Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Источниковедческое изучение мемуаристики в России 2 страница




Такое единообразное представление собранного материала позволяет применять разного рода подсчеты, статистику. Но мемуары – не ведомости или приходно-расходные книги, совершенно формализовать их нельзя, и потому исследователь может прибегнуть «лишь к некоторым элементарным подсчетам, на базе выделения чисто внешних признаков (датировка мемуаров, хронология их публикаций, их численность и т.д.), не затрагивающих внутренней ткани мемуарного повествования»[75]. В свою очередь, результаты подсчетов тоже представлены в виде таблиц, отражающих динамику писания или публикации мемуаров в тот или иной период. Последнее особенно существенно для Тартаковского: публикация мемуаров не менее важна с точки зрения отношения общества к мемуаристике, чем написание мемуаров как таковое. Например, выясняется, что если в XVIII в. мемуары обычно не предназначались для печати, то в XIX в. временной разрыв между написанием мемуаров и их публикацией сокращается, достигая в среднем нескольких лет.

Первая монография А.Г. Тартаковского (1980) целиком посвящена мемуарам об Отечественной войне 1812 г. Цель ученого – на примере мемуаров об этой войне (более 450 памятников) изучить эволюцию мемуаристики в России XIX в. Бóльшая часть монографии (главы 2 и 3) посвящена тому, как Тартаковский выявлял мемуарные произведения о войне 1812 г., и общей характеристике этого корпуса текстов. В частности, ставятся вопросы о соотношении корпуса опубликованных мемуаров и всей совокупности некогда написанных источников, о неразысканных и утраченных памятниках. Много внимания автор уделяет датировке мемуаров – это особенно важно для выявления общей динамики развития этого вида источников. В приложении к монографии дан полный перечень выявленных мемуаров и статистические таблицы, касающиеся процесса их публикации[76]. Глава 4 посвящена исторической интерпретации выявленных закономерностей. Тартаковский отмечает три периода, в которые мемуары о войне 1812 г. создавались особенно активно (1812–1819 гг.; 30-е годы XIX в.; вторая половина 50-х – первая половина 60-х годов XIX в.), и предлагает каждому из них объяснение с точки зрения тогдашней общественно-культурной жизни. Таким образом, последовательность исследовательских действий такова: а) выявление и датировка по возможности всех памятников (т.е. формирование корпуса источников), б) статистическая обработка, в) объяснение выявленных закономерностей.

Вторая монография А.Г. Тартаковского (1991) подчиняется примерно той же логике, но вопрос ставится более широко: изучается эволюция всей русской мемуаристики XVIII – первой половины XIX в. (включая не только собственно мемуары, но и дневники). В отличие от первой книги, вторая построена по хронологическому, а не по проблемному принципу, что создает впечатление некоторой описательности. Но это впечатление обманчиво: все рассуждения автора основаны на таблицах, а таблицы – на тщательном выявлении по возможности всех памятников. Тартаковский шаг за шагом прослеживает, как изменяются задачи мемуаристов и характер их произведений, социальный состав авторов мемуаров, как постепенно мемуаристы начинают ориентироваться на печать, на публикацию своих произведений. Если до середины XVIII в. мемуары были редки и в них освещались главным образом внешние по отношению к самому мемуаристу события, то со второй половины XVIII в. в них все больше проникает личность, внутренний мир их авторов. С рубежа XVIII–XIX вв. начинается и другой процесс. Мемуаристы начинают писать не для детей или потомков, но для более широкого круга читателей. Они осознают социально-значимые функции своих произведений. Мемуары начинают распространяться в списках, а затем публиковаться. Решающий перелом наступает после войны 1812 г., вызвавшей всплеск мемуаротворчества, о котором подробно шла речь в первой монографии ученого. В основе монографии, как и раньше, лежат таблицы – основа для выводов самого Тартаковского и важный материал для будущих исследователей[77].

