Часть вторая. Великий разрушитель 1 страница

Славьте меня! Я великим не чета. Я над всем, что сделано, ставлю «nihil»…

В.Маяковский

Христос сказал: убогие блаженны, Завиден рок слепцов, калек и нищих. Я их возьму в надзвездные селенья, И сделаю их рыцарями неба И назову славнейшими из славных… Пусть! Я приму! Но как же те, другие, Чьей мыслью мы теперь живем и дышим, Чьи имена звучат нам, как призывы? Искупят чем они свое величье? Как им заплатит воля равновесья? Иль Беатриче стала проституткой,

Глухонемым – великий Вольфганг Гете

И Байрон – площадным шутом?.. Н.Гумилев

– Призрак! – вскричал Осима. – Адмирал, это видение! Он снова ударил кулаком по диковинному существу, возникшему у входа, и, охнув от боли, отскочил: на разбитых пальцах выступила кровь. Камагин и Петри, собиравшиеся кинуться вслед за Осимой, медленно опустились в кресла. Ромеро переглянулся со мной, взгляд его сказал больше, чем любые слова. Я молчал, не двигаясь. В голове у меня молотом била мысль: «МУМ будет захвачена».

– Всем сидеть! – сказал Орлан. – Еще раз приказываю открыть входы. Я лихорадочно пытался связаться с МУМ, она не откликалась. Все энергетические коммуникации были, вероятно, повреждены при ударе, лишившем нас сознания. Но звездолет был цел, входы в него задраены, сами мы живы – очевидно, и МУМ оставалась невредимой. Ужас в глазах Ромеро показывал, что и он понимал непоправимость случившегося. В плен попадали не одни наши маленькие жизни, но и сокровеннейшие секреты человечества. Никогда я так отчаянно не напрягал свой мозг в поисках хотя бы щели выхода, и никогда еще не были так пусты мои мозговые извилины.

– Откройте входы, или мы вас уничтожим, – повторил разрушитель. Дальше молчать было нельзя.

– Вас не задержали закрытые входы, – сказал я.

– Меня – нет, но мои солдаты не могут проникать сквозь вещественные барьеры. Я повернулся к Камагину:

– Эдуард, хоть и без сражения, но мы еще можем погибнуть, как вы призывали нас. – Я с ненавистью посмотрел на Орлана. – Убирайтесь и можете уничтожить звездолет. Ни один из разрушителей не пошевелился. Голос Орлана зазвучал мягче:

– Уничтожить вас мы сумеем и без разрушения корабля. Мы доставим его в целости на базу – с вами или без вас. Я сразу не подыскал возражений. На помощь пришел Ромеро:

– Ваш приказ не может быть выполнен, завоеватель, уже по одному тому, что мы утратили командование механизмами корабля. Восстановите нашу связь с аппаратами.

– Чтобы вы попытались взорвать корабль? – В голове разрушителя зазвучала вполне человеческая ирония. – Ваши аннигиляторы блокированы нашими полями.

– Тогда чего вам бояться? Другого пути к открытию входов в корабль нее существует – для нас, по крайней мере. Я добавил:

– И сделаем это мы лишь в том случае, если вы гарантируете всем, сдавшимся в плен, жизнь и свободу.

– Жизнь мы вам гарантируем, как обещали. Что касается свободы, то я не волен давать или отнимать ее. Через три минуты, по вашему счету, обретете утраченную связь. Я взглядом попросил у друзей совета, забыв, что при пропаже связи с МУМ могу прибегнуть к помощи наручного дешифратора ДН-2, последнего творения Андре. Мои помощники раньше обрели ясность сознания. Я расслышал внутренний, одними мыслями, шепот Осимы: «Адмирал, нам, кажется, дадут этот шанс. Я помню ваш приказ о МУМ!» И сейчас же во мне зазвучал голос Камагина: «Будьте покойны, Эли, мы с Осимой постараемся!» Я закрыл глаза, чтоб разрушители не увидели, как они заблестели. Сердце билось во мне, как затравленное, я страшился, что нежданные пришельцы услышат его стук. Связь с МУМ восстанавливалась медленно, МУМ словно просыпалась от долгого сна, делала первые неуверенные шаги в яви, не сбросив полностью дремоты. И когда я почувствовал, что порванные нити с мозгом корабля заново обретены, я судорожно, одной резкой мыслью, пытался связаться с аннигиляторами, но связи не получилось: аннигиляторы были прочно блокированы. Я не сомневался, что такие же попытки совершили мои друзья, у Камагина вдруг вырвался стон, Петри чертыхнулся.

