Обшее учение о корпорации в странах Северной Европы 1 страница

История корпораций как объединения людей в различных це­лях насчитывает не одно тысячелетие. Традиционно их истоки ищут в условиях общественной жизни Древнего Рима, по край­ней мере, терминологически корпорация связана именно с этой цивилизацией. Там существовало достаточно много объединений, коллегий, которые помогали городским магистратам управлять обширным городским хозяйством. Наиболее распространенными тогда союзами лиц были коллегии могильщиков (collegia fimeratica), позже — объединения лиц других профессий (например: collegia pistokum; decuria viatorum и пр.), хотя с самого начала в основе та­кого союза лежала не общность работы, а общность цели; осново­полагающим была цель, ради которой создавался такой союз.

Общность цели с самого начала помогла юристам усмотреть в характере этих союзов искусственность — corpora incerta, что по­влекло за собой трактовку этих объединений в качестве особых субъектов права — юридических лиц, одним из главных условий создания которых было, например, требование наличия в его со­ставе не менее трех членов — tres faciunt collegium, как тогда го­ворили, а также органов управления — actores, т.е. лиц per procurationem. Фиктивный характер корпораций, носивших также наименование universitatis, явился очень удобным прежде всего для организации населения по сословному признаку. Не случай­но самой существенной чертой сословия является то, что, с точ­ки зрения права, оно есть юридическое лицо. Именно эта сторо­на привлекала государство в средние века, когда корпорации развились настолько, что превратились в настоящие государства в государстве. С наступлением Нового времени организующая сила корпораций становится еще более притягательной для по­литического общения.

Но средние века привнесли в понятие корпорации не только сугубо юридический оттенок. Тогда было впервые обращено внимание на целевой характер таких союзов. Понятие цели по­лучило не только должную оценку и признание, но и должное изучение, оформленное на практике в виде учения о политиче­ской роли корпорации в государственной жизни. Цель корпора­ции — не объединение, а представительство политических инте­ресов объединенных в ее рядах индивидов — стала впервые по­нятной только в то время. Корпорация, corpus moralae et politicum, таким образом, стала инструментом представительст­ва, посредством которого функция представления (репрезента­тивная функция) овеществлена или, как сказал бы О.Гирке, “объективирована, т.е. понимается как вещь, олицетворяющая неизменность и постоянство прав, пока человек владеет ею; а за­тем уже и субъективирована, т.е. понимается как лицо (или суб­станция лица), способное владеть вещами”¹, одним словом, vice persona fungitur.

Это очень важная черта в природе корпорации, поскольку в разного рода отношениях, в которых она действует как целое, можно видеть, как вещественность в ее природе распадается на два общих элемента: уведомление и защиту. И то и другое по смыслу суть отношения, т.е. действия, что очень хорошо, на наш взгляд, показал в свое время С.Киркегор, дав свой знаменитый анализ “Я” человека как понятия лица в общем смысле². Но в том и другом отношении (элементе) корпорация, обладая телес­ной оболочкой, выступает от собственного имени, становясь от­дельным от своих членов субъектом. Однако юридическая при­рода корпорации тесно увязана с ее общесоциальной природой. Они неотделимы, поскольку юридическая общность, выраженная вовне как лицо, есть только следствие более общего и фундамен­тального проявления общности.

Эта общность является главной конституирующей силой лю­бых корпораций. Общность дела или общность интереса зачастую выражается в категории схожести, поскольку подобное тяготеет к подобному же, — этот вывод был сделан еще Аристотелем. Э.Дюркгейм видел в этой категории не только то, что создает группы, т.е. классы, но и само общество, на начальной стадии формирования которого понятие схожести очень часто овеществ­ляется в достаточно простых и конкретных вещах, как, напри­мер, в переживании общих ценностей, что порождает общее по­ведение, формализующееся еще чуть позже в какую-нибудь орга­низацию, т.е. в корпорацию.

