Организационная часть. 2 страница

Слова «педагог со стажем» произносят обычно с уважением и гордостью, еще бы, десятилетия опыта! Но означают они и другое, а именно, что многие годы человек делал одно и то же (зажигал и тушил, зажигал и тушил). Такая монотонность и повторяемость действий неизбежно приводят к ограниченности, кругозор сужается, окружающий мир съеживается, как шагреневая кожа. Мы перестаем принимать в расчет иные интересы (просто забываем, что они существуют), не уважаем чужих талантов (какое значение имеют они по сравнению с ровным светом маленького фонаря!), а другие люди начинают существовать для нас, только когда попадают в тесный золотистый круг у наших ног. И если возникает ситуация, требующая нестандартного решения или непривычной реакции, мы, находясь в жесткой зависимости от накопленного опыта, ведем себя, мягко говоря, неумно. Ведь ум и образованность – далеко не одно и то же. По мысли французской писательницы Белинды Каннон, ум – это гибкость интеллекта, «способность сделать шаг в сторону, чтобы посмотреть со стороны на свои рассуждения».[4] Но какой там шаг в сторону, когда планета такая крошечная! Одно движение – и ты в безвоздушном пространстве, а это опасно, страшно; лучше уж держаться привычного: зажег – потушил, зажег – потушил, так куда спокойнее. Однако Белинда Каннон справедливо замечает, что «самовлюбленность, замкнутость на себе и неуклонное следование привычкам отупляют». Человек становится безнадежно ограниченным, теряет способность сотрудничать и взаимодействовать с другими, ведь взаимодействие требует именно гибкости.

Неспособность корректировать программу действий в соответствии с ситуацией психологи называют функциональной ригидностью мышления. Увы, мы, преподаватели, особенно подвержены этому недостатку. Врач – даже специалист узкого профиля – может столкнуться с самыми разными случаями, заболевания хитры и коварны. Архитектор проектирует разные здания в зависимости от рельефа и назначения. Адвокат ведет разные по сложности дела. Мы же, рыцари мела и доски, всегда объясняем одни и те же правила, чертим одни и те же формулы, мы повторяем и повторяем. И постепенно разучиваемся размышлять и сравнивать, понимать и анализировать.

Допустим, несчастная пожилая женщина, удивленная отсутствием учебника по старославянскому языку у кровати роженицы, никогда не знала радостей материнства и с молодых лет была обручена с любимым предметом (тоже своего рода монашество). Но фильмы-то она какие-то о матерях смотрела, «Анну Каренину» и «Войну и мир» читала: там столько написано о трудной и прекрасной материнской участи! Неважно, неважно. На ее крошечной планете нет места для посторонних чувств и мыслей, нет места для других людей.

☼ Как сейчас помню, она вошла в аудиторию заплаканная, в одной руке зачетка, другая поддерживает огромный живот. «Боже мой, Лейла, что с Вами!?» «Английский пересдавала… Мне такого наговорили!»

А вот это уже преступно. Довести до слез беременную женщину из-за плохо переведенной статьи – непростительная бесчеловечность. Откуда она у существ прекрасного пола, которые наверняка сами когда-то носили и рожали? Да все от той же профессиональной ригидности, чреватой полной эмоциональной глухотой. Нет ничего: ни жалости, ни простой женской солидарности, ни элементарной снисходительности – только Их Величество Предмет.

