Часть Третья. Мечтательный автомат на Третьей планете 1 страница

И на что мне язык, умевший слова Ощущать, как плодовый сок? И на что мне глаза, которым дано Удивляться каждой звезде? И на что мне божественный слух совы, Различающий крови звон? И на что мне сердце, стучащее в такт Шагам и стихам моим?! Лишь поет нищета у моих дверей, Лишь в печурке юлит огонь,

Лишь иссякла свеча – и луна плывет

В замерзающем стекле… Э.Багрицкий

Эвакуация походила на бегство. В зал хлынули головоглазы. Нам не дали ни обсудить приказа, ни просто перекинуться соображениями. Человеческим языком головоглазы не владели, но зрение у них было зорче нашего, а гравитационные оплеухи впечатляли красноречивей слов. Вновь появился Орлан, и мы услышали впервые его истошный крик, раздававшийся потом так часто, что он и поныне звучит в моих ушах:

– Скорей! Скорей! Скорей! Я многого не помню в начальных минутах эвакуации, я потерял сознание до того, как исчезла силовая клетка. Пришел я в себя на ложе, рядом сидела Мэри, сжимая мои руки в своих руках, в ногах стояли молчаливые друзья. Я услышал ее счастливый голос:

– Очнулся! Он живой! Я хотел сказать, что неживым я быть не могу, раз мне гарантирована жизнь, но не хватило сил на шепот. Зато я постарался глазами передать, что чувствую себя превосходно. Мэри расплакалась, уткнувшись головой мне в грудь.

– Великолепно, адмирал, – бодро объявил Осима. – Пока вы лежали без сознания, вас покормили.

– И ели вы с аппетитом, – добавил Ромеро, улыбаясь. – Но потом вдруг окаменели, и мы порядком перепугались.

– На какой корабль нас грузят? – спросил я, понемногу овладевая голосом.

– На «Волопас», – ответил Камагин. Он иронически усмехнулся. – Побаиваются вселенские завоеватели показывать нам свои корабли. С помощью Ромеро и Мэри я приподнялся. В зал вполз на Громовержце Лусин. Мы с Мэри и Петри примостились за спиной Лусина. На других драконах разместились друзья.

– Включай мотор, – сказал Петри Лусину. Лусин так радовался моему освобождению, что не обиделся на Петри за поношения любимца. Крылатый ящер быстро пополз по коридору, но в распределительном зале его затерли в угол пегасы. Летающие лошади с визгом и ржанием топотали в туннеле, стремясь поскорее вырваться на воздух. На одном из пегасов промчался Астр, он радостно закричал мне и помахал рукой.

– Не забудь: номер пятьдесят восьмой! – крикнула ему вслед Мэри. Астр и ей махнул шапкой.

– Неплохо ездит, – заметил Петри, словечко «неплохо» у этого флегматичного человека было высшей формулой одобрения. Мне тоже показалось, что Астр как литой на пегасе, он лихо пригибался к шее коня, ловко выгибал ноги, чтоб не мешать работе крыльев, сам бы я так не сумел. Даже Лусин признавал, что езда на пегасах – дело посложней, чем на старых бескрылых лошадях. Громовержец, выбравшись наружу, взмыл вверх. Мы опять увидели крохотное белое солнце в зените, неприветливое, бессильное светило, не способное ни утеплить планету, ни затмить лихорадочное сверкание звезд. Внизу простиралась мертвенно зеленая планета – никелевые поля, никелевые леса, озера и реки никелевых растворов. И везде, куда хватал глаз, громоздились шары звездолетов, огромные, угрюмые, тускло-серые – горы рядом с холмиком «Волопаса», приткнувшегося в центре образованной ими долинки. Пять звездолетов прибавилось с момента нашей высадки на планете. Громовержец не успел завершить витка над «Волопасом», как попал в гравитационный конус. Дракона так быстро швырнуло вниз, что Лусин закряхтел, Мэри застонала, а у меня на секунду остановилось сердце. Еще быстрей нас засосало в недра «Волопаса» и здесь, на причальной площадке, веером поразбросало – дракона в одну сторону, Мэри с Лусином в другую, а меня с Петри в Третью.