– Почему так долго? – спросил Орлан.

– Плохое соединение, – ответил я. У Осимы было сонное лицо, Камагин раскрыл рот от напряжения, глаза его, вдруг ослепшие, полубезумно вперлись в точку на экране. «Хорошо!» – подумал я с надеждой. Из миллиардов возможных сочетаний элементов, составлявших МУМ, только одно делало ее работоспособной, – теперь сама МУМ, под диктовку Осимы и Камагина, составляла схему своей перемонтировки. Когда кто-то из них, Осима или Камагин, скажет: «Все. Действуй», эта единственная комбинация будет заменена другой, любой возможной, случайной, бессмысленной, одной из многих миллиардов бессмысленных сочетаний.

– Все! – воскликнул Осима, энергично поворачиваясь в кресле.

– Все! – эхом откликнулся Камагин и радостно вскочил. Я испытал болезненный удар в мозгу и теле, по нервам промчался электрический разряд. Прежней разумной МУМ, хранительницы знаний всего человечества, больше не существовало. Была игрушка с бессмысленным сочетанием тысяч элементов – один возможный вариант из многих миллиардов бессмысленностей, творимых природой в каждом углу Вселенной…

– Адмирал! – торжественно проговорил Осима. – Приказ выполнен.

– Петри, откройте вход, – распорядился я. – Надо же выполнить условия капитуляции. Ручное управление помните?

– Справлюсь, – проворчал Петри, направляясь к двери. Он поманил пальцем разрушителей. – Призраки, пойдет кто-либо из вас со мной? Один из разрушителей растаял – не исчез, не удалился, уменьшаясь, как люди, а потускнел и стерся. Оба других продолжали стоять на старых местах. Ромеро в восторге хлопнул себя ладонями по коленям. За всю нашу многолетнюю дружбу я не помнил у него такой несдержанности.

– Как дурачков! – лепетал он, давясь смехом. – Нет, как дурачков!..

– Радости мало, Павел! – возразил я печально. – Плен остается, звездолет захвачен. Да и нет комбинации, которую теоретически нельзя бы было восстановить… Ромеро скосил глаз на молчаливых разрушителей и внушительно проговорил:

– Дорогой Эли, теоретически возможное на практике чаще всего неисполнимо. Один из древних мыслителей говорил: «Случайно могут выпадать любые комбинации, это бесспорно, но если мне скажут, что типографский шрифт, рассыпанный по улице, сложился при падении в «Энеиду», я и ногой не пошевельну, чтоб пойти проверить». Я думаю, этого мыслителя можно принять в качестве примера для подражания.

– Валом валят, твари, – сумрачно сказал возвратившийся Петри. Оба разрушителя потеснились, словно пропуская кого-то в командирский зал, но новых фигур не появилось. Вместе с тем я с физической ясностью ощутил, что свободного пространства стало меньше.

– Невидимки! – предупреждающе сказал Ромеро. До нас донесся бесстрастный голос Орлана:

– Вам разрешается идти к своим товарищам.

Ромеро направился в парк, мы четверо шли за ним. Из всех служебных помещений людей выгоняли головоглазы. В коридорах мы их наконец увидели: бронированные опухоли с перископами вместо голов неуклюже шествовали от причальной площади, захватывая одно помещение за другим. На площади стояли легкие корабли, похожие на наши планетолеты, из люков сыпались все новые головоглазы. Нам не дали смотреть, как оккупируется звездолет. Внезапно возник Орлан и приказал удалиться от площади.