Однако снизим эмоциональный накал. Чрезмерной патетики следует избегать. Вернемся лучше к фонарщику: «Почему ты сейчас погасил свой фонарь?» - спросил его Маленький принц. «Такой уговор», - был ответ. «А зачем ты опять его зажег?» - «Такой уговор», - повторил фонарщик. Он ведь мог бы сказать: «Потушил, потому что настал день», «Зажег, чтобы на планете стало светлее». Но нет, уговор и все тут. Это уже проблема мотивации или, вернее, ее отсутствия. И вообще, есть вопросы, которые не следует задавать, задумаешься – поседеть можно. Зачем мы делаем то, что делаем? Лучше не спрашивайте, уговор есть уговор, а то как бы не вышло, что в наших действиях и смысла-то особого нет. «Для чего ты преподаешь свой предмет?» - спросим мы у самих себя. При известной доле откровенности ответа может быть три: А. чтобы получать зарплату и нарабатывать стаж для пенсии; Б. чтобы хоть что-то делать, выходить из дома, не чувствовать себя бесполезной рухлядью; В. чтобымои ученики поняли, как он прекрасен. А теперь поинтересуемся у воображаемого студента, зачем он наш предмет изучает. И здесь возможны варианты: А. чтобы сдать и забыть; Б. чтобы мною были довольны; В. чтобы знать его, ведь он так прекрасен!

Как видите, вполне вероятно, что дело, заполняющее нашу жизнь, занимающее столько времени, ученикам не особо-то и нужно, и фонарь наш для них не источник света, а так, гнилушка на болоте. Это неприятно, но по нескольким причинам естественно. Во-первых, люди, с которыми мы работаем, очень молоды, а жизнь сейчас дразнит столькими искушениями! Тут тебе и клубы, и экстремальный спорт, и Паутина эта вездесущая, да мало ли, что еще. У нас такого не было. Но вы вообще-то помните свою молодость? Чегет, первые дискотеки, ночные разговоры на кухне под дешевенький портвейн, лихорадочные признания в ледяную трубку, в телефонной будке, на последнюю двушку - помните? (Компьютер подчеркнул мне слово «двушка» красным, он такого уже не знает). Нет, юности навсегда не удержать, она неизбежно пройдет, но, по-моему, люди все равно делятся на две категории: те, кто помнит, как был молод и те, кто об этом безнадежно забыл. И если Вы, уважаемый коллега, принадлежите к первой категории, Вам легче будет проявить гибкость мышления и смириться с некоторой относительностью всего, что Вы делаете и говорите. Взять хотя бы домашние задания. Не задавайте слишком много! Не будьте наивными, полагая, будто девятнадцатилетний юнец готов вечера напролет корпеть над учебниками. Велика вероятность, что он этого задания не сделает, неумело наврет что-нибудь про бабушку с приступом гипертонии и про ночное бдение у кровати больной. Или того хуже: не сделает и вовсе на урок не придет из страха перед вашим праведным гневом. А еще эти хитрецы могут устроить сеанс перекрестного списывания: ты делаешь это упражнение, я – это, им отдаем перевод, а на лекции перекатаем. И толку от ваших стараний не будет никакого, только муки и расстройство.

Вообще следует заметить, что студенты наши часто воспринимают учебу как тягостную необходимость, чуть ли не как насилие над личностью, и пытаются облегчить процесс всеми доступными способами. Однажды в порядке обмена опытом ко мне на урок собралась преподавательница из Швейцарии. Но моя группа в тот день писала контрольную, и я попыталась отговорить коллегу: мол, все студенты списывают одинаково. Она изумилась: «А швейцарские студенты не списывают никогда!» Почему бы это? Наверное, потому, что на родине самых точных часов и самых надежных в мире банков хорошо знают цену деньгам, заплаченным за обучение. У нас же будущие бакалавры и магистры иногда напрочь игнорируют кругленькие суммы, которые папа регулярно выкладывает из своего пухлого кошелька. Они ведут себя, как чудаки-клиенты в дорогом ресторане: закажут обед из восьми блюд, а потом делают все, чтобы не съесть ни крошки. Шеф-повар перед ними прыгает, официанты в полном составе вытанцовывают («Ну скушай хоть ложечку!»). А они знай себе мотают головой: не буду, и все тут. Меня это всегда изумляло, но что поделаешь. Каких клиентов прислали, с такими и работаем. Будем выдавать им еду маленькими порциями, но проследим, чтобы съели все до крошки и не совали котлету в карман, имитируя зверский аппетит.

