Часть III. А есть А 37 страница

– Насколько я понимаю, вы специалист по электричеству? – сказал Феррис и усмехнулся. – Мы тоже, вам не кажется?

В тишине ответили ему два звука: гудение генератора и биение сердца Голта.

– Смешанную серию! – приказал Феррис, ткнув пальцем в сторону механика.

Теперь удары тока следовали с неравномерными, непредсказуемыми интервалами, то сразу же один за другим, то их разделяло несколько минут. Лишь по конвульсивным содроганиям ног, рук, торса, всего тела можно было понять, идет ли ток между двумя конкретными электродами или между всеми сразу. Стрелки приборов приближались к красным отметкам, потом отходили назад: машина была рассчитана на причинение максимальной боли без вреда телу жертвы.

Не Голт, а наблюдатели находили непереносимым пережидать минуты пауз, заполненных звуком сердцебиения: сердце теперь частило в неровном ритме. Паузы были рассчитаны на то, чтобы замедлить этот ритм, но не дать облегчения жертве, вынужденной ждать очередного удара в любой миг.

Голт лежал, расслабившись, словно не пытался противостоять боли, а покорялся ей, не пытался ослабить ее, а сносил. Когда он разжимал губы для дыхания, а они от внезапного удара тока сжимались снова, он не сдерживал дрожь напряженного тела, а предоставлял ей прекращаться в тот миг, когда исчезал ток. Только мышцы его лица туго натянулась, и сжатые губы время от времени кривились. Когда ток проходил по груди, золотисто‑бронзовые пряди волос взлетали от дерганья его головы, словно от порыва ветра, и падали на лицо, на глаза. Наблюдатели недоумевали, почему его волосы темнеют, и, наконец, поняли, что они мокрые от пота!

Ужас от звука сердца, бьющегося так, словно оно вот‑вот разорвется, должна была испытывать жертва. Но от ужаса дрожали мучители, слыша неровный, рваный ритм, и затаивали дыхание всякий раз, когда казалось, что он оборвался. Теперь по звуку казалось, что сердце скачет, неистово колотясь о ребра, в мучении и отчаянном гневе. Сердце протестовало; человек нет. Он лежал спокойно, с закрытыми глазами, расслабив руки и слушая, как сердце борется за его жизнь.

Первым не выдержал Уэсли Моуч.

– О, Господи, Флойд! – закричал он. – Не убивай его! Не смей убивать! Если он умрет, нам конец!

– Не умрет, – прорычал Феррис. – Захочет умереть, но не умрет! Машина не позволит! Она математически рассчитана! Она безопасна!

– Может, хватит? Теперь он будет повиноваться нам! Я уверен, что будет!

– Нет! Не хватит! Я не хочу, чтобы он повиновался! Хочу, чтобы он поверил! Принял! Захотел принять! Мы должны заставить его работать на нас добровольно!

– Давайте же! – выкрикнул Таггерт. – Чего ждете? Не можете усилить ток? Он еще ни разу не вскрикнул!

– Что это с тобой? – ахнул Моуч, увидя выражение лица Таггерта, когда ток сотрясал тело Голта: Таггерт пристально смотрел на него, однако глаза казались остекленелыми, мертвыми, но лицевые мышцы вокруг них собрались в отвратительную карикатуру удовольствия.

– Достаточно? – то и дело кричал Феррис Голту. – Готов захотеть того, чего хотим мы?

Ответа они не слышали. Голт время от времени поднимал голову и смотрел на них. Под глазами темнели круги, но глаза были ясными, а взгляд их – осмысленным.

В нарастающей панике наблюдатели теряли голову, голоса их сливались в неразборчивые вопли:

– Мы хотим, чтобы вы взяли власть!.. Хотим, чтобы вы правили!.. Приказываем, чтобы отдавали приказы!.. Требуем, чтобы диктаторствовали!.. Приказываем вам спасти нас!.. Приказываем думать!..

