Часть 2 6 страница. После ланча Люси попросили сыграть

После ланча Люси попросили сыграть. Недавно она видела «Армиду» Глюка, и теперь по памяти сыграла музыку из сцены, где Рено, озаряемый лучами вечного рассвета, пробирается в зачарованный сад – музыку, которая струится, подобно океану волшебной страны, то вздымаясь, то опадая. Эта музыка не для фортепиано, и аудитория скоро стала проявлять нетерпение, а Сесиль, разделяя общую неудовлетворенность, воскликнул:

– Сыграй нам про другой сад – из «Парсифаля».

Люси закрыла инструмент.

– Не очень ответственный исполнитель, – произнес голос миссис Ханичёрч.

Испугавшись, что она обидела Сесиля, Люси резко повернулась. Перед ней стоял Джордж. Он проник в гостиную, не прервав ее игры.

– О, я даже и подумать не могла! – произнесла Люси и, так и не поприветствовав вошедшего гостя, вновь раскрыла инструмент. Сесиль получит своего «Парсифаля», а также все остальное из того, что любит.

– Наш исполнитель изменил свои планы, – проговорила мисс Бартлетт, вероятно что‑то подразумевая. – Она сыграет для мистера Эмерсона.

Люси не знала, что ей сделать. Она не знала даже, что она хочет сделать. Сыграв, и весьма посредственно, несколько тактов песни Дев‑Цветов из второго акта оперы, она остановилась.

– Я голосую за теннис! – провозгласил Фредди, которому надоело это представление, состоящее из отрывков.

– Я тоже! – отозвалась Люси.

Она закрыла несчастное фортепьяно и, встав, уточнила:

– Мужчины играют двое надвое.

– О, только не я, – сказал Сесиль. – Я вам испорчу всю игру.

Он явно не понимал, что для плохого игрока участие в партии двое на двое может быть спасением.

– Перестаньте, Сесиль! – запротестовал Фредди. – Я играю плохо, Флойд еще хуже. Думаю, что и Эмерсон не лучше нас.

Джордж тем не менее поправил его:

– Я неплохо играю.

Минутное молчание.

– Тогда я уж точно не стану, – покачал головой Сесиль, после чего мисс Бартлетт, полагая, что так она унизит Эмерсона, добавила:

– Согласна с вами, мистер Виз. Лучше вам не играть. Много лучше.

Минни решила заменить Сесиля в том, что он боялся делать, и провозгласила:

– Я буду играть! Я, конечно, стану пропускать все мячи, но какое это имеет значение?

Но власть в свои руки взяло само Воскресенье, которое отменило любезное предложение, сделанное Минни.

– Люси заменит Сесиля, – распорядилась миссис Ханичёрч. – Другого не дано. Подождите ее. А ты, милая, пойди переоденься.

Живи Люси в Палестине, она была бы плохой иудейкой. Насколько свято она исполняла шаббат поутру, настолько легко нарушила его правила после ланча. Переодевшись, она подумала, а не станет ли Сесиль смеяться над ней. Действительно, ей следует хорошенько разобраться в себе, прежде чем выходить за него замуж.

Ее партнером в паре стал мистер Флойд. Она любила музыку, но насколько же теннис лучше музыки! Гораздо веселее бегать по корту в удобной одежде, чем сидеть в напряженной позе перед фортепиано. И вновь музыка показалась ей детским занятием. Джордж подавал, и она удивилась, насколько он стремится выиграть. Она вспомнила, как горестно он вздыхал, бродя между надгробиями в Санта‑Кроче, когда мир ему казался хаосом, враждебным и непознаваемым, и как потом, после смерти того неизвестного итальянца, склонившись над парапетом набережной Арно, он сказал ей, что желание жить, как он думает, наконец проснется в нем. И теперь желание жить бурлило в Джордже: он хотел жить, хотел выигрывать в теннис, хотел стоять на солнце, сколько будет сил, – на солнце, которое теперь уже клонилось к закату и сияло в глазах Люси.

Джордж выиграл.