Ну, разумеется, в наших ВУЗах учатся не только дети состоятельных родителей. Расслоение в этом юном коллективе так же велико, как и в обществе в целом. Одного в перерыве шофер возит обедать, а другой возьмет в столовой гречку с подливкой, вот и поел. Такие ребята обычно упорны, амбициозны и во что бы то ни стало стремятся завоевать место под неласковым солнцем. Да и пожить опять же хочется! Поэтому курсе на третьем они начинают работать, и образовательный процесс отходит на второй план. Как говорится, «в одну телегу впрячь неможно…». И вот раз не сдана тетрадь, другой… «Почему?» - спрашиваю. В ответ потупленный взор: «Работаю, понимаете ли». Такие аргументы следует игнорировать – я тоже работаю, и у каждой работы есть свои правила, которые следует выполнять. Задание небольшое, так что извольте. Почти наверняка на следующем занятии вы получите «овечку Долли», клон упражнения, добросовестно сделанного приятелем-«ботаником». Ведь бедняжка работает, и от вашего «извольте» ему ни тепло, ни холодно. Но привычка списывать сильно вредит делу: тот, кто списывает, крадет из своего кармана. Так что, когда вам попадаются два одинаковых, как под копирку, задания, никогда не проверяйте второе. В конце концов, мы слишком заняты, чтобы дважды делать одно и то же. Если непроверенной окажется работа того, кто щедро поделился плодами своих трудов, он расстроится и больше щедрости не проявит. Только не скандальте, не затевайте расследования. Просто покажите, что все видите насквозь, все понимаете.

Как научиться понимать? На этот вопрос прекрасно ответил мудрый Аттикус Финч из романа «Убить пересмешника»: «Чтобы понять человека, надо влезть в его шкуру и походить в ней немножко». Говоря словами Белинды Каннон, нужно «смещать центр своего внимания» - не любоваться до бесконечности собственным пупком, а всмотреться в другого человека и спросить себя: «А ему-то каково?» Хотите лучше понять своих юных подопечных, у которых столько интересов за стенами института? Заведите себе какое-нибудь хобби. В детстве у нас было мало развлечений – книги, коньки, велосипед, кино по субботам. Катались в юности на коньках? Смело переходите на ролики. Мечтали научиться танцевать? Сейчас можно легко найти «танцкласс для сениоров». Именно так, через «и», от латинского «senior», «старший». Эвфемизм, видимо, вместо выражения «не первой молодости». Молодость, как и свежесть, бывает только одна. Моя коллега, дама лет пятидесяти, вообще занимается бесконтактным каратэ. Или язык какой-нибудь поучите. Финский, например. Прелесть, пятнадцать падежей, чем не зарядка для ума! Ну ладно, допустим, финский – это крайность, но французский, итальянский, греческий! Живописные страны, интересные люди, и вообще, «сколько языков ты знаешь, столько раз ты человек».

Чем полезны увлечения? Во-первых, характер улучшается, не так зацикливаешься на любимом деле. Ведь для нас с вами, дорогие коллеги, авторитарность и занудство – профессиональные заболевания души. Во-вторых, если студенты узнают о хобби преподавателя, его рейтинг сразу возрастет. Например, гундосит бездельник: «А можно я вам завтра пересдам?». А вы ему: «Завтра не могу, иду кататься с друзьями на роликах. / Плаваю в бассейне. / Танцую танго, не хочу пропускать». Знаете, после таких заявлений вся группа начинает смотреть по-другому, словно они вдруг впервые по-настоящему заметили ваше присутствие.