В ответ они слышали только биение сердца, от которого зависела их жизнь. Ток проходил через сердце Голта, и оно начинало нерегулярно частить, словно спеша и спотыкаясь, и вдруг его тело расслабленно замерло, биение прекратилось. Тишина подействовала на наблюдателей как ошеломляющий удар, и прежде чем они успели закричать, к их ужасу добавился другой: Голт открыл глаза и поднял голову. Потом они осознали, что гудение мотора тоже прекратилось, что на контрольной панели погасла красная лампочка: ток прекратился, генератор не работал.

Механик тыкал пальцем в кнопку, но безрезультатно. Он включал рубильник снова и снова. Пинал машину. Красный свет не загорался; звук не появлялся.

– Ну? – рявкнул Феррис. – Ну? В чем дело?

– Генератор не в порядке, – ответил беспомощно механик.

– Что с ним?

– Не знаю.

– Ищи неисправность и устраняй!

Механик не был квалифицированным электриком; его выбрали для этой работы благодаря не знаниям, а способности, не раздумывая, нажимать кнопки; эта задача требовала напряжения всех его умственных способностей. Он открыл заднюю панель машины и тупо уставился на сложную систему спиралей: видимых неполадок не было. Надел резиновые перчатки, взял плоскогубцы, наугад подвернул несколько болтов и почесал в затылке.

– Не знаю, в чем тут дело, – сказал он. В голосе его звучала беспомощная покорность. – Кто я такой, чтобы знать?

Наблюдатели подскочили, столпились у машины и уставились на непослушные детали. Действовали они интуитивно: они знали, что не знают, в чем дело.

– Но вы должны починить генератор! – крикнул Феррис. – Он должен работать! Нам нужен ток!

– Мы должны продолжать! – выкрикнул Таггерт; он весь дрожал. Это возмутительно! Я этого не потерплю! Я не отпущу его!

И указал в сторону матраца.

– Сделай что‑нибудь! – закричал Феррис механику. – Чего стоишь, сложа руки? Сделай что‑нибудь! Исправь генератор! Приказываю!

– Но я не знаю, что с ним, – сказал, хлопая глазами, механик.

– Ну так выясни!

– Как выяснить?

– Приказываю исправить генератор! Слышишь? Заставь его работать, иначе уволю и брошу в тюрьму!

– Но я не знаю, что с ним. – Механик растерянно вздохнул. – Я не знаю, что делать.

– Это вышел из строя вибратор, – произнес голос позади них; они обернулись; Голт с трудом дышал, но говорил твердым, уверенным голосом инженера. – Выньте его и снимите алюминиевую крышку. Там увидите два сплавленных контакта. Разъедините их, возьмите маленький напильник и зачистите оплавленные поверхности. Потом снова наденьте крышку, поставьте вибратор на место, и ваш генератор заработает.

Несколько секунд стояла мертвая тишина.

Механик неотрывно смотрел в глаза Голту, и даже он смог распознать характер искры в темно‑зеленых глазах; то была искра презрительной насмешки. Он отступил на шаг. Своим бессвязно‑тусклым сознанием, каким‑то бессловесным, смутным, неясным образом даже этот маленький человек понял смысл того, что происходит в подвале.

Механик поглядел на Голта, троих наблюдателей, машину, содрогнулся, выронил плоскогубцы и выбежал.

Голт расхохотался.

Трое наблюдателей медленно попятились от машины. Они силились не позволить себе понять того, что понял механик.

– Нет! – внезапно завопил Таггерт, глянул на Голта и бросился вперед. – Нет! Я не дам ему так отделаться! – Он опустился на колени и лихорадочно стал искать алюминиевый цилиндр вибратора. – Я починю его! Я сам буду управлять машиной! Мы должны продолжать! Должны сломить его!

– Успокойся, Джим, – с беспокойством сказал Феррис, поднимая его на ноги.

