Нить Ариадны 6 страница

Два процента составляют «таланты», у которых и в самом деле – многообещающее будущее, они уже сумели преодолеть кое-какие препоны, уже проведали о существовании Банка Услуг и числятся его потенциальными клиентами: они уже могут оказать важные услуги, но еще не стали теми, кто принимает решения. Они со всеми любезны и учтивы, поскольку в точности не знают, с кем именно разговаривают, и куда более открыты по сравнению с «партнерами», ибо, по их мнению, любая дорога куда-нибудь да приведет.

Три процента составляют те, кого я в честь древнего и воинственного уругвайского племени назвал «тупамарос»: эти умеют внедриться в любую среду, их хлебом не корми – дай пообщаться, они вечно сомневаются, оставаться ли тут или идти на другой вечер, имеющий быть одновременно, они тщеславны и желают с ходу продемонстрировать свои дарования, однако их никто сюда не звал, они, так сказать, еще в предгорьях, и люди перестают обращать на них внимание, как только понимают, с кем имеют дело.

Ну и наконец, 85 процентов – это «подносы», ибо как не бывает вечера без этого предмета утвари, так и без этих людей ни один праздник не обходится. Они не знают толком, по какому случаю торжество, но убеждены в важности своего на нем появления и значатся в списках устроителей, потому что успех всякой затеи зависит и от того, сколько народу примет в ней участие. Как правило, это бывшие – бывшие банкиры, бывшие директора, бывшие мужья какой-нибудь знаменитой дамы, бывшие жены какого-нибудь господина, находящегося в зените могущества. Это – титулованные особы из стран, где давно нет монархии, принцессы и маркизы, сдающие в аренду свои замки. Они перепархивают с празднества на торжество, с приема на ужин, и я неустанно спрашиваю себя – как их еще не тошнит от всего этого?

Когда недавно я поделился своим недоумением с Мари, она объяснила мне, что есть люди, зацикленные на работе, а есть – на развлечениях. Те и другие – несчастны, ибо сознают, что теряют что-то важное, но совладать со своим пороком не в силах.

... Я разговариваю с одним из организаторов фестиваля кино и литературы, и ко мне подходит молодая, хорошенькая блондинка с сообщением о том, что ей очень понравилось «Время раздирать и время сшивать». Сообщает, что живет в одной балтийской стране и работает в кино. Немедленно опознается ее принадлежность к разряду «тупамарос», поскольку обращается к одному (ко мне, в данном случае), а интересуется другим (организаторами фестиваля). Хотя совершена эта почти непростительная ошибка, все еще остается шанс, что она относится к начинающим Талантам. Организаторша осведомляется, что означает выражение «работаю в кино». Блондинка объясняет, что пишет рецензии для одной газеты и что недавно выпустила книгу (Боже, неужто о кино? Да нет, наверняка о себе, о своей короткой и неинтересной жизни).

Тем временем она совершает тягчайший грех – спрашивает, нельзя ли получить приглашение на этот год. Организатор отвечает, что издательница моих книг в этой балтийской стране, дама весьма деятельная и влиятельная (и очень красивая, добавляю я про себя), уже приглашена. Он возобновляет разговор со мной, а блондинка из племени тупамарос на несколько минут впадает в растерянность, не зная, как тут быть, а потом ретируется.

Поскольку речь идет о литературной премии, большая часть приглашенных – Таланты, Тупамарос и Подносы – принадлежат к артистической среде, а Партнеры делятся на членов попечительских советов и спонсоров, помогающих музеям, симфоническим оркестрам и подающим надежды артистам. И вот ведущий поднимается на сцену, просит всех занять свои места (на столиках расставлены таблички с именами), отпускает несколько шуточек (это часть ритуала, и все мы смеемся) и сообщает, что победители будут названы между закусками и первым блюдом.

Я направляюсь к главному столу: это позволяет мне устроиться подальше от Подносов, но также и не дает возможности общаться с Талантами, исполненными воодушевления, да и вообще – самыми интересными здесь. Место мое оказывается рядом с директрисой фирмы по продаже автомобилей, спонсирующей празднество, и богатой наследницей, решившей вложить средства в искусство, – к моему удивлению, обе дамы не носят вызывающее декольте. Кроме них, за столом сидят: владелец парфюмерной компании, арабский принц (он оказался в это время в Париже, и устроители, заботясь о престиже вечера, затащили его сюда), израильский банкир, коллекционирующий рукописи XIV века, консул Франции в княжестве Монако и белокурая девушка – не знаю, чем она занимается, но подозреваю, что является потенциальной любовницей одного из организаторов.