– Настройте дешифраторы! – посоветовал Ромеро и, когда мы проверили свои наручные ДН-2, продолжал – уже одной мыслью: «Если у невидимок и нет тела, то уши, вероятно, имеются, а разобраться в индивидуальных излучениях им будет непросто». И каждому, кого встречал, он говорил: «Настройте дешифратор». В аллеях парка было полно народу. Вокруг каждого из командиров образовалась толпа, главным образом команда его звездолета. Меня расспрашивали меньше, чем Осиму, Петри и Камагина, я сел на скамью с Мэри и Астром, с другой стороны поместился Ромеро. В парке по земному графику шла осень, меж деревьев шумел несильный ветер, на людей сыпались желтеющие листья.

– Нас будут убивать, отец? – спросил Астр. Он пристально смотрел на меня. Я с усилием усмехнулся и отвел глаза.

– Зачем нас убивать? Разрушителям наши жизни сейчас нужнее, чем нам. Астр нахмурился, размышляя. Над толпой появился Труб с Лусином на спине. Ангел приземлился около нашей скамейки, и Лусин соскочил за грунт. Перья на крыльях ангела топорщились. Он поглядел на меня, как на изменника.

– Вы же люди, Эли! – в его голосе громыхали металлические раскаты. – Покориться без сопротивления!.. Эли, ангелы в плен не сдаются, нет, Эли!

– Все что я могу сказать, я уже сказал в обращении через МУМ, – ответил я и попросил их настроить свои дешифраторы. – Рассматривайте себя не как пленников, а как передовой отряд внутри вражеского стана, – объяснил я.

– Мы-то можем себя так рассматривать, но согласятся ли наши враги видеть в нас не жертвы их произвола, а действующий вражеский отряд в их лагере, – возразил Лусин, и я поразился, до чего он ясно выстроил это суждение. Со временем я привык, что косноязычный Лусин становится красноречив, если ограничивается мыслями без слов. Когда мы встречаемся с ним сейчас на Земле, мы надеваем дешифраторы, словно находимся по-прежнему в дальних странствиях: так, одними мыслями, нам объясняться легче.

– Доживем – увидим, – сдержанно сказал Ромеро. Мэри молча прижималась ко мне плечом. Нам не нужно было обмениваться мыслями, чтобы понимать друг друга. Лусин, печальный, тихо разговаривал с Ромеро, Астр и Труб присоединились к кучке, обступившей Камагина. Листья падали все гуще, и я вспомнил тот осенний день на недостижимо далекой Земле, когда на аллее Зеленого проспекта повстречал Мэри. Сейчас она была рядом, измученная, терпеливая, бесконечно близкая, тесно прижавшаяся ко мне, а я с нежностью думал о той, холодной, отстраненной, презрительно отвечавшей из мои вопросы…

– Не надо! – умоляюще прошептала Мэри, дешифратор передал ей мои мысли.

– Не надо, конечно! – повторил я со вздохом и увидел идущего к нам Орлана, сопровождаемого теми же двумя призрачными разрушителями. Впоследствии мы разглядели, что они не призрачны, а только очень уж «нечеловечны». Непохожесть на людей становилась заметней, когда разрушители двигались; неподвижных, особенно издали, легко было спутать с человеком. Но движение выдавало их, они не шагали, а, скорее, порхали, не сгибали колени при ходьбе, а легонько перепрыгивали, выбрасывая вперед, как костыли, то одну то другую ногу. И при этом у них изгибалось все тело, как у скороходов, побивающих рекорд быстроты, – они зато и передвигались много быстрее нас. Еще меньше человеческого было в их лицах: все они были безносы. На головах, по рисунку вполне человеческих, имелись и волосы, и уши, и глаза