– Берегитесь! – закричал Петри, проворно увлекая меня с площадки. На нее в это время валились другие драконы, засосанные гравитационной трубой. Я не сумел быстро отскочить, и на меня упал Ромеро, а на Ромеро – Камагин. К счастью, ни один из гигантских ящеров не свалился нам на голову – все счеты с нами были бы тогда покончены сразу. У разрушителей имелись аппараты, следящие, чтоб захваченная живая добыча при подобных обстоятельствах не раздавливалась всмятку. Но мы этого не знали и с облегчением вздохнули, когда выбрались на улицу корабельного городка.

– Дома! – сформулировал Осима наше общее чувство. Мы шли вдоль знакомых зданий, еще недавно наших квартир; во Вселенной, вероятно, не было уголка более нам близкого, чем этот. И разрушители ничего не тронули у нас в комнатах, то один, то другой из пленников выбегал на улицу и радостно сообщал, что все сохранено, как было до высадки на зеленую планету.

– Загляни, как у нас, – попросил я Мэри, когда мы подошли к нашей квартире. – А я пойду в обсервационный зал. Не беспокойся, мне хорошо. Я не сделал и двух шагов, как мимо меня промчался Астр со склянкою в руке. Я окликнул его, он не отозвался.

– Куда умчался наш сын? – с беспокойством спросил я Мэри. – В такое время разгуливать по звездолету небезопасно! Она лукаво улыбнулась.

– Ничего с ним не будет. Подождем здесь его возвращения. Астр возвратился минут через пять. Он сиял.

– Все исполнено, мама! – закричал он издали. – Выбраться наружу не удалось, но я выплеснул склянку через канал анализаторов. Планета заражена. Я ничего не понимал.

– Заражена? Может, все-таки объяснишь, Мэри, что происходит? Оказалось, Астр по просьбе Мэри распылил на планете заряд жизнедеятельных бактерий, питающихся никелем и его солями. Планета теперь заражена жизнью. Процесс вначале будет совершаться незаметно, потом убыстрится, пока эпидемия жизни не забушует на поверхности и в никелевых недрах. И тогда оборвать жадное разрастание жизни будет возможно, лишь полностью уничтожив планету.

– Ты знаешь, кто я? – с гордостью спросил Астр. – Я теперь жизнетворец, отец!

– Ты молодец! – сказал я и похлопал его по плечу. В обсервационном зале на экранах разворачивалась звездная сфера. Мы находились не в центре скопления, а где-то на окраине, северная полусфера была беднее яркими светилами, чем южная. Я навел умножитель на Оранжевую. Это был сверхгигант такой неистовой светимости, что он представлялся скорее крохотною луной, чем сравнительно далекой звездой. Была хорошо видна и единственная планета, быстро вращавшаяся вокруг звезды, странная планета, она то сверкала желтым, то синевато-белым, словно ее отражающая способность менялась при повороте вокруг оси. После кратковременного оживления мне вновь стало плохо. Петри первый заметил, что я теряю сознание. Пришел в себя я уже на улице. Петри нес меня на плечах, рядом шли друзья. Я попросил опустить меня наземь, Петри отказался. Неподалеку от обсервационного зала мы повстречались с Мэри, и, чтобы успокоить ее, Петри пришлось все-таки поставить меня на ноги. В комнате я лег на диван. Друзья настроились на мое излучение, мыслями беседовать было не только безопасней, но и легче – мне, во всяком случае.

– Произошли удивительные происшествия, надо в них разобраться, – сказал я. – Я хотел бы знать ваше мнение, Павел. Ромеро не успел начать, в комнату вошли Астр с Лусином и Андре. Андре был одет в новое пальто, выбрит, причесан – все это проделали Лусин с Астром, когда добрались до квартиры Лусина. Он теперь больше напоминал прежнего Андре, постаревшего и похудевшего, – такими, вероятно, люди в прошлые времена поднимались с постелей после болезни. Одно лишь лицо, отсутствующее, подергивающееся то в лукавой ухмылке, то испуганно перекашивающееся, да бессмысленно-тусклые глаза выдавали, что разум к Андре не возвратился.