– Не лучше ли… не лучше ли отложить до завтра? – умоляюще произнес Моуч; он смотрел на дверь, за которой скрылся механик; во взгляде его сквозили зависть и ужас.

– Нет! – выкрикнул Таггерт.

– Джим, разве с него недостаточно? Имей в виду, нам нужно быть осторожными.

– Нет! Недостаточно! Он даже ни разу не завопил!

– Джим! – выкрикнул Моуч, испуганный выражением лица Таггерта. – Мы не можем себе позволить убить его! Ты это знаешь!

– Наплевать! Я хочу сломить его! Хочу, чтобы он завопил! Хочу.

И тут завопил сам Таггерт. Это был внезапный, долгий, пронзительный вопль, словно при каком‑то неожиданном зрелище, хотя глаза его были устремлены в пространство и казались невидящими. Зрелище это возникло в его сознании. Защитная стена эмоций, уклончивости, притворства, полумышления и псевдослов, которую он возводил всю жизнь, рухнула в один миг, в тот миг, когда понял, что хочет смерти Голта, полностью сознавая, что за нею последует его смерть.

Таггерт внезапно понял, что направляло все его действия. Не его замкнутая душа, не любовь к другим, не общественный долг или какие‑то лживые звуки, с помощью которых он поддерживал самоуважение, то была страсть уничтожать все живое ради неживого. Это было стремление бросать вызов реальности, уничтожая всякую жизненную ценность, с целью доказать себе, что может существовать, не считаясь с реальностью, что никогда не будет связан какими‑то вескими, непреложными фактами. Минуту назад он был способен сознавать, что ненавидит Голта больше всех на свете, что эта ненависть доказывает порочность Голта, которая не нуждалась в определении, что он хочет смерти Голта ради того, чтобы уцелеть самому. Теперь он знал, что хочет его смерти ценой собственной гибели вслед за ним, знал, что никогда не хотел жить, знал, что хотел мучительно уничтожить величие Голта. Он признавал, что это величие, величие по единственной существующей мере, независимо от того, признают его или нет: величие человека, владеющего реальностью, как никто другой. В тот миг, когда он, Джеймс Таггерт, понял, что стоит перед выбором: принять реальность или умереть, его эмоции выбрали смерть, лишь бы не капитулировать перед тем царством, выдающимся сыном которого был Джон Голт. Уничтожая Голта, Таггерт это понимал, он искал уничтожения всего существования.

Это вошло в его сознание не посредством слов: поскольку все его знание состояло из эмоций, теперь он был захвачен эмоцией и видением, которого не мог рассеять. Он больше не мог напустить тумана, чтобы скрыть видение всех тех тупиков, какие всегда старался не видеть. Теперь в конце каждого тупика он видел свою ненависть к существованию, видел лицо Черрил Таггерт с ее радостным стремлением жить, и это стремление он всегда старался уничтожить, видел свое лицо как лицо убийцы, которого все заслуженно ненавидели, уничтожавшего ценности потому, что они ценности, убивавшего, чтобы не обнаружить своего неисправимого зла.

– Нет… – простонал он, неотрывно глядя на это видение и тряся головой, чтобы избежать его. – Нет… нет…

– Да, – произнес Голт.

Таггерт увидел устремленный прямо на него взгляд Голта, словно Голт видел то же, что он.

– Я сказал тебе это по радио, так ведь? – спросил Голт.

Это было клеймо, которого Джеймс Таггерт страшился: клеймо и доказательство объективности.

– Нет… – произнес он еще раз слабым голосом, но это был уже не голос живого сознания. Он чуть постоял, слепо глядя в пространство, потом ноги его бессильно подогнулись, и он сел на пол, все еще глядя в пространство, не замечая ни своих действий, ни окружения.

– Джим!.. – окликнул его Моуч. Ответа не последовало.

Моуч и Феррис не задавались вопросом, что случилось с Таггертом: они знали, что не должны пытаться понять это, дабы не разделить его участь. Они знали, кто сломился в этом подвале. Знали, что это конец Джеймса Таггерта, независимо оттого, выживет его тело или нет.