– тоже два – и рот, и подбородок, но вместо носа было круглое отверстие, прикрытое клапаном, похожим на хоботок, – клапан то вздымался, то опадал при дыхания. «Шевелят носами», – как-то сказал о разрушителях Ромеро. Лица их светились по настроению, то разгораясь, то погасая: были то белыми, то желтыми, то синими. Изменение блеска и окраски лиц не походило на удивительный цветовой язык вегажителей, скорее, напоминало наше покраснение и побеление, но только усиленное до зловещности. Орлан поднял вверх голову – не повернул ее на шее спереди назад, как делаем мы, когда «поднимаем» голову, а именно приподнял: шея вдруг удлинилась и голова пошла вверх над плечами сантиметров на тридцать. Потом мы дознались, что таков способ приветствования у разрушителей: они учтиво вздымают головы, как наши предки приподнимали шляпы. Не опуская головы, Орлан заговорил:

– Ни один из ходовых механизмов корабля не действует. Что вы сделали с ними?

– Виноваты в этом вы, ведь вы заблокировали наши аннигиляторы, – сказал я.

– Мы разблокировали их, но мы не знаем схем ваших аппаратов. Объясните, как обращаться с ними.

– Этого не будет, – объявил я. – Командующий ими корабельный мозг поврежден. Но если бы мы и знали, как обращаться с аннигиляторами без него, мы все разно не раскрыли бы наших секретов. Голова Орлана упала. Это было так неожиданно, что я вздрогнул, а Мэри вскрикнула. Шея исчезла вся, а голова наполовину провалилась в грудную клетку, при этом раздался звук, как при ударе хлопушкой. Над плечами Орлана теперь торчали лишь лоб и два глаза, и эти не исчезнувшие остатки лица синевато пылали. Так мы впервые увидели, как разрушители выражают свое неодобрение и негодование.

– Я сообщу об этом Великому, – донесся из недр Орлана, словно из ящика, измененный голос.

– Пожалуйста, – сказал я. Он собирался уходить, когда я задержал его:

– Можно задать несколько вопросов?

– Задавайте, – голова его возвратилась в естественное положение.

– Вопросы такие. Что вы собираетесь с нами делать? Кто такой Великий разрушитель? Откуда вы знаете, как меня зовут и кто я? Как вы обучились человеческому языку? Как вы проникли на наш звездолет?

– Ни на один из этих вопросов ответа пока не будет, – сообщил он, опять с хлопаньем втягивая голову в плечи. Но тут же возвратил ее в прежнее состояние. – А получите ли вы ответ потом, решит Великий. Я снова не дал ему уйти:

– Тогда скажите, что мы можем и чего не можем делать?

– Можете делать все, что делали прежде, за одним исключением: доступ к механизмам корабля воспрещен.

– Раскройте стереоэкраны в обсервационном зале, – попросил я. – Надеюсь, вам не повредит, если мы полюбуемся светилами вашего красочного скопления?

– Светилами любоваться можно, – бросил он, упархивая.

В отчете Ромеро описаны те первые дни плена, когда мы еще находились на звездолете, – и наши тревоги, и недоумения, и овладевшее многими отчаяние, и бешенство, клокотавшие в других, и знакомство с суровыми стражами, и столкновения, неизбежно возникавшие между нами и ними. Из тех дней я всего яснее запомнил, что меня непрерывно грызли жестокие вопросы, я непрестанно искал на них ответа и ответа не находил, а на некоторые и сегодня, по прошествии многих лет, не могу найти ответа. И самым мучительным из вопросов была мера моей вины в том, что совершилось. Ни на кого ответственность я переложить не мог. Везде было одно: моя вина. Временами от этих мыслей сохла голова. Лишь двум друзьям я мог поверить свои терзания – Мэри и Ромеро, и оба спорили со мной. Мэри видела лишь катастрофическое сочетание несчастных обстоятельств, Ромеро твердил, что психологию нужно оставить историкам, а мое дело – анализировать положение.

– Я понимаю, вам странно, что именно я обращаюсь с призывом забыть о психологии, – сказал он как-то. – Друг мой, копается много в прошлом тот, кто пасует перед будущим, а ваша область – будущее, уж таков вы. Давайте же распутывать загадки, поставленные появлением разрушителей. Больше Мэри с Ромеро разобрались в моем состоянии маленький космонавт с Астром. Мы встретились с Камагиным возле обсервационного зала, и он остановил меня.