И, наконец, третье, самое важное. Увлекательные занятия, не связанные с основной работой, помогают преодолеть профессиональную ограниченность, раздвинуть границы мира, «сделать шаг в сторону» от глубокой, годами проторенной колеи. Мы ведь не просто пишем мелом на доске, но и вокруг себя норовим очертить магический меловой круг, который отгораживает нас от других людей, ослепляет, мешает по-настоящему разглядеть тех, с кем мы работаем. А каково им там, по другую сторону баррикады, под нашим бдительным присмотром? Вот и испытайте на собственном опыте. Начнете танцевать – почувствуете, как ноги путаются (и вообще, их, кажется, три и все левые), станете изучать новый язык – и с огорчением обнаружите, что новые слова трудно удержать в памяти. Вы встанете на место своих студентов и осознаете, как нелегко учиться. А если педагог вам попадется нетерпеливый, то в этом зеркале вы сможете увидеть себя в свои худшие моменты (Оля-Яло, «Королевство кривых зеркал», читали?). Поверьте, у вас быстро отпадет желание повышать голос и раздражаться по мелочам. Посмотреть на себя со стороны и влезть в чужую шкуру – вот чего не умели неловкие учителя, оставившие когда-то ледяную занозу у вас в сердце. А вы научитесь этому, и заноза растает, разомкнется порочный круг психологического насилия, прочерченный по вашей жизни их скрипучим мелом. Вы начнете не просто действовать, а взаимо действовать, и тогда за вашу нервную систему можно больше не беспокоиться, ведь Адлер справедливо замечал, что если человек сотрудничает с другими людьми, он никогда не станет невротиком.

« И тебе головомойку, неумытому, дадут.

Прямо в Мойку, прямо в Мойку

С головою окунут.»

«Мойдодыр»

Представляю, какой шум поднимется, если сказать, что произведения Корнея Чуковского – это прямо-таки энциклопедия насилия, в том числе и педагогического. Не может такого быть! – закричат все. Да на этой литературе выросли поколения детей! Ну, выросли, выросли, и моя дочь росла, и ничего ей не сделалось. Но все же вчитайтесь повнимательнее: то из живой Цокотухи кровь пьют, то бедной акуле, которая еще ни в чем не виновата, угрожают кулаком и каблуком так, что несчастная со страху тонет; ласковые слова «Принесите-ка мне, звери, ваших детушек, я сегодня их за ужином скушаю» вызывали у меня в раннем детстве тоскливый ужас. Мой знакомый дефектолог рассказывал мне, что они даже лечат детей-аутистов с помощью этих стихов: ребенка сажают на колени к маме, она его покрепче обнимает, и педагог начинает страшным голосом читать что-нибудь из дедушки Корнея. Дитя пугается, ищет защиты, и в нем пробуждаются глубоко спящие эмоции. А «Мойдодыр» вообще отдельная тема: «Вдруг из маминой из спальни, кривоногий и хромой…». На немытого мальчугана ополчился целый свет. Сначала его бросили, оставили в полной изоляции, как Робинзона на острове. А потом стали за ним гоняться и угрожать: умойся, а не то утопим. Тут поневоле схватишься за мыло, когда за тобой мчится «бешеная мочалка» и крокодил за спиной зубами лязгает. Гигиеническая составляющая этого талантливого произведения вполне ясна, а вот педагогическая – сомнительна. Ребенка принуждают к правильному поведению под угрозой жестокого наказания. Не это ли основа репрессивной педагогики? Учись хорошо, а то двойку поставим, к директору вызовем, из школы исключим. А ЕГЭ этот одиозный! Говорят, были даже попытки самоубийства из страха перед ним. Надеюсь, что это только слухи, но нет дыма без огня. Угроза до сих пор остается самым действенным и распространенным инструментом нашего образования, что, впрочем, не делает ее менее отвратительной. Эрик Берн, например, утверждает, что некоторые эмоциональные проявления можно считать своего рода психологическим рэкетом: делай, как мы велим, не то хуже будет.[5] Это грубейшая манипуляция, к которой всегда прибегают с позиции силы.