Третья монография А.Г. Тартаковского (1997) – логическое продолжение второй. Но по стилю и построению третья монография сильно отличается от первых двух. Если первые две книги в основном посвящены корпусу мемуаров и его эволюции, и из данных об этой эволюции делаются выводы об обществе и культуре, то в третьей монографии дело обстоит прямо противоположным образом. В центре внимания оказываются не источники как таковые, а идеи и представления – об истории и о мемуарах. Тартаковский пишет о том, как формируется в сознании образованной части русского общества XIX в. идея о необходимости писать мемуары, как А.С. Пушкин, П.А. Вяземский и другие призывают современников оставлять записки. В главе 4 Тартаковский вновь, под новым углом зрения, возвращается к мемуаристике о 1812 г.[78]

Кроме работ А.Г. Тартаковского, попытка взглянуть на развитие мемуаристики как на общественно-культурное явление свойственна исследованиям, М.А. Крючковой, А.Е. Чекуновой и М.Ф. Румянцевой. В работе А.Е. Чекуновой представлен общий взгляд на возникновение и развитие русской мемуаристики во второй половине XVII – XVIII в.[79]

М.А. Крючкова посвятила свою статью «социокультурной роли мемуаров в России второй половины XVIII в.»[80]. Исследовательница приводит многочисленные свидетельства того, что во второй половине XVIII в. представители российской элиты – от императоров до мелкопоместных дворян – полюбили оставлять по себе разные материальные памятники: дворцы, усадьбы, памятные вещи, портреты, документы, записи, письма мемуары; развитие мемуаристики шло параллельно с развитием представления об усадьбе как «семейном гнезде»[81]. Крючкова далее пишет о целях, которые провозглашали мемуаристы, и мотивах, заставлявших их взяться за перо, о структуре и разновидностях их сочинений, о словесных описаниях зрительных видов в мемуарах и других особенностях этих источников[82]. Исследовательница показывает многообразие форм и мотивов работы мемуаристов, часто не знавших друг о друге, и, в то же время, «внутреннее единство корпуса мемуарных памятников», которое «могло быть достигнуто только в результате действия общих идейно-эстетических тенденций эпохи»[83]. Работа М.А. Крючковой основана на большом числе мемуарных источников (включая архивные) и является хорошим дополнением к наблюдениям А.Г. Тартаковского.

М.Ф. Румянцева старается вписать мемуары в общую картину развития корпуса письменных источников, сравнить эволюцию их разновидностей (автобиографии, воспоминания, исповеди) с эволюцией других видов источников и общества в целом. Также М.Ф. Румянцева впервые сопоставляет развитие мемуаристики в России и в Западной Европе, т.е. исследует мемуары в рамках компаративного источниковедения[84]. Для Румянцевой характерен подход к становлению мемуаристики и отдельных ее разновидностей как к отражению процесса эмансипации личности[85]. Специальное исследования М.Ф. Румянцева посвятила мемуарам провинциальных чиновников конца XVIII – начала XIX в. как свидетельству становления их личностного самосознания[86].

Стоит отметить, что представителями этого направления в изучении мемуаристики неоднократно отмечалась синхронность появления в России мемуаров и портретной живописи. Элементы того и другого можно найти в XVII в., но XVIII век – это время становления портрета и мемуаристики как таковых. Понятно, что здесь сказалась одна и та же тенденция: эмансипация человеческой личности и, как следствие, появление источников, специально ей посвященных[87]. Есть даже научно-популярная книга о культуре XVIII в., целиком построенная на сопоставлении мемуаров и портретной живописи[88].

Важными «кирпичиками» к построению истории мемуаристики как социокультурного явления можно признать и ряд работ, отнесенных мною к первому направлению (прежде всего те, которые посвящены большим комплексам мемуарных источников), хотя их авторы и не ставили задачи рассматривать воспоминания в этом ракурсе. Особенно близки к подходу А.Г. Тартаковского выводы Л.А. Колесниковой о динамике мемуарных публикаций народников в 1920–1930‑х годах[89].

III. Мемуары как источник по “субъективности” их авторов, по социальной психологии, истории ментальности. Постановка этого вопроса содержится, например, в работе Л.М. Рошаля: “Современное источниковедение правильно ставит вопрос об отделении в документе его объективной основы от всевозможных субъективных наслоений. Но практически этот вопрос иногда решается слишком прямолинейно....Тот или иной мемуарист думает определенным образом не столько потому, что ему хочется думать именно так, а потому, что он в конечном итоге, если так можно выразиться, объективно ВЫНУЖДЕН думать подобным образом в силу окружающих его условий, определенных общественных отношений, классовой принадлежности и т.д. Значит, идя от обратного, т.е. изучая взгляды автора, мы можем судить не только о самом авторе и его мировоззрении, но и об окружавших его условиях, о современных ему общественных отношениях, о социальных вопросах и т.д.”[90].