– Можно побыть с вами? – спросил Астр за троих. Против Астра, хоть он был малыш, я возразить не мог, но Андре меня смущал.

– Разве вы не заметили, что у Андре умопомрачение не болтливое? – опроверг мои сомнения Ромеро. – Когда-то утверждали, что каждый сходит с ума по своей системе. Система безумия нашего несчастного друга – замкнутость. Присутствие Андре вреда не принесет. Поговорим о ваших снах, Эли.

– Сны адмирала относятся, по древней терминологии, к вещим, сейчас против этого не восстанет даже скептик Камагин, – сказал он дальше. – Сновидения Эли – своеобразная форма информации, примененная тайными нашими друзьями в среде разрушителей.

– В расчете на приобретение таких друзей среди угнетенных зловредами народов и среди рядовых разрушителей я и вызвал верховного чурбана на открытый спор. Похоже, какой-то успех есть, – сказал я. Ромеро не согласился. Речь не о друзьях среди рядовых верноподданных. Мы приобрели тайных союзников в непосредственном окружении Великого разрушителя. Откуда, в противном случае, мог бы я узнать, что происходило на военном совете врагов? И если форма передача фантасмагорична, – он тоже сомневается, что стратеги разрушителей разрастаются кронами, взрываются и разливаются ручьями, – то содержание подтверждено фактом эвакуации. Он высказывает такую мысль – в нашу пользу действуют не отдельные разрушители, но организация друзей. Не кроется ли за неполадками на Третьей планете сознательная диверсия? Если так, то где эта Третья планета? И кто из приближенных властителя причастен к ней? Ромеро закончил так:

– Единственным достоверным источником информации сегодня являются сновидения адмирала. Я отдаю себе отчет, что нелепо просить Эли видеть побольше снов. Но запоминать все, что вы увидите во сне, друг мой, я намереваюсь просить – абсолютно все, до самого тихого звука, до самого бледного силуэта! А теперь отдохните. И пусть вам приснятся новые сны – удивительней прежних. Они поднялись сразу все. Мэри хотела остаться, но я отослал ее. Я догадывался, что ей не терпится в лабораторию. Я отлично посплю сейчас, заверил я. Лусин с Астром тормошили Андре, тот отстранялся с таким испугом, что мне его стало жаль.

– Оставьте Андре, он будет тихонько сидеть, я буду тихонько дремать, мы превосходно поладим друг с другом. Вначале я и вправду хотел поспать, но сон не шел. Меня тревожило ощущение чего-то важного, случившегося во внешнем мире. Я вызывал в себе картину атак кораблей Аллана, но вскоре убедился, что лишь мысленно пересказываю себе содержание вчерашнего сновидения. Я стал присматриваться к Андре. Он уныло сидел в уголке, монотонно покачивался туловищем, голова его была опущена, локоны, причесанные и помытые, метались, как живые. Уже десятки раз я наблюдал Андре в таком же состоянии полного отрешения от окружающего, разница была та, что до меня не доносился дребезжащий голос, тоскливо бубнящий о сереньком козлике.

– Что же ты не советуешь мне сойти с ума? – спросил я. – И разве глупая бабушка уже отыскала пропавшего козлика? Он приподнял голову, вслушался, от напряжения у него отвалилась нижняя челюсть. Посторонние голоса уже проникали в него. Но смысл слов оставался темным, глухие заборы по-прежнему прикрывали те части мозга, где творилось понимание.

– Андре, возвращайся! – сказал я, волнуясь. – Прошу тебя, возвращайся, Андре! И это он услышал, не только услышал, но и что-то понял, ибо испугался. Он еще дальше отодвинулся в угол и там боязливо замер. Было жуткое противоречие между его лицом, озаренным отблеском далекого понимания и смятения, и невидящими глазами идиота.

