Василий Дмитриевич Сысоев 2 страница

Как только мальчишка вышел через автоматическую дверь торгового центра, по проводу того столика, где он минуту назад сидел, пробежала искра. Преодолела выключатель, расплавив его до бесформенного вида, и ворвалась в патрон светильника. Шар засветился. И вместе с нарастающей яркостью начал изменяться размер стеклянного плафона, будто какой‑то шутник сидел под столом и надувал его. Стас уже перешел через дорогу, когда светильник взорвался миллионами осколков, рассекая лысую потную голову посетителя, белый передник официантки и красную рубаху бармена.

* * *

Сережка Монов не мог нарадоваться своей удаче. «Это Бог обратил внимание на тебя», – говаривала его бабушка, когда у него что‑то получалось особенно хорошо. В этот раз, пожалуй, ее фраза как нельзя лучше подходила к происходившему в последнее время. Ему хотелось плясать, петь и кричать на весь мир, что у него есть девушка. И не просто девушка, а Света Колтун – мечта любого пацана с шестого по одиннадцатый класс.

Монов достал электрическую бритву, подаренную дедом на пятнадцатилетие любимого внука. Сергей так ни разу ей и не пользовался, – не было необходимости. Пушок под носом и на щеках до вчерашнего дня устраивал всех его поклонников, тем более что их число не увеличивалось со дня его рождения. Бабушка, дед, папа и мама – вот и вся его свита. Он не помнил, когда начал замечать, что его родня, мягко говоря, лукавит при обсуждении его внешности, но Сергей не спешил меняться. Ежедневные причитания: ты самый лучший, ты самый красивый, ты самый умный – сделали свое дело, и со временем даже появление прыща на кончике носа могло быть приравнено к «Божьему обращению на него». Да, Сергей знал себе цену. Цена была явно завышена его предками, но это, опять же, всех устраивало. И только после того, как на него обратила внимание девушка его мечты, Сергей решил произвести небольшой ребрендинг своей внешности.

Начать он решил с бесполезных зарослей на лице, и подарок деда подходил для этого как нельзя кстати. Сережа открыл пластиковый чехол и посмотрел на бритву. Надо признать, он это сделал во второй раз с тех пор, как она попала к нему. Вначале подарок деда не впечатлил юнца, но он очень любил старика и только поэтому не показал свое разочарование, поцеловал его в благодарность и засунул коробку с надписью «Харкiв» на книжную полку. Потом чудо‑прибор перекочевал в ящик стола, а сегодня попал к Сережке в руки, и он очень надеялся, что бритва все‑таки работает.

Электробритва работала, и через десять минут равномерного жужжания поросль «а‑ля нашмалыштакоймужественный» сменила покрасневшая кожа. Сережа посмотрелся в зеркало. Нос сразу же привлек внимание парня. Он как будто стал больше, но это мало беспокоило Монова.

«По крайней мере, он отвлекает от красноты верхней губы», – подумал Сергей и улыбнулся.

Губа и щеки все еще горели, а вот нос, казалось, стал обычным. Годится. Если он Свете понравился с пушком, то без него уж тем более все будет хорошо.

«А ты уверен, что она не хотела посмеяться над тобой?»

Нет! Нет, черт возьми, он не был в этом уверен! Он ни в чем не был уверен. Сережа присел на край ванны. Но так все было натурально… Она буквально прилипла к нему в темноте кинозала. Не правда ли, довольно‑таки странное место для издевок?

«Стоп! Стоп! Стоп! Ты что‑то забылся, «самый лучший мальчик». Над тобой не может никто смеяться, помнишь? Ты лучший!»

Его размышления прервало слабое жужжание и вибрация. Сережа выглянул из ванной. На столе в кухне работала дедовская бритва.

– Удружил старик, – улыбнулся Монов и выдернул шнур из розетки. Прибор под названием «Харкiв» замолчал.

