Часть 2 2 страница. Глава 9. Люси как произведение искусства

Глава 9. Люси как произведение искусства

Через несколько дней после объявления о состоявшейся помолвке миссис Ханичёрч отправила Люси и ее «мистера жениха» к соседям, на маленькую вечеринку на открытом воздухе – она хотела показать, что ее дочь выходит замуж за вполне приличного человека.

Сесиль выглядел более чем прилично; он выглядел изысканно, и было приятно видеть, как его стройная фигура вышагивает рядом с Люси, и как его длинное ясное лицо обращается к невесте, когда та заговаривает с ним. Собравшиеся поздравляли миссис Ханичёрч, то есть, я полагаю, бессовестно лгали, но ей это нравилось, и она представляла Сесиля всем без исключения, в том числе и каким‑то монументальным вдовам, явно задержавшимся на этом свете.

За чаем произошел неприятный инцидент – на шитое узорами шелковое платье Люси пролили кофе, и, хотя самой Люси это было безразлично, это не было безразлично ее матери, которая увела дочь в дом и заставила служанку привести платье в порядок. Пока их некоторое время не было, Сесиль оставался наедине с теми самыми вдовами. Когда же мать и дочь вернулись, «мистер жених» пребывал не в самом радостном настроении.

– Вы часто посещаете вечеринки такого рода? – спросил он, когда они ехали домой.

– О, время от времени, – ответила Люси, которой вечеринка понравилась.

– И это вечеринка типичная для уклада здешнего общества?

– Наверное. Мама, как ты думаешь?

– Да, большое общество, – невпопад ответила миссис Ханичёрч, которая пыталась запомнить покрой чьего‑то платья.

Видя, что мыслями миссис Ханичёрч далеко, Сесиль наклонился к Люси и проговорил:

– Я чувствовал себя ужасно, отвратительно; это была катастрофа.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось через это пройти.

– Да нет, дело не в вечеринке, а в поздравлениях, которые мы вынуждены были выслушивать. Омерзительно то, что помолвка считается общественной собственностью, чем‑то вроде общей свалки, куда любой может сбросить свои вульгарные пожелания. А эти притворно ухмыляющиеся старые леди!

– Это нужно просто один раз вытерпеть, я думаю. В следующий раз они нас и не заметят.

– Но я считаю, – не унимался Сесиль, – что само их отношение к помолвке неверно. Помолвка – это сугубо частное дело, и относиться к ней нужно именно так, а не иначе.

Тем не менее ухмыляющиеся леди, хотя и были неправы каждая в отдельности, все вместе были глубоко правы. В них радовался дух их поколения, приветствуя в помолвке Сесиля и Люси возможность продолжения жизни на земле. Для самих же молодых людей эта помолвка обещала нечто иное – любовь. Отсюда и проистекало раздражение, которое чувствовал Сесиль, а также вера Люси в то, что его раздражение было справедливым.

– Как это было утомительно, – соглашалась Люси. – А ты что, не мог убежать и отправиться играть в теннис?

– Я не играю в теннис, по крайней мере на публике. Здешние места недостаточно романтичны для такого рода занятий. Это же не Италия, где в англичанина вселяется настоящий бес.

– Бес?

– Помнишь итальянскую пословицу: «Англичанин в Италии – воплощение дьявола.»?

Люси не помнила. Да и для молодого человека, который провел в Риме спокойную зиму с мамой, пословица была не вполне подходящей. Но Сесиль после помолвки почему‑то надел маску космополита, причем весьма свободных нравов – маску, которая ему совершенно не подходила.

– Если они относятся ко мне неодобрительно, я ничего с этим не смогу поделать, – сказал он. – Если существуют непреодолимые барьеры, разделяющие меня с ними, то с этим я должен смириться.

– Мы все вынуждены считаться с разными ограничениями, – отозвалась Люси.

– Иногда эти ограничения нам навязаны извне, – уточнил он, видя, что она не совсем понимает его точку зрения.

– Каким образом?