– Не бойся, не укушу! – устало проговорил я и опустил веки – сон сковал меня бурно и крепко. Во сне я видел склонившегося Орлана, а рядом с ним ухмылялся и хихикал Андре, и так подмигивал, словно намекал на известную лишь нам обоим тайну. Ромеро, когда я рассказал этот сон, со вздохом определил, что информации в нем маловато.

Порою казалось, что тюремщики отсутствуют на корабле, – так свободно было ходить по городу и парку. Зато чуть мы приближались к помещению служебному, как невесть откуда появлялся сторожевой головоглаз. В обсервационном зале и днем и ночью было полно наших. Я часто ломал голову над тем, для чего разрушители пускают нас сюда, раскрывая тем самым тайны укреплений Персея. Петри считал, что раскрытие этих тайн входит в план покорения людей.

– Демонстрируют могущество. Расчет такой – устрашимся и запросим мира на их условиях… Если и вправду имелся такой план, то похвастаться им было чем. Мы мчались в окружении кораблей вражеской эскадры, а за пределами зеленых огней разворачивалась величественная панорама: наплывала одна, другая звезда, к ним теснились третья и четвертая, и на всех умножители фиксировали планеты, сотни планет, обжитых, индустриализованных, с городами и заводами, с тысячами кораблей, кружащих над планетами. Меня охватывало уныние, когда я брал в руки умножитель, – враг был могущественный, очень деятельный. Камагин, штурман старого закала, заносил в корабельную книгу – имелась у него и такая – все, что открывалось на стереоэкране. Вскоре у него появилась схема пройденного пути, не столь детальная, как составила бы МУМ, но достаточная, чтоб различить, как размещены в пространстве звезды, сколько у каждой планет и что обнаружено на планетах…

– Нам, безоружным, эти сведения не понадобятся, – сказал я Камагину, очень гордившемуся своим творением. – А если эскадры Аллана прервутся сюда, корабельные МУМ оценят обстановку полнее и точнее. Камагин посмотрел на меня чуть ли не с сожалением.

– Я составляю не пособие к бою, а основу для размышлений. Меня временами поражает, как беззаботно люди вашего поколения перепоручают машинам все виды умственного труда. Так недолго потерять и способность к мышлению! Осима был единственным, на кого не произвела впечатления демонстрация мощи зловредов. Он считал, что все эти дьявольски оснащенные планеты с искусственными лунами и армадами крейсеров – на три четверти мистификация. Нас обманно кружат в одном и том же районе, показывая его с разных направлений.

– Внимательней приглядитесь, – доказывал он, водя пальцем по карте Камагина. – Вот здесь и здесь картины схожие, – почему? И последите за Оранжевой. Если курс – на нее, то все эти блуждания вокруг да около нее – спектакль. Меня Осима не убедил. Мы приближались к Оранжевой, а не петляли вокруг нее. Настал день, когда она переместилась на ось полета, нас выворачивало в лоб на Оранжевую. В этот день перед нами появился Орлан, и я совершил неосторожность. На корабле мы почти не видели его и отвращение при виде его бесстрастной образины понемногу стерлось, теперь я мог бы с ним разговаривать без ненависти и гнева. К тому же он больше не спрашивал – не надоела ли мне жизнь, и не возникал, словно из небытия, а нормально – порхая – приближался. Ромеро называл это так: не появляется, а проявляется.

– Послушай, тюремщик, – сказал я, когда мы увидели его. – Кажется, вы собираетесь причаливать к звезде Оранжевой, где расположена крупнейшая ваша стратегическая база? Он холодно отвел мой вопрос:

– Я не осведомлен в сравнительной мощи различных баз. Их много, и все они могучи. А звезду, которую ты называешь Оранжевой, мы скоро оставим в стороне. Мне досталось от Ромеро, когда Орлан со своими неизменными стражами скрылся.

– Дорогой адмирал, вы бы еще сообщили ему, что эту крупнейшую базу по вашим предположениям, именуют Третьей и что на ней произошли загадочные неполадки. После этого он, естественно, поинтересовался бы источником вашей информации. Я не буду удивлен, если слежка теперь усилится до такой степени, что начнут контролировать ваши сны.