Как чудесна пустошь! Ее сияние венчали холмы, которые возвышались над ней, как Фьезоле над долиной Тосканы; при этом южные отроги, если было желание, можно было принять за отроги Каррарских гор. Люси действительно уже подзабыла свою Италию, но теперь она замечала много нового и интересного в своей Англии. Можно было играть со сменяющимися видами и находить в многочисленных складках ландшафта какой‑нибудь городок или деревню, вполне похожие на Флоренцию. О, как чудесна пустошь!

Но теперь к ней стал приставать Сесиль. Он вряд ли одобрил бы ее неумеренную чувствительность, поскольку сам находился в язвительном настроении и был готов критиковать всех и вся. Он то и дело вторгался в теннисную партию, поскольку роман, который он читал, был так ужасен, что он чувствовал себя обязанным читать его вслух всем, кто был на корте и рядом. Он подходил к краю корта и кричал:

– Люси! Послушай‑ка это! Сразу три инфинитива с отделенной частицей.

– Какой кошмар! – говорила Люси, пропуская мяч.

Когда игроки закончили партию, Сесиль все еще читал: там была сцена убийства, и все должны были непременно ее услышать. Фредди и мистеру Флойду нужно было отправиться в кусты на поиски потерянных мячей; остальные же молча уступили.

– Действие происходит во Флоренции, – объявил Сесиль.

– Неужели? Читай! – сказала Люси и тут же обратилась к Джорджу:

– Идите сюда, мистер Эмерсон, и отдохните.

Она «простила» Джорджа, как она это для себя решила, и намеревалась быть с ним любезной.

Джордж перепрыгнул через сетку и уселся у ее ног, спросив:

– А вы не устали?

– Конечно, нет.

– Вы не сердитесь за то, что проиграли?

Она собиралась ответить отрицательно, но потом поняла, что обиделась, и сказала «да», прибавив со смехом:

– Только вы не такой уж и хороший игрок. Солнце было у вас за спиной и било мне в глаза.

– Я никогда не говорил, что я хороший игрок.

– Как же это? Вы говорили.

– Вы просто не расслышали.

– О, не требуйте точности и аккуратности в этом доме. Мы все преувеличиваем и очень сердимся на людей, которые этого не делают.

– Действие происходит во Флоренции, – повторил Сесиль, на этот раз повысив голос.

Люси обернулась к нему.

– «Закат. Леонора торопилась…» – начал Сесиль.

Люси вдруг прервала его:

– Леонора? Это главная героиня? Кто там автор, посмотри!

– Какой‑то Джозеф Эмери Прэнк. Итак. «Леонора торопилась через площадь. Она молилась всем святым, чтобы не опоздать. Закат – итальянский закат. В Лоджии Арканьи – Лоджии де Ланци, как мы ее называем сейчас…».

Люси рассмеялась:

– Неужели Джозеф Эмери Прэнк? Да это же мисс Лэвиш! Это роман мисс Лэвиш, и она напечатала его под каким‑то другим именем.

– Кто эта мисс Лэвиш?

– О, это одна ужасная особа. Мистер Эмерсон, вы помните мисс Лэвиш?

Радостно возбужденная, она всплеснула руками.

Джордж посмотрел на нее:

– Конечно, помню. Я встретился с ней в тот день, когда мы приехали в Саммер‑стрит. Это она сказала мне, что вы здесь живете.

– И вы обрадовались?

Люси имела в виду: обрадовались, встретившись с мисс Лэвиш, но, когда Джордж, не ответив, наклонил голову к траве, она вдруг поняла, что ее слова могут означать нечто иное. Глядя на голову Джорджа, которая почти лежала у нее на коленях, Люси заметила, что его уши слегка покраснели.

– Ничего удивительного в том, что роман плох, – добавила она. – Я никогда не любила мисс Лэвиш. Но наверное, роман следует прочитать, поскольку мы с ней знакомы.