– Согласись, есть разница между заборами, которые мы сами возводим вокруг себя, и заборами, которые вокруг нас возводят другие.

Люси мгновение подумала и согласилась.

– Разница? – вдруг вмешалась миссис Ханичёрч. – Я не вижу никакой разницы. Заборы они и есть заборы, особенно если находятся в одном и том же месте.

– Мы говорим о мотивах, – отозвался Сесиль, скривив губы.

– Мой дорогой Сесиль, взгляните сюда!

И миссис Ханичёрч положила себе на колени свое портмоне.

– Это я и Уинди‑Корнер, – сказала она. – А все остальное – прочие люди. Мотивы, это, конечно, замечательно, но забор проходит вот здесь.

– Мы говорим не о реальных заборах, – заметила со смехом Люси.

– О, я понимаю, дорогая. О заборах в поэтическом смысле.

И мисс Ханичёрч безмятежно откинулась на подушки экипажа. Сесилю было непонятно, что так развеселило Люси.

– Есть люди, вокруг которых нет никаких заборов, – сказала Люси. – Один из них – мистер Биб.

– Как бы священнику без забора не оказаться под забором.

Люси обычно не сразу понимала то, что люди говорят, но быстро схватывала то, что они имеют в виду. Она не успела оценить эпиграмму Сесиля, хотя и безошибочно определила, что за чувство породило ее.

– Тебе не нравится мистер Биб? – спросила она задумчиво.

– Я так не говорил, – ответил Сесиль. – Я считаю, что он значительно превосходит средний уровень. Я только не согласен… – И он выдал длинную речь, и снова о заборах, и речь его была блестящей.

– Я знаю священника, который мне не нравится, – сказала Люси, которой хотелось сказать что‑нибудь примиряющее. – Священник, у которого есть заборы, причем самые ужасные. Это мистер Игер, английский капеллан во Флоренции. Он совсем лишен искренности, и речь идет не о плохих манерах. Он настоящий сноб и лицемер, и он как‑то сказал ужасную вещь.

– Что за вещь?

– Там, в пансионе Бертолини, был пожилой человек, и мистер Игер сказал, что тот убил собственную жену.

– А может быть, и убил.

– Нет!

– Почему «нет»?

– Он очень добрый человек, я уверена.

Сесиль усмехнулся женской непоследовательности.

– Да нет, это точно. Я тщательно все обдумала, – настаивала Люси. – Самое противное – это то, что мистер Игер не сказал ничего определенного. Все было так туманно. Сказал, что этот человек «практически» убил свою жену, и убил ее «перед ликом Господа».

– Успокойся, дорогая, – с отсутствующим видом произнесла миссис Ханичёрч.

– Но разве это не отвратительно, когда священник, которому мы призваны подражать, ходит и распространяет нелепую ложь? Этого человека все отвергли, и все благодаря мистеру Игеру. Все решили, что он вульгарен, хотя это было не так.

– Бедный старичок, – усмехнулся Сесиль. – Как его звали?

– Харрис, – не задумываясь ответила Люси.

– Будем надеяться, что этот Харрис не из таковских, – сказала миссис Ханичёрч, имитируя просторечье.

Сесиль с умным видом кивнул.

– Мистер Игер – светский священник? – спросил он Люси.

– Я не знаю. Он мне ужасно не нравится. Я слышала его лекцию о Джотто. Но все равно, ограниченную натуру ничем не скроешь. Он мне не нравится.

– О господи, дитя мое! – опять вмешалась миссис Ханичёрч. – Ты сводишь меня с ума. Что ты так раскричалась? Я не хочу, чтобы вы с Сесилем говорили о том, как не любите священников.