Надеваю очки и, стараясь, чтобы это получилось незаметно, читаю таблички с именами моих соседок (меня тоже нужно отправить на этом корабле в открытое море и там приглашать на один и тот же вечер раз десять – тогда, может быть, выучу их имена наизусть). Мари, как велит протокол, посадили за другой стол: на каком-то витке мировой истории кому-то пришло в голову, что на официальных банкетах пары должны быть разделены, с тем чтобы в воздухе повисал вопрос: дама по соседству – замужем, одинока или замужем, но доступна. Или, быть может, этот мудрец боялся, что супруги, оказавшись рядом, будут разговаривать исключительно друг с другом – но зачем бы им в таком случае выходить из дому, брать такси, отправляться на банкет?

В полном соответствии с моим списком тем разговор вертится вокруг последних событий «культурной жизни» – «какая замечательная выставка», «какой талантливый критик». Я пытаюсь сосредоточиться на закуске – икра с лососиной и яйцом, – но меня то и дело отвлекают вопросами: как продвигается работа над моей новой книгой, откуда я черпаю вдохновение и каковы мои творческие планы. Все демонстрируют эрудицию, все цитируют – якобы случайно, так, к слову пришлось – какую-нибудь знаменитость, удостаивающую их своей дружбой. Все превосходно умеют скользить по поверхности разговора о политике или о тех проблемах, с которыми сталкивается культура.

– А что, если мы обсудим еще что-нибудь?

Эти слова произносятся будто сами собой. Присутствующие замолкают: в конце концов, это верх невоспитанности: прерывать других, а еще хуже – тянуть, так сказать, одеяло на себя. Однако похоже, что вчерашняя прогулка по улицам Парижа в обществе бродяг произвела на меня роковое действие: я больше не выношу подобных разговоров.

– Вот, например, примиритель: то мгновение в нашей жизни, когда мы перестаем двигаться вперед и довольствуемся тем, что имеем.

Особенного интереса не проявляет никто. Что ж, сменю тему:

– А можно поговорить о том, как важно позабыть историю, которую нам рассказывали, и попытаться прожить что-то новое. Каждый день делать что-нибудь непривычное: ну, скажем, заговорить с соседом в ресторане, зайти в больницу, ступить в лужу, попытаться услышать другого человека, заставить Энергию Любви циркулировать свободно, а не закупоривать ее и не хранить где-нибудь в углу.

– Вы имеете в виду адюльтер? – спрашивает устроитель вечера.

– Нет. Это значит, что лучше быть слугой любви, нежели ее хозяином. Это гарантирует нам, что мы спим с кем-то потому, что желаем этого, а не потому, что так принято.

Консул Франции в Монако со всевозможной деликатностью, но и не без иронии объясняет мне, что присутствующие пользуются этим правом и этой свободой. Все соглашаются, хотя никто не верит, что это правда.

– Секс! – восклицает белокурая девушка неопределенных занятий. – Почему же мы не говорим о сексе?! Это гораздо интересней и не так сложно!

По крайней мере, звучит это искренне. Одна из моих соседок издает иронический смешок, но я аплодирую.

– Секс и в самом деле гораздо более интересная тема, однако не думаю, что есть большая разница. Разве не так? И, кроме того, ныне эта тема – не запретная.

–... хоть и свидетельствует о крайнем упадке вкусов, – вставила одна из моих соседок.

– А можно ли узнать, что же находится под запретом? – устроитель явно чувствует себя неловко.

– Деньги, например. У каждого из нас есть деньги, ну или, по крайней мере, мы делаем вид, будто у нас есть деньги. Мы верим, что нас пригласили сюда потому, что мы богаты, влиятельны, знамениты. Но отчего бы нам не узнать сегодня за ужином, сколько зарабатывает каждый из нас? Раз уж мы так уверены в себе, так значительны, то отчего бы не взглянуть на наш мир непредвзято и увидеть его таким, каков он на самом деле?

– Куда это вы клоните? – спрашивает автомобильная дилерша.

– Да это долгая история: можно начать с Ганса и Фрица, которые сидят в одном из токийских баров, перейти к монголу-кочевнику, который утверждает, что для того, что – бы стать самим собой, нужно позабыть все прежние представления о себе.

– Ничего не понимаю.

