Представители эмпиризма 1 страница

К представителям эмпиризма следует отнести: стоиков, скептиков, Роджера Бэкона, Галилея, Кампанеллу, Фрэнсиса Бэкона(родоначальника нового эмпиризма), Гоббса, Локка, Пристли, Беркли, Юма, Кондильяка, Конта, Джемса Милля, Джона Милля, Бэна,Герберта Спенсера, Дюринга, Ибервега, Геринга и многих других.

Во многих из систем этих мыслителей рядом с эмпиристическими элементами уживаются и другие: у Гоббса, Локка и Конта заметно влияние Декарта, у Спенсера — влияние немецкого идеализма и критицизма, у Дюринга — влияние Тренделенбурга и других. Среди последователей критической философии многие склоняются к эмпиризму, например Фридрих Альберт Ланге, Алоиз Риль и Эрнст Лаас. Из слияния эмпиризма с критицизмом выработалось особое направление эмпириокритицизм, основателем которого был Рихард Авенариус, а последоватетелями — Карстаньен, Мах, Петцольд, Вилли, Клейн и др.

14.Философия: Нового времени: рационализм.

Философия Нового времени охватывает период XVII – первой половины XIX века и делится на несколько этапов: Просвещение XVII – начало XVIII веков, рассматриваемое в этом учебном пособии, и Немецкую классическую философию XVIII – первая половина XIX века. В это время человечество шагнуло в новый период своей истории, отмеченный мощным цивилизационным рывком. За три столетия изменились экономические, политические, общекультурные формы человеческого бытия. В экономике большое распространение получило мануфактурное производство и связанное с ним разделение промышленного труда; всё больше и больше люди стали применять машины. В политической сфере складывались новые представления о правах и свободах человека, о правовом государстве, стали разрабатываться методы претворения этих идей в жизнь. В сфере культуры на первый план стало выдвигаться научное знание. В естествознании и математике были сделаны выдающиеся открытия, подготовившие научно-техническую революцию. Философия же стояла в авангарде всех этих изменений. Она предвещала, стимулировала и обобщала их.

Семнадцатый век нередко называют “веком науки”. Научные знания о мире ценились весьма высоко, что подтверждается содержанием и даже формой философии. Философия, участвуя в развитии научного познания и нередко опережая его, стремилась стать “великим восстановлением наук”, если воспользоваться названием сочинений Ф. Бэкона, “рассуждением о методе”, если применить здесь название одного из сочинений Декарта. Философы, подобно Р. Декарту, Б. Паскалю, Г. Лейбницу, порой и сами были первооткрывателями в математике и естествознании. Вместе с тем они не пытались сделать из философии, фактически переставшей быть служанкой богословия, служанку наук о природе. Напротив, философии, как этого хотели ещё Платон и Аристотель, они отводили особое место. Философия должна была выполнять роль наиболее широкого учения, синтезирующего знания о мире природы, о человеке как части природы и его особой “природе”, сущности, об обществе, о человеческом духе и, обязательно, о Боге как первосущности, первопричине и перводвижителе всего существующего. Иначе говоря, процессы философствования мыслились как “метафизические размышления”, если опять-таки использовать название сочинения Декарта. Именно поэтому философов XVII в. называют “метафизиками”. К этому, однако, надо добавить, что их метафизика (учение о первоначалах всякого бытия, о сущности мира, об абсолютном, безусловном и сверхчувственном; кроме того термин “метафизика” используется для обозначения метода и способа мышления, противоположного диалектике) не была простым продолжением традиционной метафизики, но стала её новаторской переработкой. Таким образом, новаторство — важнейшая отличительная черта философии Нового времени по сравнению со схоластикой. Но следует особо подчеркнуть, что первые философы Нового времени были учениками неосхоластов. Однако они со всей силой своего ума, и души стремились пересмотреть, проверить на истинность и прочность унаследованные знания. Критика “идолов” у Ф. Бэкона и метод сомнения Р. Декарта в этом смысле не просто интеллектуальные изобретения, а особенности эпох: пересматривалось старое знание, для нового звания отыскивались прочные рациональные основания. Поиск рационально обосновываемых и доказуемых истин философии, сравнимых с истинами науки, — другая черта философии Нового времени. Но основная трудность состояла в том, что философские истины, как обнаружилось впоследствии, не могут иметь аксиоматического характера и не могут доказываться принятыми в математике способами. На это в особенности надеялись Декарт и Спиноза (причём всерьёз), пытаясь не просто придать своим сочинениям форму научного трактата, но и стремились вести все рассуждения с помощью “геометрического”, аксиоматически-дедуктивного метода (способ построения научных теорий в виде систем аксиом и постулатов, и правил вывода, позволяющих путём логической дедукции получать теоремы и утверждения данной теории; дедукция – логическая операция, заключающаяся в переходе от общего к частному). Впоследствии мыслители отошли от этого метода, но стремление ориентировать философию на точные науки оставалось господствующим на протяжении всего Нового времени. Неудивительно, что в XIX и особенно в XX веке бытовало мнение, согласно которому классическая философия Нового времени преувеличивала значение научного, рационального, логического начала в человеческой жизни и в философском мышлении. И действительно, в философия XVII - первой половины XIX вв., то есть именно Нового времени (в западной терминологии её называют “философией модерна”), была рационалистической. Здесь слово “рационализм” употребляется в широком смысле, объединяющем и “эмпиризм” (философское учение и направление в теории познания, признающее чувственный опыт единственным источником достоверного знания), возводящий все знания к опыту, и “рационализм” (философское направление, признающее разум основой познания) в более узком смысле, отыскивающий основания и опыта, и внеопытного знания в рациональных началах.

