу и Г.Мюррей, Роджерс и Мерфи, показывали философскую полярность методов объективного и субъективного исследования природы человека. Было бы правильно говорить о том, что научные программы этих авторов оставляли виды на будущее как феноменологии, так и позитивизму, хотя каждый из психологов-основателей ставил здесь собственный акцент.

Г.Олпорт разработал теорию, согласно которой личность представляет собой открытую психофизиологическую систему («Личность: психологическая интерпретация», 1937), особенностью которой является стремление к реализации своего жизненного потенциала к самоактуализации. Личность — это динамическая организация внутри индивида особых мотивационных систем, привычек, установок и личностных черт, которые определяют уникальность его взаимодействия со средой. Олпорт подверг экспериментальному изучению иерархию культурных ценностей, на которые ориентируются различные типы людей и выдвинул положение о том, что мотивы, возникающие на биологической почве, в дальнейшем могут стать независимыми от нее и функционировать самостоятельно (принцип функциональной автономии).

Исходной для Г.Олпорта является идея становления человеческого индивида. Существенными являются: 1) антинатуралистический подход к анализу первых лет жизни; 2) идея перестроения психофизического единства, образующего человеческую личность. Отсюда вытекает сознательный характер установок, ориентаций и то, что исходные биологические диспозиции перестраиваются, трансформируются в мотивационные установки, которые, в свою очередь оказываются доминантами поведения. Если на начальных этапах жизни человек зависит от своих влечений, то по мере становления личности эти влечения сами попадают в зависимость от интересов личности. «Черты» личности являются результатом ее становления; они приобретают автономию по отношению к этому процессу и вместе с тем оказываются внутренним регулятором, объединяющим различные стороны психического мира личности, обнаруживают значение обобщенного принципа ее жизнедеятельности. Это «генерализованная и сфокусированная нейрофизическая система (характерная для индивида), обладающая способностью находить функциональный эквивалент многим стимулам, возбуждать и направлять совместные… формы адаптивного и экспрессивного поведения» (Олпорт, цит. по Кемеров, 1998, с.727). Олпорт перечисляет понятия, родственные его понятию «черт»: это «эгосистема» Коффки; «общая установка», «генерализованная привычка», Дьюи; «идеал», «способ приспособления» К.Левина; «интегрированная потребность» Мюррея; «склонность» Лазурского; «стиль жизни» А.Адлера. Кемеров отмечает, что идея «функциональной автономии» предвосхищает идею автономной активности Л.фон Берталанфи. С точки зрения общей теории систем, нормальная мотивация человеческого индивида определятся такими качествами как автономная активность, единство поведения, пластичность в адаптации. Л.фон Берталанфи (1969) отмечал, что собственно человеческие черты такой мотивации открываются исследователю если он не зациклен на первых годах жизни, не берет за базу для сравнения мотивы животного, если интенции личности рассматриваются как сознательные планы поведения.

Кемеров считает теорию Олпорта удачной попыткой связи идеографического и номотетического подходов к психологии: реальная сопряженность индивидуализирующих и обобщающих характеристик личности выявляется самим процессом ее становления и развития.

Согласно гуманистической психологии самое важное — это устремленность к будущему, к свободной реализации своих потенций (Олпорт), в особенности творческих (Маслоу), к укреплению веры в себя и возможность достижения «идеального Я» (Роджерс). Центральная роль при этом отводится мотивам, обеспечивающим не приспособление к среде, не конформное поведение, а рост конструктивного начала человеческого Я, целостность и силу переживания которого призвана поддержать особая форма психотерапии — «терапия, центрированная на клиенте» (К.Роджерс, 1954).

Эта терапия основана на трактовке человека, обращающегося за помощью к психотерапевту, не как пациента, а как «клиента», который сам берет не себя ответственность за решение тревожащих его жизненных проблем.

«Мне начало приходить в голову, что если только отказаться от потребности демонстрировать собственный ум и ученость, то лучше будет ориентироваться на клиента в выборе направления для процесса» (К.Роджерс, цит. по Фейдимен, 1996. С.240).

На позицию Роджерса большое влияние оказала поездка в Китай. С тех пор он часто ссылался на Лао Цзы:

«Если я удерживаюсь от того, чтобы приставать к людям, они сами заботятся о себе.

Если я удерживаюсь от того, чтобы приказывать людям, они ведут себя правильно сами.