Поэтому корпорация в политическом процессе превращается в не что иное как в институционально воплощенную возмож­ность людей преследовать свои цели, которые, выражаясь язы­ком Гегеля, “сначала разъединены в гражданском обществе на в себе рефлектированную особенность потребностей и на абст­рактную правовую возможность...”³ Корпорации являются юри­дической формой реализации потребностей ее членов.

С развитием и усложнением структур общества отдельному индивиду стало практически невозможно отстаивать свои инте­ресы перед интересами других индивидов. Если же ему противо­стоит группа, то совершенно очевидно, что возможность этого индивида будет прямо пропорциональна его финансовым воз­можностям подать иск в суд, т.е. практически ничтожна. Обще­ство как бы уплотнилось. Дюркгейм, первым описавший этот феномен, был абсолютно прав. Уплотнение общества пропорционально его сложности и, следовательно, укрупнению его эле­ментов, которые из простых отдельных индивидов превратились в сложные — группы. Отдельному индивиду теперь уже на прак­тике нет места в сложных сплетениях политического процесса. Не случаен в этой связи общий вывод, к которому приходит скандинавская наука, утверждающая: “Наше общество следовало бы охарактеризовать как общество организаций (organisasjons-samfiinn)”⁴. Еще более бескомпромиссно выразил эту мысль один датский юрист, заметивший не без иронии, что “Фолькетинг стал не собранием народа, а сборищем организаций”⁵.

Непосредственным результатом появления уплотненных структур общества в лице корпораций является уменьшение дав­ления со стороны общества на индивида — он превращен в абст­рактную категорию корпоративного человека, благо которого оп­ределяется в зависимости от его членства в какой-нибудь корпо­рации. Но в то же время расширение и концентрация общества, по словам Дюркгейма, ведут к увеличению объема относительно свободного поведения такого корпоративного человека в полити­ческой системе: “Общество все менее плотно облекает индивида и, следовательно, слабее сдерживает проявляющееся стремление к расхождению”⁶. Отсюда получается, что корпорация — это аб­страктное определение личности, лица, наделенного в зависимо­сти от отношений, в которые оно вступило, абстрактным же на­бором возможностей совершать действия. Именно ослабление давления на реальное “Я” человека связано с увеличением этого давления на его абстрактное “Я”, выраженное в форме юридиче­ского лица — корпорации.

Подобное противоречие привело на Севере Европы к инте­ресному смешению коллективных и индивидуалистических верований людей. Здесь корпоративизм означает, что общество может исповедовать культ индивидуализма, отрицая индивидуальность вне правового или политического контекста. Тем самым культ индивидуализма превращается в культ коллективизма, поскольку все в обществе разделяют идею об абстрактной ценности челове­ческой личности. Человек ценен, но достижение этой ценности возможно только в коллективе, в рамках организации, корпора­ции — юридического лица публичного права. К отмеченному на­ми здесь противоречию мы еще вернемся.

Исторически корпорации появляются в Скандинавии на раз­валинах бывшей сословной организации общества. Сословия бы­ли удобной формой представительства интересов во времена феодализма, когда политика являлась уделом нескольких приви­легированных сословий, да и то их верхушки. Очень хороший пример тут Швеция, где XVIII век был ознаменован существова­нием разного рода политических групп: “партий” колпаков и шляп, например. С появлением внесословного представительства политика становится уделом многих, она делается публичной. Сословия, как неоправданно большие субъекты для наступивших новых времен, должны уйти с арены политики, их место зани­мают корпорации нового типа, гораздо более мобильные, т.к. в их основе лежит явление не биологического свойства, а свойства социального, когда особенность потребностей находит свою дей­ствительную юридическую форму и становится тем самым “добровольным объединением” (en frivillig sammenslutning) с це­лью нс просто осуществить цель, которая стала причиной появ­ления самой организации, а подчас еще и для того, чтобы абст­рактное право ее членов стало действительным, т.е. действенным правом.