Сергей пошел в свою комнату. Надо было подобрать что‑либо стоящее из одежды. А из тряпья у него только сплошные толстовки с капюшонами да штаны‑карго со множеством карманов. Нет, его предки не скупились для «самого‑самого», да и трудно назвать скупостью покупку шмоток, цена каждой из которых всегда превышала два «косаря». Сережа не зацикливался на одежде. Он не зацикливался вообще ни на чем. Учеба давалась ему легко. «Все, за что берется мальчонка, дается ему легко», – говорил дед.

«Это потому, что Бог обращает на него свое внимание», – вторила ему бабушка.

Трудно во что‑либо не поверить, если тебе об этом твердят любимые люди. Вот Сережа и верил. А после вчерашнего и вовсе решил, что Бог закрепил за ним очень трудолюбивого Ангела.

Снова жужжание из кухни. Сережа из‑за угла с опаской посмотрел на бритву. Шнур был воткнут в розетку. Парень задумался. Ему почему‑то казалось, что он выключал прибор, но мог просто подумать и забыть. Ведь у него сегодня есть и более важные дела. Например, святки (насколько он понимал, они проходят ночью) с первой красавицей гимназии. Сергей подошел, выдернул шнур из розетки, намотал его на бритву и спрятал «Харкiв» в пластиковую коробку.

Сергей снова вернулся в комнату, поставил дедовский подарок к томикам Дина Кунца. Ей там самое место. Монов вывалил все из шкафа и начал перебирать. То, что ему когда‑то нравилось, не годилось для сегодняшнего свидания. Многочисленные толстовки и штаны отличались только по цвету и по сути своей были повседневной одеждой. Он снова сложил все в шкаф, кое‑как рассовав по полкам. Ничего не годится. Ну не бежать же в магазин. И тут он решился на то, на что не решился бы никогда, если бы не Света.

У сына и отца Моновых был практически одинаковый размер, поэтому Сергей, не раздумывая, направился в спальню к родителям. Открыл шкаф и аккуратно (здесь он не мог себе позволить бесцеремонности, как в собственном жилище) осмотрел брюки и сорочки. Улыбнулся. Еще день назад он думал, что никогда не наденет наряд пенсионеров. Сережа выбрал черные классические брюки и белую в синюю полоску рубаху. Потом посмотрел в глубь платяного шкафа и выудил темно‑синий кардиган. То, что нужно.

С новой проблемой Сергей столкнулся уже через пятнадцать минут. Ему нечего было обуть. Нет, обуви было полно, начиная от домашних тапочек и заканчивая роликами. А если серьезно, у него было три пары прекраснейших кроссовок. Кроссовок, черт возьми! Повседневная обувь к повседневной одежде. Все просто. Вариант с отцом отпадал, потому что в прихожей он не видел ни одной из двух его пар. Но не мог же он уйти сразу в четырех ботинках. А что, если он отнес одну пару в ремонт или… Это «или» ему нравилось больше, и Сережа пошел в кухню. Черные туфли стояли под столом. Из каждой торчало по проводу, включенному в удлинитель. Сушка «Тимсон», купленная отцом пару недель назад через интернет‑магазин, была в действии. Сережа вынул приборы красного цвета из обуви, потрогал туфли внутри и, удовлетворенно кивнув, надел их.

В семь пятнадцать вечера, надушившись «Лакостом» (тоже папина вещица, он как‑то обходился «Аксом»), Монов вышел из квартиры. Он шел на первое… Нет уж! Он шел уже на второе свидание с самой красивой девушкой в этом городе.

Как только захлопнулась дверь квартиры Моновых, бактерицидные сушки обуви «Тимсон» вспыхнули одновременно, а электрическая бритва «Харкiв» начала монотонно жужжать, подталкивая томик Кунца «Полночь».