Если я удерживаюсь от проповедования людям,
они сами улучшают себя»

(Лао Цзы, цит. по Фейдимен, 1996. С.242).

Фундаментальной предпосылкой гуманистической психологии является предположение, что люди используют свой опыт, свою жизнь для определения себя, очерчивания себя. Каждый человек обладает своим индивидуальным и неповторимым «полем опыта» (К.Роджерс), которое включает в себя события, восприятия, ощущения, воздействия, которые могут и не вполне осознаваться человеком. Это частный, личный мир, который может соответствовать, а может и не соответствовать наблюдаемой, объективной реальности. Экзистенциальная философия и психология (К.Ясперс, фон Икскюль и др.) считают бытие — в — собственном — мире одним из первофеноменов жизни. Любая жизнь проявляет себя как постоянный обмен между внешним и внутренним миром. Человек обладает особой способностью выводить этот обмен «на новую ступень благодаря осознанной способности к различению и активному воздействию на свой мир и … обобщенному знанию о своем бытии — в — мире» (Ясперс К. М., 1997. С. 37).

В «поле опыта» находится самость, которая в психологии Роджерса и Маслоу не воспринимается как устойчивая, неизменная сущность. «Мы имеем дело не с медленно растущей сущностью, или постепенным, шаг за шагом, научением … результат, очевидно, является гештальтом, конфигурацией, в которой изменение незначительного аспекта может полностью изменить всю фигуру» (К.Роджерс). Самость — это организованный и связный гештальт, постоянно находящийся в процессе формирования по мере изменения ситуации, путем непрерывного процесса осознания. «Хорошая жизнь — это процесс, а не состояние бытия. Это направление, а не предназначение» (Роджерс К. «К становлению личности»). Маслоу неоднократно подчеркивал, что самоактуализация предполагает длительную, постоянную вовлеченность в работу роста и развития способностей до максимально возможного путем выбора для решения наиболее трудных и запутанных проблем. Изучавший гештальт-психологию и восхищавшийся М.Вертхаймером Маслоу считал необходимым интегрировать идеи гештальт-психологии в психологию гуманистическую.

Итак: если самость — это гештальт, то для формирования этого гештальта все элементы должны быть в наличии. Если в наличии есть только описательные схемы бихевиоризма, психоанализа, основанные на неорганическом мировоззрении и механистической методологии, — то человек не будет иметь достаточное количество «личностных конструктов» для формирования «идеальной самости». В результате не будут включены «высокие уровни мотивации» («метамотивации»), тогда «дефициентная мотивация» включит «дефициентное» познание ориентированное на «дефициентные» ценности. Ортега-и-Гассет писал по поводу человеческой жизни: «Человеческая жизнь — не случайная цепь событий, а скорее стремительная и напряженная драма, развивающаяся по определенному сюжету. Сюжет же состоит в том, что нечто внутри нас стремится к самореализации и ведет непрерывную борьбу с внешним миром за свое существование. … строго говоря, человек — это только его «Я», все остальное либо заимствуется нами извне или случается с нами… наше «Я» — это желание, необоримая жажда бытия… наше «Я» — это непреходящее ощущение «необходимости быть» в более или менее отдаленной временной перспективе. Таким образом, «Я» не принадлежит ни материи, ни духу. Это не что иное, как проект существования» (Ортега-и-Гассет Х., 1997. С. 291—292).

К.Роджерс в работе «Развитие клиентоцентрированной терапии» дает свои обоснования построения теории самоактуализации. Как практик, он исходит из положения К.Левина: «Нет ничего практичнее хорошей теории». Роджерс отмечает, что «в теории нет никакой нужды, если отсутствуют явления, требующие объяснения. Ограничиваясь рассмотрением психотерапии, мы можем сказать, что теория терапии не нужна, если отсутствуют видимые изменения, нуждающиеся в объяснении. Только с их появлением обобщающая теория может помочь понять, что произошло, и помочь выдвинуть гипотезы, которые могут быть проверены в будущей практике. Так, в области терапии первым необходимым требованием является умение, которое дает эффективный результат. При наблюдении за этим процессом и его результатом может быть разработана предварительная теория, которая затем переносится на новый материал для проверки ее адекватности. Эта теория пересматривается и модифицируется с целью — никогда полностью не достижимой — создания совершенной концептуальной конструкции, адекватно охватывающей все наблюдаемые явления. Первичны именно явления, а не теория» (Роджерс К. М., 1997. С.25).