Рационализм можно понять как уверенность в мощи и способности разума (особенно разума просвещённого, руководимого правильным методом) постигнуть тайны природы, познать окружающий мир и самого человека, с помощью здравого смысла решать практические жизненные задачи и в конечном счёте построить общество на разумных началах. И непременно с помощью разума постигать Бога.

Но философы ХVII-ХVШ вв. интересовались не только рациональным познанием, но и познанием с помощью чувств — к нему относились с особым вниманием, его достоверность доказывали сторонники эмпиризма: Гассенди, Локк, французские просветители. Но и Декарт, Спиноза, Лейбниц, которых считают рационалистами — также уделяли немалое внимание чувственному опыту (к которому, однако, относились критически), воле и “страстям души”, аффектам, которые, с их точки зрения, подлежат и поддаются контролю со стороны разума. Одним словом, XVII и XVIII века справедливо можно считать столетиями рационализма. Однако не следует приписывать, вместе с тем, эпохе Нового времени самоуверенный рационализм, так как философы этого времени объективно рассматривали недостатки и ограниченности человеческого разума.

Следует также принять во внимание образ разума, соответствующий рационализму XVII-ХVШ вв. Это вовсе не был некий абсолютный, всемогущий разум, вместилище абстракций (мысленное выделение существенных свойств и связей предмета и отвлечение от его частных свойств и связей, то есть конкретного) и логических идей. К такому пониманию разума философы придут позже. Философы XVII в. тоже рассуждали о всемогущем разуме, однако его они приписывали только Богу. Что касается человеческого разума, то в их представлении это всегда разум сомневающийся, ищущий, способный к ошибкам и иллюзиям. И всё же он склонен к ясному, достоверному познанию. Главное, что разум вписан в реальную человеческую жизнь, является её достаточно эффективным орудием. Надо заботиться о нём, усиливать его с помощью простых и ясных правил метода, о котором с позиции эмпиризма рассуждал Ф. Бэкон, а с позиций рационализма — Декарт.