– Вся современная литература ужасна, – проговорил Сесиль, который был раздражен невнимательностью Люси, но решил перенести свое раздражение на литераторов:

– Сегодня все пишут исключительно из‑за денег.

– О Сесиль!

– Именно так. Поэтому не буду тебя больше терзать Джозефом Эмери Прэнком.

Сесиль был подобен щебечущему воробью. Интонации его речей взлетали вверх и падали вниз, но звуки голоса Сесиля не трогали Люси. Она пребывала где‑то между мелодией и движением, и ее нервы отказывались отвечать на его зов. Раздражен? Ну и пусть, решила Люси и вновь посмотрела на склоненную пред ней черноволосую голову Джорджа. Погладить эту голову ей совсем не хотелось, но она словно со стороны увидела, как она хочет сделать это, и это ощущение показалось ей крайне любопытным.

– Как вам нравятся виды, открывающиеся отсюда, мистер Эмерсон? – спросила Люси.

– Я не вижу большой разницы в тех или иных видах, – ответил он.

– Что вы имеете в виду?

– Они все абсолютно одинаковы. Различия только в расстояниях и качестве атмосферы.

– Гм, – произнес Сесиль, не зная, считать это наблюдение заслуживающим внимания или нет.

– Мой отец говорит, – продолжил Джордж и, глянув на нее, вспыхнул, – мой отец говорит, что есть только один вид, заслуживающий внимания, – это вид неба над нашими головами. Все же прочие виды – это его слабые копии.

– Я полагаю, ваш отец читал Данте, – проговорил Сесиль, листая роман, который как бы давал ему право вести разговор.

– Он как‑то сказал нам, что пейзажи напоминают ему толпы – толпы домов, деревьев и холмов. Они все похожи друг на друга, как человеческие толпы, и влияние, которое они оказывают на нас, относится к сверхъестественному.

Люси вдруг почувствовала, что волнуется.

– Потому что толпа не равна людям, которые ее составляют. Что‑то прибавляется, но что – никто не знает. Так же, как что‑то добавляется к этим холмам.

Он показал ракеткой на южные отроги.

– Какая замечательная идея, – прошептала Люси. – Как я была бы рада вновь послушать вашего отца! Как жалко, что он нездоров.

– Да, он нездоров.

– В этой книжке совершенно абсурдное описание пейзажей, – проговорил Сесиль.

– И еще: люди делятся на две большие группы – тех, кто забывает встреченные ими виды, и тех, кто их помнит – не только обширные пейзажи, но виды маленьких комнат.

– Мистер Эмерсон, – спросила Люси. – У вас есть братья или сестры?

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Вы произнесли «…он как‑то сказал нам…».

– Я имел в виду мою мать.

Сесиль резко захлопнул книгу.

– О, Сесиль! Я чуть не подпрыгнула.

– Больше я не стану терзать тебя Джозефом Эмери Прэнком, – ответил тот.

– Я помню, как мы втроем оправились за город на целый день, и было видно далеко, до самого Хиндхеда. Это – первая вещь, которую я вообще помню.

Сесиль встал. Этот человек плохо воспитан. Он должен был после тенниса надеть верхнюю одежду, но не сделал этого. И он вообще ушел бы, если бы Люси его не остановила.

– Сесиль! – сказала Люси. – Прочитай то место про вид.

– Нет. Пока нас развлекает мистер Эмерсон, не буду.

– Прошу, прочитай. Нет ничего смешнее, чем слушать глупости вслух. Если мистер Эмерсон подумает, что мы легкомысленны, мы уйдем.

Это понравилось Сесилю, потому что позволяло считать их гостя педантом. Несколько успокоившись, он вновь сел.

– Мистер Эмерсон, поищите пока теннисные мячи, – сказала Люси и открыла книгу.

Пусть Сесиль почитает и, вообще, пусть делает то, что ему нравится. Но внимание Люси переключилось на мать Джорджа, которая, если следовать мистеру Игеру, была убита перед ликом Господа, а по версии ее сына, была способна видеть далеко – до самого Хиндхеда.

– Так мне пойти за мячами? – переспросил Джордж.

