Публичная разумность и дух гражданственности 2 страница

Разделяя идеи мультикультурализма, Уолцер указывает на то, что в США существует самое индивидуалистическое общество из всех, которое знала человеческая история, а его толерантный режим во главу угла ставит не общинные формы существования, но личный выбор и частный образ жизни, а его граждане являются радикально свободными. Прославляя США, он пишет, что защита этой свободы от пуритан и фанатиков принадлежит к числу вечных тем американской политики, что с нею связаны самые острые моменты политической жизни страны, а среди постоянных тем ее литературы — прославление этой свободы, дающей простор для творчества и развития индивидуальности каждого.¹

Там же. С. 114-116.

398

Уолцер понимает, что реализация этой свободы ~- это не прерогатива каждого в силу имущественных, религиозных, этнических и других ограничений. Америка для ученого — это конфликт множественности групп и индивида, причем каждая из сторон имеет свои ценности. Его толерантность — это мультикультурная толерантность, нацеленная на утверждение терпимости к различного рода ассоциациям со стороны индивидов и государства, с одной стороны, и между самими ассоциациями — с другой. Он рисует идеал толерантного общества, в котором все большее и большее число групп участвует в общественной жизни, что увеличивает баланс сил общества, а индивидов укрепляет в чувстве собственной значимости.

Мультикультурализм и толерантность взаимообусловливают друг друга. Мультикультурализм как идеология является программой борьбы за увеличение социального и экономического равенства. Считается, что мультикультурализм противоположен индивидуализму, однако может быть и совместим с ним. Равновесие в обществе, за которое борется толерантность, требует разумной сбалансированности мультикультурализма и индивидуализма, коммунитаризма и либерализма, традиционных или современных взглядов и постмодернизма. А лучшим проводником этого равновесия, по мнению Уолцера, является социал-демократия.¹

Таким образом, от толерантности Уолцер перешел к обсуждению более широкой проблемы мультикультурализма, продемонстрировав свою базовую либеральную позицию. Такая позиция может быть охарактеризована как поддержка социального, гражданского релятивизма, и она объективно ближе постмодернизму английского политического философа Дж. Грея, выступающего за мирное сосуществование различных образов жизни, типов культур, за культурный и даже правовой плюрализм.

Проблема толерантности как гражданской добродетели снова вовлекает в обсуждение вопрос о центральных ценностях либерализма, таких как, например, автономность индивидов. В ряде своих работ У. Кимлика утверждает, что автономность и толерантность являются фундаментальными ценностями в либера-

Тамже. С. 126-127.

лизме. Либерализм и толерантность тесно взаимосвязаны как в историческом, так и в культурном отношении. Само развитие религиозной терпимости было историческим корнем формирования либерализма.¹ Но для Кимлики недостаточно сказать, что либералы защищают толерантность. Для него важно то, какую толерантность они защищают. Либеральная толерантность защищает право индивидов расходиться во взглядах с представителями своей группы, а также право групп не быть объектом наказания со стороны государства в случае расхождения с ним во взглядах. Она также препятствует нелиберальным группам ограничивать свободу своих членов и призывает власти нелиберальных государств не препятствовать свободе коллективных богослужений.²

Кимлика утверждает, что любая теория, которая не поддерживает основные гражданские права членов культурных меньшинств, обладает серьезным несовершенством с точки зрения либерализма.

Канадский исследователь затрагивает также чрезвычайно злободневную тему. Речь идет о возможности принуждения быть либеральными со стороны либеральных государств посредством применения силы к другим сообществам (государственным, национальным, расовым, религиозным, сексуальным и др.).³ Здесь уместно вспомнить, что многие представители либерализма, включая, например, Дж. С. Милля, считали, что либеральные государства обладают правом колонизации зарубежных стран для обучения последних принципам либерализма.

Если принять во внимание тенденции развития внешней политики США по отношению к ряду государств, включая бывшую Югославию, Афганистан, Ирак, то рассуждения Кимлики не выглядят теоретизированием на абстрактную тему. Проблема толерантности граждан и государств имеет практическое политическое значение, а ее обсуждение — определенные военно-политические последствия.

¹ См.: Kymlicka W. Multicultural Citizenship. A Liberal Theory of Minority Rights. —
Oxford, 1996.