Это очень хорошо видно на примере такой страны, как Нор­вегия. В силу сложившихся исторических обстоятельств именно она в начале XIX столетия представляла собой практически бес­сословное общество. Дворянство было упразднено здесь в 1821 году. Несмотря на то что Конституция 1814 года не предусматри­вала права граждан на объединение в союзы (более того, в изби­рательном — до 1828 г., а в уголовном — до 1842 г. — законах существовал запрет на объединение в союзы), наличие конститу­ции и представительного органа — парламента — открыло широ­кую дорогу формированию организаций, которые с самого нача­ла представляли собой собрания лиц с общими целями. Вот этот-то Дух общности (almensand), этот идол клубов якобинской Франции, на Севере Европы вызвал к жизни многочисленные ас­социации. Споры в парламенте, публичность самой политики стали причиной зарождения профессионалов политического об­щения — политических объединений, уже настоящих партий: Venstre и Неуге (либералов и консерваторов). Дух общности пре­вратился в “assosiasjonsand” — дух организаций, частностей все­общего, без дифференциации которого невозможно понять его самого.

Но первоначально большинство таких объединений ставили своей целью достижение совершенства своих членов в вопросах религии, морали, спорта. У шведов, норвежцев и финнов в эту эпоху чрезвычайно были развиты так называемые folkrorelser. Пе­ревод этого термина на русский язык предполагает довольно большую натяжку — “народные движения”, однако сами эти движения представляли собой не народные выступления в смыс­ле восстания и тому подобного, а вполне организованные и структурированные в институциональном плане объединения граждан под сенью одной крупной идеи культуртрегерского ха­рактера. На английский язык folkrorelser переводится при помо­щи трех терминов: association, social movement, friendly society. Особый упор при этом делается на два последних значения.

Отличительными чертами таких народных движений была все-сословность — они являлись, как считает шведский политолог Г.Олафссон⁷, ответом всего общества на вопросы, стоявшие пе­ред ними, вызывавшие у общества беспокойство. Другой отличи­тельной чертой народных движений было отсутствие жесткой привязки их формальной структуры к политической функции, выполнение которой они брали на себя. Со временем функции народных движений стали формализовываться, политические функции дали импульс созданию политических партий⁸, неполи­тические (культура, спорт и т.п.) — современных корпоративных групп.

Так, корпорации, занятые ныне институционализацей феми­низма в Скандинавии, вне всяких сомнений, имеют своим ис­точником народные движения, ибо социальная роль женщины в прошлые времена ограничивалась пресловутыми тремя “К”, од­нако в рамках народного движения женщины получили равные с мужчинами права, влияя тем самым на политический процесс. По сути дела, можно даже говорить о превращенной форме из­бирательного права для женщин в рамках все тех же народных движений. Другой пример влияния folkrorelser на создание корпо­раций (общественных организаций) можно видеть в появлении профессионального движения. Первый в Скандинавии профсоюз был образован в Стокгольме в 1849 году типографскими рабочи­ми. По другим данным, их профсоюз — Typografiska foreningen — был образован тремя годами раньше. Кооперативы, составившие славу скандинавскому сельскому хозяйству, стали активно разви­ваться с конца 80-х годов XIX ст. тоже на основе народных дви­жений. Сказанное означает, что общественные организации в Скандинавии до сих пор можно рассматривать как превращенную форму folkrorelser. Формальная же сторона народных движений, как мы сказали выше, подверглась в рамках корпораций сущест­венному уплотнению и преобразованию.

Старая догма конституционного права об абсолютной ценности политического “Я” человека (один человек — один голос, запрет представлять иные интересы, кроме собственных, и т.п.) была за­быта, на практике она не соблюдалась. Единица, изменив свое со­держание, уплотнилась, оставаясь по форме политическим “Я”, но уже не одного, а многих граждан-индивидов.

Однако если вернуться к понятию корпорации в Скандинавии, то здесь мы должны будем указать на юридический аспект этой проблемы. Доктрина права и законодательство стран Северной Европы рассматривают корпорации в качестве юридического ли­ца⁴, но с отличной от обычного юридического лица природой.