Далее Роджерс обращается к авторитету Л.Хендерсона: «В сложном деле жизни, как и в медицине, необходимыми условиями понимания являются как теория, так и практика: и метод Гиппократа является единственным методом, когда либо имевшим общепризнанный успех. Первый элемент этого метода — тяжкий, упорный, разумный, ответственный неустанный труд у постели больного, а не в библиотеке: полное подчинение доктора своей задаче, и отнюдь не чисто интеллектуальной. Вторым элементом этого метода является внимательное наблюдение за происходящим: выделение … характерных и повторяющихся явлений; их классификация и использование в своих интересах. Третьим элементом этого метода является рассудительное построение теории — не философской теории, не грандиозного творения воображения, не квазирелигиозной догмы, а скромной и прозаической вещи… полезной трости, помогающей в дальнейшем передвижении… Все это можно обобщить следующими словами: врач должен иметь во-первых, близкое укоренившееся, интуитивное знакомство с происходящим; во-вторых, систематические знания о происходящем; и в-третьих, эффективный способ обдумывания происходящего» (Л. Хендерсон. Цит. по Роджерс К. М., 1997. С.26).

Итак, реальная альтернатива, которая стоит перед человеком, или, точнее, перед которой его ставит теория самоактуализации, заключается в том, что или: человек активно действует ради реализации своего проекта жизни и, если ему в какой-то мере удается его реализовать, он обретает подлинную личность, спасается от внутренних конфликтов, внешние обстоятельства жизни перестают представать перед ним как препятствия или враждебные вмешательства и становятся инструментами и условиями его индивидуальной жизни; или: человек не вовлекается в реализацию своего жизненного проекта, «его жизнь рассеивается в лишенных смысла обстоятельствах, делается бесполезной и становится более негативной, чем смерть» (Аббаньяно Н. СПб., 1998. С.255).

Психоаналитики, по крайней мере начиная с Ж.Лакана, видят эти процессы, и даже используют при их описании термин «гештальт». Однако «понятия, когда ими пользуется психоаналитический дискурс, обретают иной смысл. Такие термины, как Бытие, Истина или Другой, отнесенные к фаллосу, бессознательному или Эдипову комплексу, это не то же самое, что те же понятия, отнесенные, скажем к Богу» (Эко У. СПб., 1998. С.7). Для Ж.Лакана «Я-идеал» — это только источник вторичных идентификаций», который выполняет функцию «либидинальной нормализации». При этом «je-ideal» «ставит инстанцию «моего Я» (эго) в ряд фикций, для отдельного индивида принципиально неустранимых. Точнее говоря, фикция эта будет всегда сближаться со становлением субъекта лишь асимптотически, независимо от того, насколько успешными окажутся попытки диалектических синтезов, с помощью которых, он, в качестве Я, призван свое несоответствие собственной реальности преодолеть» (Лакан Ж. М., 1997. С.9). Лакан подтверждает, что «Gestalt способен оказывать на организм формирующее воздействие», однако в силу представлений о исходной «испорченности» или «искажении» связи человека с природой в связи с представлением о «Специфической для человека преждевременностью рождения» Лакан видит драму, но не ту, что видят С.Л.Рубинштейн и психологи гуманистического направления: «…развитие переживается как временнáя диалектика, которая решающим образом проецирует формирование индивида в историю. Стадия зеркала, таким образом, представляет собой драму, чей внутренний импульс устремляет ее от несостоятельности к опережению — драму, которая фабрикует для субъекта, попавшемуся на приманку идентификации, череду фантазмов, открывающуюся расчлененным образом тела, а завершающуюся формой его целостности и облачением, наконец, в ту броню отчуждающей идентичности, чья жесткая структура и предопределяет собой все дальнейшее его умственное развитие. Таким образом, прорыв круга Innewelt в направлении к Umwelt порождает неразрешимую задачу инвентаризации «своего Я» (Лакан Ж. М., 1997. С.11).