Метод — оружие не одной только науки. Когда Декарт писал о правилах, он не случайно вспоминал труд обойщиков, ткачей. А можно было бы говорить и о строителях, создателях машин — словом обо всех, в чью деятельность новая эпоха вносила эффективность, порядок, организацию. XVII в. иногда называют “веком Декарта”. Дело в том, что полемика вокруг его идей была в центре духовной жизни этого столетия. Не могут ошибаться исследователи, указывающие на связь декартовских идей метода, рационального порядка, организации и того стиля архитектуры, быта, жизнеустроения, который именуется “барокко”. Дворцы и сады, дома горожан, улицы и площади, учения о театральном искусстве и музыке — все в XVII и XVIII вв. перекликалось с философией Декарта и других рационалистов. От своей эпохи философы XVII в. почерпнули и передали ей философски обоснованными идеи свободы и достоинства личности. Способом их философского обоснования стала концепция природного начала в человеке и человеческой “природы”, то есть сущности человека.

Философы этих двух столетий считали человека существом, обладающим природными и духовными потребностями. Разум, свободу, изначальное “природное” равенство с другими людьми, право обладать частной собственностью они также включали в человеческую природу. Особенно наглядно это было в передовой стране ХVII-ХVШ вв. Голландии, где родился и жил Спиноза и где часть своей жизни провел Декарт. Путешественников поражали порядок и рациональность в труде, чистота, благоустроенность домов и улиц, грамотность граждан, их осведомлённость в науках и искусствах. Возможно, такой страной свободных и образованных людей увидел Голландию будущий российский царь Петр I.

О восемнадцатом веке следует сказать особо. Во многом связанный с предшествующим столетием, этот век с точки зрения социально-политической и культурной жизни выделяется своими специфическими особенностями. Их иногда объединяют термином “век Просвещения”. Что же характерно для века Просвещения — века Ньютона, А. Смита, Лавуазье, Руссо, Лессинга, Канта, Ломоносова и Радищева? В социально-экономическом и политическом отношениях то было противоречивое столетие. Страны и государства развивали неравномерно. Вперед вырвалась Англия, ставшая относительно развитой промышленной страной, в XVII в. пережившей бурные революционные потрясения, а в XVIII в. сохранявшей баланс сил и некоторую социальную стабильность.

Местом наиболее радикальных социальных изменений стала Франция, где в конце века, как известно, произошла Великая французская революция. Её причиной была неразрешенность многих проблем — и прежде всего существование крепостных отношений. XVIII в. поставил крепостное право под вопрос, хотя отменили его в ряде стран Европы только в следующем столетии. Но несмотря на всё это, восемнадцатый век стал веком укрепления абсолютизма, особенно во Франции во время правления короля Людовика XVI. С другой стороны, это было столетие, когда особенно ясно обнаружилась непрочность монархической власти, её зависимость от народной воли и народного недовольства. Это понимали и сами монархи, потому XVIII в. также был столетием “просвещённого абсолютизма” - с идеей просвещённого государя заигрывали и коронованные властители, и их подданные. В результате, к концу столетия произошёл кризис абсолютизма. В философии он отразился в усилении внимания к проблемам прав и свобод индивида, к проблемам законности. “О духе законов”, если воспользоваться названием сочинения Монтескье, размышляли многие. Популярными стали темы народного суверенитета, общественного договора. “Рассуждения причинах неравенства между людьми” — это также заголовок одного главных сочинений Руссо и вместе с тем профилирующая тема философских и политических дискуссии. Существует несомненное (исследователями четко обнаруженное) родство между принятой 26 августа 1789 г., в начале французской революции, “Декларацией прав человека и гражданина” и центральными идеями предреволюционной философии французского Просвещения. Первая статья Декларации — “Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах”, — как и провозглашенные в других статьях права и свободы личности, слова, совести, безопасности, сопротивления угнетению (всё это “естественные, священные и неотчужденные права человека”, как сказано в Декларации) выглядят своего рода цитатами из философских сочинений. Главные ценности освободительной борьбы — Свобода, Равенство, Братство — получили обоснование в философских, правовых сочинениях, в произведениях литературы и искусства. Примечательно, что многие философы Просвещения — это и выдающиеся писатели, драматурги, создатели философски насыщенных литературных произведений.