В некоторых работах вопрос о мемуарах как историко-психологическом источнике ставился, но решался сугубо иллюстративно, в виде интересных примеров из текста мемуаров[91]. Кроме того, мемуары использовались в качестве источника самими психологами[92].

Несмотря на кажущуюся очевидность такой постановки проблемы, систематических исследований “субъективности мемуаристов как исторического источника” долгое время не предпринималось. Пионером здесь стала С.С. Минц, работавшая в этом направлении с 1970-х годов (ее монография увидела свет только в 1998 г.[93]). Едва ли не главная идея труда Минц – “использовать одну из характернейших черт мемуарных источников – их субъективную природу – как основу для сопоставления источников мемуарного характера независимо от личностных характеристик их авторов и индивидуальных особенностей каждого произведения”[94]. Исследовательница ставит своей целью разработать методику получения из мемуаров историко-психологической информации – о самосознании и картине мира российских дворян конца XVIII – начала XIX в. Работа Минц носит подчеркнуто экспериментальный характер. Но, несмотря на это, книга основана на довольно внушительной источниковой базе: исследовательница использовала мемуары более 100 авторов.

Монография С.С. Минц состоит из сравнительно небольших глав, в большинстве из которых ставится какая-нибудь историко-психологическая проблема и производится опыт решения этой проблемы на материале мемуаров. Так, например, в книге есть главы об общественной иерархии в восприятии дворян, о восприятии мемуаристами самих себя и других представителей своего класса, о классовой идентичности и т.д. В каждой главе разрабатывается своя методика исследования.

Так, С.С. Минц добывает историко-психологическую информацию, исследуя структуру мемуаров. Мемуары-автобиографии этого времени в целом можно разделить на две категории: преимущественно событийные и такие, где в центре находится внутренний мир мемуариста. “Специфика подачи авторского образа, основные принципы отбора материала и приемы его изложения в мемуарных источниках могут служить ориентиром для выяснения состояния психологии изучаемого социума”[95].

Еще один объект для изучения – описания мемуаристом других людей. Здесь есть два пласта информации: 1) круг лиц, избранных мемуаристом для описания; 2) сам способ описания (насколько оно развернуто, по каким признакам ведется)[96]. При анализе большого массива мемуаров можно найти “общие моменты, объединяющие большие группы свидетельств”[97]. В целом эволюция движется по направлению от изображения человека через поступки к описанию мемуаристами отдельных черт их современников, а от отдельных черт – к созданию целостных портретов[98].

А вот методика выявления информации о том, как мемуаристы воспринимали общественную иерархию. Исследователь должен выяснить: 1) какие лица попали на страницы мемуаров, как их круг соотносится с реальным кругом общения мемуариста? 2) кто из них получил в мемуарах развернутую характеристику (“значимые другие”)? 3) каков престижный круг общения мемуариста? 4) в каких случаях престижный круг общения совпадает с реальным (именно здесь видим наиболее четкие характеристики и оценки)? 5) кто для мемуариста являлся эталоном для поведения, как характеризуются эти люди? 6) как мемуарист характеризует людей, равных ему по положению и тех, кто причинял ему вред?[99] По словам Минц, “выявление сословно-статусных характеристик и социологических формул, а также отклонений от них могло бы дать историкам новую информацию о существовавших в те времена системах норм и ценностных ориентаций и об основных направлениях их эволюции”[100].

В своей работе С.С. Минц активно использует разного рода подсчеты, контент-анализ[101]. Думаю, что методические наработки С.С. Минц могут пригодиться для анализа самого разного источникового материала, и не только мемуарного.