– Адмирал, – сказал он, волнуясь, – вы имеете все основания быть недовольным мною… Я возразил:

– У вас еще больше оснований быть недовольным мною.

– Нет! Тысячу раз – нет! – воскликнул он. – Даже МУМ не предвидела того, что совершилось, а человек, вы или я, не больше чем человек. Я давно собирался извиниться, Эли… Я отошел от него растроганным. В этот же день Астр сказал мне:

– Мне очень жалко тебя, отец! Он сидел в моей комнате и смотрел стереоленту с видами Земли: пейзажи незнакомой ему планеты – Гималаи, Сахара, Восточный океан, стоэтажные здания Столицы.

– Почему? – спросил я рассеянно. Мне вообразилось, что слова его имеют отношение к картинам.

– Я подумал, что не ты, а я адмирал, и что я сжег два своих корабля, а третий сдал в плен… И мне не захотелось жить, а тебе ведь хуже, ты – не играешь в адмирала…

– Играй, пожалуйста, в игры не выше солдата или инженера, – посоветовал я и вышел из комнаты. Я страшно разнервничался. В обсервационном зале мы видели изо дня в день одно и то же: яркие звезды, зеленые огни эскадры. То ли разрушители не хотели, чтобы мы разобрались в астрографии их полета, то ли механизмы корабля разладились, но трудно было понять, куда и с какой скоростью движется вражеская эскадра. Ясно было лишь, что наш звездолет несется в центре флота, на всех сторонах сферы сверкали вражеские крейсера. Осима доказывал, что такая дислокация сделана не для охраны «Волопаса», а чтоб обеспечить его движение – чужие корабли своими полями тащили наш звездолет за собой. Оранжевая понемногу отклонялась от оси полета. В зените появилась другая звезда, горячей, почти синяя, но неяркая. Со временем и она осталась в стороне, а приборы показали, что звездолеты выбрасываются в эйнштейново пространство. Мы снова увидели – уже в оптике – малоприметное белое светило и темную планетку, ее спутника.

– Если здесь их база, то она хорошо укрыта, – заметил Камагин. – И белого карлика отыскать не просто в этом переплетении гигантов и сверхгигантов, а затерянный в темноте спутник просто неприметен.

Звездолеты врагов один за другим уносились в черноту, их пронзительные огни тускнели. Осталось около десятка кораблей, когда «Волопас» пошел на посадку. День этот навеки остался в моей памяти. Наши галактические суда не умеют причаливать к планетам. А гигантские корабли разрушителей опускались на поверхность планеты с легкостью, словно авиетки. На плоской равнине в считанные часы возникла своеобразная горная страна. И на одной из долинок между звездолетами врага плавно опустился «Волопас».

– Выходить! – приказал Орлан, появившийся в обсервационном зале, откуда мы наблюдали за посадкой. Он стоял с двумя неизменными телохранителями, бесстрастный, похожий на призрак, хотя теперь мы твердо знали, что и он, и его охрана вполне вещественны – уже не один Осима дотрагивался до них или сталкивался. Я распорядился надевать скафандры. Орлан отменил мой приказ:

– Излишне, адмирал Эли. На базе созданы условия, в которых вы нуждаетесь: атмосфера с азотом и кислородом, вода, привычные вам гравитация и температура, даже ваш любимый зеленый цвет. А что до радиации, – он показал на белое светило, – то она не опасна. Из ворот «Волопаса» выкатили причальную площадку. Я вышел с Мэри и Астром. Астр радостно сказал:

– Отец, правда, эта планета напоминает Землю? Мама говорит, что нет, а по-моему, похожа! Если планета походила на Землю, то так же, как сами разрушители копировали людей – призрачным, а не реальным сходством. Объяснять это Астру было напрасно: он видел Землю лишь на стереоэкране. Крохотное белое солнце, висевшее над планетой, света давало ровно столько, чтоб видеть, но тепла от него не было. Земные лунные ночи больше напоминали местный полдень, чем земные дни, – в небе планеты сумрачно посверкивали звезды. Планета была зеленой, но зеленью холодной, с металлическим отблеском. Вверху, затмевая звезды на белесом небе, висели облачка, они тоже были едко-зеленые.