² Ibid. P. 158.

³ Ibid. P. 164.

400

Кимлика считает, что либералы не могут и не должны навязывать свои принципы группам или странам, которые их не разделяют. «Правительство Саудовской Аравии несправедливо отрицает политические права женщин и не мусульман. Но это не значит, что либералы, находящиеся за пределами Саудовской Аравии, должны, насильно осуществляя интервенцию, заставлять саудовские власти дать право голоса всем. Правительство Германии несправедливо отрицает политические права детей и внуков турецких "гастарбайтеров": их дети и внуки были рождены на немецкой земле и для них Германия является единственным домом, который они знают. Но это также не означает, что либералы за пределами Германии должны использовать силу, чтобы заставить Германию изменить законы своего гражданства».¹ Подобный вопрос возникает и когда рассматривается ситуация, в которой нелиберальная группа является самоуправляемым национальным меньшинством внутри одной страны. Либеральные принципы говорят о том, что индивиды могут выдвигать ряд требований, которые должны уважать их правительства, например, свободу совести. Опять возникает, по мнению Кимлики, вопрос о навязывании либерализма. Если конкретное правительство перестает уважать эти требования, кто обладает властью выйти вперед и заставить его пойти на уступки?

Кимлика полагает, что существуют большие различия между насильственным навязыванием либерализма и предложением различных способов, побуждающих к либеральным реформам. Например, желание бывших коммунистических стран войти в ЕС предоставило западным демократиям систему рычагов, стимулирующих запуск либеральных реформ в Восточной Европе. Членство в ЕС считается мощным, но не принудительным стимулом к либеральному реформированию. Подобно этому, желание Мексики иметь континентальный договор о свободе торговли предоставило Соединенным Штатам и Канаде некоторые рЁшаги воздействия на процесс либеральных реформ в этой стране. Очевидно, что существует множество аналогичных возможностей, но, конечно, есть определенные границы приемлемости форм давле-

¹ ibid. Р. 165.

ния. Например, отказ расширять торговые привилегии — это одно, а использование полного эмбарго или блокады — совершенно другое.¹ Грань между рекомендацией, пожеланием, стимулированием к либеральному реформированию и насильственным навязыванием иного, пусть более прогрессивного, либерального образа жизни и иного конституционного устройства не очевидна, что вызывает большие дебаты по данному вопросу.

Кимлика считает, что либералы способны использовать и укреплять международные механизмы по защите прав человека. К международным институтам могут и должны обращаться многие национальные меньшинства, которые не находят понимания в своих странах, в особенности в условиях нелиберальной культуры большинства (часто национального или религиозного большинства). Так, в Африке и в Восточной Европе некоторые меньшинства более либеральны, чем доминирующие культуры. Этот вопрос остается открытым для дальнейшего обсуждения в современной политико-правовой философской мысли.

Углубление дискурса о гражданских добродетелях в американской и западноевропейской политико-правовой мысли вовлекает в него новые понятия и придает видению данного феномена большую многогранность. Похоже на то, что можно даже сказать о взрыве интереса к проблемам гражданских качеств, гражданского образования и гражданства как особого явления политико-правовой реальности. Этот взрыв теоретической любознательности произошел в 1990 г. и продолжается сегодня. Многонациональное и мультикультурное население в США перестало быть уникальным, подобные тенденции стали очевидны и в Западной Европе. Стало ясно, что здоровье и стабильность демократического устройства зависит не только от базовых демократических институтов, они определяются и качествами, которыми обладают граждане, а также их отношениями к ряду социальных вопросов. Важным стало представляться наличие чувства идентичности (национального, этического, регионального, религиозного); толерантности и способности терпимо относиться и работать с представителями других культур; желание участвовать в политическом

¹ Ibid. P. 168.

402

процессе в интересах достижения общественного блага; потребность демонстрировать собственную ответственность и высказывать собственные требования; осуществлять сознательный выбор, который может воздействовать на состояние окружающей среды. Не только ученые, но и политики поняли, что без граждан, которые являются носителями разнообразных качеств, государством, даже демократическим, управлять невозможно.

С конца 1940-х до 1990-х годов в научной литературе и в западном общественном сознании доминировала концепция Т. X. Маршалла, согласно которой особое значение придавалось поддержанию в обществе стабильного отношения к каждому как равному, что отождествлялось автором с понятием гражданства.¹ Полная реализация гражданства требовала либерально-демократического государства всеобщего благоденствия.