К ценностям Свободы, Равенства и Братства следовало бы добавить и Разум, культ которого начинается именно в XVIII в. В этом отношении философия Просвещения — и наследница рационализма XVII в., и предшественница рационализма XIX в. Ориентация на науку и преклонение перед её выдающимися достижениями получили действенное воплощение в начавшемся после 1750 г. и завершившемся в 1765 г. издании “Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел” Д'Аламбера и Дидро. Это было грандиозное обобщение накопленного к XVIII в. хозяйственно-экономического, политического, но прежде всего культурного, интеллектуального опыта человечества — разумеется, “просмотренного” сквозь призму просветительских воззрений. Можно сказать, что в “Энциклопедии” предметно воплотился человеческий разум. Её авторы полагали, что залог глубоких социальных перемен — Просвещение народа, соединенное с волей просвещённых же просветителей. “Энциклопедия” и должна была, по мысли её создателей, способствовать тому и другому. Предполагалось, конечно, что правители и народ смогут прийти к согласию, мирно разрешить накопившиеся социальные проблемы.

Французская революция сумела продвинуть вперед дело народной свободы и последовавших в наполеоновское время коренных преобразований хозяйственной, политической, государственно-правовой жизни, радикальную “культурную революцию”. С другой стороны, революция стала кровавым событием, сопряженным с насилием, репрессиями, преследованием людей за их происхождение и убеждения. Революционный террор, таким образом, резко контрастировал с заявленными революцией ценностями Свободы, Равенства, Братства, Разума. Несвобода, неравенство, ненависть и недоверие друг к другу, неразумие оказались спутниками революции. Это заставило мыслящих людей в разных странах земли, вначале воспринимавших лозунги и события революции с сочувствием и даже воодушевлением, глубоко переосмыслить её совокупный опыт, а вместе с тем — достижения и заблуждения философии Просвещения. Среди них были те, кому суждено было стать философской славой Германии — Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель. В философии Германии XVIII в. это и век Канта. И всё же есть немало оснований рассматривать его критическую философию — критическую и по отношению к Просвещению — особо, не забывая, как много значили для Канта просветители, особенно Руссо.

Следующее, на что следует обратить внимание, это то, что главные философские идеи относительно природы, истории, человека не были достоянием одной только философии, а выражали господствующие принципы, идеалы, ценности культуры той эпохи, обнимающей несколько столетий. Чтобы подытожить сделанное классической нововременной философией и понять суть дальнейшего столкновения “неклассического” мышления с принципами философской классики, обратимся к проблеме разума. Этот выбор не случаен: проблема разума — сердцевина философии Нового времени. Философы той эпохи пришли к широкому толкованию разума, полагая, что природа, история, человеческая деятельность движимы внутренне присущей им “разумностью”.

Рассуждать о разуме значило, таким образом, анализировать коренные проблемы философии. Правда, ещё в XVIII в. философы чаще всего понимали “разум” как одну из присущих человеку познавательных способностей, благодаря которой он мыслит, формирует понятия, оперирует ими. В рациональной деятельности они выделяли два аспекта — мыслительную деятельность, основанную на опыте, то есть мышление посредством рассуждения, доказательства, расчёта и т. д., и деятельность мысли, превосходящую опыт. Первую называли рассудком, а вторую — соответственно разумом. Иногда единство рассудка и разума именовали интеллектом. Спор философов Нового времени о больших возможностях но и немалых ограниченностях человеческого разума свидетельствовал о том, что многие из них к разуму относились критически (вспомним о “Критике чистого разума” И. Канта). То обстоятельство, что, философы Нового времени понимали разум широко, имея в виду не только разумную способность человека, сегодняшнему читателю может показаться удивительным. Разве существует какой-либо иной разум, кроме особой мыслительно-познавательной способности конкретного человека со всеми её преимуществами и ограниченностью?