– Металлическая! – грустно сказал Лусин. – Незнакомый металл, Эли.

– Отлично известный металл: никель, – поправил его Камагин. – В мое время после железа никель являлся главным конструкционным материалом. Ручаюсь, что вся эта зелень – соли и окислы никеля. Лишь наш совершенно черный звездолет нарушал однотонную зеленость никелевой планеты. По зеленой поверхности струились зеленые реки, реки впадали в зеленые озера, над озерами нависали зеленые холмы. Я потрогал рукой одно из зеленых растений, оно было неживое, просто гроздья кристаллов, мутноватых, скользких. Я зачерпнул ладонями жидкости в речке, это тоже были никелевые растворы, неприятно и остро пахнувшие, они окрасили мою руку в зеленый цвет, такой равномерно прочный, что казалось, я надел зеленую перчатку. Потом мы шли по аллее металлических деревьев, стволы блестели синевато-бело, а кроны, тоже металлические, покрывали зеленые осадки – металлические ветви качались, ветер, то усиливаясь, то спадая, шевелил кристаллы. Неприятный запах никелевых соединений, исходивший от всего в этом металлическом лесу, становился непереносим.

– Зеленая тоска, дорогой Эли! – со вздохом проговорил Ромеро. – Выть по-волчьи… Во время высадки мы увидели своих стражей – головоглазов. На звездолете они охраняли служебные помещения и на глаза старались не попадаться. Здесь они были везде – на причальной площадке, у гравитационного эскалатора, перебрасывавшего нас с корабля на планету. И прежде чем мы попали в металлический лес и на берега солевых речек, нам пришлось пройти через молчаливые аллеи стражей, бдительно наблюдавших, чтобы мы не приблизились к их кораблям: если пленник слишком отклонялся, его возвращали на предписанную дорогу увесистыми гравитационными оплеухами. Мне первому досталась такая пощечина, и я уже не повторял столкновения со стражами. Так держали себя и другие люди, но с ангелами головоглазам пришлось повозиться. Труба с его крылатыми сородичами высосало на планету по тому же силовому транспортеру, что и нас, но на почве ангелы повели себя по-иному. Труб взлетел, а за ним с гамом устремились другие ангелы. Головоглазы заметались, их перископы страшно засверкали, но сила гравитационных ударов квадратно уменьшалась с отдалением, и ангелы быстро усвоили эту нехитрую истину: они взлетали повыше и там, недоступные для кары, дико резвилась. Вскоре в их пеструю толпу шумно ворвались пегасы, а за пегасами, огромный и величественный, вынесся Громовержец с Лусином на спине и круг за кругом стал уходить все выше. Драконы поменьше бросились за своим вождем, и образовалась трехэтажная суматоха. Выше всех, полностью недоступные для головоглазов, тихо реяла крылатые драконы, пониже сновали ангелы, а под ними бесновались летающие лошади, ошалевшие от вольного воздуха после тесных конюшен звездолета. Кое-кого из пегасов зловредам удалось сшибить, но и эти, побегав по грунту, вновь с радостным ржанием уносились к своим. Стоявшие возле меня Камагин и Осима обменялись взглядами.

– Только без слов! – предупредил я мысленно. – А также без молчаливых рассуждений. Мы не знаем, какая техника подслушивания на базе. И не жестикулируйте, пожалуйста. Они продолжали объясняться восхищенными взглядами, выразительно кривили лица, но рук из карманов не вынимали, чтобы не привлечь внимания резкими жестами. К нам присоединились Ромеро и Петри, и беседа безруких и глухонемых стала такой оживленной, что я опять встревожился. Развязка затянувшейся неразберихи была крутой. В одном из звездолетов засверкало желтым огнем пятно, и пляска в воздухе оборвалась. И лошади, и ангелы, и драконы, и Лусин верхом на драконе покатились вниз. Если бы я мог любоваться этим зрелищем взглядом постороннего наблюдателя, оно, вероятно, показалось бы забавным. И ангелы, и пегасы с прежней энергией махали крыльями, но летели вниз, как лыжники с трамплина. Ромеро приподнял и опустил бровь. Код его мимики был недопустимо прост.