В работе 1949 г. «Стадия зеркало и ее роль в формировании функции Я» Лакан подчеркивает, что психоанализ «сопровождает субъекта до экстатического предела «ты еси это», где открывает ему шифр его смертной судьбы. Но не властен практикующий аналитик своими силами подвести его к тому моменту, с которого начинается его настоящее странствие». Если здесь еще есть намек на то, что есть еще какая-то, причем «настоящая» жизнь за пределами психоанализа и ее содержанием является «настоящее странствие», где «любовь обречена вновь и вновь развязывать или разрубать тот узел воображаемого рабства, который психоанализ сумел распознать», то в работе 1960 г. «Ниспровержение субъекта и диалектика желания в бессознательном у Фрейда» любви уже нет места: есть только желание. Тот, кто этого не признает — просто не ведает, откуда это желание исходит, а исходит оно из бессознательного, и желание — это всегда желание Другого (desir de l’Autre). Это влечение «помещается в органические координаты орального, анального и т.д.» и регулируется только кастрацией, как в нормальных, так и в ненормальных случаях. При этом регулирующая функция кастрации приводит лишь к выбору удовольствия в «прямой» или «извращенной» форме, что в принципе стирает различие между этими понятиями.

Доведя работу разума в пределах психоаналитической парадигмы до последних пределов, Лакан честно приходит к выводу, что «то, к чему опыт наш нас всех, с Фрейдом во главе, ведет — к первородному греху. Даже если бы у нас не было откровенного — и горького — признания самого Фрейда, все равно нам было бы не уйти от того факта, что от мифа — последнего мифа в истории — которым мы его перу обязаны, для нас проку ничуть не больше, чем от запретного плода, с той единственной не идущей в его как мифа пользу разницей, что, будучи более лаконичным, он не в такой степени дурит людям головы» (Лакан Ж., 1997. С.175).

Практически те же «последние выводы», но с другой стороны были получены Скиннером. Философско-методологические предпосылки его работы в идеях философов науки П.Бриджмена, Э.Маха, Ж.-А. Пуанкаре, которые пытались создать объясняющие мышление модели, не содержащие «метафизических субструктур». Скиннер попытался отказаться не только от этих субструктур, но и теории вообще. Он неоднократно заявлял о том, что его позиция «принципиально нетеоретична, но исходит из данных и только данных». Личность в смысле «самость», по Скиннеру, не существует. Она существует только как сумма паттернов поведения. Эксперименты по научению показывают, что «кривые скорости научения одинаковы для голубей, крыс, обезьян, кошек, собак и человеческих детей». В одной из своих книг он утверждает: «единственным различием, которого можно ожидать между поведением крысы и человека, является вербальное поведение» (цит. по Фейдиген. М., 1996. С.409). Рост — это «минимизация дурных условий и возрастание благотворного контроля за средой. Знание — это поведение, проявляемое когда появляется определенный стимул. Знание человеком себя — это истинный репертуар поведения. Оптимальная жизненная стратегия человека — научиться реагировать на жизненные ситуации так, как он хотел бы на них реагировать. Это включает расширение репертуарных схем и планов (увеличение объема личного поведения), мыслей, чувств и исключение нежелательного поведения, мыслей, чувств. «Хочу ли я сказать, что Платон не открыл никакого ума? Что Аквинат, Локк и Кант занимались случайными, часто нерелевантными побочными продуктами человеческого поведения? Или что ментальные законы физиологических психологов вроде Вундта, поток сознания Джеймса, ментальный аппарат З.Фрейда — бесполезны для понимания человеческого поведения? Да! Я подчеркиваю это, потому что если мы хотим решать проблемы, с которыми столкнулись в сегодняшнем мире, то суета по поводу ментальной жизни не должна отвлекать наше внимание от условий среды, функцией которой является человеческое поведение» (Скиннер Б. Цит. по Фейдимен. М., 1996. С.426). Однако сам Скиннер не смог избежать бесполезной ментальной жизни, написав в 1948 году роман «Уолдон-2», в котором описывается утопическое общество, основанное на принципах обучения, разработанных Скиннером. Как это ни парадоксально, но недостатки метода бихевиоризма были выявлены именно там, где он считал себя наиболее сильным: Эстез, а затем Боллс показали, что обучение может быть объяснено и безо всякой отсылки к подкреплению, и что существуют более простые объяснения. Кроме того Боллс выяснил, что поведение животного стремится к нормальным инстинктивным паттернам. Животное может быть научено лишь выполнению поведения, которое оно выполняет менее часто без обучения: обобщать эти весьма ограниченные результаты на всякое разумное поведение всех животных — «не слишком благоразумно» (А. Боллс).

Дата добавления: 2015-04-30