В истории мысли более широкое толкование разума возникало потому, что действительно существует сложная проблема, выводящая за пределы “индивидуального разума”. В классической мысли XVIII и XIX вв. наряду с критикой разума как индивидуальной способности нарастала тенденция прославления внеиндивидуального разума. Его продукты и формы (идеи, понятия, теории, идеалы, нормы, ценности) отделены от индивида, они существуют в границах человеческой культуры. С помощью индивидуальных и внеиндивидуальных форм духовной деятельности человек осваивает мир, постигает его и одновременно как бы “удваивает” мир мысли. Это было реальной основой теологических, идеалистических концепций “божественного” разума или утверждений о том, что некий абсолютный дух, высший разум управляет развитием мира, идеализма (философское учение, утверждающее первичность сознания, духа, мышления над производной от них материей, природой и всего физического). В философии возникал и утверждался культ разума (понятого во втором, расширительном смысле). А это происходило потому, что философская наука чутко улавливала и выражала умонастроения, ценности своей эпохи.

Культ разума, который философия провозгласила, был своего рода идейным закреплением и стимулированием широко распространившейся веры в возможность переустройства жизни на началах Разума, под которым прежде всего понимались идеалы Свободы, Равенства, Братства. Чтобы выполнить возлагаемые на него грандиозные задачи, знание, считали классические философы, должно быть ясным, доказательным, преодолевающим сомнения, приведенным в логически стройную систему. Между таким знанием и окружающим миром есть внутренняя согласованность. Ибо в окружающем человека мире, согласно классическому миропониманию, царит скрытый внутренний — разумный — порядок, открыть который в принципе доступно человеческому уму, если он найдёт “простые ясные правила” (Р. Декарт) познания и доказательства, т. е. найдёт правильный метод познания.

Не только проблемы окружающего мира, познания, знания, метода познания, но и вопросы о Боге, вере и религии предполагалось трактовать рационалистически. Красноречивое название одного из сочинений И. Канта — “Религия в пределах только разума” — позволяет понять направление этих философских размышлений. Философы-классики разделяли убеждение в том, что могут, должны быть рационально познаны и признаны общечеловеческие гуманистические идеалы и принципы, прежде всего идеал свободы и принцип достоинства человеческой личности. Философии вменялось в обязанность как бы надстраивать здание практики, науки, культуры самыми верхними этажами - увязанными в систему теоретическими размышлениями о всеобщем: о целостном бытии, о человеке и его всеобщей сущности, об обществе как таковом, об общезначимых принципах и методах познания, о всеобщих, значимых для всех людей и во все времена нормах нравственности. Вопросы о единичном, отдельном — например, об отдельных людях, их свободе, правах, мыслях, страданиях — тоже ставились, но они были подчинены вопросу о сущности, о всеобщем (о человеке как таковом, о сущности человека). Конечно, и в философской классике были учения, которые как бы выпадали из общей картины. Например, классическому рационализму в широком смысле противостояли — а иногда даже вкрапливались в него в качестве элементов — мистические, агностические, скептицистские умонастроения. Но в Новое время даже скептицизм (философская позиция, характеризующаяся сомнением в существовании какого-либо надёжного критерия истины) сохранял веру в науку, был в целом рационалистическим движением. Главное же состояло в том, что до середины XIX в. идейные движения, отличавшиеся от рационализма и тем более противостоявшие ему не играли заметной роли. Во второй половине XIX столетия положение изменилось.

15.Социальная философия ХVII-ХVIП вв. (Теории "общественного договора").