– Нет, не обязательно, конечно, – ответила Люси.

– Глава вторая, – зевая, проговорил Сесиль. – Найди вторую главу, если, конечно, тебя не затруднит.

Вторая глава нашлась, и Люси пробежала взглядом ее первые фразы.

Она вдруг почувствовала, что сходит с ума.

– Дай мне книгу.

Люси услышала свой собственный голос, который произнес:

– Не стоит это читать, слишком глупо; никогда не видела такой чепухи, кто только это печатает?

Сесиль отобрал у нее книгу.

– «Леонора… – начал он, – …в задумчивости сидела одна. Перед ней лежала богатая долина Тосканы с разбросанными тут и там деревнями. Была весна».

Мисс Лэвиш, знавшая про все, описала прошлое неряшливой прозой – как раз для того, чтобы Сесиль прочитал это Джорджу.

– «Золотой туман… – читал дальше Сесиль, – поднимался над башнями Флоренции, в то время как склон холма, на котором она сидела, был покрыт ковром фиалок. Антонио неслышно подошел сзади…»

Чтобы Сесиль не увидел ее лица, Люси отвернулась и взглядом встретилась с Джорджем.

– «Ни слова протеста не сорвалось с его губ, как это подобает в таких случаях. Он не был красноречив, но это его и не волновало. Он просто обнял ее своими сильными мужскими руками».

Наступила тишина.

– Нет, это не тот абзац, что я хотел, – сообщил Сесиль. – Здесь есть другой, еще более смешной.

Он принялся листать книгу.

– А не выпить ли нам чаю? – спросила Люси твердым голосом.

И она пошла по саду. Сесиль следовал за ней, Джордж за Сесилем. Люси подумала – катастрофа миновала. Но когда они проходили зарослями кустарника, неминуемое произошло. Оказалось, что Сесиль забыл книгу – как будто она и без того не принесла достаточно неприятностей. Сесиль отправился за ней. Джордж, с сияющими страстью глазами, вырос перед Люси на тропинке.

– Нет! – почти задохнувшись, произнесла она, но, невзирая на протест, Джордж поцеловал ее.

И, отступив, исчез в кустарнике. Вскоре появился Сесиль, и они вдвоем пошли к верхней лужайке перед домом.

Глава 16. Люси говорит неправду Джорджу

Но с весны прошло немало времени, и Люси значительно изменилась. Теперь она гораздо успешнее душила в себе эмоции, которые общество полагало недопустимыми. Хотя опасность была велика, она не выдала себя ничем – ни смехом, ни рыданиями. Сказав Сесилю, что не выйдет к чаю, поскольку ей нужно написать несколько писем, она ушла в свою комнату. Там она приготовилась к битве. Любовь вернулась и дала о себе знать – любовь, которой требует наше тело и которую наше сердце маскирует под видом душевной привязанности, любовь, которая реальнее всего самого реального на свете, явилась Люси как заклятый враг; и она обязана была задушить ее.

Она послала за мисс Бартлетт.

Но не с долгом любовь должна была вступить в схватку. Конфликт между любовью и долгом – выдумка писателей и философов. Истинное и притворное – вот что будет сражаться в душе Люси, и ее первой целью было уничтожить первое. Сознание ее затуманилось, воспоминания о виденном потускнели, слова только что прочитанной книжки начали стираться, и Люси прибегла к своей старой отговорке: все это нервы. Задушив истинное, она одержала первую победу. Так бывает всегда – борясь с правдой, мы вообще забываем, что правда когда‑то была. Вспомнив, что она обручена с Сесилем, Люси заставила себя подумать о Джордже: он был для нее ничем и никогда не был хоть чем‑то; он гнусно себя вел, и она его никогда не поощряла. Броня лжи осторожно выползает из темноты и прячет человека не только от окружающих, но и от самого себя. Через несколько минут Люси была вполне вооружена и могла продолжать битву.

– Произошло нечто ужасное, – проговорила она, как только появилась ее кузина. – Ты что‑нибудь знаешь про роман мисс Лэвиш?

