В каком мире мы живем.

ДЖОН КЕННЕТ ГЭЛБРЕЙТ. КАМО ГРЯДЕШИ?

Куда мы идем? В каком мире живем? Какое обще­ство строим? В XX столетии эти вопросы стали, пожа­луй, даже актуальнее, чем во все предшествующие эпо­хи. Старые кумиры рухнули, и анализировать потребо­валось не мифы и верования, а реальную жизнь.

Еще пару десятилетий назад любой советский чело­век легко отвечал на данный вопрос — в социалистичес­ком. И это не просто была характеристика нашего отли­чия от западного общества. Речь шла о том месте, кото­рое мы занимали на шкале исторического развития.

Рожденная марксизмом «пятичленка» — первобыт­ный строй, рабовладение, феодализм, капитализм, соци­ализм (коммунизм) — сегодня практически никем уже не используется. В ней сплошные натяжки. Каждый термин имеет вполне конкретный исторический смысл, но совсем не такой, как в курсе исторического материа­лизма.

Отказавшись от «пятичленки», мы, несколько стыд­ливо, начали использовать расплывчатые и не совсем подходящие к месту выражения типа «рыночное хозяй­ство», «свободное общество» и т.д. Примерно так же как, отказавшись от слова «товарищ», но не вернувшись толком к «господину», стали обращаться друг к другу,

упирая на половой признак: «мужчина, предъявите би­лет», «женщина, не стойте в проходе».

Но человек — не просто мужчина, а общество наше — не просто рынок. Мир, в котором мы сегодня живем, суще­ственным образом отличается от капитализма эпохи Мар­кса, но еще больше отличается он от тех фантазий, кото­рые десятилетиями рисовал марксизм. Постоянно разви­ваясь, общество куда-то пришло. Вопрос — куда?

Марксизм, скованный догмами, ответа не дал. Нео­классическая экономическая мысль, занятая борьбой с социализмом, по-настоящему вопрос об эволюции капи­тализма даже не ставила. Когда защищаешь от врага не­кие ценности, опасно дискутировать о том, что эти цен­ности, возможно, уже превратились в нечто иное.

И тем не менее в мировой науке на стыке экономики, социологии и футурологии зародилось течение, изучаю­щее комплексную эволюцию современного общества. За­родилось оно в левых научных кругах, далеких от аполо­гии коммунистической идеи, но в то же время весьма критично относящихся к идее свободного предпринима­тельства. Временем зарождения стали 50-е гг.— эпоха, которая, с одной стороны, вскрыла колоссальные воз­можности эволюционного развития рыночного хозяй­ства, вступившего в полосу процветания, а с другой — вбила первый гвоздь в гроб социализма, понимаемого как альтернатива капитализму.

В данном научном направлении не было корифея, которого мы могли бы безоговорочно назвать класси­ком, определившим новый взгляд на мир. Идея носи­лась в воздухе, и ее подхватывали разные люди в раз­ных странах. Но, пожалуй, все же первым ученым, раз­вернуто описавшим очередной этап развития общества в труде, состоящем из трех книг, создававшихся на протяжении двух десятилетий, был Джон Кеннет Гэлб­рейт.

УХОД С «ПЛАТФОРМЫ КОНСЕРВАТОРОВ»

Гэлбрейт считается американским экономистом, но по рождению (1908 г.) он канадец шотландского проис­хождения. Начало биографии не сулило больших науч­ных высот. Отец имел две неплохие фермы, и свое пер­вое образование Кен получил в сельскохозяйственном коледже, где специализировался на разведении скота, а также изучал все, что может пригодиться в деревне — от выпечки хлеба до устройства водопровода.

Возможно, из него вышел бы неплохой фермер, если бы не Великая депрессия. Со свойственной шотландцу практичностью Кен рассудил, что нет смысла улучшать породу крупного рогатого скота, если его все равно не­возможно продать. И тогда от скотоводства Гэлбрейт перешел к экономике сельского хозяйства. В Канаде особых перспектив на этот счет не имелось, и по оконча­нии колледжа молодой человек отправился в Беркли (Калифорния). Местному университету крупный кали­форнийский банкир Амадео Джаннини как раз отвалил 1,5 млн долл. на изучение аграрной экономики, а пото­му имелась возможность освоить финансирование.

Гэлбрейт его освоил. Глубоко проникнув в суть про­блем калифорнийского пчеловодства, Кен с головой по­грузился в изучение вопроса о предпочтении, оказывае­мом покупателями меду с апельсинового цветка перед шалфеевым. Но тут пришло приглашение занять пост преподавателя в Гарварде, и это изменило всю жизнь. Не то чтобы Гарвард привлек как лучший университет США. Просто там давали больше денег, и Кен отправил­ся через весь континент из Калифорнии в Бостон.

Добравшись до Восточного побережья, Гэлбрейт ре­шил до начала семестра заскочить в Вашингтон. На дво-

ре стоял уже 1934 г., и администрация Франклина Руз­вельта во всю разворачивала свой «новый курс». Ставшее модным государственное регулирование создало в аппа­рате множество рабочих мест, и студенты-экономисты, годами оттягивавшие окончание университетов, чтобы не менять престижный статус студента на непрестижное клеймо безработного, теперь лихорадочно дописывали дипломы, стремясь успеть войти в команду Рузвельта.

Бюрократический центр Вашингтона бурно разрас­тался. В одной части нового здания министерства зем­леделия работа уже кипела во всю, тогда как другая — еще строилась, и зазевавшийся чиновник мог, шествуя по коридору, вдруг угодить в провал. Однако Гэлбрейт, умело миновав все провалы, добрался до Управления регулирования сельского хозяйства и тут же получил работу по совместительству.

Отсутствие у молодого канадца американского гражданства никого не заинтересовало. Гораздо важнее было то, что Гэлбрейт — демократ. А демократом Кен был убежденным. Однажды в детстве он был глубоко поражен тем, как отец на политическом собрании, заб­равшись на кучу навоза, извинялся перед фермерами за то, что выступает с платформы консерваторов. Стоять на подобной «платформе» молодой человек не захотел, а потому радикализм предпочитал консерватизму.

Дата добавления: 2015-05-06