Сесиль улыбнулся. Действительно, было нечто чрезмерное в нападках Люси на мистера Игера. Нечто избыточное – как если бы плафон Сикстинской капеллы расписывал не Микеланджело, а Леонардо. Сесиль хотел намекнуть Люси, что не в этом ее предназначение: прелесть и очарование женщины состоят в окутывающей ее тайне, а не в решительности и напоре, в большей мере свойственных сильному полу. Но с другой стороны, напор – признак жизненной силы. Через мгновение Сесиль уже одобрительно смотрел на раскрасневшееся лицо и взволнованную жестикуляцию Люси. Нельзя подавлять и сдерживать порывы юности.

Их окружала великолепная природа – кстати, простейший и вернейший предмет разговора. Сесиль восхищался сосновыми рощами, широкими лужайками, заросшими папоротником, пятнами малиновых листьев на темнеющих кустах, надежной красотой дороги, обрамленной колючей изгородью. Он не был с этим миром на короткой ноге и иногда ошибался относительно предметов, его населявших. Миссис Ханичёрч скривила рот, когда он заговорил о вечнозеленой лиственнице.

– Я считаю себя счастливчиком, – говорил он. – Когда я нахожусь в Лондоне, я чувствую, что без него мне не прожить. Но когда я в деревне, я думаю о ней то же самое. Так или иначе, но я верю, что птицы, деревья и небо есть самые удивительные в жизни вещи, а люди, которые живут здесь, – это лучшие люди на свете. Правда, в девяти случаях из десяти они не замечают красоты, среди которой живут. Сельский джентльмен и сельский трудяга, каждый по‑своему, – самые занудные собеседники из всех возможных. И тем не менее они все питают молчаливую симпатию к жизни природы – симпатию, которой лишены мы, живущие в городе. Вы это ощущаете, миссис Ханичёрч?

Миссис Ханичёрч вздрогнула и улыбнулась. Она не слушала. Сесиль, которому было не вполне удобно сидеть на переднем месте легкого двухместного экипажа, раздраженно хмыкнул и решил на протяжении всего пути больше не говорить ничего интересного.

Люси тоже не слушала. Ее лоб хмурился, и она выглядела чрезвычайно сердитой – результат, решил Сесиль, излишне интенсивной моральной гимнастики. Грустно было видеть Люси слепой к красотам августовского леса.

– «О, дева! На равнину с высоты сойди скорей!»[7]– процитировал Сесиль, касаясь своим коленом колена Люси.

Она вспыхнула и переспросила:

– С какой высоты?

Сесиль процитировал полнее:

О, дева! На равнину с высоты

Сойди скорей! (Так пел в тиши Пастух.)

Там счастья нет, лишь холод там и лед.

Потом добавил:

– Примем же совет миссис Ханичёрч и не будем говорить о том, как мы не любим священников. А что это за место?

– Это Саммер‑стрит, – ответила Люси.

Лес расступился, и они въехали в обширную долину, которая широким треугольником простиралась на юг. Две боковые стороны треугольника были застроены красивыми домами, третью, верхнюю, сторону занимала новая каменная церковь, простая, но основательная, с чудесным шпилем. Дом мистера Биба находился подле церкви и высотой своей не превосходил стоящие рядом дома. Неподалеку, среди деревьев, располагались особняки. Местность напоминала скорее швейцарские Альпы, чем Англию, и живописный уголок, где состоятельные люди предавались приятному ничегонеделанию под сенью церковного шпиля, уродовали только два строения – две виллы, которые в списке последних новостей едва не потеснили известие о помолвке Сесиля и Люси и которые были приобретены сэром Гарри Отуэем в то самое утро, когда Люси была приобретена Сесилем.

«Кисси» было имя одной из этих вилл, «Альберт» – второй. Названия были не только набраны заштрихованными готическими литерами на воротах, но и появлялись второй раз над крыльцом, где шли полукругом по аркам над входами. В вилле «Альберт» жили люди. Ее изуродованный сад светился геранями, лобелиями и отполированными раковинами. Маленькие окна были целомудренно задрапированы ноттингемскими кружевами. Вилла «Кисси» сдавалась внаем. Три объявления от риелторской конторы Доркинга болтались на заборе, извещая о данном, ни для никого не удивительном, факте. Тропинки, ведущие к вилле, уже зарастали сорняками, газон размером с носовой платок желтел одуванчиками.