Зачастую основанием корпорации может быть не документ, не публично-правовой акт, посредством которого на Западе обычно создаются такие организации, а наличие устойчивого интереса.

Как отмечал известный шведский государствовед Н.Андрен, “под организациями по интересам (interesseorganisation) понимают те образования, которые представляют материальные интересы. Это группы, которые на основе единой позиции и интереса уста­навливают требования к обществу или его институтам или же к другим организованным группам. Критерий состоит в том, что существующий единый интерес играет конституирующую роль и что интерес сам по себе защищается от других групп и общест­ва”¹⁰. Главное отличие корпорации публичной политики от корпорации хозяйственного предназначения в том, что последняя имеет своей целью, как гласит § 1 Закона об экономических объ­единениях Швеции, 1987, № 667, “способствовать обеспечению экономических интересов своих членов”. Политическая корпора­ция имеет в основе своего конституирующего интереса идеаль­ные черты (ha ett ideelt inslag i sin malsatning)ll. В отношении же ее организационных форм следует сказать, что организация корпо­рации регулируется правом, действующим законодательством по­стольку, поскольку политическая корпорация занимается хоть ка­кой-нибудь хозяйственной деятельностью, чтобы обеспечить мате­риальную поддержку своим “эфемерным” главным целям.

Форму юридического лица имеет, таким образом, не сама корпорация, а ее функция, обеспечивающая существование кор­порации в материальном плане. Однако форма организации функции корпорации влияет на структуру последней. Как учил в свое время М.Ориу, политическая функция, в отличие от хозяй­ственной, также образуется в виде юридического лица, но не имеющего признания со стороны официальной правовой систе­мы, — это моральное лицо корпорации, то ее лицо, которое и участвует в политическом процессе. И именно эта сторона поня­тия корпорации нами учитывается при дальнейшем анализе. До­полнительной гарантией юридической регламентации организа­ции политической корпорации служит то, что сейчас в странах Северной Европы существует общая конституционная норма, га­рантирующая гражданам право на создание союзов с единствен­ным ограничением: идеальная цель такого союза должна быть легитимной, т.е. законной.

Наличие корпораций в политической системе северных стран вынуждает государствоведов этого региона проводить разграни­чительную линию между своим корпоративизмом и корпорати­визмом фашистских государств. Известно, что наличие корпора­тивных организаций с признанием их роли в обществе со сторо­ны государства являлось как раз одной из отличительных черт фашистских Италии, Испании и других стран Европы. Чтобы из­бежать нежелательных для себя аналогий, скандинавы подразде­ляют понятие корпоративизма на два вида: позитивный и нега­тивный. Согласно определениям норвежского политолога Е.Эль-стера, “позитивный корпоративизм в теории основывается на со­трудничестве, но на практике он покоится на силовом и автори­тарном типе отправления власти. Это ведет к увеличению энтро­пии [беспорядка — авт.] и неравенства в обществе, что может иметь последствия в виде социального взрыва. Негативный корпоративизм основывается исключительно на борьбе и на кон­фликте в повседневном взаимодействии классов. Здесь не проис­ходит никакого накопления неравенства, поскольку такой корпо­ративизм в противоположность позитивному покоится на регу­лярных переговорах, демонстрациях и забастовках”!².

Негативный корпоративизм подразумевает мягкость форм вы­яснения отношений между корпорациями и государством, их не­формальность. В Швеции, по крайней мере уже последние два­дцать лет, ведутся разговоры о необходимости издания специаль­ного закона о деятельности корпораций, но так ничего и не сде­лано. Корпоративизм современного западного типа, уплотнив и укрупнив субъекты своих отношений, действует в соответствии с моделью свободного рынка. Распределение реальной власти в та­ком обществе уходит, как и в противоположной форме корпора­тивизма, от старых классовых структур периода ранней стадии развития капитализма, ни власть не концентрируется исключи­тельно в одном месте, как это произошло в фашистском государ­стве: все корпорации были объявлены субъектами публичного права, т.е., по сути, государственными органами; власть же при негативном корпоративизме как бы разлита во всем обществе по горизонтали.