* * *

Паровоз не всегда был сволочью. Если начистоту, он и сейчас себя таким не считал. А на то, что о нем думают другие, ему было наплевать. «Яга», симпатичные и глупые девушки были не только его слабостью, но и образом жизни. И плевать, что к тридцати годам он может стать спившимся импотентом. Зато сейчас ему чертовски хорошо – не жизнь, а праздник. Он не всегда был Паровозом. Ведь его когда‑то называли Вовой, Вовочкой, Вовчиком. И вот сейчас иногда, когда он становился прежним, тем мальчиком, каким его знали мама и бабушка, младшая сестренка и отец, Володя Тутуев думал, что не заслужил всего этого. Не заслужил остаться без родителей в семнадцать лет, не заслужил потерять бабушку в двадцать, не заслужил, не заслужил! Во время все реже случавшихся приступов одинокого Вовы он признавался себе в том, что поведение бабника‑алкоголика им выбрано намеренно, как защитная реакция. Он защищался от одиночества. Но если раньше эта самооборона вызывала жуткий стыд, то сейчас собственные выходки были в порядке вещей и просто забавляли его.

Володя привез Соньку и Тоньку к Ваське Звягину – школьному товарищу. Василий жил один в двушке. Паровоз посмотрел на рыжих девиц и только теперь понял, что не помнит, как какую зовут. Да, собственно, ему было наплевать на их имена, а еще через пару баночек коктейля будет наплевать и на них самих. Через пару баночек Володя Тутуев исчезнет, и на его место придет беспардонный Паровоз, который, подобно своему железному тезке, будет нестись вперед, и даже если он по какой‑то причине решит остановиться, то тормозной путь будет «будь здоров». Но он не остановится. Он будет плохим. Он будет чертовски плохим.

– Ну что, Паровозик, пойдем? – к нему подсела не то Соня, не то Тоня.

– Куда? – спросил Вова и ухмыльнулся.

– На запасной путь! – крикнул Звягин и заржал.

– Не дождетесь. – Паровоз ущипнул девушку за упругую ягодицу и, приобняв, повел ее в спальню.

– Наш Паровоз вперед летит, – хором запели Васька и не то Сонька, не то Тонька. – В кровати остановка.

Володя пропустил девушку перед собой в комнату и вошел следом. И уже через неоднократно выкрашенную в бежевый цвет дверь он услышал:

– Другого нет у нас пути, в штанах у нас «морковка».

Окончание песни утонуло в смехе второй рыженькой.

– Придурки, – улыбнулся Паровоз и прильнул к грудастой девушке.

Володя не относил себя к эмоциональным людям, но все‑таки похвалил себя за то, что выбрал девушек с созвучными именами. Мало ли, может, вырвется имя, и единственное, что ему было нужно, так это не называть первой буквы ее имени. Что‑то типа: ммм…оня! Ну, с этим‑то он справится. По крайней мере, он в это верил. А то отказ девушки от секса в самом его разгаре очень болезненно воспринимался Паровозом. Был у него один случай. За предложение сделать ему минет девица вообще отказалась вступать с ним в половой акт. Недотрога, бляха… После этого Паровоз, залепив гудок, молча вставал на рельсы.

Когда включилась настольная лампа, он не заметил. Насколько Паровоз помнил, они вошли в темную комнату, единственным источником света в которой был уличный фонарь, светивший в окно. Теперь долбаная лампа на компьютерном столе, словно всевидящее око, следила за пыхтением Паровоза. Девушка под Володей извивалась и выворачивалась, но ему было не до секса. Он все еще двигал тазом, когда свет потух, а потом снова включился. Потух и включился. Потух и… Паровоз не выдержал, вскочил с содрогающейся в оргазме девицы и швырнул оказавшуюся у него в руках диванную подушку в подмигивающий светильник.

– Что случилось? – спросила Тоня‑Соня.

Володя оделся и молча вышел из спальни. Что можно объяснить дуре, если… Он понял, что не знает, что «если». Он был зол. Больше на самого себя за то, что испугался какой‑то лампочки. Ну, заморгала она, ну и что? А то, что Паровоз видел силуэт человека. В темноте сидел кто‑то и щелкал тумблером. Включит и исчезнет, выключит и снова сидит у окна. Первый раз с ним такое. Может, «белка». Галлюцинации и все такое. Может, допился до чертиков. Он готов был поверить в жизнь после смерти и в то, что это сидела какая‑нибудь заблудшая душа бывшего хозяина квартиры, чем в собственную болезнь.