– Я ведь ничего и не объяснял. Но вернемся к тому, что нас интересует: я хочу знать, сколько зарабатывает каждый из нас. То есть что значит в денежном эквиваленте сидеть за главным столом?

Повисает пауза. Сотрапезники удивленно смотрят на меня: финансы – это большее табу, чем секс, измены, коррупция, парламентские интриги.

Но арабский принц – то ли ему до смерти надоели приемы и банкеты с пустопорожними разговорами, то ли его доктор сообщил ему, что он недолго протянет, то ли еще по какой причине – вдруг подхватывает тему:

– По решению парламента моей страны я получаю 20 000 евро ежемесячно. Это не соответствует тому, сколь – ко я трачу, однако у меня есть практически неограниченная статья расходов на так называемое «представительство». Это значит, что посольство выделяет мне машину и водите – ля, одежда, которую я ношу, принадлежит правительству, а когда завтра я полечу в другую европейскую страну, расходы на личный самолет, пилоты, горючее и аэропорт будут возмещены все по той же статье. – И добавил:

– Внешность обманчива.

Если принц, будучи за нашим столом самой важной особой, говорил так откровенно и честно, то никто не мог привести его высочество в смущение. Однако нужно, чтобы и остальные приняли участие в игре.

– Затрудняюсь сказать точно, сколько я получаю в месяц, – сказал устроитель вечера, один из классических представителей Банка Услуг, которые называются «лоббистами». – Тысяч десять, наверно, но те организации, которыми я руковожу, тоже выделяют мне «представительские». Я могу оплачивать из них все, что захочу, – обеды и ужины, одежду и авиаперелеты. Хотя личного самолета у меня нет.

Он сделал знак официанту, и наши бокалы вновь наполнились. Настал черед дилерши, которую весь этот разговор занимал все больше и больше.

– Полагаю, что и я зарабатываю примерно столько же. И мои «представительские» тоже не ограничены.

Так по кругу мои соседи говорили о том, сколько получает каждый из них. Самым богатым оказался банкир – он зарабатывает десять миллионов евро в год, не говоря о том, что владеет пакетом акций своего банка и они постоянно растут.

Но белокурая девушка, которую никто нам не представил, отвечать отказалась.

– Это – сугубо личное дело. Никому не интересно.

– Разумеется, никому не интересно, но ведь мы затеяли такую игру, – возразил устроитель.

Девушка стояла на своем. И тем самым продемонстрировала свое превосходство над остальными: так или иначе, она была единственной, у кого оказались секреты. И, взлетев на более высокую ступеньку, оказалась под прицелом презрительных взглядов. Чтобы не чувствовать себя униженной своим жалким жалованьем, она, притворяясь существом загадочным, решила унизить всех вокруг. А того не понимала, что большинство людей здесь живут благодаря этим «представительским», которые могут исчезнуть в любую минуту. Оборвется эта ниточка – и они полетят в пропасть.

Как и следовало ожидать, дело дошло до меня.

– Год на год не приходится. Если я выпускаю новую книгу, то получаю что‑то около пяти миллионов долларов. Если – нет, то выходит порядка двух: их я получаю за продление прав на издание тех книг, что сочинил раньше.

– Вы и завели этот разговор, чтобы сказать, сколько вы зарабатываете, – сказала девушка. – Вам не удалось нас потрясти.

Она понимала, что совершила ложный шаг, и теперь, ринувшись в атаку, старалась исправить положение.

– Мне так не кажется, – заметил принц. – Я считал, что столь широко публикующийся писатель должен быть богаче.

Очко в мою пользу. Белокурая девица теперь не раскроет рта до окончания вечера.

Разговор о деньгах поломал целую систему негласных табу, из которых заработок был самым главным. Официант стал появляться еще чаще, бутылки вина пустели с немыслимой быстротой, устроитель/организатор поднялся на сцену необычно оживленным, объявил победителя, вручил ему премию и тотчас вновь включился в разговор, который не прерывался все это время, хотя правила хорошего тона предписывают молчать, когда говорит кто-нибудь другой. И теперь мы рассуждали о том, как лучше всего употребить наши деньги (в большинстве случаев сходились на том, что приобретем «свободное время», будем путешествовать или заниматься каким-нибудь спортом).

Я уже подумывал завести разговор о том, как лучше всего организовать собственные похороны – смерть была таким же табу, как и деньги. Но за столом царило такое веселье, мои сотрапезники были столь общительны и милы, что решил промолчать.