Другой исследователь, взявшийся за изучение самосознания личности в мемуарах, – Ю.П. Зарецкий, монография которого посвящена автобиографии папы Пия II (1405–1464)[102]. Вначале исследователь собирает данные о биографии и других произведениях Пия II, затем – изучает структуру и тематику мемуаров папы. Внимание Зарецкого сосредоточено на выявлении главных и доминирующих “тем и сюжетов” мемуаров Пия II, что дает исследователю ключ к пониманию автобиографии Пия II. Этот ключ – подражание биографическим моделям античной и христианской традиций. Намеками, отдельными чертами мемуарист стремится сделать себя “похожим” на Энея, Цезаря, христианских святых и др. Наконец, Зарецкий ставит вопрос о том, действительно ли Пий II отождествлял себя со всеми теми героями, на схожесть с которыми намекает в мемуарах, или же это только приукрашивание, стилизация, намеренное создание “мифа о самом себе”[103]. Как ни странно, справедливым оказывается первое предположение. Через анализ строения мемуаров Зарецкий приходит к выводам об особенностях самосознания личности в эпоху Возрождения, которые подтверждаются и материалами других мемуаров того времени: “...ренессансный автор, рассказывая о себе, не может обойтись без тех или иных биографических образцов... И в этой еще не преодоленной спаянности с идеальным миром авторитетов заключается, пожалуй, главная особенность, отличающая его видение самого себя от самосознания Нового времени”[104].

Пример практического использования мемуаров в качестве историко-психологического источника находим в труде Е.С. Сенявской, посвященном психологии войны. Мемуары там – далеко не единственный источник, но для нас важно, как исследовательница характеризует их специфику. В мемуарах, по ее мнению, содержатся “три уровня отражения духовных процессов: общие представления эпохи, идеи и представления той социальной общности, к которой принадлежит автор, и, наконец, индивидуальное отношение к действительности”. Мемуары отражают атмосферу эпохи, внутренний мир их создателей, психологический фон событий[105]. Особенно ценны, согласно Сенявской, мемуары, в которых автор пытается реконструировать свои “ тогдашние ” чувства, но в то же время выражает и свое к ним “ теперяшнее ” отношение. Также особенно ценны не мемуары в собственном смысле этого слова, а “отрывочные воспоминания об отдельных боевых эпизодах”[106].

В диссертации В.Р. Новосёлова находим другой опыт практического исследования в этом русле. Автор изучает ряд мемуаров французских дворян-офицеров на предмет отражения в них разных представлений, связанных с войной, таких как «куртуазность войны», «свои» и «чужие», честь, право на оружие и дуэль, и т.п. (всего восемь таких проблем)[107].

***

Названными тремя направлениями, конечно, не исчерпываются все подходы ученых к мемуарам как историческому источнику. Так, особняком стоит замечательная работа Н.Н. Козловой и Н.И. Сандомирской, которыми опубликован и изучен редкий источник – «наивные» мемуары простой советской женщины, Е.Г. Киселёвой (1916–1990). Мемуары напечатаны исследовательницами «как есть», без исправления пунктуации, орфографии, грамматики и т.п. Публикации предпослано очень интересное исследование того, как Киселёва писала свои мемуары и чтó она при этом осознавала, какое общество и какая картина мира предстают нам на их страницах, наконец, – как подобный текст может восприниматься и воспринимается представителями «культурной» среды (помимо прочего, очень детально анализируется предыдущий опыт публикации фрагмента записок Киселёвой – с литературной правкой в журнале «Новый мир» в 1991 г.)[108].

Исследование Козловой и Сандомирской обозначено как «лингво-социологическое», однако в одной своей части оно тесно смыкается с выделенным выше третьим направлением (С.С. Минц и др.) – текст анализируется с точки зрения ментальных установок его автора, которые рассматриваются как характерные не только для Киселёвой лично, но и для той среды, которую она представляет. Так, изучаются взаимоотношения Киселёвой с письменным словом (а также с радио и телевидением), вопросы самоконтроля, пути разрешения конфликтов, черты традиционной культуры в жизни советского поселка (впоследствии – города) и мн. др.[109] Обращается внимание на употребление мемуаристкой прописных букв, ее отсылки к пословицам и тому подобные особенности текста мемуаров, способные дать исследователю косвенную информацию о картине мира их автора[110].

Отдельным направлением можно было бы назвать изучение того, как человек пишет мемуары. На практике, однако, такие исследования тесно связаны с одним из трех вышеописанных направлений, чаще всего – с первым. О процессе работы мемуариста пишут в упоминавшихся уже работах А.А. Курносов, Б.В. Ананьич и Р.Ш. Ганелин, А.Г. Тартаковский и др. Из работ уже начала XXI в. хотелось бы упомянуть очень интересный опыт «кодикологии мемуаров», предпринятый А.А. Михайловым[111].