– Давай… давай уведем Джима отсюда, – дрожащим голосом сказал Феррис. – Отвезем его к врачу… или куда‑нибудь…

Они подняли Таггерта на ноги; он не сопротивлялся, покорялся безвольно, переставлял ноги, когда его подталкивали. Это он достиг того состояния, до которого хотел довести Голта. Друзья вывели его из комнаты, держа за руки с обеих сторон. Он избавил их от необходимости признаться себе, что они хотят скрыться от глаз Голта.

Голт наблюдал за ними; взгляд его был слишком уж строго проницательным.

– Мы вернемся! – рявкнул Феррис начальнику охраны. – Оставайтесь здесь и не впускайте никого. Ясно? Никого.

Они затолкали Таггерта в свою машину, стоявшую под деревьями у входа.

– Мы вернемся, – сказал Феррис деревьям и темному небу.

Они были уверены только в том, что им нужно было покинуть подвал, тот подвал, где живой генератор был присоединен к мертвому.

ГЛАВА X. ВО ИМЯ ЛУЧШЕГО В НАС

Дагни шла через сад прямо к будке охранника, у двери «Проекта Ф». Шаги ее звучали целеустремленно, мерно, откровенно, нарушая тишину аллеи. Она подняла голову, чтобы в лунном свете охранник узнал ее лицо.

– Пропусти меня, – сказала она.

– Вход воспрещен, – ответил охранник металлическим голосом. – Приказ доктора Ферриса.

– У меня разрешение мистера Томпсона.

– Что?.. Я… я ничего не знаю об этом.

– Зато знаю я.

– Доктор Феррис не сказал мне… мэм.

– Позвольте договорить.

– Но я принимаю указания только доктора Ферриса.

– Так мистер Томпсон для тебя никто?

– О нет, мэм! Но… но если доктор Феррис велел никого не впускать, это значит никого… – и неуверенно, подобострастно добавил: – Так ведь?

– Ты знаешь, меня зовут Дагни Таггерт, и ты видел в газетах мои фотографии с мистером Томпсоном и другими высокопоставленными лицами страны?

– Да, мэм.

– Тогда решай, кому подчиняться.

– О нет, мэм! Только не это.

– Тогда впусти меня!

– Но как же быть с доктором Феррисом!

– Что ж, выбирай.

– Но я не могу выбирать, мэм! Кто я такой, чтобы выбирать?

– Придется.

– Послушайте, – суетливо сказал охранник, доставая из кармана ключ и пытаясь нащупать замочную скважину, – я спрошу у начальника. Он…

– Нет, – сказала Дагни.

Что‑то в ее тоне заставило охранника обернуться: в руке у нее был пистолет, нацеленный ему прямо в сердце.

– Слушай внимательно, – сказала она. – Либо ты меня впустишь, либо я тебя застрелю. Попытайся опередить меня, если сможешь. За тебя никто не решит. Вперед.

У охранника отвисла челюсть, ключ выпал из рук.

– Уйди с дороги, – сказала она.

Охранник неистово замотал головой, прижавшись спиной к двери.

– О, господи, мэм, – отчаянно проскулил он. – Я не могу стрелять в вас, раз вы от мистера Томпсона! И не могу впустить вас, раз так приказал доктор Феррис! Что мне делать? Я всего лишь маленький человек! И только выполняю приказы! Не мне решать!

– Жизнь или смерть, – сказала Дагни.

– Если позволите, спрошу у начальника, он скажет мне, он…

– Никого не надо спрашивать.

– Но откуда мне знать, что вы действительно получили приказ от мистера Томпсона?

– Неоткуда. Может, и не получила. Если действую по собственной воле – ты будешь наказан за то, что послушался меня. Если получила, тогда тебя все равно упрячут в тюрьму. Может, доктор Феррис и мистер Томпсон сговорились. Может быть, нет, и тебе придется предать одного или другого. Делай выбор. Спрашивать некого, звать некого, никто не подскажет. Решать придется самому.