– Ну, что ж – звездолеты! – пробормотал мыслью Камагин. – Не везде же будут эти чертовы машины! Передние углубились в лес. К нам, обгоняя задних, добрались Труб и Лусин. Труб был сконфужен неудачным весельем в воздухе, а Лусин сиял. Громовержец показал свои летные способности, и это почти примиряло Лусина с пленом.

– Хорошо, а? – похвастался он вслух. Я промолчал, а Камагин, подкрепляя мысль взглядом, ответил через дешифратор:

– Отлично Лусин. Твои крылатые друзья облегчат нам заключение. Я обратился к Трубу, уныло поджавшему крылья:

– Как летается на высоте? Отвечай через прибор. В отличие от Лусина, обретавшего красноречие при мысленных объяснениях, Труб сразу начинал мекать, чуть переходил на прямую мысль. Он был из тех, кого Ромеро называет косномысленными.

– Леталось… видишь ли, Эли… вроде на Земле! Лучше Оры… Выше – труднее… Быстрое разрежение – вверх…

– Падалось легче, чем поднималось, – добавил Ромеро. Из объяснений Труба я уяснил себе, что тяготеющее поле планеты сконструировано не по Ньютону. За поворотом металлической аллеи открылось металлическое сооружение в зеленой чешуе окислов, в оползнях солей. Внутрь него вел туннель. Я остановился и оглянулся. Позади меня двигались все три экипажа звездолетов, за ними то шагом, то короткими взлетами, то отставали, то торопились ангелы, шествие завершали пегасы и драконы. Немыслимо было и думать, что такую ораву пленных можно втиснуть в приземистое помещение.

– Нас приглашают, и пока вроде вежливо. – Ромеро кивнул на охранников, усиленно мотавших в сторону дома мерцающими перископами.

– Подождем Орлана, – решил я. Пока мы ждали, зеленая тучка, приползшая в зенит, пролилась зеленым дождем из солей никеля. Сперва падали отдельные капли, быстро запятнавшие нас, потом хлынул ливень, наподобие тех, что устраиваются на Земле в дни летних гроз. В потемневшем небе засверкали молнии, темно-красные, и не ослепительно яркие, как у нас, а тусклые. Я отыскал Мэри и Астра и укрыл их своим плащом. Мэри дрожала, а сын с обидой доказывал, что способен вынести все, что выносят другие мужчины.

– Безусловно, – утешил его я. – И если бы этот ливень вынуждал на духовные или физические усилия, я сам потребовал бы от тебя: ну, поборись! Но он только пачкает, а грязи добавлять не обязательно. Ливень оборвался внезапно, как налетел, в небе засветился тот же невыразительный белый карлик, медленно клонившийся к горизонту. Мы были мокры и перепачканы, люди превратились в зеленые статуи, ангелы топорщили повисшие зеленые крылья, Труб встряхивался, как пес, выбравшийся из воды, я выжимал отяжелевший плащ. За этим занятием нас застал Орлан.

– У нас под душ идут, чтобы очиститься, у вас – чтоб запачкаться, – сказал я сердито.

– Никелевая планета! – пояснил он со снисходительным бесстрастием. – Среди наших баз имеются марганцевые, железные, свинцовые, кобальтовые, натриевые, золотые, ртутные… Для вас выбрана никелевая, потому что она – зеленая.

– Я предпочел бы золотую, они нам знакомы, – оказал я, намекая на то, что одну золотую планету мы уничтожили. Он пропустил намек мимо ушей.

– Вы не вынесли бы там хлорных соединений золота. Великий хочет сохранить вам жизни.

– Если вы заботитесь о наших жизнях, зачем загонять нас в эту тесную берлогу?