Мисс Бартлетт выглядела удивленной и сказала, что не читала книгу и даже не знала, что она опубликована; Элеонор в глубине души была довольно скрытной особой.

– Там есть одна сцена. Герой и героиня обнимаются и целуются. Ты знаешь про это?

– Дорогая?

– Ты знаешь об этом? – повторила Люси. – Они стоят на склоне холма, а вдали видна Флоренция.

– Лючия, дорогая! Я полностью сбита с толку. Я совсем ничего не знаю об этом.

– И там растут фиалки. Это не может быть простым совпадением. Шарлотта! Как ты могла ей все рассказать! Я все продумала – это была ты!

– Что рассказать? – спросила Шарлотта с дрожью в голосе.

– Все про тот ужасный день в феврале.

Мисс Бартлетт была неподдельно взволнована.

– Люси, дорогая, – спросила она, – но она ведь не вставила это в книгу?

– Вставила.

– Но ведь не так, чтобы это можно было узнать?

– Именно так.

– О, никогда, – простонала Шарлотта, – никогда Элеонор Лэвиш не будет более считаться моей подругой!

– Так ты ей все рассказала?

– Это произошло как‑то само собой, за чаем, в Риме, во время нашего разговора.

– Но, Шарлотта! Как же тогда с обещанием, которое ты дала мне, когда мы паковали вещи? Почему ты все рассказала мисс Лэвиш, но не позволила мне рассказать все маме?

– Никогда не прощу Элеонор! Она предала меня. И нет ей больше веры!

– Так почему ты ей рассказала? Это же страшно серьезная вещь.

Почему мы друг другу что‑то рассказываем? Это – вечный вопрос, и ничего нет удивительного в том, что в ответ на него мисс Бартлетт только вздохнула. Она поступила плохо, и она это признавала. Ее единственной надеждой было то, что она никому не причинит вреда, тем более что она предупредила Элеонор, что все это – страшная тайна.

Люси с негодованием топнула ногой.

– Сесиль прочитал этот эпизод вслух мне и мистеру Эмерсону, и тот вновь оскорбил меня. Прямо за спиной Сесиля! О, как мужчины могут быть такими грубыми! Прямо за спиной Сесиля, когда мы шли по саду.

Мисс Бартлетт упивалась чувствами раскаяния и сожаления.

– Что можно сделать? – спросила Люси. – Ты можешь сказать?

– О, Люси! – проговорила Шарлотта. – Я никогда не прощу это себе, вплоть до своего смертного часа. Представь себе только, что твои планы…

– Я знаю, – сказала Люси, вздрогнув при этих словах. – Теперь я понимаю, почему ты хотела, чтобы я рассказала все это Сесилю, и что ты имела в виду, когда говорила о «других источниках». Ты знала, что на мисс Лэвиш положиться нельзя.

Пришла пора вздрогнуть мисс Бартлетт.

– Но, так или иначе, – с плохо скрываемым презрением произнесла Люси, – что сделано, то сделано. Ты поставила меня в ужасное положение. И как я из него выберусь?

Мисс Бартлетт не могла ничего придумать. Дни ее власти закончились. Теперь она была просто гостьей, а не дуэньей; причем – гостьей, которую перестали уважать. Шарлотта стояла, несчастная и подавленная, в то время как Люси наливалась праведным гневом.

– Этого человека следует так наказать, чтобы он вечно помнил, – сказала она. – Но кто это сделает? Матери я сказать не могу – из‑за тебя. Из‑за тебя я не могу ничего сказать и Сесилю. Куда ни кинь – всюду клин. Нет никого, кто бы помог мне. Поэтому я и послала за тобой. Что нужно, так это хороший кнут.

Мисс Бартлетт охотно согласилась: нужен кнут.

– Да что толку в том, что ты соглашаешься? Надо что‑то предпринять! Хватит уж болтать. Что девушке делать, если она встретила на своем пути негодяя?