* * *

Структура современных корпораций в Скандинавии представ­ляет собой “копию” управления обыкновенного юридического лица. Однако эта внешняя сторона их организации предназначе­на не для участия в политическом процессе, субъектом которого является корпорация, а для управления текущими делами. Необ­ходим адрес, по которому находится штаб-квартира, счет в бан­ке, на который поступают членские взносы и пожертвования, не­обходим круг лиц, составляющих руководство (styrelse, hallinto) корпорации, управляющих ее имуществом, в том числе недви­жимостью, и многое другое. Однако вне этой внешней формы организации корпоративная деятельность немыслима. Даже орга­низации анархистского толка (такие тоже встречаются в Скандинавии — у нас они относятся к “неформальным”) не обходятся без руководящих органов и собственного устава.

Структурно корпорации имеют следующие органы, посредст­вом которых могут управляться: (1) общее собрание, конгресс, съезд — названия здесь могут быть самые разные; (2) централь­ный комитет (секретариат), избираемый на съездах, в промежут­ке между которыми он исполняет роль главного руководящего органа; (3) правление корпорации, тоже избираемое на съезде и осуществляющее общее руководство текущими делами; (4) пре­зидиум правления. Необходимость этой четырехзвенной структу­ры обусловлена периодичностью проведения заседаний первых трех структурных подразделений организации. Конгрессы (съез­ды) могут созываться как раз в год (в большинстве корпораций), так и раз в два, три, а бывает, что и в четыре года. Центральные секретариаты и правления созываются с периодичностью от 2 раз в год до 1 раза в неделю, хотя существуют и такие корпорации, руководящие органы которых могут вообще созываться редко. Например, Forsakringsbolagens Riksforbund в Швеции. Периодич­ность созыва этих организационных структур всегда определяется уставом корпорации.

Принципы, на которых осуществляется деятельность струк­турных подразделений корпораций как раз уже могут свидетель­ствовать о неформальности самой корпорации, то есть ее поли­тической роли как субъекта политического процесса в стране. Первым по важности здесь может быть принцип неформального объединения нескольких организаций под знаменем одной корпо­рации. Соответственно, скандинавские политологи при этом го­ворят о горизонтальном и вертикальном строении корпорации.

В первом случае наблюдается союз нескольких политических субъектов, просто объединяющих свои усилия в рамках одного организационного целого. Например, это отраслевые организа­ции предпринимателей и профсоюзы (yrkesforbund). Решающим мотивом в создании такого субъекта политического процесса яв­ляется выделение похожих, ассоциированных субъектов из общей палитры субъектов.

Во втором случае мы наблюдаем обратное явление, когда ре­шающим является место деятельности, ниша в политическом процессе, на пространстве которой осуществляется деятельность нескольких непохожих, но имеющих общие цели субъектов. На­пример, государственные чиновники, для которых рациональнее всего было бы горизонтальное объединение (по ведомствам и сферам управления), в Скандинавии как раз объединены в вер­тикальные организации. Цель при этом понятна — так им легче организовать совместные усилия по повышению своего уровня жизни!³. Существенным признаком вертикальной организации корпорации при этом является система делегаций и представи­тельств членов-участников в вышестоящих органах управления одной, общей вертикальной корпорации. Напрямую вертикаль выражается в существовании так называемых “главных организа­ций”, “штаб-квартирах” (toporganisationer, hovedkontorer), беру­щих на себя заботу по внутренней координации деятельности своих субъектов и по представительству консолидированного ин­тереса своих членов перед другими участниками политического процесса. Однако сами члены вертикальной организации не ли­шаются права самостоятельно решать тактические — но не стра­тегические — вопросы.