А вообще-то, что такое манипуляция? На эту тему написано много, но я попробую дать собственное определение. Манипуляция – это кукольный театр, в ней всегда двое: кукловод и марионетка. У каждого в душе есть ниточки, которые делают нас доступными и уязвимыми – любовь, страх, тщеславие, жалость. Потянешь за них, и человек поступит, как ты хочешь. Роберт Чалдини, профессор психологии Аризонского университета, образно характеризует механизм манипуляции словами «Щелк, зажужжало». «Щелк – и начинает проигрываться соответствующая запись; жужжание – и разворачивается определенная последовательность действий».[6]

Плоха манипуляция или хороша, полезна или вредна? А плох или хорош воздух, которым мы дышим? Всем известный герой Мольера не подозревал, что говорит прозой, так и мы не замечаем, как подвергаемся манипуляциям и сами манипулируем другими, причем с самого раннего возраста. Вот мама сует ребенку ложку каши: «За папу, за бабушку». Тянет мама за ниточку любви, маленький ротик открывается. А вот уже ребенок валится на пол и вопит: он тянет родителей за ниточку жалости, их руки хватаются за кошелек и послушно подают страдальцу вожделенную игрушку. Дальше - больше. Вот тренер заорал на футболистов, и смотрите, как они забегали! Политик выкрикнул пару удачных лозунгов, и толпа, как многоногая и многорукая марионетка, повалила на улицы. Будем честны перед собой: все мы делаем это – когда обещаем или просим, плачем или смеемся, угрожаем или жалуемся. Американский социальный психолог Эверетт Шостром, автор книги «Человек-манипулятор»[7], прибегает к замечательному сравнению: «Манипуляции так прочно укоренились в нашей повседневной жизни, что неподготовленный наблюдатель обращает внимание только на самые очевидные или самые оскорбительные из них. Это подобно тому, как мы привыкли к окружающим нас птицам: большинство из нас мимолетно осознает их присутствие вообще, но мало кто из нас сможет назвать или описать конкретных их представителей».

Но все же, есть у манипуляции один существенный недостаток: она корыстна, прибегая к ней, человек неизменно стремится получить что-то для себя: деньги, помощь, любовь, возможность самоутвердиться. Но и тут не все однозначно. Манипуляция, как и магия, бывает черная и белая. Черная разрушительна, кукловод груб и эгоистичен, он не заботится о сохранности марионетки. Ущерб может быть самым разным: потеря материального благополучия, душевного равновесия, независимости. Белая же, хоть и остается корыстной, ничего у объекта не отнимает. Вспомним, например, как Том Сойер красил забор. Какая сложная и психологически тонкая сцена! «Нравится?» - «Почему же нет? Небось, не каждый день нашему брату достается белить забор». После этого все дело предстало в новом свете. Бен перестал жевать яблоко. Том осторожно водил кистью взад и вперед, останавливаясь время от времени, чтобы полюбоваться результатом, а Бен следил за каждым его движением, проявляя все больше и больше интереса к делу. Вдруг он сказал: «Слушай, Том, дай и мне побелить немножко». Придя на помощь приятелю, юные шалопаи ничего не потеряли, только с пользой провели время. Том же, потянув их за ниточку любопытства, получил несколько часов отдыха и кучу подарков в придачу, включая, кажется, даже дохлую кошку.

Помните, у Оруэлла на скотном дворе все животные были равны между собой, но некоторые равнее других? Так вот, все мы прибегаем к манипуляции, но некоторые в силу профессиональной специфики делают это чаще. Роберт Чалдини выделил даже особую группу лиц, для которых манипуляция является излюбленным инструментом: коммивояжеры, сборщики средств для всевозможных фондов, уличные торговцы, пиарщики, попрошайки. Преподавателей в этом почетном списке нет - потому, видимо, что мы с вами, коллеги, прямой материальной выгоды из воздействия на подопечных не извлекаем, а манипулируем другими, что называется, по долгу службы. И тут уж все зависит от целей и средств. Черный манипулятор будет грубо дергать за нити страха и зависимости, поведет себя, как Карабас-Барабас с несчастными куклами. У злого бородача всегда наготове была плетка, а здесь в запасе свой инструментарий: угрозы, вопли, публичное осмеяние и, конечно же, оценка.