До жути хотелось напиться. Володя прошел в кухню и заглянул в холодильник. Из гостиной раздавались стоны второй рыженькой и бормотание Васьки. Паровоз улыбнулся, так и не поняв, чему больше рад – сравнению друга со злобным троллем или обнаруженным баночкам «Троффи». Открыл банку и шумно глотнул. Потом подумал и пошел в гостиную. Бесцеремонно уселся в ногах копошащихся и включил телевизор. Рыжую присутствие посторонних глаз, казалось, завело еще больше. Она орала. Володя сделал звук громче. Когда к визгу разгоряченной подруги добавилось ворчание Васьки – «Сейчас, детка, сейчас», Паровоз не выдержал:

– Хрена вы развизжались, кролики?! Ниче, что здесь люди?!

Вот это и стало отличительной чертой Паровоза. Он пер напролом. И плевать он хотел на чьи‑либо чувства.

– Ну, спасибо тебе, корешок, – произнес Васька, когда Соня (эту все‑таки звали Соня) ушла в ванную.

– Это мне спасибо?! Это тебе спасибо! Отправил меня в комнату, где настольная лампа будто взбесилась.

– Что ты мелешь?

Душераздирающий вопль перебил их мирную беседу. Васька подскочил.

– Вот. – Володя встал и показал в сторону орущей Сони. – Она вот так же орала и под тобой.

Но Вася уже выбежал из комнаты. Паровоз пошел за ним. Соня стояла в спальне, из которой десять минут назад сбежал Тутуев. Парни выглянули из‑за нее. В кресле у стола, склонив голову на бок, сидела обнаженная Тоня. Петля буквально впилась в кожу шеи. Паровозу даже показалось, что он видит кончик языка, торчащий меж влажных губ. Он подошел ближе и взялся за удавку. Она была сделана из провода злополучного светильника. Володя трясущейся рукой снял петлю с шеи девицы, и тут она встала. Тутуев дернулся и свалил чертов светильник на пол.

– Она жива, – только и смог произнести Вася.

Девицы заржали. Володя, сжав кулаки, подошел к Тоне.

– Смешно, ведь правда, – сказала она, давясь от смеха.

Поборов желание придушить эту безмозглую курицу, Паровоз оттолкнул девушку и вышел из комнаты. Тоня, София и Вася вышли за ним. Когда за ними закрылась дверь, светильник, лежащий на полу, повернулся вокруг своей оси и включился.

Глава 2

Маша ждала всех к восьми, но знала, что Светка прибежит раньше всех, чтобы поговорить о своем ненаглядном. Только Маша не была уверена, кто будет ненаглядным в очередной раз. Любвеобильная Светка даже, казалось, и не замечала собственную неразборчивость, а на попытки вразумить ее отвечала, что, мол, это они ей все завидуют. Все подруги вмиг перестали ей завидовать.

У Маши тоже был ненаглядный. И хоть это не принц на белом коне, да и вообще Володю Тутуева трудно назвать положительным героем, но все равно он был самым лучшим. По крайней мере, он уже не ходит с пушком под носом и последний прыщ выдавил года четыре назад.

Дверной звонок как‑то странно крякнул и затих. Маша вышла в прихожую, посмотрела на коробочку с нарисованными канарейками, висящую над дверью, пожала плечами и открыла дверь. Мысли о сломавшемся звонке исчезли, как только она увидела Светку. Колтун стояла в норковом полушубке и держала в руке торт.

– Ну, привет, – Светка улыбнулась и прошла в комнату.