– Но я не могу! Почему я?

– Потому что твое тело преграждает мне путь.

– Но я не могу решать! Я не должен решать!

– Считаю до трех, – сказала Дагни. – Потом стреляю.

– Постойте! Постойте! Я не сказал нет! – выкрикнул он, еще плотнее прижимаясь к двери, словно недвижное тело и разум могли защитить его.

– Раз, – начала отсчитывать Дагни, глядя в его исполненные ужасом глаза. – Два, – судя по всему, пистолет пугал его меньше, чем ее предложение. – Три.

– Спокойно, – бесстрастно сказала она и, хотя не могла бы убить даже животное, нажала на спуск и выстрелила прямо в сердце тому, кто так и не смог принять решения.

Глушитель пистолета погасил звук, лишь тело глухо ударилось, упав к ее ногам. Дагни подняла ключи, потом подождала несколько секунд, как было условлено.

Первым из‑за угла вышел Франсиско, затем подошли Рагнар Даннескъёлд и Риарден. Среди деревьев вокруг здания были расставлены четверо охранников. От них уже избавились: один был убит, трое лежали в кустах, со связанными руками и кляпами во рту.

Дагни молча отдала ключ Франсиско. Он отпер замок и вошел один, оставив дверь приоткрытой на дюйм. Трое остальных ждали снаружи.

Коридор тускло освещала одна лампочка. У лестницы, ведущей на второй этаж, стоял охранник.

– Кто вы? – крикнул он, завидев Франсиско, который вел себя откровенно по‑хозяйски. – Сюда никто не должен входить!

– Я уже вошел, – сказал Франсиско.

– Почему Балбес впустил вас?

– Очевидно, были причины.

– Он не мог!

– Кое‑кто решил иначе.

Франсиско быстро огляделся. Второй охранник стоял наверху, на лестничной площадке.

– Что там за дела?

– Добыча медной руды.

– Что? Я спрашиваю, кто вы?

– Мое имя слишком длинное, чтобы называть тебе. Представлюсь твоему начальнику. Где он?

– Здесь вопросы задаю я! – крикнул охранник. Но отступил на шаг. – И… поумерьте спесь, а то…

– Эй, Пит, он в самом деле большой человек! – крикнул второй охранник, поддавшийся на провокацию Франсиско.

Первый перепугался; от страха он почти перешел на крик, а затем отрывисто спросил:

– Что вам нужно?

– Скажу твоему начальнику. Где он?

– Здесь я задаю вопросы!

– Я не отвечаю на них.

– Ах не отвечаете? – прорычал Пит, который не находил иного выхода из переделки: рука его метнулась к бедру, где висел пистолет.

Реакция Франсиско была слишком быстрой, а пистолет слишком бесшумным. Лишь мгновение спустя охранники увидели, как пистолет вылетает из руки Пита, а из раздробленных пальцев во все стороны разлетаются брызги крови. Со стоном Пит повалился на пол.

Опомнившись, второй охранник увидел, что Франсиско навел дуло на него.

– Не стреляйте, мистер! – крикнул он.

– Руки вверх и двигай сюда, – приказал Франсиско, не опуская пистолет, и подозвал стоявших за приоткрытой дверью.

Когда охранник спустился, Риарден обезоружил его, а Даннескъёлд связал по рукам и ногам. Появление Дагни, казалось, испугало его больше, чем все остальное; он не мог этого понять: трех мужчин в кепках и куртках, если б не манеры, можно было бы принять за бандитов, но присутствие дамы было необъяснимым.

– А теперь, – сказал Франсиско, – где твой начальник? Охранник указал подбородком на лестницу.

– Наверху.

– Сколько охранников в здании?

– Девять.

– Где они?

– Один на лестнице в подвал. Остальные на втором этаже.

– А именно?