– Такое место погибло! – уныло проговорили дамы. – Никогда больше Саммер‑стрит не станет прежним.

Когда экипаж проезжал мимо виллы «Кисси», дверь открылась и на улицу вышел джентльмен.

– Остановись! – крикнула миссис Ханичёрч, тронув возницу кончиком зонтика. – Вот и сэр Гарри. Мы сейчас узнаем. Сэр Гарри! Немедленно уберите эти объявления.

Сэр Гарри Отуэй, которого нет необходимости описывать, подошел к экипажу и сказал:

– Миссис Ханичёрч! Я собирался это сделать. Но я не могу, я действительно не могу выселить мисс Флэк.

– Ну разве я не всегда права? Она должна была покинуть виллу до подписания контракта. Она что, так и не платит за аренду, как во времена ее племянника?

– Но что же я могу сделать? – спросил сэр Гарри, понижая голос. – Старая леди такая вульгарная и почти прикованная к постели.

– Выставить ее! – храбро сказал Сесиль.

Сэр Гарри вздохнул и грустно посмотрел на виллы. Его давно предупреждали о намерениях мистера Флэка, и он мог купить этот участок до того, как началось строительство, но он был ленив и медлителен. Он так много лет знал Саммер‑стрит и не мог даже представить, чтобы здесь все пошло вразнос. Он и не беспокоился, пока миссис Флэк не заложила первый камень в фундамент и на площадке стал подниматься призрак из красного и кремового кирпича. Он зашел к мистеру Флэку, местному застройщику, в высшей степени разумному и уважаемому человеку, который согласился, что выложенная черепицей крыша будет выглядеть более художественно, но указал на то, что шифер все же дешевле. Он рискнул поспорить – тем не менее по поводу коринфских колонн, которые, как пиявки, должны были присосаться к рамам эркерных окон, и сказал, что, на его вкус, неплохо было бы облегчить фасад, избавив его от лишнего декора. Сэр Гарри намекнул на то, что колонна, насколько это возможно, должна исполнять как декоративные, так и конструктивные функции. Мистер Флэк ответил, что все колонны уже заказаны, добавив, что все они разные: одна с драконами в листве, другая приближается к ионическому стилю, третья несет на себе инициалы миссис Флэк. Ибо он много читал Рёскина. Он строил свои виллы, сообразуясь со своими собственными желаниями, и сэр Отуэй купил их только тогда, когда мистер Флэк поселил в одной из них свою неподъемную тетю.

Эта бесцельная и убыточная сделка страшно расстраивала рыцаря, о чем он и поведал, прислонясь к крылу экипажа миссис Ханичёрч. Он не исполнил своих обязательств перед населением прихода, и население прихода теперь смеялось над ним. Он потратил деньги, но Саммер‑стрит все равно идет вразнос. Все, что он может сейчас сделать, – это найти подходящего арендатора для виллы «Кисси». Только по‑настоящему подходящего!

– Арендная плата мала до смешного, – сказал он. – И я очень покладистый хозяин. Но вилла таких нелепых размеров! Она слишком велика для человека из крестьян, но слишком мала для арендатора из нашего круга.

Сесиль колебался – презирать ли ему эти виллы или же презирать сэра Отуэя за то, что тот презирает свои виллы. Последнее показалось ему более плодотворным.

– Вам следует немедленно найти арендатора, – сказал он с плохо скрываемой злобой. – Вилла станет настоящим раем для какого‑нибудь банковского клерка.

– Именно! – взволнованно воскликнул сэр Гарри. – Именно этого я и боюсь, мистер Виз. Вилла привлечет совсем не тех людей. Железнодорожное сообщение улучшилось – фатальное улучшение, сказал бы я. Что такое пять миль до станции в наше время, время велосипедов?

– Этот клерк должен быть очень сильным, – сказала Люси.