И только в последнее десятилетие заговорили о гражданской ответственности и гражданских добродетелях. Началось активное обсуждение того, какие гражданские добродетели будут способствовать процветанию демократии. По мнению У. Гэлстона, ответственное гражданство предполагает четыре типа гражданских добродетелей: 1) добродетели общего характера: смелость, законопослушность; лояльность; 2) социальные добродетели: независимость, открытость ума; 3) экономические добродетели: рабочая этика; способность откладывать самовознаграждение; адаптивность к экономическим и технологическим изменениям; 4) политические добродетели: способность распознавать и уважать права других; готовность требовать только то, за что можно заплатить; способность оценить деятельность официальных лиц; готовность быть вовлеченным в публичный дискурс.²

Общепризнанным считается, что современная демократическая теория переходит от концепции «голосо-центричности» (vote-centric) к концепции «разговоро-центричности» (voice-centric). Первая является концепцией агрегативной демо-

¹ См.: Kymlicka W. Contemporary Political Philosophy... — P. 289.

² Сш.-.Galston W. I) Liberal Purposes: Goods, Virtues and Duties in the Liberal State.—
Cambridge, 1991; 2) Two Concepts of Liberalism // Ethics. 1995. No. 105. P. 516-534;
3) Political Knowledge, Political Engagement, and Civil Education //Annual Review of
Political Science. 2001. No. 4. P. 217-234.

Гражданские добродетели: демократическое истолкование 403

кратии (aggregative democracy), и основанная на ней модель демократии не содержит механизмов формирования общественного мнения, достижения компромисса и консенсуса.

На смену агрегативной модели демократии на Западе приходит другая модель, которая получила название совещательной демократии (deliberative democracy). Один из основателей новой модели демократии Джон Драйзек связывает ее закрепление в обществе с началом 1990-х гг.¹

Преимущества совещательной демократии заключаются в том, что решения будут приниматься более взвешенно, путем дискуссии, без принуждения, угроз, манипуляции или пропаганды. Эта модель демократии очень важна, особенно для тех, кто составляет группы меньшинств: глухих людей, туземцев, гомосексуалистов, лесбиянок. Правда, они представлены всего 5% в электорате, но данная модель демократии создает справедливые условия для них, освобождая от тирании большинства.

За совещательную демократию выступают на Западе сейчас все: либералы, коммунитаристы, критические теоретики, феминисты, мультикультуралисты. Правда, данная модель еще не проработана в ее конкретике, в ее механизмах, однако очевидны последствия реализации (или обсуждения) этой модели демократии применительно к осмыслению гражданских добродетелей.

Проблема гражданских добродетелей сегодня стоит очень остро, так как в последнее время наметился спад участия граждан в общественных делах, распространилось критическое отношение к правительству, происходит массовое отчуждение от политики. Дух гражданственности стал исчезать из общества, и ученые обеспокоены этими явлениями. Юрген Хабермас называет это яв-

¹ См.: DryzekJ. Deliberative Democracy and Beyond: Liberals, Critics, Contestations. Oxford, 2000. Сторонниками его модели совещательной демократии являются С. Македо, Э. Гутман, Д. Томпсон, Дж. Бохман, У. Рейг, Й. Элстер, Д. Кахейн. См. также: Gutmann A., Thompson D. Democracy and Disagreement. Harvard, 1996; Deliberative Politics: Essays on Democracy and Disagreement / Eds. by S. Macedo, J. Bohman. Oxford, 1998; Public Deliberation: Pluralism, Complexity and Democracy / Eds. by J. Bohman, W. Rehg. Cambridge, 1996; Deliberative Democracy: Essays on reason and Politics / Ed. by J. Elster. Cambridge, 1998; Kahane D. Pluralism, Deliberation and Citizen Competence: Recent Development in Democratic Theory // Social Theory and Practice, 26/3 (2000). P. 509-535.

404

ление «гражданской приватностью» (civic privatism)¹ и предлагает его преодолевать с помощью так называемого гражданского республиканизма. Его взгляды разделяют известные философы и юристы — А. Олдфильд, Дж. Поккок, К. Скиннер, Р. Бинер. Гражданский республиканизм возрождает аристократическое учение о человеке как политическом животном и полагает, что без участия в политике человек является обделенным, связанным только узкой частной жизнью с себе подобными, пассивными людьми.