– Я всегда говорила, что он негодяй, дорогая, – согласно закивала Шарлотта. – Поверь мне. С самого первого дня, когда он сказал, что его отец моется в ванной.

– Верь не верь – сейчас это не главное. Мы обе виноваты в том, что произошло. Джордж Эмерсон все еще находится в саду. Так вот: будет он наказан или нет? Вот что я хочу знать.

Вряд ли мисс Бартлетт была способна хоть как‑то помочь. Тот факт, что ее разоблачили, полностью лишил ее способности рассуждать, и мысли бесполезно и бестолково сталкивались в ее голове, не приводя ни к какому решению. Она, качаясь, подошла к окну и стала высматривать белый фланелевый костюм негодяя среди кустов лавра.

– Ты была достаточно решительна у Бертолини, когда увозила меня в Рим, – сказала Люси. – Ты можешь опять поговорить с ним?

– Да я готова для тебя землю перевернуть!

– Мне нужно нечто более определенное, – ответила Люси презрительно. – Ты поговоришь с ним? Это самое меньшее, что ты обязана сделать, учитывая, что именно ты не сдержала слова.

– Никогда Элеонор Лэвиш не будет больше моим другом!

– Так «да» или «нет»? Ответь!

– Это вещь, которую может сделать только джентльмен.

За окном показался Джордж Эмерсон – с теннисным мячом в руке он шел по саду.

– Отлично! – проговорила Люси сердито. – Никто мне не может помочь. Я сама с ним поговорю.

И неожиданно поняла, что именно этого от нее и хотела ее кузина.

– Привет, Эмерсон! – прокричал снизу Фредди. – Нашли мяч? Отлично! Чаю хотите?

И на террасе внизу послышался топот – мужчины шумно приветствовали явление Джорджа.

– О, Люси! Какая ты храбрая! Я восхищаюсь тобой…

Люси понимала: Эмерсон пробуждает в ней нелепые идеи, тайные желания, в общем, всякий вздор, который тем не менее уже стал овладевать ее душой. И с этим нужно было покончить. Но когда она увидела Джорджа, ее гнев сразу иссяк. В конце концов, эти Эмерсоны по‑своему замечательные люди. Люси пришлось подавить прилив крови, прежде чем она смогла говорить.

– Фредди увел его в столовую, – сказала она Шарлотте. – Остальные пошли в сад. Пойдем уладим все, и побыстрее. Идем, я хочу, чтобы ты была в комнате.

– Люси! Неужели ты сделаешь это?

– Что за нелепый вопрос. Почему ты спрашиваешь?

– О, бедная Люси! – почти простонала Шарлотта, протягивая к ней руку. – Похоже, я всем приношу только несчастье.

Люси кивнула. Она хорошо помнила последний вечер во Флоренции – укладывание вещей, свечу, тень от шляпы мисс Бартлетт. Больше в капкан чувств она не попадется. Избегая прикосновений кузины, она первой направилась вниз.

– Попробуйте джем, – сказал Фредди. – Отличный джем.

Джордж, огромный и взъерошенный, расхаживал по столовой. Когда Люси вошла, он остановился и проговорил:

– А еда есть?

Люси посмотрела на Фредди.

– Иди к остальным, – сказала она, – а мы с Шарлоттой дадим мистеру Эмерсону все, что он хочет. Где мама?

– Взялась за свою субботнюю писанину. В гостиной сидит.

– Хорошо. Иди.

Фредди, напевая, ушел.

Люси села у стола. Мисс Бартлетт, отчаянно труся, взяла книгу и притворилась, что читает.

Он не дождется от нее тщательно подготовленной развернутой речи. Она сказала – просто и, как ей показалось, доходчиво:

– Мистер Эмерсон, я не потерплю этого. Я не могу даже говорить с вами. Уходите из этого дома и никогда сюда не возвращайтесь, пока я здесь живу. – Проговорив это, Люси вспыхнула и закончила:

– Я ненавижу скандалы. Прошу вас, уходите.

– Что?

– Никаких обсуждений.