Также отдельным направлением можно было бы назвать изучение последующей судьбы и истории публикации мемуарных источников. Специально посвящена этим вопросам работа Н.Я. Эйдельмана о мемуарах Екатерины II, Е.Р. Дашковой и И.В. Лопухина. Ученый изучает то, как эти источники бытовали в списках, переводились, публиковались (за границей и, позднее, в России), читались и воспринимались в обществе[112]. История публикации мемуаров подробно рассмотрена и во многих работах, уже упоминавшихся выше (почти всеми представителями первого направления, А.Г. Тартаковским и др.).

Итак, во второй половине XX в. в отечественной историографии был выработан целый ряд подходов к изучению мемуарных источников, многообразие которых я постарался осветить в этой статье. Мемуары изучались и как источник информации о событиях, и как социокультурное явление, и как историко-психологический источник. Исследовались приемы работы мемуаристов, их отношение к своему труду, процесс публикации воспоминаний, цели и пристрастия мемуаристов, структура их произведений, их литературные и языковые особенности и многое другое. Изучались мемуары XVIII, XIX и XX столетий, принадлежащие политикам, чиновникам, участникам войн, революционерам, наконец, «маленькому человеку». Часто объектом анализа становились большие комплексы мемуарных источников, написанных какой-то одной категорией авторов и/или на какую-то одну тему (чаще всего о войнах или других поворотных событиях истории). Разнообразны и исследовательские приемы: от анализа пометок на рукописях до разного рода количественных методик. Все методы и приемы анализа мемуаров, о которых шла речь в этой статье, позволяют увидеть в источниках что-то новое, ценное для исторической науки, но при этом отнюдь не очевидное при их простом прочтении.

 


* Хочу поблагодарить М.Ф. Румянцеву, чьи лекции зародили во мне интерес к этой теме, и А.А. Михайлова, сотрудничество с которым немало способствовало написанию настоящей работы.

[1] Из важнейших см.: Чечулин Н.Д. Мемуары и их значение в ряду исторических источников (Вступит. лекция... перед началом курса «Русские мемуары XVIII в.». СПб., 1891; Корнилович Ф.Е. Записки императрицы Екатерины II: Внешний анализ текста // ЖМНП. 1912. № 1. С. 37–74; и др.

[2] Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура: Проблемы источниковедения советской истории / Отв. ред. А.К. Соколов. М., 1994. С. 105–198.

[3] Чекунова А.Е. Русское мемуарное наследие второй половины XVII–XVIII вв.: Опыт источниковедческого анализа. М., 1995. С. 56–92 (вторая половина XX в. представлена совсем коротко, с. 73–77).

[4] Безрогов В.Г. Историческое осмысление персонального опыта в автобиографии // Формы исторического сознания от поздней античности до эпохи Возрождения (Исследования и тексты): Сб. науч. тр. памяти К.Д. Авдеевой. Иваново, 2000. С. 142–161.

[5] Кстати, есть несколько учебных пособий, специально посвященных мемуаристике. Как правило, по своему содержанию они выходят за рамки учебников, отражая собственные изыскания их авторов, в том числе и архивные: Черноморский М.Н. Мемуары как исторический источник: Учебн. пособие по источниковедению истории СССР. М., 1959; Он же. Работа над мемуарами при изучении истории КПСС. 2-е изд., испр. и доп. М., 1965; Голубцов В.С. Мемуары как источник по истории советского общества. М., 1970; Бушканец Е.Г. Мемуарные источники: Учебн. пособие к спецкурсу. Казань, 1975; Демина Л.И. Проблемы отечественной историографии в мемуаристике русских историков: Учебн. пособие. М., 1990. По широте затрагиваемых проблем, доходчивости изложения и, в то же время, постановочному и иллюстративному характеру к учебным пособиям примыкает очень полезная работа: Чекунова А.Е. Русское мемуарное наследие...

