Часть Третья. Мечтательный автомат на Третьей планете 4 страница

– Вы слишком многого ждете от слепого случая, капитан Осима, – сказал Орлан, и даже внешняя бесстрастность голоса не скрыла иронии. – Обычно счастливые случайности требуют тщательной подготовки. В заключение беседы я попросил Гига больше не зашифровывать своих невидимок. Не знаю, как у других, а мне действовало на нервы, что надо мной проносятся незримые существа, пусть даже дружественные. Древние ангелы-хранители внушают мне такую же неприязнь, как и злые духи. Против моего ожидания, Гиг обрадовался:

– Вот приказ, который нам по душе! Если бы вы знали, ребята, как тяжела проклятая служба невидимости. К тому же и генераторы кривизны ослабли и многим из нас грозит позорная участь превратиться в туманные силуэты из добротных невидимок. А если учесть, что и гравитаторы на издыхании, то можешь вообразить, Эли, этот кошмар: невидимка перестал бы реять над толпой и толкался бы среди головоглазов и пегасов, ангелов и людей, как простое материальное тело, его пинали бы ногами, задевали плечом!.. Ужас, вот что я тебе окажу, Эли! Я поинтересовался, не оскорбляет ли невидимок перспектива превратиться в вещественные тела в оптическом пространстве. Он великодушно растолковал:

– Что ты, адмирал! Невидимость – наша военная форма. И если мы ее носим плохо, страдает наша воинская честь. Когда же мы обретаем облик видимых среди прочих видимых, то это все равно как если бы снимали боевую броню: и удобно, и не надо следить, чтоб к ней относились с уважением. Ромеро разъяснил мне потом, что в древности люди тоже применяли бронирование доспехами и оно тоже делало тело воина невидимым, хотя сама броня оставалась оптически на виду. Разумеется, оптическая невидимость – штука более совершенная, чем бронирование доспехами, но отнюдь не более легкая. И старинные рыцари, как и нынешние невидимки, предпочитали ходить без брони, они называли это «носить штатское». Но если приходилось напяливать доспехи, рыцари заботились уже не столько о собственной безопасности, сколько о том, чтоб внушить уважение к своей военной форме. И называлось это так: «защищать честь мундира».

Пленные головоглазы светили тускло, лишь сами они неясно были видны, все остальное пропадало в черном небытии. Я намеренно употребил слово «небытие». Пропадало ощущение пространства, было лишь то, что рядом. В прошлые ночи за цепочкой огней перископов мы как-то не ощущали потерянности в ночи, а сейчас жались один к другому. Я не знал, куда пропал Орлан, где находится Гиг, в каком месте разместились перешедшие на нашу сторону невидимки и головоглазы. Осторожный Петри намекнул, что в такой ночи легко напасть на нас, сонных. Осима возразил, что бессмысленно было помогать нам в бою против своих, если вслед за этим собирались нам изменить. Петри вскоре удалился, за ним исчезли Камагин и Осима. Тяжело махая крыльями – ему обязательно надо было пролететь над всем лагерем, – умчался к своим, на далекий шум голосов и перьев, Труб. Мы сидели кучкой на свинцовом пригорочке, Мэри и мои друзья по Гималайской школе – Ромеро, Лусин, Андре. Андре попросил:

– Расскажите об Олеге и Жанне, друзья. – Он добавил с волнением: – Вам покажется удивительным, но сходил с ума я не сразу, а стадийно. Сперва пропал внешний мир и память о Земле, потом стиралось окружающее. Долго держались мои близкие, Жанна и Олег. И последний образ, который сохранял мой мозг, погасая, был ты, Эли. По-моему, ты не заслуживаешь такой привилегии.

– По-моему, тоже. – Меня обрадовало, что вместе с разумом к Андре возвратилась его милая дружеская резкость. – Вероятно, это оттого, что я был последним, кого ты видел.

– Возможно. Начинайте же! От семейных дел мы перешли к тому, что происходило на Земле и в космосе. Я описал сражения с разрушителями в Плеядах, первую экспедицию в Персей, работы на Станции Волн Пространства. Ромеро поделился воспоминаниями о спорах с Верой и о дискуссиях на Земле, с иронией отозвался о своем поражении, обрисовал размах перестроек в галактических окрестностях Солнца.

– Вы не узнаете нашей звездной родины, дорогой Андре. Внешний вид Плутона вас потрясет, ручаюсь!

– Меня потрясает Эли! – воскликнул Андре. – Я помню тебя талантливым зубоскалом и смелым проказником, ты был горазд на вздорные выходки, но и на ослепительные мысли и глубокие открытия. А встретил тебя адмиралом Большого Галактического флота, и за твоей спиной исследования волн пространства…

– Приходилось заменять тебя, а это было непросто, – отшутился я. – А потом, естественно, я превратил необходимость в добродетель.

– Нет, и подумать странно – ты мой верховный начальник! Придется привыкать к этому, не сердись, если сразу не получится.

– Привыкай, привыкай! Другим было не легче твоего.

– Вы ошибаетесь, другие привыкли быстро, – заметил Ромеро. – Я говорю о себе и вашей сестре. Мы без сопротивления приняли ваше верховенство – возможно, потому, что сами жаждали его. Мэри вдруг запальчиво вмешалась в разговор:

– Сколько я помню Эли, он чаще краснел, чем иронизировал. А если случались вздорные выходки, вроде прогулок наперегонки с молниями, то их было немного. Меня, если хотите знать, временами охватывала досада, что Эли такой серозный, я предпочла бы мужа полегкомысленней.