В связи с этим в корпорациях давно уже было замечено суще­ственное расслоение на ведущих и ведомых, создающее реальную (неформальную) структуру власти, порой не совпадающую с формальной структурой власти в организациях. Факт, тоже давно отмеченный: ни один орган управления здесь не имеет сущест­венного влияния на принимаемые решения. Парадоксально при этом то, что неформальность этой реальной структуры власти, однако, выражается в существовании таких органов корпораций, которые вовсе не предусмотрены их учредительными актами.

Как правило, это какой-нибудь консультативный орган при правлении или лидере корпорации. “Докладчик” или председа­тель того или иного структурного подразделения корпорации вместе со своим штабом консультантов — тоже весьма влиятель­ная фигура. Влиятельным может оказаться даже один член кор­порации (вертикальной или горизонтальной). В этой связи мы мо­жем назвать и неформальное распределение функциональных обя­занностей бюрократов самой корпорации.

Наконец, в данном случае небезынтересен вывод одного нор­вежского политолога, заметившего, что неформальная структура корпорации зависит от формальной структуры ее партнера в по­литической системе. Объясняется этот факт тем, что в этом слу­чае корпорации набирают (rekruttering) штат экспертов (fageksperter) из того же источника и по тем же правилам, что и их партнеры (государство в лице своих органов)!⁴. Однако обрат­ного движения в Скандинавии нет: на государственную службу не берут экспертов корпораций — в этом залог независимости государства от чересчур сильного давления последних. Сказан­ное, однако, не относится к политическим партиям.

Помимо отмеченной выше особенности структуры корпора­ций, их внутреннее строение может отражать противоречивые интересы групп, входящих в саму организацию. Последнее важно учитывать при политическом анализе, поскольку реальная, а не формальная структура корпорации влияет на ее властное поло­жение в политической системе. Проблема в данной связи всегда возникает, если упускать из виду такой фактор, как сплоченность корпорации, способность ее быть единым целым и выступать та­ковым в представительстве себя и интересов своих членов перед другими субъектами политического процесса.

Согласно анализу норвежского политолога Улофа Торгерсена, на сплоченность (или даже уплотнение) корпорации влияет ряд факторов, которые можно классифицировать как: (1) нефор­мальные и (2) формальные. Под неформальными факторами можно понимать такой ресурс организации, как “дух единения”, энтузиазм (iver) ее членов. Он непосредственно влияет на готов­ность членов корпорации жертвовать своим временем и эконо­мическими ресурсами (innsatsvilje) для блага организации!⁵.

Здесь, собственно, возможно установить общую закономер­ность: чем больше энтузиазма и готовности жертвовать среди членов корпорации, тем меньше в ней самой заорганизованно-сти, формальных структур и тем больше в ней однородности — гомогенности, что позволяет корпорации действовать как единое целое. Правда, если цели, стоящие перед организацией, сложны и разнородны, она может структурироваться, но опять-таки по неформальному принципу (горизонтальные корпорации), и ее члены могут достаточно быстро произвести оценку ситуации и сгруппироваться вокруг решения приоритетной задачи. В данном случае гомогенность корпорации не нарушается.

Под формальными факторами можно понимать получившую после Второй мировой войны практику обеспечивать фиксацией в уставе и учредительных актах корпорации жестких правил, га­рантирующих представительство в руководящих органах членов ее составных частей — низовых организаций. Как говорит сам Торгерсен, “структура организации, статьи устава, посвященные процедуре выборов делегатов на съезды, их квоты и т.п. способ­ны много рассказать об общих возможностях ее самой, о ее силе, сплоченности и влиятельности”¹⁶. В данном случае корпорации с преобладанием формальных факторов в своей деятельности мо­гут быть отнесены к вертикальному виду корпораций.

Корпоративизм в Скандинавии (хотя это применимо вообще ко всем западным демократиям) мы можем определить как форму представительства интересов (организующих группы людей в организации-корпорации), посредством которой организованные интересы через институционализированную систему (это система взаимодействия) связаны с органом государственной власти. Формально у корпораций власти нет; легально власть является монополией государства, поэтому главная цель любой корпора­ции принудить государство применить власть в выгодном для нее направлении.