– В большой лаборатории. Той, что с окном.

– Все?

– Да.

– Это что за комнаты?

Франсиско указал на двери в коридоре.

– Тоже лаборатории. Они заперты на ночь.

– У кого ключ?

– У него.

Охранник указал подбородком на Пита.

Риарден и Даннескъёлд достали ключ из его кармана и беззвучно пошли осматривать помещения, а Франсиско продолжил:

– В здании есть еще люди?

– Нет.

– Разве здесь нет пленника?

– Да… наверное, есть. Иначе бы не выставили столько охраны.

– Он все еще здесь?

– Не знаю. Нам не говорят.

– А доктор Феррис?

– Его нет. Минут десять – пятнадцать назад уехал.

– Так, дверь лаборатории наверху выходит прямо на лестничную площадку?

– Да.

– Сколько там вообще дверей?

– Три. В лабораторию ведет средняя.

– Что в других комнатах?

– С одной стороны еще одна маленькая лаборатория, с другой – кабинет доктора Ферриса.

– Среди них есть смежные?

– Да.

Франсиско собрался было повернуться к своим друзьям, когда охранник умоляюще произнес:

– Мистер, можно спросить вас?

– Спрашивай.

– Кто вы?

Он ответил торжественно, словно представлял себя в изысканном салоне:

– Франсиско Доминго Карлос Андрес Себастьян Д’Анкония.

Франсиско оставил таращегося на него охранника и пошептался с друзьями. Через минуту Риарден взошел вверх по лестнице – один, быстро, бесшумно.

Вдоль стен лаборатории стояли клетки с крысами и морскими свинками; их поместили туда охранники, игравшие в покер за длинным столом в центре комнаты. Игроков было шестеро; двое стояли, с пистолетами, в противоположных углах, наблюдая за дверью. Когда Риарден вошел, его не застрелили на месте только благодаря тому, что его лицо было слишком хорошо знакомо охранникам, да и появился он неожиданно. Вся восьмерка уставилась на него, не веря глазам своим.

Риарден застыл в дверном проеме, держа руки в карманах брюк, с небрежным, начальственным видом.

– Кто здесь главный? – вежливо спросил он отрывистым тоном человека, не желающего тратить время попусту.

– Вы… вы не… – заикаясь, произнес долговязый, угрюмый человек за столом.

– Я – Хэнк Риарден. Ты тут заправляешь?

– Да. Но откуда вы взялись, черт возьми?

– Из Нью‑Йорка.

– Почему заявились?

– Значит, тебя не поставили в известность.

– Разве… в известность о чем?

Начальник был явно раздражен и обижен – пренебрегли его властью. Это был высокий, тощий человек с желтоватым лицом и бегающим взглядом наркомана.

– О моем деле.

– У вас… у вас не может быть здесь никаких дел, – отрывисто произнес он, испугавшись, что его не известили о каком‑то важном решении на высшем уровне. – Вы ведь изменник, дезертир и…

– Вижу, ты отстал от жизни, дорогой мой.

Семеро остальных смотрели на Риардена благоговейно, однако с некоторым сомнением. Двое все еще держали его под прицелом с бесстрастностью роботов. Риарден, казалось, не замечал их.

– А какое у вас здесь дело? – отрывисто спросил начальник.

– Я приехал забрать заключенного.

– Если вы из штаба, вам должно быть известно, что мне не положено ничего знать о нем, и никто не должен общаться с ним.

– Кроме меня.

Начальник подскочил, бросился к телефону и поднял трубку. Но, не донеся ее до уха, резко опустил, что вызвало дрожь у других охранников: он не услышал в трубке гудка и сообразил, что провода перерезаны.

Первоначальный задор сразу слетел с него.

– Здание так не охраняют, как же ты допустил такое. Лучше приведи ко мне заключенного, пока хотя бы с ним ничего не случилось, если не хочешь, чтобы я доложил о твоей нерадивости и несоответствии должности.