Сесиль, решивший в полной мере отдать дань своей средневековой склонности к озорству, заявил, что физические возможности простонародья увеличиваются с ужасной быстротой. Люси поняла, что Сесиль издевается над их безвредным соседом и решила остановить своего жениха.

– Сэр Гарри! – воскликнула она. – У меня идея. А что вы скажете насчет парочки старых дев?

– О, дорогая Люси! Это было бы прекрасно. У вас есть такие на примете?

– Да, я встречалась с ними за границей.

– Нашего круга?

– Да, – кивнула головой Люси. – И в настоящее время не имеют постоянного жилья. Они прислали мне письмо на прошлой неделе. Мисс Тереза и мисс Кэтрин Элан. Я не шучу. Они – именно то, что вам нужно. К тому же их знает мистер Биб. Могу я предложить им связаться с вами?

– Да, конечно, можете! – вскричал сэр Гарри. – Вот и решение проблемы. Как это прекрасно! Дополнительные услуги – напишите им, что я предоставлю им дополнительные услуги, потому что мне не нужно тратиться на агентов. Ох уж эти агенты по недвижимости! Каких ужасных людей они мне присылали! Одна женщина, которой я отправил в высшей степени тактичное письмо, предложив ей описать свое положение в обществе, ответила, что внесет арендную плату авансом. Как будто это так важно! А рекомендации, которые она представила, были в высшей степени неудовлетворительными – какие‑то мошенники, совершенно нереспектабельные люди. И всюду – обман. Я на прошлой неделе немало сталкивался с изнанкой жизни. Сплошной обман, и со стороны таких вроде приличных людей. Понимаете, дорогая Люси? Обман!

Люси кивнула.

– Я советовала бы вам, – вмешалась миссис Ханичёрч, – не связываться с Люси и ее древними старыми девами. Я знаю этот тип. Избави меня Бог от людей, которые знали лучшие времена, да еще и привозят с собой в дом свои затхлые семейные реликвии. Все это грустно, конечно, но я предпочла бы того, кто в этом мире движется вверх, а не вниз.

– Мне кажется, я вас понимаю, – сказал сэр Гарри, – но это, как вы и сказали, действительно грустно.

– Но мисс Элан не такие! – воскликнула Люси.

– Такие‑такие, – сказал Сесиль. – Я, правда, не встречался с ними, но скажу, что они были бы в высшей степени неудачным добавлением к здешнему обществу.

– Не слушайте его, сэр Гарри, – возразила Люси. – Он зануда.

– Это я зануда, – ответил сэр Гарри. – Не стоило навешивать свои проблемы на молодежь. Но меня это все так беспокоит, а леди Отуэй постоянно пилит меня, ругая за неосторожность, но ведь этим делу не поможешь.

– Можно я напишу сестрам Элан?

– О да, прошу вас!

Но он опять заколебался, когда миссис Ханичёрч воскликнула:

– Берегитесь! У них наверняка есть канарейки. Берегитесь канареек, сэр Гарри! Они сорят зерном через решетку клеток, и тогда приходят мыши. И вообще, опасайтесь женщин. Сдавать дома внаем можно только мужчинам.

– Неужели? – пробормотал сэр Гарри галантно, хотя сразу увидел, насколько мудрым было замечание миссис Ханичёрч.

– Мужчины не сплетничают за чашкой чая. Если они напиваются, этим все и заканчивается – ложатся и спят. Если мужчина вульгарен, он держит это при себе, а не распространяет по всей округе. Предпочитаю мужчин – чистых, конечно.

Сэр Гарри зарделся. Никогда еще ни он, ни Сесиль не получали удовольствия от столь открытых комплиментов по адресу представителей своего пола. Их не обидело даже то, что миссис Ханичёрч сделала исключение для грязных мужчин.

Сэр Гарри предложил миссис Ханичёрч, если у нее есть время, выйти из экипажа и осмотреть виллу «Кисси». Идея была с восторгом принята. Миссис Ханичёрч была предназначена самой природой к жизни в относительной бедности, и именно в таком доме. К тому же ей страшно интересны были всевозможные хлопоты по устройству жилища, особенно в небольших масштабах.