Многие ученые отождествляют гражданский республиканизм с одной из форм коммунитаризма. Либеральный коммунитарист Кимлика с этим взглядом не согласен, ибо аристотелевский республиканизм исключает какие-либо дополитические общие цели. Напротив, он считает, что согласно концепции коммунитаризма люди вступают в политическую жизнь, чтобы продвинуть уже существующие и разделяемые некоторыми цели, основанные на общей вере или традиционном образе жизни. Общее благо должно достигаться посредством политического участия. Убежденность Кимлики в существовании дополитической реальности, дополи-тических ценностей, его возражение против возрождения аристотелевского республиканизма и традиционного коммунитаризма основывается на придании большой значимости существующему гражданскому обществу, его гражданам и их гражданским добродетелям.

Либеральные граждане обладают обязанностью защищать и создавать справедливые институты, если их нет. Но эта обязанность эпизодическая, она реализуется в периоды конституционного кризиса или изменений, если в обществе существуют несправедливые институты. Либо они не функционируют, тогда граждане либерального государства должны протестовать против них, способствовать их разрушению. В случае нормального функционирования политических институтов граждане обладают правом заниматься своими делами, преследуя цели личного благополучия.

¹ Habermas J. Between Facts and Norms: Contributions to a Discourse Theory of Law and Democracy. Cambridge, 1996. P. 78.

Позиция Кимлики отличается и тем, что к числу гражданских добродетелей он не относит политическую активность, даже политическое участие, полагая, что в гражданском обществе (которое может быть связано либо не связано с политикой) вырабатываются свои собственные добродетели — гражданские. Как государство не может нормально функционировать без политических добродетелей, разделяемых активными гражданами, так и гражданское общество не может нормально функционировать без социальных добродетелей, разделяемых пассивными гражданами.¹

Мнение о том, что гражданское общество является школой гражданских добродетелей, принадлежит М. А. Глендон.² Кимли-ка считает, что эмпирическое утверждение основано на здравом смысле, однако оно не очевидно. Конечно, в кругу соседей мы приобретаем понимание того, что значит быть хорошим соседом, но можем научиться и плохому. То же самое можно сказать и о семье, которая может стать «школой деспотизма» и учить мужчину доминировать над женщиной. Церкви также могут учить нетерпимости к другой вере или авторитету. Этнические группы учат иногда предрассудкам в отношении других рас. Уолцер также предостерегает от попадания в ловушку субординационных отношений гражданского общества, однако цивильность — это в большей степени почтительность, чем независимость или активность. Цивильность, считает он, может быть сформирована только в процессе ассоциативных связей гражданского общества. Свою позицию Уолцер называет «критическим ассоционализмом»³, обращая внимание на то, что ассоциации гражданского общества будут нуждаться в реформировании в свете новых принципов гражданства.

¹ Kymlicka W. Politics in the Vernacular... P. 300.

² См.: Glendon M.-A. Rights Talk: The Impoverishment of Political Discourse. New
York, 1998; Seedbeds of Virtue: Sources of Competence, Character and Citizenship in
American Society/Eds. M.-A. Glendon, D. Blankehorn. Lanhan. Md., 1995.

³ Walzer M. The Civil Society Argument // Dimentions of Radical Democracy:
Pluralism, Citizenship and Community / Ed. by Ch. Mouffe. London, 1992.
P. 106-107.

406

Кимлика видит здесь опасность внедрения государства в дела гражданского общества в интересах улучшения, усовершенствования его институтов. Его беспокоит, что государство займется реконструкцией семей, церквей, союзов, чтобы сделать их более демократичными. Ученый напоминает всем о добровольном характере организаций и институтов гражданского общества и вообще считает, что теоретики гражданского общества слишком многого хотят от добровольных ассоциаций, желая видеть в них школу демократического гражданства. Гражданское общество создано не для обучения добродетелям.