Создание новых социальных моделей ориентировано во французском Просвещении на общественный договор, принципы которого разработал прежде всего Ж.-Ж. Руссо. Уже говорилось о том, что теории общественного договора начинают складываться с XVII в. Следующий, XVIII в. пропускает их сквозь призму концепции гражданского общества. Вспомним: исходным пунктом построения социальных программ для всех просветителей был человек в качестве природного существа, т.е. изолированный, атомизированный индивид. Большинство просветителей полагало, что на первоначальной стадии, в так называемом естественном состоянии, люди жили вне социума и обладали вследствие этого неограниченными правами и абсолютной свободой. Очень скоро, однако, они поняли, что такая свобода им не нужна и что гораздо выгоднее добровольно ограничить свои непомерные притязания, чем вступить в "войну всех против всех" (как выражался Т.Гоббс). Так доводы разумного эгоизма подталкивают людей к заключению общественного договора, когда они переходят на стадию общественного или, выражаясь языком Руссо, гражданского состояния. Эта модель, которую в основном принимают все просветители, нашла свое наиболее адекватное выражение в сочинении Ж.-Ж. Руссо «Об общественном договоре» (1762). Его идеи оказали огромное воздействие на революционеров, прежде всего якобинцев, а многие его положения обрели реальность как раз в ходе революции. Речь идет, в частности, о праве народа на расторжение несправедливого договора и ниспровержение монархии, о неотчуждаемости народного суверенитета, о правах и обязанностях депутатов, о необходимости культа Верховного существа и наконец о правомерности введения кратковременного диктаторского правления.

Для характеристики прав и обязанностей граждан Руссо находит здесь четкие и выразительные определения, многие из которых в несколько измененном виде войдут в «Декларацию прав человека и гражданина» 1789 г. и даже позже во «Всеобщую декларацию прав человека» 1948 г. История подтвердила прозорливость Руссо в деле разработки демократической программы гражданского общества.

Рассматривая процесс возникновения общественного, или гражданского, состояния Руссо уделяет особое внимание тому обстоятельству, что, как он думает, первоначальный договор оказался неистинным, потому что богачи силой и хитростью захватили власть и связанные с нею преимущества. Потребность эпохи заключается в том, чтобы разорвать прежний и заключить новый, теперь уже справедливый договор. В качестве одного из средств его достижения Руссо допускает революцию и даже, в тех исключительных случаях, когда отечеству грозит опасность, диктатуру. Именно к этим положениям апеллировали якобинцы. Но главное внимание у Руссо уделяется все же законам построения гражданского общества, в связи с чем разрабатываются принципы народного суверенитета, общей воли и т.д.

Руссо подчеркивает, что по своему содержанию истинный общественный договор всегда является республиканским по характеру (как выражение общей воли), несмотря на то, что по форме правление может быть различным: либо аристократическим, либо олигархическим, либо демократическим. Для небольших государств более приемлема демократия, для больших — аристократия, но наилучшее — это смешанное правление. Самым существенным при заключении общественного договора, согласно Руссо, оказывается то, что устанавливается суверенитет народа, который неделим и неотчуждаем. За этими характеристиками скрывается убеждение Руссо в том, что власть должна принадлежать одному только народу, что она не может отчуждаться от него, т е. что принимать или отвергать законы может один лишь народ. Так выражается общая воля. Здесь Руссо вводит в свою теорию имеющее для него огромное значение различение между "общей волей" и "волей всех".

Дело в том, что каждый член общества может (и имеет на это полное право) преследовать свои частные интересы и выступать как частное лицо. В этом случае интересы всех членов общества различны (иногда даже противоположны), и "воля всех" представляет собой некую среднеарифметическую их сумму. В общей воле" выражается единство интересов всех участников общественного договора, которые в данном случае выступают как граждане; речь теперь идет о политической, общественной, а не частной жизни. "Часто существует немалое различие между волею всех и общей волею, — пишет Руссо. — Это вторая блюдет только общие интересы, первая — интересы частные". И если противоположность частных интересов сделала необходимым установление общества, то именно согласие интересов делает возможным его дальнейшее существование. "Волю делает общею не столько число голосов, сколько общий интерес". "Я утверждаю, следовательно, — продолжает Руссо, — что суверенитет, который есть только осуществление общей воли, не может никогда отчуждаться и что суверен, который есть не что иное, как коллективное существо, может быть представляем только самим собою. Передаваться может власть, но никак не воля".