– На корабле мне ни разу не снилось путного, пусть контролирует, – отшутился я. Мне самому было неприятно, что я проболтался. Вскоре Оранжевая сошла с оси полета. Мы двигались мимо нее в центр скопления. В день катастрофы я находился у Мэри в лаборатории. Она с новым жаром продолжала исследования низших форм жизни. Ей помогал Астр. Теперь когда все это в далеком прошлом, я нахожу, что ей удалось лучше нас всех использовать обстоятельства плена.

– Мы оживим не одну Никелевую, а все эти металлические пустыни, если когда-нибудь они станут открыты для нас, – говорила в тот день Мэри. – И наряду с кристаллическими псевдорастениями появятся растения живые, вначале микроскопические, потом сомасштабные нам. Полюбуйся, Эли, в этой пробирке нет ничего, кроме железа, но в ней уже кипит жизнь. И в этот момент звездолет свела судорога. Я выбираю слова наиболее точные. Корабль жестоко сжало, вещи сорвались с мест. Мэри выронила пробирку, я налетел на Мэри. Одна стена надвинулась на другую, а пол понесся к падающему потолку.

– Мэри, что с тобой? – закричал я в ужасе и пытался поймать ее. Мэри сплющилась в блин, тут же, распухая, опала до карлика. Только в кривых зеркалах можно было увидеть фигуры, подобные той, что вдруг стала у нее. Вероятно, у меня был вид не лучше. Мэри, побелев, отшатнулась, когда я наконец ухватил ее за руку. Вещи спустя минуту обрели нормальные размеры, но «Волопас» продолжал содрогаться каждой переборкой, он весь был наполнен гулом потревоженных механизмов.

– В обсервационный зал! – крикнул я Мэри. – Проклятые разрушители устроили новую каверзу. На улице я чуть не ударился о пробегавшего Орлана. На этот раз он был без эскорта, и облик его свидетельствовал, что каверзу устроили не сами разрушители. Я схватил его за плечо:

– Что случилось? Признавайтесь, вы задумали погубить корабль? Орлан молча вырывался. Я с ликованием почувствовал, что у него не хватает сил отбросить меня. Когда у разрушителей отказывает чертовщина технических средств – все эти гравитационные поля, закрученные пространственные оболочки, электрические разряды и ослепляющий свет, – с каждым из них может управиться земной мальчишка.

– Пусти! – хрипел полузадушенный Орлан. – Мы все погибнем, если не пустишь! Мэри дернула меня за руку. На улицу высылали тревожно пересвечивающиеся перископами головоглазы. Я нехотя выпустил разрушителя. Орлан уносился такими стремительными скачками, что казалось, будто целая цепочка Орланов скачет по узкой улице. В обсервационном зале в меня ударил истошный крик Камагина:

– Адмирал, нас засасывает на Оранжевую!

Вокруг нас исчезала Вселенная. Три четверти звезд скопления пропали, остальные тускнели на глазах. Я схватился за умножитель, но картина не переменилась. О внешних светилах, величественном нагромождении ядра Галактики, и говорить не приходилось: там, где недавно неясно, небесной пудрой, светились бесчисленные миры, не было ровным счетом ничего – черная пустота и только.

– Забавное происшествие! – сказал Осима. По голосу было ясно, что Осима не перепуган, а заинтересован. Энергичный капитан уже прикидывал, какую выгоду можно извлечь из непонятного происшествия. Оранжевая не светилась, а пылала, жгуче-яркая, резкая, как вспышка – непрерывно длящаяся вспышка! Мы неслись в ее сторону, это было очевидно. Очевидным было и то, что скорость сноса все увеличивается, мы далеко углубились в сверхсветовую область.

– Вам ничего не напоминает это зрелище, Осима? – спросил я, усмехаясь.

– Конечно, адмирал! – откликнулся Осима. – Точно так же нас сносило и на Угрожающую. Только сверхсветовые скорости там были поменьше.