Люси последовала было за матерью, но Сесиль удержал ее.

– Миссис Ханичёрч, – произнес он. – А что, если мы пойдем домой пешком и оставим вас здесь?

Миссис Ханичёрч не возражала. Очевидно рад был отделаться от них и сэр Гарри Отуэй. Он понимающе улыбнулся им:

– Ах, молодежь, молодежь!

И отправился открывать дом.

– Безнадежно вульгарен, – процедил сквозь зубы Сесиль, как только они отошли от дома на несколько десятков шагов.

– О Сесиль!

– Ничем не могу помочь! Не относиться с презрением к этому человеку было бы неправильно.

– Он, может быть, не очень умный, но очень милый.

– Нет, Люси! Он воплощение всего самого скверного, что есть в сельской жизни. В Лондоне он бы знал свое место. Принадлежал бы к какому‑нибудь безмозглому клубу, а жена его давала бы безмозглые обеды. Но здесь он ведет себя как маленький божок, со своими аристократическими замашками, убогим художественным вкусом, всем покровительствует; и все, даже твоя мать, принимают это как должное.

– Все, что ты говоришь, безусловно, верно, – проговорила Люси, хотя и чувствовала себя обескураженно. – Только имеет ли все это какое‑нибудь значение?

– Еще какое! Сэр Генри есть квинтэссенция той самой вечеринки, откуда мы едем. О боже, как я сердит! Надеюсь, что он заполучит на эту виллу какого‑нибудь по‑настоящему вульгарного арендатора, какую‑нибудь женщину, настолько вульгарную, что сам не сможет не заметить. Сельские аристократы! Господи! С его‑то лысиной и срезанным подбородком! Ну хватит, забудем о нем.

Люси была рада последовать просьбе Сесиля. Но если ее жениху не нравились ни сэр Отуэй, ни мистер Биб, где гарантия, что люди, которые для нее действительно что‑то значат, не исчезнут из ее жизни? Например, Фредди. Фредди не слишком умный, не слишком воспитанный и не слишком красивый. Что помешает Сесилю сказать в любую минуту: «Не относиться с презрением к Фредди было бы неправильно». И что она ответит? Она не шла дальше Фредди, но сама эта мысль ввергала ее в глубокое беспокойство. Несколько смягчал ее волнение тот факт, что Сесиль и Фредди были уже знакомы и неплохо ладили, за исключением последних дней, в чем, вероятно, была повинна случайность.

– Каким путем пойдем? – спросила Люси Сесиля.

Природа – простейшая из тем для разговора, как полагала она, – простиралась вокруг. Саммер‑стрит лежал глубоко в лесах, и Люси остановилась там, где в чащу от дороги уходила тропинка.

– А разве есть два пути?

– Наверное, по дороге идти более разумно, поскольку мы одеты не для прогулок.

– Я бы пошел сквозь лес, – заявил Сесиль, и в голосе его проскользнуло раздражение, которое Люси ощущала весь этот день.

Люси явно колебалась.

– Почему ты всегда предпочитаешь дорогу? – спросил Сесиль. – Ты знаешь, с тех пор, как мы помолвлены, ты ни разу не была со мной ни в полях, ни в лесу.

– Вот как? Тогда идем лесом, – проговорила Люси, несколько встревоженная странностью поведения Сесиля. Впрочем, он, конечно, все объяснит позже – не в его привычках оставлять какие‑то вопросы непроясненными.

И он действительно объяснил, как только, ведомые Люси, они углубились в лес на десяток ярдов.

– Я думаю, хотя, может быть, я и неправ, – сказал Сесиль, – что ты чувствуешь себя со мной лучше, когда мы находимся в комнате.

– В комнате? – отозвалась Люси, крайне обескураженная его словами.

– Да. Или в крайнем случае в саду или на дороге. Но не в дикой природе, как сейчас.