О, эти оценки! Где это видано, чтобы простые цифры так влияли на настроение и самоуважение человека! Да нет, это не простые цифры, у каждой есть свой характер. Пятерка округла и самоуверенна, четверка похожа на перевернутый стул, есть в ней что-то нестабильное. Сутулая тройка уныло горбится, двойка ползет мерзкой змейкой, а кол он и есть кол, спасибо хоть не осиновый.

Впрочем, сейчас надзор за успеваемостью стал куда изощренней. На смену банальным пятеркам и единицам пришла Их Величество Болонская Система. Мы теперь не контрольные пишем, а срезовые работы (студенты со спасительной иронией называют это «резать болонок»). Оценки за них выставляются в баллах от 1 до 100, для верности подкрепленных буквами от A (Ах, какая прелесть!) до F (Фу, какая гадость!). Ну, хоть до ста считать выучимся, латинский алфавит повторим. Разумеется, не обходится и без курьезов.

☺ И такое бывает. В поточной аудитории немолодая преподавательница распекает студентов: «Что это за безобразие! Как вы написали последний срез!? Если вы и дальше так будете заниматься, все получите по Е-баллу!».

Как писал Виктор Конецкий, тушите свет, невозможно работать.Мы, преподаватели, войдя в раж, не всегда отдаем себе отчет в том, что говорим, мы наивны, как дети; и, увы, слишком часто и охотно применяем урок, усвоенный в раннем детстве при прочтении «Мойдодыра»: «А не то как закричу, растопчу и проглочу!». Это грубая и примитивная манипуляция, принуждение, или, как объясняет Елена Сидоренко в «Тренинге влияния», «приневоливание человека к выполнению определенных действий с помощью угроз и лишений». Но если неслух одумался, тогда радости нашей нет предела: «Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я! Наконец-то ты, грязнуля, Мойдодыру угодил!».

Любопытно, что даже после того, как мальчик исправился и привел себя в порядок, «кривоногий и хромой» все равно продолжает называть его грязнулей. В этой верности изначальной концепции мне лично видится глубинное презрение манипулятора к объекту своих действий. Ну не может кукловод уважать марионетку, а потому манипуляция, хоть и является общепринятой практикой, крайне нежелательна, когда вы хотите выстроить с другими людьми равные и открытые отношения.

Ну, ничего себе! – воскликнете вы. А как же быть нам, педагогам, если мы в силу профессиональной специфики просто обязаны манипулировать и влиять? Да, сложный вопрос. Попробуем найти какую-нибудь лазейку, чтобы не пришлось записывать себя и всех своих коллег в стройные ряды коварных кукловодов.

Как мы говорили, манипуляция корыстна и высокомерна. Но может быть, если очистить ее от этих примесей, она утратит свои неприятные свойства и превратится в обычное воздействие? Взять, например, корысть. В конечном итоге, что нужно нам, преподавателям, от студентов? Чтобы уважали нас, считались с нами, прислушивались к нашему мнению. Чтобы через много лет узнали на улице и радостно поздоровались. В сухом остатке это все (кадровые единицы, вожделеющие взяток и подношений, в расчет не принимаются; их я не назову ни коллегами, ни учителями - это низшая форма педагогической фауны). Но, разумеется, и здесь есть свой интерес. Елена Сидоренко утверждает, что потребность влияния заложена в самой природе человека, ибо он «предназначен для преодоления любых ограничений пространства и времени, начиная с… собственного тела и заканчивая… ограничениями развития Вселенной». Пожалуй, с этим следует согласиться. Да, я хочу жить за пределами своего крошечного мира, за пределами своего тела, за пределами времени, отпущенного мне судьбой. Жить в мыслях своих учеников, в их делах, в их памяти, что же тут плохого? Так актер остается в сыгранных ролях, поэт – в стихах, художник – в картинах.