– Но я не могу…

Она покачала головой:

– Прошу вас, уходите. Вы не хотите же, чтобы я позвала мистера Виза.

– Вы же не собираетесь, – произнес Джордж, абсолютно не обращая внимания на присутствие Шарлотты, – вы же не собираетесь выходить замуж за этого человека?

Фраза была совершенно неожиданной. Она передернула плечами, словно вульгарность его речи покоробила ее.

– То, что вы сказали, – абсолютная нелепость, – спокойно произнесла Люси.

И вдруг Джордж заговорил – убежденно и серьезно:

– Вы не сможете жить с Визом. Он хорош только как знакомый. Общество, искусство, светская болтовня – вот и все, что ему нужно. Но он совсем не подходит для более тесных отношений, особенно с женщиной.

Для Люси это было что‑то новое.

– Вы когда‑нибудь говорили с Визом без того, чтобы не заскучать?

– Я вряд ли могу обсуждать…

– Было такое? – Джордж словно не обратил внимания на протест со стороны Люси. – Он из тех, кто отлично ладит с вещами – книгами, картинами. Но когда дело доходит до людей, он убийственен. Именно поэтому я и говорю с вами об этом и в этих обстоятельствах. Потерять вас в любом случае невыносимо, но мужчина – таков уж порядок – должен уметь отказывать себе в радостях, а потому я отошел бы в сторону, если бы Сесиль был другим человеком. Я бы вообще исчез и не показывался. Но я увидел его впервые в Национальной галерее, и тогда он вздрогнул, стоило моему отцу не так произнести имя какого‑то великого художника. Потом он привез нас сюда, и, как оказалось, он сделал это только для того, чтобы сыграть какую‑то шутку с соседом. Вот что это за человек – он только и делает, что шутит над людьми, над этой высшей, этой священной формой жизни. Затем я встретил вас вместе и обнаружил, что он покровительствует вам, учит вас и вашу мать, когда, как и на что вам нужно реагировать, хотя это вам и вашей матери решать, как реагировать, на что и когда. Вот он каков, этот ваш Сесиль. Он ни за что не позволит женщине самой принимать решения. Это тот тип человека, который пытается отбросить Европу на тысячу лет назад. Каждое мгновение своей жизни он воспитывает вас, говорит вам, что считать очаровательным, что забавным, что подходящим для леди, а что нет. Но это точка зрения мужчины, и он навязывает вам ее, вместо того чтобы позволить вам прислушиваться к вашему собственному внутреннему голосу. Так было у церкви, когда я в первый раз встретил вас вместе, так было и целый день сегодня. Поэтому… Нет, не думайте, будто я хочу сказать, что именно поэтому я вас поцеловал. Это произошло из‑за книги. И мне следовало быть более сдержанным. Но мне не стыдно. И я не прошу меня простить. Но мой поцелуй испугал вас, и вы могли не заметить, что я люблю вас. В противном случае разве вы предложили бы мне уйти, так легко разделавшись с этой громадной проблемой? И поэтому – поэтому я решил бороться с ним.

Люси пришла в голову хорошая реплика:

– Вы говорите, что мистер Виз хочет, чтобы я слушала и слушалась его, мистер Эмерсон. Извините мое предположение, но, похоже, вы переняли эту его привычку.

Тон упрека был самый претенциозный, но то, как выслушал его Джордж, придало ему вес и масштаб вселенский.

– Да, – сказал он неожиданно усталым голосом. – В глубине своей я такой же грубый дикарь. Это желание управлять женщиной запрятано страшно глубоко, и женщины вместе с мужчинами должны бороться против него, чтобы вместе войти в Сад Эдема. Но я люблю вас и, конечно же, иначе, чем вас, может быть, любит Сесиль. – Он подумал. – Да, совершенно иначе. Я хочу, чтобы у вас были собственные мысли и чувства – даже тогда, когда я держу вас в своих объятиях. – Он вдруг протянул к Люси руки: – Люси! Скорее! Нельзя терять времени на разговоры! Приди ко мне, как тогда, весной, и потом я все тебе объясню. Я люблю с той самой минуты, когда умер тот итальянец. Я не могу жить без тебя. Это невозможно, думал я. Она выходит замуж за другого, но я вновь встретил тебя – тогда, когда в мире ничего не было, кроме волшебного солнца и воды. Когда ты шла через лес, я понял, что в мире нет ничего другого. Я пришел. Я хочу жить и быть счастливым.