– Скоро не будет ни одной звезды, – задумчиво проговорил Ромеро. – Интересный мир! Вам не снилось чего-либо похожего, дорогой друг? Звезды продолжали тускнеть, одна за другой и все сразу, а после них стали исчезать звездолеты. Снаружи бушевала удивительнейшая из бурь (еще недавно мы и вообразить не могли, что она возможна) – буря неевклидовости. Стройную полусферу задних зеленых огней размыло, звездолет катился на звездолет, их сметало в кучу, выносило за пределы экрана, словно горстку сухих листьев. Они уже не подталкивали безжизненное тело «Волопаса», их самих можно вышвыривало наружу по кривым неевклидовым дорогам. В эти последние перед исчезновением минуты сияние задних звездолетов усилилось так, будто их охватило внутренним огнем. Вероятно, все их энергетические ресурсы работали на сопротивление утаскивающей в невидимость силе, а лихорадочное свечение было лишь попутным проявлением этой борьбы. Не успели мы присмотреться к схватке, разыгравшейся на задней полусфере, как последний зеленый огонек укатился за ее край и экран валила густая чернота – позади нас не было больше ни пространства, ни тел в пространстве. На передней полусфере продолжали сверкать огни вражеской эскадры. Пространство захлопывалось вокруг Оранжевой, а эти восемь огоньков светили столь же пронзительно, расстояние между ними не менялось. Если нас засасывала Оранжевая, то их она засасывала вместе с нами.

– Адмирала Эли в командирский зал! – разнесся по звездолету резкий голос Орлана. – Немедленно в командирский зал! Я колебался, Ромеро подтолкнул меня:

– Идите, хуже не будет. Видимо, происшествие такое чрезвычайное, что понадобилась ваша помощь. И если вы откажетесь, вас доставят силой. Командирский зал был освещен, силовые транспортеры не действовали – пришлось открывать двери руками и входить, а не влетать внутрь. Возле кресел стоял Орлан со своими охранниками. Орлан так высоко вытянул шею, что она, не сдержав тяжелой головы, перегнулась, как змеиная. Я ответил сдержанным поклоном.

– Надо запустить ходовые механизмы звездолета, адмирал! – распорядился Орлан, прихлопывая голову к плечам. – Речь идет о жизни твоей и твоих друзей.

– И, вероятно, о ваших жизнях тоже, – добавил я насмешливо. – Я уже докладывал тебе: управляющая машина вышла из строя.

– Нужно срочно ее наладить.

– Я не разбираюсь в таких сложных агрегатах.

– Кто из экипажа разбирается?

– Никто. Управляющие машины ремонтируют только на наших базах. Орлан засветился всем лицом. Красный цвет у разрушителей, как и у людей, признак гнева. Гневаются они не больше нашего, но освещаются сильнее.

– Адмирал Эли, у вас, несомненно, имеются приспособления для ручного управления.

– Да, – сказал я. – Для посадки, для движения в эйнштейновом пространстве, но не для сверхсветовых рекордов, которые сейчас требуются. Может, скажешь, что произошло? Это облегчит решение – помочь или не помочь вам? У Орлана стал сосредоточенный вид, словно он прислушивался к чему-то. И у них, похоже, молчаливые передачи, подумал я.

– Я скажу, – заговорил он. – Механизмы метрики на звезде, мимо которой мы пролетали, разладились. Курс нарушен, корабли разбрасывает. Нас закрывает в пространственной улитке, а другие звездолеты выносит за ее пределы. Я показал на пылающую Оранжевую:

– Не та ли звездочка является центром пространственной улитки?

– Она или не она – будет плохо, если не вырвемся.

– Я бы хотел разъяснений подробней. Он несколько секунд колебался.

– Великий запретил выпускать «Волопас» из поля зрения. В момент, когда мы начнем исчезать, звездолеты нас атакуют. Если хоть один ударит из гравитационных орудий, «Волопасу» придет конец. Нужно удержаться около кораблей или защититься от их нападения. Оживи механизмы корабля, адмирал! Свирепое злорадство палило меня. У меня тряслись руки, дрожал голос.