Маша жила в сдвоенной комнате малосемейного общежития. Когда‑то ее предкам (еще до ее рождения, надо полагать) дали от Завода низковольтной аппаратуры одну комнату, мол, на первых порах, пока не достроится девятиэтажный дом. За семнадцать лет, отданных заводу, их комнатка приросла еще одной, но обещанной квартиры они так и не получили. Тот дом достроили и продали из‑за шаткого положения завода. Положение таким же и осталось – по крайней мере, у Завода НВА и двух тысяч заводчан, а директор под шумок построил особняк чуть меньше девятиэтажного здания. И единственное, чего смогли добиться предки Маши, так это захватить соседнюю комнату после смерти ее хозяйки. После объединения двух помещений у Маши появилась собственная комната. Пусть туалет, душ и кухня были общими, зато отведенные родителями девять квадратов были только ее.

– Предки дома? – шепотом спросила Света.

– Нет, уже уехали.

Маша дружила со своими родителями – если, конечно, так можно было сказать. У нее не было никаких секретов от них, а они, в свою очередь, полностью доверяли ей. Хотя Маша знала, что отец непременно зашел к тете Любе из сто шестой комнаты и наказал ей следить за «детьми». Дети. Отец всегда называл Машу и ее друзей детьми. В пятнадцать это злило, а в семнадцать она уже высказывала свое мнение, и, спасибо папе, он прислушивался к нему.

– Так это…

– На два дня, – предугадала вопрос подруги Маша.

– Гуляем, подруга!

– Только сегодня, – поспешила предупредить Мария.

– Да ладно тебе, я думаю, мне и ночи много. Я его сегодня уломаю, – доверительно прошептала Света.

– Ты про Сережку, что ли?

– Нет, блин! Паровоза твоего!

Девушки засмеялись.

Звонок больше ни разу не зазвонил – похоже, сломался совсем. Гости стучали в дверь и небольшими группами проходили в комнату Маши. К без пятнадцати девять собрались все. Маша посмотрела на Вову. Он был пьян и привел с собой каких‑то девок и Ваську. Но она готова была простить ему все, поэтому и не возмутилась. К тому же позвонил Пашка и сказал, что Юрка и Оля поссорились и не придут. А сам Пашка наказан предками. Так что народу собралось как раз сколько надо. Конечно, Маша ни в одной книге по спиритизму не нашла информации о точном количестве людей, но ей почему‑то казалось (в большей степени хотелось), что в ритуале должно участвовать не меньше восьми человек.

Сережка и Стас поставили стол в центр комнаты, Света и Маша зажгли свечи, Васька и Вова расчертили круг, вырезанный из ватмана, и постелили на стол. Все было готово. До полуночи оставалось десять минут. Паровоз подсел к хихикающим девицам, достал откуда‑то баночку коктейля и, открыв ее, сделал два больших глотка.

– Вова, – возмутилась Мария, – пьяному нельзя участвовать в сеансе.

– Так мне что, уйти? – спросил Паровоз и отрыгнул.

– Да и черт с ним, – вступился за «старого приятеля» Стас. – Будет записывать буквы.

– А кстати, – подал голос Василий, – кого вызывать‑то будем?

– Пушкина, – пошутил Владимир, и рыжие засмеялись.

– Придурок! – зло сказала Маша.

Она прошла к входной двери, слегка приоткрыла ее, выключила свет и вернулась к столу.

– Света, открой, пожалуйста, форточку.

Колтун приоткрыла окно. Пламя свечей на столе колыхнулось на сквозняке, заволновалось, но потом снова стало ровным и спокойным.

– Все, садимся. – Маша была раздражена. Ее бесил Паровоз, потому что пил, ее вывели из себя Оля, Юрка и Пашка, ее раздражали вечно смеющиеся тупые рыжие курицы.

«Надо успокоиться. Иначе ничего не выйдет», – уговаривала себя девушка.

Они сели за стол, образовав магический круг. В то, что круг станет магическим с таким содержимым, Мария верила с трудом, но она хотела этого сеанса, и выбора у нее особого не было.

– Возьмитесь за руки, – сказала она.

По правую руку от нее сел Паровоз, а по левую – Света Колтун. Они посидели, держась за руки, с минуту.