[6] Зарецкий Ю.П. Автобиографические “Я” от Августина до Аввакума (Очерки истории самосознания европейского индивида). М., 2002; Сиротина И.Л. Отечественный тип философствования в мемуарах русской интеллигенции: От XIX к XXI веку. Саранск, 2002; Кабанов В.В. Между правдой и ложью: Отечественные мемуары XX века. М., 2004; Коваленко Н.В. Рассказ о перевороте 1762 г. в мемуарах Екатерины II и Е.Р. Дашковой: Композиция и упоминание имен заговорщиков // Источниковедческие исследования: Сб. ст. М., 2004. Вып. 2. С. 7–22; Михайлов А.А. Воспоминания Н.Л. Смирновой (1907–1984): Знакомство с новым мемуарным источником // Там же. С. 49–69; Он же. Воспоминания Н.Л. Смирновой: От рукописи к публикации // ПИ. 2006. Вып. 1 (12). С. 423–442; и мн. др.

[7] Профессионализм историка... С. 125–126; Чекунова А.Е. Русское мемуарное наследие... С. 73, 79.

[8] См., например: Кардин В. Сегодня о вчерашнем: Мемуары и современность. М., 1961; и мн. др.

[9] Например, очень большое значение имело учебное пособие 1959 г.: Черноморский М.Н. Мемуары...

[10] Публикация мемуарных источников: Методич. пособие / Под. ред. Н.И. Басовской; Сост. А.Д. Вартаньян. М., 1972.

[11] Подробнее см.: Тарасов К.К. К обретению памяти (Краткий путеводитель по многотомному изданию “История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях”) // Письменная культура: Источниковедческие аспекты истории книги: Сб. ст. М., 1998. С. 227–248.

[12] Профессионализм историка... С. 106–107, 131 и др.

[13] Новикова М.И. Мемуары и жизнь: Художественно-мемуарная литература о патрийном подполье в годы Великой отечественной войны: Критический очерк. Симферополь, 1957. С. 5.

[14] Там же. С. 59–65 и др.

[15] Черноморский М.Н. Воспоминания участников Великой Отечественной войны как источник исторических исследований // ВИ. 1957. № 3. С. 149–154.

[16] Курносов А.А. Мемуары участников партизанского движения в период Великой Отечественной войны как исторический источник (Опыт анализа мемуаров по истории Первой Бобруйской партизанской бригады) // Труды Моск. Историко-архивного института. М., 1961. Т. 16. С. 29–55; Он же. Методы исследования мемуаров: Автореф. дис.... канд. ист. наук. М., 1965; Он же. Приемы внутренней критики мемуаров (Воспоминания участников партизанского движения в период Великой Отечественной войны как исторический источник) // Источниковедение: Теоретические и методические проблемы. М., 1969. С. 478–504.

[17] Курносов А.А. Развитие мемуарной литературы о Великой Отечественной войне (1941–1945) // АЕ за 1975 г. М., 1976. С. 3–11; Он же. Развитие мемуарной литературы о Великой Отечественной войне (1945–1955) // АЕ за 1978 г. М., 1979. С. 35–45; Он же. Развитие мемуарной литературы о Великой Отечественной войне (1955–1975) // АЕ за 1979 г. М., 1981. С. 26–42. См. также: Курносов А.А. Воспоминания-интервью в фонде Комиссии по истории Великой Отечественной войны Академии наук СССР (Организация и методика собирания) // АЕ за 1973 г. М., 1974. С. 118–132.

[18] Курносов А.А. Методы... С. 18–20; Он же. Приемы... С. 478–504.

[19] Курносов А.А. Методы... С. 19.

[20] Курносов А.А. Приемы... С. 479.

[21] Там же. С. 481–486.

[22] Там же. С. 480–481.

[23] Там же. С. 487.

[24] Там же. С. 488–496.

[25] Иванов Ю.А. Мемуарные источники по истории черной металлургии Западной Сибири (1928–1941): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Томск, 1968; Борозинец Л.Г. Воспоминания активных участников Великой Октябрьской социалистической революции в Петрограде как исторический источник: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1971; Маджаров А.С. Мемуары большевиков как историк по истории партии (1907 – февраль 1917 гг.): Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1976 (к сожалению, эта работа известна мне пока только по ссылке); Смолин А.В. Воспоминания участников обороны Петрограда в 1919 г. как исторический источник: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1977.