– О, Сесиль! Что ты имеешь в виду? Я никогда не чувствовала ничего подобного. Ты говоришь так, словно я какая‑то поэтесса.

– Насчет этого ничего не скажу. Я связываю тебя с определенным видом, точнее – с определенным фоном. Почему бы тебе также не связать меня с неким фоном – с комнатой, например?

Люси подумала мгновение, затем засмеялась:

– А знаешь, ты прав. Я так и делаю. Наверное, я все‑таки поэтесса. Когда я о тебе думаю, ты всегда находишься в комнате. Как забавно.

К ее удивлению, Сесиль был видимо обеспокоен.

– Где? В гостиной? Из которой не открывается вид на поля, леса и все такое?

– Нет, не открывается, как мне кажется. А он должен открываться, этот вид?

С упреком в голосе Сесиль произнес:

– Я бы предпочел, чтобы ты связывала меня с открытым воздухом, с просторами.

– Что ты имеешь в виду, Сесиль? – вновь спросила она.

Так как не последовало никакого объяснения, Люси оставила этот предмет как слишком сложный для девушки и повела Сесиля дальше в лес, время от времени останавливаясь возле какой‑нибудь особенно красивой или хорошо знакомой группы деревьев. Она знала лес между Уинди‑Корнер и Саммер‑стрит с тех пор, когда ей позволили ходить одной. Когда Фредди был еще румяным малышом, она с ним здесь играла, якобы теряя и вновь находя его среди деревьев. И хотя Люси уже побывала и в Италии, лес не потерял для нее своего очарования.

Наконец они вышли на небольшую прогалину между соснами – еще один островок альпийских лугов с небольшим прудиком посередине.

– Святое озеро! – воскликнула Люси.

– Почему ты его так зовешь? – спросил Сесиль.

– Уже и не помню. Наверное, это из какой‑нибудь книги. Сейчас это просто лужица, но видишь ручей, который протекает через нее? Во время дождей здесь очень много воды, которая не может сразу уйти, а потому этот пруд становится большим и очень красивым. А потом, здесь купался Фредди. Ему очень нравится этот пруд.

– А тебе? – Он уточнил: – Тебе этот пруд нравится?

Люси мечтательно ответила:

– Я здесь тоже купалась. Пока меня не раскрыли. Скандал был!

В иное время Сесиль был бы шокирован, ибо была в нем изрядная доля строгой чопорности, если не ханжества. Но сейчас, когда они оказались в лесу, на свежем воздухе, он наслаждался ее достойной восхищения простотой и наивностью. Он смотрел на Люси, стоящую на краю лесного пруда. В своем изящном наряде она напоминала ему некий чудесный цветок, который не имеет собственных листьев, но поднимается прямо из лесной зелени.

– Кто тебя раскрыл?

– Шарлотта, – ответила Люси. – Она останавливалась у нас в доме. Шарлотта…

– Бедная девочка!

Она серьезно посмотрела на него. Некий план, которого он до этого избегал, обретал реальность.

– Люси, – проговорил он.

– Да, – отозвалась она. – Нам пора идти.

– Люси, я хочу попросить о том, о чем никогда еще не просил.

Его серьезный тон заставил ее шагнуть к нему – открыто и прямо.

– О чем, Сесиль?

– Ни разу, даже в тот день, когда ты согласилась выйти за меня, тогда, на террасе…

Он вдруг застеснялся и принялся оглядываться – не смотрит ли кто на них. Его смелость улетучилась.

– Да? – ждала Люси.

– До сих пор я ни разу не поцеловал тебя.

Люси покраснела, словно он сказал или сделал нечто неловкое.

– Да, ни разу, – вымолвила она.

– Я прошу… могу я это сделать сейчас?

– Конечно, можешь, Сесиль. Ты и раньше мог. Я не стану сердиться, ты же знаешь.

В этот великий момент он не чувствовал ничего, кроме абсурдности ситуации. Ее ответ был неопределенным. Она совершенно по‑деловому приподняла вуаль. Когда Сесиль подошел к ней, то вдруг почувствовал желание отпрянуть. Когда же он прикоснулся к Люси, его золотое пенсне на цепочке упало и, повиснув между ними, согнулось.