– Так, все, тишина. Я начинаю.

Маша положила руки на блюдце в центре стола. На мгновение закрыла глаза, а потом, не раздумывая, произнесла:

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

– О, б…! – вырвалось у Паровоза.

Маша не обратила на это внимания.

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

Она сделала небольшую паузу и произнесла вновь:

– Вызываю дух Александра Сергеевича Пушкина!

Маша почувствовала, как тарелка под кончиками пальцев задрожала.

– Дух, ты здесь?

Блюдце дернулось и поползло к графе: «ДА».

* * *

Было около десяти вечера, когда позвонил Юрка. Паша сидел за компьютером и просматривал ленту друзей «В Контакте».

– Да, – ответил он, так и не оторвавшись от монитора.

– Пашок, выходи, сообразим что‑нибудь.

«Сообразим что‑нибудь» означало только одно – выпьем по коктейлю. Благо мама у тетки, а отец на дежурстве. Паша хотел отказаться (как он это успешно проделал с Машиным вызовом духов) и проиграть сегодня всю ночь в «R2», но от быстрого отказа его удержал голос друга. Предательство подруги и все такое. Юрке нужно с кем‑то поделиться.

– Ты где? – спросил Пашка и выключил компьютер.

– У твоего дома.

– Ну, так заходи, у меня предки в самоволке.

– Нет. Давай к дядюшке Тому пойдем. Сейчас и Димыч подойдет.

Они часто собирались на крыше единственного девятиэтажного здания в городе. Там стояла сваренная из металла небольшая будочка. Внутри вполне помещалось четыре человека. Вот ее‑то они и прозвали «хижиной дядюшки Тома».

– Ладно, сейчас выхожу.

Юрка был расстроен. Он рассказал, что поссорился с Олей. Дима с Пашкой знали, что Ольга для него была больше чем подружка. Они с ней с пятого класса. С пятого класса за одной партой, проводы из школы домой, подарки и поцелуи, а с недавних пор и… В общем, до сегодняшнего дня все складывалось хорошо. Секс, вечеринки и даже, как предполагал Юрка, любовь. По крайней мере, он без нее не представлял себе жизни.

– Она смеялась и смеялась, а я стоял как дурак, не зная, смеяться мне или плакать. Тут она остановилась и сказала: Юрочка, неужели ты подумал, что я буду возиться до старости с таким ничтожеством, как ты? Прикиньте?! Мне захотелось ее ударить. Нет, вру! Мне захотелось ее убить. Поэтому я молча ушел. Ушел! Понимаете? Лучше бы я убил ее. А потом и себя. Зачем мне жить? – В глазах Юры стояли слезы.

– Брось ты, Юрок. Сколько их у тебя еще будет? – сказал Димка.

Юрка схватил друга за грудки.

– Она одна такая! Ты слышишь?! Одна! – Отпустил Диму. – А знаете, что она мне еще сказала? Она сказала, что трахалась со мной из жалости. Прикиньте, из жалости! Сука!

Он взял с самодельного низкого столика банку коктейля и сделал три жадных глотка. Ребята сидели молча. Вдруг Юра подпрыгнул с места и помчался к краю крыши. Пашка сообразил первым. Он догнал друга, когда тот уже стоял на парапете. Дима тоже подбежал. Юрка матерился, пытался вырваться. Ребята заволокли его в будку и усадили. Сами сели на выходе, чтобы этот чемпион снова не стартанул.

– Юрок, погоди, – проговорил Пашка, отдышавшись. – Может, ты что‑нибудь вытворил до этого, вот она и разозлилась…

– Она трахалась со мной из жалости, – всхлипывая, повторил Юра.

– Женщины бывают очень жестоки, – произнес Димка так, будто ему тридцать, а не пятнадцать.

Парни согласно кивнули.

– Она трахалась…

Вдруг вспышка, а следом треск. Будто молния ударила в крышу. Но молний не может быть в январе. Не может, и все. Пашка выглянул первым. Икнул и снова сел на свое место.