– Мы говорим о деньгах, но не знаем, что это такое, – сказал банкир. – Почему люди внушили себе, что клочок раскрашенной бумаги, пластиковая карточка или монета, изготовленная из самого низкопробного металла, представляют собой какую-то ценность? Или еще: известно ли вам, что ваши деньги, ваши миллионы долларов – это всего лишь электронные импульсы?

Всем это было, разумеется, известно.

– Поначалу богатством было то, что мы видим на наших прелестных соседках, – продолжал он. – Украшения, сделанные из каких-нибудь редкостных материалов, которые легко переносить с места на место, легко считать и делить. Жемчужины, золотой песок, драгоценные камни. Все это доставлялось в какое-нибудь видное место. А потом обменивалось на скотину или пшеницу, но ведь никто не станет таскать мешки с зерном, гнать коров по улицам. Забавно, что мы и сейчас ведем себя как дикари – носим украшения, чтобы показать, как мы богаты, хотя порой украшений у нас куда больше, чем денег.

– Таков племенной обычай, – сказал я. – В мое время молодежь отпускала длинные волосы, а теперь делает себе пирсинг: это позволяет отличить единомышленников.

– А могут ли электронные импульсы даровать нам хотя бы лишний час жизни? Нет. Могут ли заплатить за возвращение тех, кого уже нет с нами? Нет. Могут заплатить за любовь?

– Могут, – игриво отозвалась дилерша.

Тон был шутливый, но в глазах читалась глубокая печаль. Я вспомнил об Эстер и о том, что сегодня утром ответил журналисту. Мы, богатые, могущественные, умные, обвешанные украшениями, снабженные кредитными карточками, знали, что в конце концов все это делается в поисках любви, нежности, ласки, ради того, чтобы быть с тем, кто нас любит.

– Не всегда, – возразил парфюмер, глядя на меня.

– Вы правы, не всегда, – и по тому, как ты на меня смотришь, я понимаю, что ты хочешь сказать: моя жена оставила меня, хоть я и богат. – Ну, скажем, почти всегда. А, кстати, кто из присутствующих за этим столом знает, сколько котов и столбиков изображено на задней стороне десяти долларовой бумажки?

Никто не знал и знать не хотел. Рассуждения о любви омрачили непринужденную атмосферу, и беседа пошла о литературных премиях, выставках, о недавно выпущенном на экраны фильме, о премьере пьесы, прошедшей с большим, нежели ожидалось, успехом.

***

– Ну, как было за твоим столом?

– Нормально. Как обычно.

– А вот я сумел втравить моих соседей в интересную дискуссию о деньгах. Кончилось, правда, на трагической ноте.

– Когда ты едешь?

– Из дома тронусь в половине восьмого утра. Ты ведь тоже летишь в Берлин, сможем взять одно такси.

– Куда ты едешь?

– Ты же знаешь. Ты не спрашивала меня, но знаешь.

– Знаю.

– Как знаешь и то, что в эту минуту мы говорим друг другу «Прощай».

– Мы можем вернуться в те времена, когда познакомились – мужчина, у которого душа была в клочьях от того, что его бросили, и женщина, сходившая с ума от любви к человеку, живущему рядом. Я могла бы повторить то, что уже сказала тебе однажды: я буду бороться до конца. Я боролась и потерпела поражение. Теперь буду зализывать раны.

– Я тоже боролся и тоже проиграл. И не пытаюсь сшить разодранное. Всего лишь иду до конца.

– Я страдала все это время, ты знал об этом? Я страдаю уже много месяцев, пытаясь показать, как я тебя люблю, как все обретает важность и смысл, если ты рядом со мной. Но теперь я решила – довольно. Кончено. Я устала.

В ту ночь в Загребе я перестала защищаться и сказала себе: если будет еще один удар, пусть будет. Пусть я получу нокаут, пусть свалюсь на ринг – ничего, когда-нибудь поднимусь

– Ты найдешь себе кого-нибудь.

– Разумеется: я – молода, красива, умна и желанна. Но того, что я прожила с тобой, больше пережить не удастся.

– Ты обретешь другие чувства. И знай, хоть можешь и не верить, что я любил тебя, покуда мы были вместе.

– Я не сомневаюсь в этом, но это ни на йоту не приглушает мою боль. И завтра мы уедем отсюда в разных такси – ненавижу прощания, особенно в аэропортах или на вокзалах.

Дата добавления: 2015-05-08