Народный суверенитет — сложное и достаточно расчлененное понятие; Руссо имеет в виду прежде всего акты принятия законов народом. Здесь возникают две трудности, решить которые до конца Руссо не удается. Первая связана с реальным проведением плебисцита, необходимого для принятия законов. И Руссо, не жалея сил, совершая многочисленные исторические экскурсы, доказывает, что, как некогда в Риме, весь народ вполне может реально собираться на форумы с целью осуществления законодательной деятельности. Для государств с большим числом граждан это было бы, конечно, делом чрезвычайно сложным, но Руссо (в эпоху, когда не было ни телевидения, ни массовой печати, ни современной системы референдумов) был уверен в том, что "собрать народ в одно собранье возможно". Конечно, это легче сделать в небольших государствах. Другая трудность возникает в связи с тем, что законы предлагает народу не он сам (хотя только народ их принимает или отвергает), а законодатель, фигура которого близка фигуре просвещенного монарха и, более того, имеет почти божественную природу. Ведь законодатель должен знать все человеческие страсти — и в то же время быть свободным от них; он должен обладать почти неограниченной властью — и не должен желать воспользоваться ею. В этом пункте ясно видна не только демократическая, но и элитарная направленность взглядов Руссо.

Правда, Руссо вновь и вновь подчеркивает, что только народ, повинующийся законам, может быть их творцом, что лишь тому, кто вступает в ассоциацию, положено определять условия общежития. Причем соглашение между членами общества — это не соглашение высшего с низшим, но соглашение Целого с каждым из его членов, "соглашение законное, ибо оно имеет основою Общественный договор; справедливое, ибо оно общее для всех; полезное, так как оно не может иметь иной цели, кроме общего блага".

В этом месте Руссо возвращается к исходной точке своей социологической концепции — к общественному договору, рассмотренному, однако, под новым углом зрения, а именно, как гражданское общество, или гражданское состояние. Руссо ясно увидал факт несовпадения государства.и гражданского общества. Государство выступает как органы управления, властные структуры; гражданское состояние — всего только структура общественного договора, но это "всего только" имеет решающее значение для построения демократического общества. Дело в том, что власть всегда принадлежит какой-либо правящей социальной группировке или правящей партии, выражающей интересы одного определенного слоя, но выступающей от лица всего народа, всего общества. И в качестве таковой она стремится подчинить себе индивида. Если "левиафанские" устремления государства не будут ограничены, государство станет тоталитарным, и, следовательно, индивид будет им поглощен. Единственное средство против этого — создание гражданского общества, основанного на договоре между всеми его членами.

Очень важно уяснить, что общественный договор есть не что иное, как согласие всех его участников соблюдать некоторые общие правила: преследуя собственные интересы, каждый должен считаться с интересами других, следовательно, требуется ограничить собственную свободу ради свободы остальных; надо признать, что частная собственность — необходимое условие общежития, а права личности священны и неотчуждаемы и т.д. В основе всех этих убеждений лежит понятие суверенной личности, — все они должны стать реалиями повседневной жизни, воспроизводящимися в каждый момент существования гражданского общества, а вовсе не ушедшими в историческое прошлое исходными условиями первоначального договора. "В гражданском обществе исходное право (и — смысл всех остальных прав — свободы слова, собраний, митингов, передвижения...) — это право суверенного индивида — в общественном договоре с другими, столь же суверенными индивидами — формировать, образовывать... общество, экономику, государство. Извечно и демократично только то современное общество, которое сохраняет в своих корнях демократическое право своих граждан заново, исходно, изначально порождать и договорно закреплять свои собственные правовые структуры. Только тогда оказывается ненужным путь революции. Договор, а не свержение; делегирование (добровольное) своих прав, но не получение их в дар, — вот корни правового государства, постоянно сохраняемые и оживляемые в гражданском обществе".

Дата добавления: 2015-04-24