[26] Стрельский Г.В. Мемуары как источник для изучения истории Великого Октября на Украине. Киев, 1978 (диссертация защищена в 1973 г.).

[27] Кондратьев В.А. Воспоминания об Октябре 1917 года в Москве как исторический источник // Советские архивы. 1970. № 5. С. 29–37.

[28] Семенцова Н.Ф. Становление советской военной мемуаристики (На материале воспоминаний участников борьбы с восточной контрреволюцией). М., 1981. Семенцова защитила на эту тему в 1969 г. кандидатскую диссертацию по филологии. Видимо, именно поэтому видим здесь обратный, по сравнению с большинством источниковедческих работ, порядок изложения: вначале об исторических фактах по мемуарам, а потом – об особенностях текстов, личности мемуаристов и т.п. Однако в остальном постановка вопросов в монографии – скорее историческая, чем филологическая.

[29] Интересно, что в диссертациях, писавшихся в 1960–1970-е годы, содержится критика издательской практики времен культа личности Сталина(Иванов Ю.А. Мемуарные источники... С. 11; Смолин А.В. Воспоминания... С. 20; Стрельский Г.В. Мемуары... С. 26).

[30] Биск И.Я. Немецкая мемуарная литература как источник по истории Веймарской республики: Автореф. дис.... канд. ист. наук. Л., 1960. Диссертация Биска, кстати, была защищена даже раньше, чем работы вышеназванных исследователей.

[31] Там же. С. 7.

[32] Там же. С. 8–9.

[33] См. развитие этой темы в работе: Баев В.Г. Германское государство в межвоенный период 1919–1933 гг. в зеркале мемуарной литературы 60–80-х гг. XX в. Тамбов, 2002.

[34] Румянцева М.Ф. Мемуары как источник по истории бюрократии второй половины XVIII в. // Источниковедение и историография. Специальные исторические дисциплины: Сб. ст. М., 1980. С. 25–28.

[35] Чернуха В.Г. Мемуары столичного чиновничества второй половины XIX в. // ВИД. 1983. Вып. 14. С. 195–216.

[36] Там же. С. 197–205.

[37] Там же. С. 206.

[38] Там же. С. 216.

[39] Колесникова Л.А. Народническая мемуаристика (По материалам источникового комплекса журнала «Каторга и ссылка»). Н. Новгород, 1999. С. 7.

[40] Там же. С. 31–35.

[41] Там же. С. 38–75, 81–96.

[42] Филд Д. К типологии мемуарных источников (по материалам революционеров-народников) // Проблемы источниковедения и историографии: Мат-лы II науч. чтений памяти акад. И.Д. Ковальченко. М., 2000. С. 270–284. Филд – представитель не российской, а западной историографии, однако он отмечает, что, хотя на Западе мемуары активно изучались в рамках литературоведения и культурологии, при работе с ними необходимо опираться и на традиции российского источниковедения (Там же. С. 270–271).

[43] Урилов И.Х. История российской социал-демократии (меньшевизма). М., 2000. Ч. 1: Источниковедение. С. 133–201.

[44] Азадовский М.К. Мемуары Бестужевых как исторический и литературный памятник // Воспоминания Бестужевых. М., 1951. С. 654–656.

[45] Там же. С. 659.

[46] Там же. С. 660 и др.

[47] Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Опыт критики мемуаров С.Ю. Витте (в связи с его публицистической деятельностью в 1907–1915 гг.) // Вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М.; Л., 1963. С. 298–374. Исследователи продолжили изыскания, начатые в 1920‑х годах Б.А. Романовым, оказавшимся первым критиком мемуаров Витте, – см.: Ананьич Б.В. Мемуары С.Ю. Витте в творческой судьбе Б.А. Романова // Проблемы социально-экономической истории России: К 100-летию со дня рождения Б.А. Романова. Л., 1991. С. 29–39.

[48] Ананьич Б.В. О рукописи и тексте мемуаров С.Ю. Витте // ВИД. 1981. Вып. 12. С. 188–204.

[49] Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. С.Ю. Витте – мемуарист. СПб., 1994.

[50] Там же. С. 14–15.

[51] Там же. С. 15–16.

[52] Там же. С. 91.

[53] Ананьич Б.В., Ганелин Р.Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999. С. 3.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-05-06; Просмотров: 2024; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.058 сек.