☼ Как сейчас помню эту бледненькую девочку. Нет, у нее решительно ничего не получалось. Ни понять, ни прочесть, ни запомнить. Особенно тяжело давался пересказ текста. Три года мы терпеливо и медленно учились пересказывать: ошибались, сбивались, возвращались назад, повторяли. «Выбирайте в тексте главное, записывайте, стройте лесенку», - учила я ее. Пересказ у нас так и назывался – «строить лесенку». Потом она выправилась, стала заниматься сама, хорошо сдала выпускной экзамен. И, как водится, забыла меня. Позвонила неожиданно, через несколько лет, по делу. Я, конечно, все равно обрадовалась: «Как поживаете, чем занимаетесь?» - «Спасибо, все хорошо. У меня свое PR-агентство» - «А как называется?» - «Лестница». Ах, как запела моя душа! Та наша лесенка стала для нее символом успеха и преодоления. Она помнила, не помня, понимала, не осознавая, а я чувствовала, что живу вдвойне – в своей жизни и в жизни другого человека.

Изучайте своих учеников, как географ изучает неведомые ландшафты, растите их, как физик (или химик?) растит сложные кристаллы, стройте их, как архитектор строит здания. Тогда вы выйдете за пределы своего бытия и останетесь в чужом жизненном опыте, в чужих достижениях и маленьких триумфах. И нет в этом никакой корысти, а есть только творчество.

А что же высокомерие? Трудно воспринимать как равных людей, которые знают гораздо меньше тебя, не понимают азбучных истин, которые для тебя очевидны. Ну, об этом мы уже говорили. Лучшее средство от высокомерия – преодоление профессиональной ограниченности, смещение центра внимания. Подумайте, сколько всяких знаний умещается в этих юных головушках, сколько неведомых нам талантов! Они и в математике сильны, и в компьютерах разбираются как боги, и машину водят, и на горных лыжах катаются, и самбу танцуют. А вы-то все это умеете? Нет? Ну и не воображайте о себе Бог весть что.

А впрочем, все это слова, слова, слова. Потому что есть на свете некая сила, которая превыше любых рассуждений, есть философский камень, который что угодно очистит и превратит в золото. Имя ему – любовь. Без нее нам, учителям, скромным архитекторам человеческих душ, никак нельзя. Я, кажется, обещала избегать патетики и излишнего пафоса? Что ж, нелегко мне придется в следующей главе, потому что в ней мы будем говорить о любви.

«Если имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, - то я ничто».

Итак, что такое любовь? Ну и вопрос, кто ж этого не знает, - скажут мне. Любовь это… Ну, в общем… Ну, это когда… Что, застряли? Ладно, не мучайтесь. Святой апостол Павел (фарисей Савл, неожиданно ослепший по пути в Дамаск и вновь обретший зрение от прикосновения христианина Анании), все разъяснил. Любящий снисходителен и кроток («долготерпит, не бесчинствует»), он бескорыстен («своего не ищет»), чужд высокомерия («не превозносится, не гордится»), честен перед собой и другими («не радуется неправде, а сорадуется истине»). Определение это верно для всех, независимо от веры, национальности и профессии, поскольку любовь – основа человеческой сути, без нее мы ничто.