– Мужики, там, по ходу, кабель оборвался, – сказал Паша и отпил из баночки. – Я такое видел, когда с батей на вызов ездил.

– Надо делать ноги. – Димка был младше друзей, но сообразительней. – А то щас набегут… А кого обвинят? Конечно, нас!

– Дергаем, – сказал Юрка и вышел из будки.

Кабель, разбрызгивая искры, извивался у самого спуска с крыши. Пашка побежал в «хижину дядюшки Тома», взял доску и вернулся к выходу. Ловким движением пригвоздил кабель‑змею (уроки папы‑электрика не прошли даром) и крикнул ребятам:

– Давайте, спускайтесь!

Юрка и Димыч спустились. Паша чувствовал, с какой силой изолированная проволока, наполненная электрической мощью, пытается вырваться. Он бросил доску на кабель и, перебежав по ней, как по мостику, скрылся за дверью. Провод, будто живой, вывернулся, отбросил деревяшку и затих.

* * *

– Да ну, хрень это все! – выкрикнул Стас и встал с места.

– Стасик, сядь на место, – предложила Маша, – мы еще не закончили.

– Маш, он врет! – Стасу было стыдно за то, что все узнали о его чувствах к Маше. А еще ему было страшно. Откуда дух (или кто там шевелился под тарелкой) узнал об этом?!

– Стасик, будь любезен, – предложил Паровоз. Ласково, но с нажимом.

Стас сел. Паровоз похлопал его по плечу.

– Продолжай, Мария. – Володя был изрядно пьян.

– Дух, ты здесь? – Маша решила проверить.

Тарелка дернулась и начала передвигаться от буквы к букве: «Б», «У», «Д»…

Когда тарелка вернулась в центр стола, Света подала лист Сереже.

– «Будете отвлекаться – уйду!» – прочитал парень.

– О, б…! – Паровоз отрыгнул. – Обидчивый.

Маша зло посмотрела на приятеля и вдруг спросила:

– Александр Сергеевич, скажите: Володя станет человеком?

Тарелка замерла у сектора «Нет». Потом дрогнула и понеслась по кругу, обозначая ту или иную букву. Света едва успевала записывать литеры.

– Что он там сказал? – спросил Володя.

– «Плачет по ночам», – по слогам прочитала Колтун.

– Кто? – хором спросили рыжие девицы.

Володя вскочил из‑за стола. Лицо покраснело, руки затряслись.

– Это чушь! Бред какой‑то!

– Успокойся! – Маша потянула парня за рукав. – Садись. С этой штукой бывают проблемы.

Как только Вова сел, Маша положила обе руки на блюдце. Оно дернулось, будто только того и ждало, и двинулось к слову «НЕТ». Маша удивленно вскинула бровь.

– Что «нет»?

Блюдце заходило по бумажному кругу, и Света начала записывать за ним.

– «Это еще не проблемы», – прочитала она.

– Хорошо, – ласково, будто разговаривала с капризным ребенком, произнесла Маша. Она почувствовала, что ее ладони вспотели. – А скажи мне… – Маша задумалась. – Скажи… – Она посмотрела на Сережку Монова. – Кто будет мужем Светы Колтун?

Светка хихикнула и приготовилась записывать. Но по мере написания букв, указанных блюдцем, ее веселье сходило на нет. Потом она вскрикнула и отбросила ручку, будто дохлую крысу.

– Что случилось? – спросила Маша, но рук с блюдца так и не убрала.

Свету всю трясло, она не могла проговорить ни слова. Вася взял листок с ответами духа и прочитал последнюю запись.

– Олег Соколов. Имя как имя, – удивился парень. – Что ты развизжалась?

– Он утонул, когда мы были в третьем классе, – сказал Стас.

– Ну и что? – спросил Володя. Казалось, собравшихся его вопрос поразил еще больше, чем названное духом имя мертвого мальчика. Поэтому Паровоз решил быстренько исправиться: – Может, этот… ну… Пушкин не знал, что пацан утонул.