– А как же мистер Виз? – спросила Люси со спокойствием, достойным похвалы. – На него уже и внимания обращать не стоит? А то, что я люблю Сесиля и вскоре стану его женой? Это что, деталь, не имеющая никакого значения?

Он вновь простер к ней руки, подавшись вперед.

– Могу я спросить, – продолжала Люси, – чего вы намереваетесь достичь этой демонстрацией?

Джордж сказал:

– Это наш последний шанс. Я сделаю все, на что способен.

И как будто он уже сделал все остальное, Джордж повернулся к мисс Бартлетт, которая выглядела как какое‑то чудо на фоне вечернего неба.

– Вы не остановите нас на этот раз, если поймете, что происходит, – сказал он. – Я пребывал в полном мраке, и я вновь погружусь в него, если вы не попробуете понять.

Длинная узкая голова Шарлотты дергалась взад и вперед, словно она пыталась пробить ею какую‑то невидимую стену. И – ни слова.

– Все, что имеет значение, – это молодость, – проговорил Джордж спокойно, забирая свою ракетку и вставая, чтобы уйти. – Совершенно ясно, что я небезразличен Люси. Только любовь и молодость значимы в интеллектуальном отношении.

В молчании женщины смотрели на Джорджа. Его последняя фраза, они понимали, была бессмысленной, но уйдет он после того, как произнес ее, или же останется? Или он, как законченный негодяй и шарлатан, устроит более драматическую концовку? Нет, он, очевидно, был удовлетворен.

Джордж оставил их, аккуратно прикрыв входную дверь. Когда они глянули через окно холла, то увидели, как он быстро удаляется по дорожке, а затем поднимается по заросшему папоротником склону позади дома. Их языки развязались, и они предались сдержанному торжеству.

– О, Лючия! Иди сюда! Какой ужасный человек!

Люси ничего не ощущала – пока ничего.

– Да, он меня позабавил, – сказала она. – Одно из двух: либо я сошла с ума, либо он. Хотя я и склоняюсь к последнему. Вот мы с тобой и через это прошли, Шарлотта. Спасибо тебе! Хотя, думаю, это последний эпизод. Вряд ли мой воздыхатель меня еще побеспокоит.

Мисс Бартлетт же изрекла с плутоватым видом:

– Кто еще может похвастаться такой победой, дорогая! О, не стоит смеяться! Все это могло оказаться очень серьезным. Но ты была разумной и храброй – совсем не такой, как девушки в мое время.

– Тогда пойдем к нашим, – предложила Люси.

Но выйдя из дома, Люси вдруг остановилась. Ее вдруг охватило неведомое чувство. Что это было – жалость, страх, любовь, – она не знала, но чувство было столь всепоглощающим, что она вдруг ощутила дыхание осени. Лето кончалось, и вечер донес до нее ароматы увядания, более острые, чем обычно, потому что они напомнили ей о весне. То и другое значимо в интеллектуальном отношении? Лист, быстро вращаясь, танцевал перед ней свой последний танец в вечернем воздухе, в то время как прочие листья лежали неподвижно на темнеющей земле. Неужели земля готовилась вновь погрузиться во тьму, и тени этих деревьев поглотят Уинди‑Корнер?

– Эй, Люси! Еще достаточно светло для очередной партии, если вы с Джорджем поторопитесь!

– Мистер Эмерсон вынужден был покинуть нас.

– Ну что за незадача! Четверка разбита. Эй, Сесиль, не сыграете ли с нами? У Флойда это последний день. Сыграйте хотя бы одну партию.

Дата добавления: 2015-03-29