– Вот как – оживить механизмы, Орлан? Купить свою жизнь ценой передачи вам важнейших секретов? Не слишком ли дорогая цена? Слушай и запоминай: мы погибнем, люди и их друзья, но и вы все погибнете…

– Поздно! – страшно крикнул Орлан. – Нас обстреливают! Оранжевая зловеще лила красноватый свет на погасшем небе, а кроме нее было еще три зеленых точки, три закатывающихся в иной мир звездолета. Я уже знал, что такое гравитационный обстрел, и невольно зажмурил глаза, когда три исчезающих точки в последний раз вспыхнули. Я вспомнил, как закричал в сражении возле Угрожающей, и до боли прикусил губу. Кругом были враги, ни один, даже перед собственной смертью, не услышит моего предсмертного вопля. «Слышишь, ты! – с бешенством подумал я,

– ты не проронишь ни звука! Ни звука ты не проронишь!»

– Нет! – выкрикнул задыхающийся Орлан. – Нет! Я раскрыл глаза. На черном небе сияла одна Оранжевая. Звездолеты вынесло из нашего пространства, ухнули в иной мир и выпущенные ими разрушительные волны. Я не знал, что нас ждет дальше, но растерянность Орлана была очевидна. Мне захотелось поиздеваться над ним.

– Обошлось без раскрытия человеческих секретов, зловред! Не кажется ли тебе, что на нашей стороне сражаются силы, помогущественней ваших кораблей? Моя насмешка привела его в себя. Он надменно втянул голову в плечи.

– На вашей стороне, человек? – Он ткнул рукой в Оранжевую. – Если бы ты знал, куда нас несет, ты предпочел бы гибель под гравитационным обстрелом. В Империи Великого разрушителя нет места грозней, чем Третья планета.

– Третья планета? – вскричал я. У меня заметалось сердце. – Третья планета, Орлан? Он отвернулся. Невидимые гибкие руки схватили меня за плечи, повернули, подтолкнули к выходу. Взбешенный, я попытался вырваться. Но сейчас у меня не было индивидуального поля, которым я некогда сразил напавшего невидимку. В коридоре я погрозил кулаком Орлану, схоронившемуся в командирском зале.

– Третья планета! – повторил я, ликуя и тревожась. – Третья планета.

На полусферах экрана золотело небо. Я сказал «небо» и почувствовал, до чего это слово мало соответствовало тому, что разворачивалось перед нами. Небо – нечто над головой, пространство со звездами, планетами, спутниками. Здесь небо было над головой и под ногами, оно казалось пологом, светло-золотым, пустым – одна исполинская Оранжевая и кружащаяся вокруг Оранжевой одинокая планета.

– Время поднимать восстание, – заявил Камагин, когда стало ясно, что «Волопас» идет к планете.

– Никаких восстаний! – возразил Осима. – Без древней романтики, Эдуард. Камагин носился с мыслью о захвате корабля с момента, как исчезли вражеские крейсера. Он доказывал – мысленно, конечно, – что конвой перебить легко, а на планете мы, вне сомнения, найдем защитников и друзей. Все в этом отчаянно смелом плане мне не нравилось. Я не был уверен, что мы, практически безоружные, одолеем охрану, последнее столкновение с невидимкой показывало, что врагов больше, чем представляется глазу. И я не знал, что делать с бездействующим кораблем: он был теперь не больше, чем крохотным небесным телом, плетущимся в пространстве по воле неведомых сил. И мы понятия не имели, что нас ждет на Третьей планете: предупреждение Орлана прозвучало для нас очень грозно.

– Но разве вы не услышали во сне, что на Третьей планете какие-то неполадки? – спорил Камагин. – И разве до сих пор эти неполадки не шли нам на пользу? Разве механизмы планеты не погасили гравитационный залп по «Волопасу»?