* * *

Подводя итог нашим размышлениям, мы хотели бы сослаться на очень верное развернутое определение, которое дал норвеж­скому обществу известный политолог Й.Ольсен, при этом — о чем мы можем с полной уверенностью судить — все сказанное им mutatis mutandi относится и к остальным странам Северной Европы. “Современная политическая история Норвегии характе­ризуется мирным сосуществованием и медленно текущими рево­люционными преобразованиями. Современное государство бла­годенствия было построено здесь без агональных конфликтов. Это позволяет определить норвежское общество в качестве архе­типа “европейской политии” — модели государства, институцио-нализировавшей стабильные политические процессы, которые обусловливаются слабой степенью политизации, слабым накалом публичных дебатов и малочисленностью массовых демонстраций, загниванием роли парламента, политических партий и института выборов, делегацией власти административной подсистеме и экспертам, кооптацией воздействующих на политику общества организованных интересов. Такая модель предоставляет админи­стративной подсистеме и экспертам значительный контроль над определенно очерченными сферами, с особым упором на ком­промисс и взаимодоверие сторон”¹⁷.

,<”' 2. Классификация корпораций

Дифференциация видов корпораций не составляет большого труда; главное — выбрать по определенному критерию самый важный их вид. Например, простейшим способом классификации может быть численность их членов. Однако понятно, что этот фактор даже в боготворящих количественную сторону жизни человека западных цивилизациях не способен стать нашим глав­ным критерием: общества эти по-прежнему продолжают оста­ваться сугубо индивидуалистическими с внешними проявления­ми коллективизма.

Следующий способ классификации возможен по отрасли жиз­ни и политики, где они занимают свое место. Однако и этот спо­соб не может нас удовлетворить по той простой причине, что главный критерий в определении места корпорации будет крите­рием самого себя, а не корпорации вообще. Наконец, возможен такой критерий, который определяет важность корпорации, включая в себя все предыдущие критерии, — влиятельность ее как субъекта политического процесса. Вспомогательным средст­вом при этом будет конкретный способ осуществления этого влияния, поскольку разные корпорации, в общем-то, пользуются не разными, а одинаковыми способами осуществления своей власти. Иными словами, влияние корпорации и способ осущест­вления этого влияния будут как раз тем методом классификации, который позволит отожествить их друг с другом. Необходимая степень обобщения, таким образом, служит своей основной цели — индивидуализации видов корпоративных объединений стран Се­верной Европы.

Достаточно назвать самые главные из них. Согласно принято­му в Скандинавии способу классификации, мы подразделяем корпорации на две большие категории: (1) занятые обслуживани­ем интересов, связанных с распределением благ в обществе непо­средственно, — профсоюзы и кооперативы; (2) делающие это опосредованно — все остальные¹⁸. В конце концов корпорации-организации могут еще подразделяться на общенациональные и региональные. Последних в несколько раз больше, чем первых.

Дания

Многочисленность корпоративных организаций в Дании объ­ясняет и многообразие их организационных форм и ролей в обществе. Говоря о датских корпоративных организациях, следует прежде всего обращать внимание на их ориентацию в сторону государства или рынка, источники их финансирования, фор­мальную или неформальную структуру. Так, например, Датское общество охраны природы (Dansk Naturfredningsforemng) имеет среди природоохранных организаций значительно большее (причем прямое) влияние, чем, скажем, Гринпис. Среди организаций, оказывающих социальную и гуманитарную помощь, выделим та­кие, как Общество по борьбе с раковыми заболеваниями (Kraef-tens bekaempelse) или Красный Крест (Rede Kors), обладающие го­раздо большими средствами и влиянием, чем, к примеру, Меж­дународная амнистия (Amnesty International).

Дата добавления: 2015-03-29