Глупое предположение, но все‑таки лучше мысли о том, что призрак издевается над ними. Но Маша решила проверить.

– Александр Сергеевич, вы знали, что, – голос предательски дрогнул, – Олега Соколова нет в живых?

Блюдце сорвалось с места к слову «ДА» и тут же вернулось назад. Маша отдернула руки, будто хотела показать свою непричастность к происходящему. Девушка испуганно посмотрела на сидящих за столом (возможность того, что это всего лишь чья‑то шутка, сохранялась), но она увидела, что ребята напуганы не меньше ее. Чушь! Бред! Ей говорили, что будет весело, но чтоб настолько… Маша взяла себя в руки и снова дотронулась кончиками пальцев до блюдца.

– Может, не надо? – услышала она чей‑то шепот.

«Одна из рыженьких, – подумала она. – Может, и правда не надо?»

Но потом решилась и произнесла:

– Дух, ты шутишь?

Блюдце задрожало, будто под него заползла какая‑то тварь и теперь пытается вырваться. Маша надавила сильнее. Она прекрасно понимала, что дух не сможет ответить, если обездвижить тарелку, но Маша очень боялась увидеть, что под ней. Но блюдце успокоилось и поползло к «НЕТ».

И тут Маша вспомнила, периодически надо спрашивать у духа о его «самочувствии». Она улыбнулась и спросила:

– Дух, ты устал?

Небольшое колебание, потом – «ДА».

Маша засияла. Теперь все ясно, все встало на свои места.

– Давайте возьмемся за руки, – предложила она.

Когда они создали замкнутый круг вокруг стола, Маша произнесла:

– Дух, уходи! Дух, уходи! Дух, уходи!

Наступила тишина. Парни и девушки продолжали держаться за руки, будто ища поддержки друг друга.

– Это что, и все? – спросил первым Паровоз.

– Руки можете отпустить, – раздраженно сказала Маша. Помедлила некоторое время, а потом положила руки на блюдце и спросила: – Дух, ты здесь?

«ДА».

«Черт! Это не он устал, это я устала!»

– Давайте еще раз, – сказала Маша и взяла за руки Володю и Свету. – Дух, уходи! Дух, уходи! Дух, уходи!

Она снова положила руки на блюдце.

– Дух, ты здесь?

Обманчивая пауза почти заставила собравшихся поверить, что призрак ушел, но блюдце дернулось и указало на слово «ДА».

– Да что это за хрень такая? – возмутился Паровоз.

Маша зыркнула на него – мол, не мешай – и задала вопрос духу:

– Почему ты не уходишь?

Тарелка забегала от буквы к букве.

– «Я хочу поиграть», – прочитала Света.

– К черту! – Володя вскочил со своего места. – Маша, какие игры?!

– Вова, сядь, пожалуйста, – попросила девушка.

Паровоз послушно сел, но по его виду можно было понять – это в последний раз.

Они снова взялись за руки.

– Дух, уходи! – Маше хотелось плакать. – Дух, уходи! Дух, уходи!

Тарелка в центре стола дернулась (Маша сдавила руки Володе и Свете) и двинулась к букве «И». Затем «Г», «Р» и «А». Паровоз буквально подпрыгнул на месте.

– Пошел ты в жопу со своей игрой! – Он схватил бумажный круг и тарелку и закинул в дальний угол. – Все, хватит! Давайте по норам!

– Ты что это, придурок, наделал? – вскочила Маша. – Ты сейчас уйдешь, а мне здесь ночевать с этим… – Маша повернулась и показала на тарелку.

Все посмотрели в угол. Блюдце подползло к букве «Т».

– Что за хрень? – в унисон произнесли Паровоз и Маша.

Света по привычке начала записывать.

Секунд через двадцать откуда‑то из коридора донесся хлопок. Ребята ринулись к выходу.

– Какой дебил врубил «козла»?! – заревел сосед дядя Толик.

Дата добавления: 2015-05-06