Интересно было бы подсчитать частотность употребления слова «любовь» - думаю, она очень высока. Каждый человек хоть раз да клялся в любви: мужу или жене, друзьям, единомышленникам. У нас бытует мрачноватое выражение «любовь до гроба», а в далеком прошлом, когда за нравственностью населения Европы приглядывала бдительная Инквизиция, принято было клясться в любви и верности вплоть до костра. Но вплоть до костра включительно или исключительно, вот в чем вопрос. Если включительно, то это высокая жертвенность, полная самоотверженность, такое не каждому под силу. История сохранила не так уж и много подобных случаев, гораздо меньше, чем их было на самом деле. Почему? А потому что пепел молчит, отдал человек себя на всесожжение ради любви и мемуаров уже не напишет. Но некоторые примеры все-таки можно вспомнить – скажем, Януша Корчака, Старого Доктора из Варшавы. На самом деле он был не Януш и не Корчак, а Генрик Гольдшмит, но это не суть. У святых и праведников нет национальности. Всю свою жизнь этот человек отдал детям. Лечил их, воспитывал, спасал, писал книги о них и для них. Я, кстати, попыталась найти его произведения в наших книжных магазинах. Ничего нет, зато «Гарри Поттер» штабелями. Ну да ладно, не будем отвлекаться. В 1911 году Корчак создал в польской столице «Дом Сирот», маленький островок справедливости, доверия и равноправия в зыбком, неприютном мире. А потом случилось то, что случилось: началось гитлеровское нашествие, Варшава пала, и детский дом Старого Доктора перевели на территорию варшавского гетто, в преддверие ада. Влиятельные друзья предлагали Корчаку спастись: подготовили ему пропуск, сняли комнату; он предложения не принял, метался в поисках еды для воспитанников, до последнего старался уберечь их от гибели. Не сумел. 5 августа 1942 года 200 детей построили в колонну по четыре и повели на вокзал, где уже ждал их поезд, чтобы увезти в Треблинку, в концентрационный лагерь. Очевидцы вспоминали, что дети не плакали, не рвались, не пытались бежать. Под зеленым флагом короля Матиуша они спокойно шли навстречу газовым камерам и крематорию. Что это было: покорность судьбе, неведение? Думается, просто человеческое достоинство. Кто-то сказал, что достоинство это то, что остается, когда ничего другого уже не осталось. Верно замечено! Быть человеком в горе и в страхе, на пороге смерти – вот самый трудный экзамен, не всякий его сдаст.

Наконец колонна подошла к железнодорожным путям. Люди в молчании расступались перед ней. И тут снова забрезжил перед Старым Доктором лучик надежды на избавление: комендант вокзала читал его книги. «Это вы написали «Банкротство маленького Джека?» - спросил он. И услышав утвердительный ответ, сказал: «Вы можете остаться, доктор». Стоит ли говорить, что Януш Корчак отказался. Поднялся в вагон вслед за воспитанниками и был с ними рядом вплоть до костра включительно.

Вот и все. Сгинули дети, развеялся дым над закопченной трубой, не осталось и следа от их маленьких жизней. Но Учитель оставил нам свои труды, в которых он утверждает, что никаких детей на самом деле нет, есть люди с особым восприятием, с собственным видением мира. Читали эти труды те, кто именует себя важным словом «педагоги»? Боюсь, что нет. Если бы читали, меньше было бы крику и унижений в наших школах. А так представляете, выходит из дома сытый дяденька или сытая тетенька, кутается в теплое пальто, переставляет ноги в крепких сапогах. Несет в класс свое раздражение, недовольство жизнью и собой; несет бережно и выплескивает на тех, кто ни в чем перед ним не провинился, кто и защититься-то толком не может. А по большому счету, таких и близко к преподаванию подпускать нельзя, чтобы не травмировали, не калечили, не вредили. Вот и сами ученики того же мнения: «Все было бы хорошо, если бы люди, не любящие эту про фф ессию, не приходили бы в школу, что бы учителя учились прав е льно общаться с детьми, понимали, что они личности». Юный респондент, укрывшийся за ником KICH, пишет с ошибками, но суть вопроса схватывает верно: все дело в любви. Не любишь свою работу - не гуляй в этом садике, не рассыпай под видом разумного, доброго, вечного ядовитые семена неправедного гнева.

Дата добавления: 2015-03-29