Таковы были объятья. Он понял, взглянув правде в глаза, что потерпел поражение. Страсть должна быть уверена в своей непреодолимости. Она обязана забыть и вежливость, и рассудочность, и прочие проклятия цивилизации. Кроме того, она не должна отступать, когда ясен путь и искренни намерения. Почему Сесиль не смог поступить так, как поступил бы на его месте любой рабочий, или моряк, или даже какой‑нибудь клерк? Он мельком вспомнил произошедшее. Люси, подобная цветку, стояла над водой; он подошел к ней и обнял, она подчинилась ему, хоть и с укором в глазах. А он ждал, что она будет смотреть на него с благоговением. Он был уверен, что женщины обязаны благоговеть перед мужчинами, отдавая дань их мужественности.

Они покинули пруд в молчании. Он ждал, что Люси скажет нечто, что обнажит ее самые сокровенные мысли. Наконец она заговорила с серьезностью, соответствующей моменту:

– Его звали Эмерсон, а не Харрис.

– Кого?

– Того пожилого человека.

– Какого пожилого человека?

– Того, о котором я тебе рассказывала. С кем был так недобр мистер Игер.

Сесиль так и не понял, что это был самый интимный разговор из тех, что Люси когда‑нибудь вела с ним.

Глава 10. Сесиль‑юморист

Общество, от которого Сесиль собирался спасать Люси, было, вероятно, не самым изысканным в Англии, но оно было более изысканным, чем тот общественный слой, откуда вышли предки девушки. Ее отец, удачливый и ловкий стряпчий, построил Уинди‑Корнер с целью перепродажи в то время, когда район только начал развиваться, но, влюбившись в свое творение, стал жить здесь сам. Вскоре после его женитьбы социальная атмосфера округи стала изменяться. На краю южного склона возводились другие дома; дома появились среди сосен, а также на северном склоне, возле выхода меловых отложений.

Своими размерами Уинди‑Корнер уступал большинству этих домов, где поселились самые разные люди, но не из здешних краев, а из Лондона. Эти люди и приняли Ханичёрчей за потомков местной аристократии. Отца Люси это поначалу испугало, хотя миссис Ханичёрч приняла ситуацию спокойно – без тени гордости, но и не чувствуя себя униженной. «Не знаю, что думает этот народ, – сказала она, – но для детей это большая удача». Миссис Ханичёрч нанесла визиты соседям, соседи с удовольствием нанесли ответные визиты ей, и к моменту, когда вновь прибывшие поняли, что она не вполне принадлежит их кругу, она уже успела им понравиться, так что обстоятельства ее происхождения уже не имели значения. Когда мистер Ханичёрч умер, он умер удовлетворенным – мало кто из стряпчих не мечтает, чтобы оставляемая им семья укоренилась и проросла в лучшем из возможных социальных слоев.

Лучшем из возможных. Конечно же, многие из тех, кто приехал из Лондона, были людьми серыми и скучными, что Люси и поняла с особой остротой, когда вернулась из Италии. До этого момента она без вопросов принимала идеалы жителей Саммер‑стрит – их не бросающийся в глаза достаток, их неагрессивную религиозность, нелюбовь к бумажным пакетам, апельсиновым коркам и битым бутылкам. Радикал до мозга костей, она научилась с ужасом говорить о жителях предместий. Жизнь, насколько Люси дала себе труд понять ее сущность, состояла из круга богатых и приятных людей, с общими интересами и общими врагами. В этом кругу человек начинал понимать, кто он есть, находил себе спутника жизни и благополучно умирал. За пределами этого круга простиралось море бедности и вульгарности, которое всеми силами старалось вторгнуться в эти пределы – так же, как лондонский туман пытался ворваться в сосновые леса через бреши в ряду северных холмов.

Дата добавления: 2015-03-29