– Я узнал во сне также и то, что новый Надсмотрщик быстро навел на планете желанный порядок, – возразил я. – Пока я командую, Эдуард, восстаний ради восстаний не будет. Выражаясь термином вашего времени, мы играем слишком крупную игру, чтоб азартно рисковать. Перед посадкой звездолета на планету состоялся новый разговор с Орланом. Он появился в парке, где я прогуливался с Астром.

– Адмирал Эли, – обратился ко мне Орлан, – корабль причаливает на неудачном месте. Тяготение на планете зависит от широты, мы высаживаемся в зоне большой гравитации. Нужно поскорее переместиться к Станции Мировой Метрики, там легче. На планете нет средств передвижения, ее запрещают посещать. Со Станцией нам не удалось связаться. Ты должен позаботиться, чтоб пленники двигались с максимальной быстротой.

– Как атмосфера и температура на планете? Нужно ли облачаться в скафандры? Как с водой и пищей?

– Скафандры оставите на корабле. Атмосфера и температура – приемлемые. Воду и пищу погрузите на свои авиетки. Есть еще вопросы?

– Да. Что это за планета? Почему мы высаживаемся на ней? Что нас ждет?

– На эти вопросы я не отвечу, – сказал он холодно. Лицо его светилось неприятным синеватым блеском. – Все?

– Последний вопрос. Ты так сейчас говорил, Орлан, словно искренне заботишься о нашем благополучии. Вместе с тем ты – враг, жаждущий нашего уничтожения. Как совместить это противоречие?

– Противоречия нет. Мне не дали приказа жаждать вашего уничтожения. Я обязан доставить вас на Марганцевую планету. Если что-нибудь помешает этому, я должен вас всех уничтожить, но на волю не выпускать. Так, по крайней мере – ясно. Я с тяжелым чувством смотрел, как Орлан уносился широкими скачками. Вокруг нас плелась невидимая паутина, мы, как мухи, бились в ее тенетах. Астр сказал сердито:

– Ты разговариваешь с этой образиной, как с человеком. Я бы плюнул на него, а не улыбался ему, как ты. Я обнял малыша. Он рос вдали от своего естественного окружения и многие понятия, усваиваемые другими с детства, должен был завоевывать, а не принимать разжеванными.

– Знаешь, в чем главная сила людей? В технической мощи? В уровне материального благополучия? Нет, сынок, этим не покорить других. Завоевательная сила людей в том, что они даже к нечеловекам относятся по-человечески. В нем шла борьба. Он хотел мне верить, но его маленький личный опыт вступал в противоречие с огромным опытом человечества, втиснутым в краткую формулу: «По-человечески».

– Ты сказал, отец, – покорить других, завоевательная сила… Разве люди – завоеватели и покорители? Такие слова я слышал лишь о зловредах и помню, как ты возмущался ими в споре с Великим разрушителем. Я засмеялся.

– Люди и покорители, и завоеватели, но в ином смысле, чем наши противники. Мы покоряем души, завоевываем сердца – такова историческая миссия человечества во Вселенной.

Это была металлическая планета, голая металлическая пустыня, нигде не камуфлированная псевдорастениями и псевдореками, как на Никелевой. И в ее атмосфере не плавали псевдотучи, на ее блестящую поверхность – где сплав золота со свинцом, где просто чистое золото и просто чистый свинец – никогда не проливалась не то что вода, но даже и жидкие растворы солей. А над нестерпимо сверкающей золотом и свинцом равниной раскидывалось нестерпимо сияющее золотое небо, и в небе пылала красно-золотая звезда, раз в пять меньше – по видимому диаметру – нашего Солнца, столь же яркая, совсем не по-солнечному жестокая. Я упал, спускаясь по трапу. Сила, много превышающая мое сопротивление, потащила меня, как крюком. На меня свалился Петри, на Петри – Осима. Я пытался приподняться на руках и не сумел. Петри помог мне встать. К нам, помогая себе тростью, подобрался Ромеро. Он всегда был бледнее любого из нас, но сейчас природная бледность превратилась в синеву.

Дата добавления: 2015-05-08