– Места в ней хватит всем. Туннель вел во вместительный вестибюль, откуда отпочковывались широкие коридоры с самосветящимися стенами. Под шапкой невзрачного домика скрывался обширный комплекс помещений. Все здесь, как и снаружи, было никелевое, но соединения никеля потеряли мертвенную зеленую однообразность, а металлически чистый, он уже блистал синеватостью. Не скажу, что я был восхищен богатством и теплотой цвета, но мне уже не хотелось волком выть от «зеленой тоски».

– Направо – людям, прямо и налево – вашим союзникам, – распорядился Орлан. Я осведомился, имеют ли люди право общаться с своими друзьями. Право такое было. Ангелы повалили прямо, пегасы с драконами понеслись налево, мы с Орланом повернули направо. Самосветящийся коридор вел в огромный четырехугольный зал, тоже с самосветящимися стенами и потолком. Вдоль стен тянулись странные, похожие на желоба, сооружения. В такой тюрьме можно было разместить команды целого флота галактических кораблей, а не только три экипажа.

– Нары, – сказал Ромеро, показывая на желоба.

– Размещайтесь! – сказал Орлан и повернулся ко мне. – Вы пойдете со мной, адмирал. Ко мне подошли Осима и Камагин, сзади встал Ромеро.

– Мы не пустим адмирала одного, – сказал Осима. Ничто не изменилось на бесстрастном лице Орлана.

– Адмирал пойдет один. Вы не нужны. Ромеро указал на телохранителей Орлана:

– Разрешите заметить, что вас тоже сопровождают адъютанты. Охрана положена нашему адмиралу по рангу.

– Он пойдет один, – холодно повторил Орлан.

– Не волнуйтесь, – сказал я друзьям. – Один я пойду или втроем, все равно мы в полной их власти.

Я еле поспевал за моими проводниками: их плавные прыжки, напоминавшие танец, а не ходьбу, были быстрее даже моего бега. Временами они останавливались и поджидали меня, не оборачиваясь, точно видели спиной так же хорошо, как глазами. Я не мог отделаться от ощущения, что вокруг невидимки. По коридору можно было устроить шествие по десять человек в ряду, а мне не хватало пространства. Притворяясь, что не удержался, я раза три отскакивал в сторону, но везде была пустота, столкнуться с невидимками не удалось. В новом помещении, маленьком и скудно освещенном, Орлан приказал мне остановиться. Я стоял посреди комнаты. Орлан с телохранителями подошел к двери напротив, и она открылась им навстречу. В помещение вприпрыжку вбежал человек, и я сразу узнал его. Это был Андре. Он двигался не как Андре, у него была старчески согбенная фигура, он уныло, не как Андре, склонял голову, нелепо размахивал руками, нелепо скрипучим голосом что-то бормотал. Ничего не было у него от Андре, все было иное, незнакомое, неожиданное, непредставимое!.. Но это мог быть только Андре.

– Андре! – закричал я, кидаясь к нему. Он поднял голову, и я увидел лицо его, постаревшее, изможденное, до того непонятнее, что восторг встречи мгновенно превратился в страх. Я схватил Андре, прижал к груди, застонал от ликования и боли, но уже в ту первую минуту почувствовал, что не одну радость принесет воскрешение Андре из небытия, и, может быть, меньше всего – радость. Андре оттолкнул меня. Он меня не узнал.

– Андре! – молил я. – Взгляни, это же я, Эли, я твой друг Эли, вспомни, я же Эли, я Эли, Андре! Андре! Он с тоской отворачивался. Мое ликование превращалось в ужас. Я рванул его к себе. Он смотрел на меня и не видел: зрячий, он был слеп. Такие глаза я иногда подглядывал у людей, отдавшихся тяжкой думе. Только здесь все было усилено безмерно, нечеловечески жестоко. Я снова обрел Андре, но он не вышел ко мне, он был в каком-то своем, далеком мире. Он лишь присутствовал здесь – его не было!

Дата добавления: 2015-05-08