Начальник грузно опустился на стул, привалился к столу и так посмотрел на Риардена, что его худощавое лицо вдруг стало походить на морды зашевелившихся в клетках животных.

– Кто этот пленник? – спросил он.

– Дорогой мой, – ответил Риарден, – раз твое непосредственное начальство не сочло нужным сказать тебе этого, я тем более не скажу.

– Оно также не сочло нужным сказать мне о вашем приезде! – выкрикнул начальник, в голосе его слышались гнев и бессилие. – Откуда мне знать, что вы говорите правду? Телефон не работает, кто может это подтвердить? Откуда я могу знать, что делать?

– Твоя проблема, не моя.

– Я не верю вам! – визгливые нотки выдавали его неуверенность. – Я не верю, что правительство отправило вас с заданием, поскольку вы один из изменников, друзей Джона Голта, который.

– Неужели ты не слышал?

– О чем?

– Джон Голт заключил сделку с правительством и всех нас вернул.

– О, слава богу! – выкрикнул самый младший из охранников.

– Заткнись! Ты не должен иметь никаких политических взглядов! – цыкнул на него начальник и снова резко повернулся к Риардену. – Почему об этом не объявили по радио?

– Ты считаешь, что можешь судить, когда и как правительству нужно объявлять о своей политике?

Воцарилось молчание, лишь было слышно, как животные скребут когтями о решетки.

– Пожалуй, стоит напомнить тебе, – заговорил Риарден, – что ты не должен обсуждать приказания, а только следовать им, что не твое дело копаться в политике вышестоящих, и у тебя нет права судить или сомневаться.

– Но я не знаю, должен ли подчиняться вам!

– Откажешься – ответишь за последствия.

Скорчась за столом, начальник медленно перевел оценивающий взгляд от Риардена к стоявшим в углах вооруженным охранникам. Те почти незаметно снова навели пистолеты на Риардена. В одной из клеток пронзительно запищала свинка.

– Пожалуй, тебе следует знать, – заговорил Риарден, ужесточая тон, – что я здесь не один. Мои друзья ждут снаружи.

– Где?

– Они тут повсюду.

– Сколько их?

– Настанет время, сам поймешь.

– Слушай, командир, – простонал один их охранников, – ссориться с этими людьми не надо, они.

– Заткнись! – рявкнул начальник, подскочив и направив на него пистолет. – Не трусить, мерзавцы! – Он орал, чтобы заглушить собственный страх, который они уже учуяли, понимая, что кто‑то как‑то успел разоружить его подчиненных. – Бояться нечего! – прокричал он, скорее, для самого себя, дабы утвердиться в единственной доступной ему сфере насилия. – Ничего и никого! Я покажу вам! – Он повернулся и дрожащей рукой выстрелил в Риардена.

Охранники увидели, как Риарден пошатнулся и схватился рукой за левое плечо. В тот же миг пистолет выпал из руки начальника, ударился об пол; одновременно раздался его крик, из запястья брызнула струя крови. Потом все увидели Франсиско Д’Анкония, стоявшего в проеме двери, его пистолет с глушителем смотрел на начальника.

Все подскочили и выхватили оружие, но опоздали выстрелить.

– На вашем месте я не стал бы, – сказал Франсиско.

– Господи! – воскликнул один из охранников, силясь вспомнить имя. – Это… это тот человек, который взорвал все медные рудники на свете!

– Тот самый, – сказал Риарден.

Охранники невольно попятились от Франсиско и повернулись к Риардену, все еще стоящему у двери с пистолетом в руке и расплывающимся на левом плече темным пятном.

– Стреляйте, мерзавцы! – крикнул начальник колеблющимся подчиненным. – Чего ждете? Перестреляйте их! – Одной рукой он опирался о стол, из другой текла кровь. – Я подам рапорт на каждого, кто не будет сражаться! Добьюсь, чтобы его приговорили к смерти!

– Бросьте оружие, – произнес Риарден.