Правда, возникает вопрос, связанный с теориями «материнского гражданства», которые фокусируются на роли семьи, материнства, особенно в качестве школы ответственности и добродетели, школы защиты действующих отношений.¹ Кимлика не согласен и с этими теориями, разделяя мнение о том, что просвещенный деспотизм, государство всеобщего благоденствия, бюрократическое государство с одной единственной партией, и демократическая республика — все они могут уважать матерей, защищать детские жизни и демонстрировать сострадание к уязвимым. Действительно, редко увидишь, как добродетели, зарождающиеся в интимных отношениях между матерью и ребенком, превращаются в добродетели, необходимые для анонимных взаимодействий гражданского общества или политического участия, таких, как цивильность и публичная разумность.

В итоге не следует полагаться на рынок, семью или другие ассоциации гражданского общества, чтобы обучать полному набору гражданских добродетелей. Каждый из данных элементов общества учит определенным значимым добродетелям, но также формирует и некоторые установки, которые могут приобрести характер пороков, если они будут реализованы в политическом пространстве.²

Возникает вопрос, где же обучаться гражданским добродетелям? Традиционно существует два ответа на этот вопрос. В пер-

^! См.: Ruddick S. Mothering: Essays in Feminist Theory. — Totowa (NJ), 1987; Elstain J. Public Men, Private Women: Women in Social and Political Thought. Princeton, 1981. ² Kymlicka W. Politics in the Vernacular... P. 307.

вом акцент ставится на роли организаций и институтов самого гражданского общества, которые являются своеобразной площадкой для «посева» гражданских добродетелей. Именно живя жизнью гражданского общества, люди обучаются самодисциплине, ответственности, приобретают опыт кооперации.'

Второй ответ фокусируется на роли формального гражданского образования, которое нацелено на то, чтобы дополнить те уроки, которые мы получили в гражданском обществе, либо откорректировать полученную информацию. Значение гражданского образования для либерального общества признают многие известные ученые.²

Большинство современных авторов уповают на роль школы в культивировании гражданских добродетелей. В связи с этим возникает вопрос: откуда школа берет те социальные, гражданские ценности, которые прививает школьникам, каким образом они закладываются в учебные планы, насколько государство способно контролировать содержание этих планов и дифференцировать то, что идет от государства, его образовательных стандартов, и то, что привносится гражданским обществом, особенно во внеучеб-ную деятельность школы?

¹ Эта точка зрения выражена в работах Т. Яноски; Р. Фуллинуайдера; Н. Розенб-
люм; М.-А. Глендон, Д. Бланкенхорна; М. Уолцера. См.: Janoski Th. Citizenship
and Civil Society: Obligations in Liberal, Traditional and Social Democratic Regims.
Cambridge, 1998; Civil Society, Democracy and Civic Renewae / Ed. by
R. Fullinwider. Rowman and Littlefield, 1995; Rosenblum N. Membership and Morals:
The Persona! Uses of Pluralism in America. Princeton, 1998; Seeds of Virtue: Sources of
Competence, Character and Citizenship in American Society / Eds. M.-A. Glendon,
D. Blankehorn. Lanhan. Md., 1995; Toward a Global Civil Society / Ed. by M. Walzer.
Berhahan Books, 1995.

² Среди них — Э. Гутманн, С. Македо, И. Каллан, М. Левинсон, Д. Бриджес,
У. Фейнберг, Р. Фуллинуайдер, X. Бригхауз и др. См.: Gutmann A, Democratic
Education. Princeton, 1999; Macedo S. Democracy and District: Civic Education in a
Multicultural Democracy. Harvard, 2000; Callan E. Creating Citizens: Political
Education and Liberal Democracy. Oxford, 1997; Levinson M. The Demande of Liberal
Education. Oxford, 1999; Education, Autonomy and Democratic Citizenship:
Philosophy in a Changing World / Ed. by D. Bridges. Routledge, 1997; Feinberg W.
Common Schools / Uncommon Identities: National Unity and Cultural Difference.
Yale, 1998; Public Education in a Multicultural Society / Ed. by R. Fullinwinder.
Cambridge, 1995; Brighouse H. School Choice and Social Justice. Oxford, 2000.

Ученые дают только один ответ: через систему образования. Школы должны учить детей приобретать навыки критического мышления и моральных представлений, которые предполагают публичную разумность. Именно формирование данных добродетелей и является фундаментальным оправданием обязательности образования.

Дата добавления: 2015-05-06