Семеро охранников замерли, не зная, кому подчиняться.

– Выпустите меня отсюда! – завопил младший из них и бросился к правой двери. Распахнул ее и отпрянул: на пороге стояла Дагни Таггерт, с пистолетом.

Охранники медленно отступили в центр комнаты, не веря собственным глазам. Появление людей, ставших легендой, обезоружило их. Казалось, им приказали стрелять в призраков.

– Пистолеты – на пол, – повторил Риарден. – Вы не знаете, почему вы здесь. Мы знаем. Вы не знаете, кто ваш заключенный. Мы знаем. Вы не знаете, почему боссы приказали вам охранять его. Мы знаем, почему хотим его вызволить. Вы не знаете цели своей борьбы. Мы знаем цель своей. Если погибнете, вы не будете знать во имя чего. Мы, если погибнем, будем знать.

– Не… не слушайте их! – прорычал начальник. – Стреляйте! Приказываю стрелять!

Один из охранников взглянул на него, бросил оружие, отошел от своих товарищей и направился к Риардену.

– Будь ты проклят! – крикнул начальник, схватил пистолет и выстрелил в дезертира.

Когда тот упал, окно разлетелось градом осколков – с ветви дерева, словно из катапульты, в комнату влетел рослый, стройный человек и выстрелил в первого попавшегося охранника.

– Кто вы? – прокричал кто‑то, охваченный ужасом.

– Рагнар Даннескъёлд.

Ответом были три слившиеся воедино звука: протяжный, нарастающий стон – стук четырех брошенных пистолетов – и выстрел из пятого в лоб начальнику.

Когда к ним вернулось сознание, они уже лежали на полу со связанными руками и кляпами во ртах; пятого не тронули.

– Где пленник? – спросил Франсиско.

– В подвале… должно быть.

– У кого ключ?

– У доктора Ферриса.

– Где лестница в подвал?

– За дверью его кабинета.

– Веди.

Франсиско коротко бросил Риардену:

– Хэнк, ты держишься?

– Конечно.

– Отдых не требуется?

– Нет, нет!

С порога кабинета доктора Ферриса они посмотрели вниз на крутой пролет каменной лестницы и внизу, на площадке, увидели еще одного охранника.

– Руки вверх и марш сюда! – приказал Франсиско.

Тот увидел силуэт незнакомца, в руке которого поблескивал пистолет: этого оказалось достаточно. Он немедленно поднялся; казалось, солдат с облегчением покидает сырой каменный склеп. Его связали и оставили на полу кабинета вместе с их проводником.

Потом четверо спасателей беспрепятственно спустились к запертой стальной двери. До сих пор они действовали четко и сдержанно. Теперь казалось, что их нервы сдали.

Инструменты для взлома замка были у Даннескъёлда. Франсиско вошел в подвал первым и преградил рукой путь Дагни на долю секунды, дабы убедиться, что их не поджидает кровавое зрелище, и лишь потом пропустил ее: за путаницей проводов он увидел Голта, с надеждой глядевшего на него.

Дагни опустилась на колени. Голт ответил невозмутимой улыбкой, его голос звучал мягко и приглушенно:

– Не стоит воспринимать все это всерьез, не так ли?

По щекам Дагни текли слезы, но она старалась держаться:

– Нет, не стоит.

Риарден с Даннескъёлдом перерезали веревки. Франсиско поднес к губам Голта бутылку бренди. Голт отпил из нее и, опершись на локоть, попросил:

– Дайте сигарету.

Франсиско протянул пачку со знаком доллара. У обоих дрожали руки, у Франсиско гораздо сильнее.

Глядя поверх пламени, Голт улыбнулся и ответил на молчаливый вопрос Франсиско:

– Да, было довольно скверно, но терпимо.

– Если когда‑нибудь найду их, кто бы они ни были… – произнес Франсиско; больше слов не надо было.

– Не стоит марать руки.

Дата добавления: 2015-03-29