– Вы просто не учились с Эли с Гималайской школе, – отозвался Андре.

– К тому же он в вас влюбился, – вероятно, такая встряска подействовала на него к лучшему. Серьезный, властно командующий Эли, – поверьте, это звучит очередной проказой! Я попытался шуткой предотвратить новую вспышку Мэри:

– Мы с тобой в браке, Мэри, а в браке не до забав. И проклятое взаимное несоответствие – приходится при каждом слове и поступке с испугом на него озираться! Она все больше сердилась:

– Наше взаимное несоответствие только в том и выражается, что ты постоянно о нем вспоминаешь! Ромеро обратился к Андре:

– Милый друг, многие, в том числе, со стыдом признаюсь, и я, считали вас мертвым, ибо… ну, что ж, раз ошиблись, надо в ошибке каяться – ибо не было похоже, чтоб разрушители дознались до человеческих тайн. Мне представлялось невероятным, чтоб такие злодеи и не сумели от вас, живого, выпытать все, что вы знали. Но вам посчастливилось, если можно назвать счастьем такой печальный факт, как умопомешательство… Об этом, тоже возможном, выходе никто из нас не подумал.

– Я сам изобрел его! Я свел себя с ума сознательно и методично. Сейчас расскажу вам, как это происходило. Я мог бы не приводить здесь рассказа Андре. В отчете Ромеро он изложен подробно, да и сам Андре, по возвращении на землю, не раз выступал на стереоэкране. И если я это делаю, то лишь для того, чтоб показать, какие догадки и желания вызывал во мне рассказ Андре. Он с ужасом ожидал пыток. Смерть была бы куда лучше, но он понимал, что за каждым его движением наблюдают, старинные способы самоумерщвления – ножи, петля, отказ от пищи и питья, перегрызенные вены, – весь этот примитив здесь не действовал. И тогда он решил вывести свой мозг из строя.

– Нет, не разбить голову, – предупредил Андре наши вопросы, – а перепутать схему коммуникаций и связей в мозгу, так сказать – перемонтироваться. Конечно, мозг – конструкция многообразная, нарушение его схемы в каком-то участке еще не вызывает общей потери сознания. Но все-таки вариантов неразберихи несравненно больше, чем схем, обеспечивающих сознание, и на этом я построил свой план.

– Так появился серенький козлик?

– Именно так, Эли. Я выбрал козлика еще и потому, что разрушители наверняка не видели этого животного и понятия не имели о сказочке со старушкой и волком, тут им не за что было уцепиться. А я думал о козлике наяву и во сне, видел только его… Что бы ни происходило извне, какие бы мысли ни появлялись во мне самом, на еду, на угрозы, на страх, на уговоры, на все я отвечал одной мыслью, одной картиной – козлик, серенький козлик… Я перевел весь свой мозг на козлика, все его уголки, все тайное и явное в нем работало на одного козлика. И мало-помалу существо с рогами и копытцами угнездилось в каждой мозговой клетке, отменило все иные картины, кроме себя, всякую иную информацию, кроме того, что он – серенький козлик. Я провалился в полную умственную пустоту, из которой вывели меня уже вы!

– Как ты мучился, Андре! – прошептал Лусин. В голосе его я слышал слезы. – Таких страданий!..

– Какая сила воли, Андре! – проговорил Ромеро. – Что вы изобретательны, мы знали все, по, признаюсь, я не ожидал, что вы способны на подобное воздействие на себя! Я задумался. Ромеро и Лусин спрашивали, была ли у Андре аудиенция у Великого разрушителя и познакомился ли он с бытом зловредов, а он отвечал, что стремился выключиться из этого мира, а не распахивал на него глаза. Потом он оказал с упреком:

– Ты не слушаешь нас, Эли!

– Прости. Я размышлял об одной трудной проблеме.

– Какая проблема?

– Видишь ли, у нас выведена из строя МУМ. И вывели ее примерно твоим способом – перепутали схемы внутренних связей.

– Свели машину с ума? Забавно! А схему запутывания схемы сохраняли?

– Боюсь, что нет. Все совершалось в аварийном порядке. Возможно, кое-что Осима и Камагин запомнили из произведенных ими команд. Но когда я спрашивал, могли ли бы они восстановить ее, они отвечали, что нет.

– Можно подумать, – сказал Андре, зевая. – МУМ, конечно, не проще человеческого мозга, но и не намного сложнее.

– Не вздремнуть ли? – предложил Ромеро. – Все мы устали после сражения, а завтрашний день обещает быть тоже нелегким. Ромеро, Андре и Лусин разместились неподалеку, и скоро до меня донеслось их сонное дыхание. Я лежал и думал об Астре. Все утро я нес его на руках, и он был со мной, а потом шла битва, после битвы меня отвлекли разговоры с разрушителями и Андре – и я не вспоминал Астра. А сейчас, в непроглядной черноте печи, он стоял передо мной, и я разговаривал с ним. Он жалел меня. Отец, говорил он, нам с тобой просто не повезло, вот почему я и умер. Да, нам не повезло, соглашался я, вот видишь, мы победили врагов, и гравитация ослабела, как сегодня лихо летали ангелы, что бы тебе стоило погодить день-другой – и ты бы остался жив! Я не сумел, оправдывался он, не сердись на меня, отец, я не сумел – и это уже не поправишь! Это уже не поправишь, сынок, говорил я, это уже не поправишь! Так я лежал, мысленно беседуя с сыном, пока меня вдруг не толкнула Мэри. Я приподнялся. Она сидела рядом, до меня доносилось ее неровное дыхание. Я дотронулся до нее, она с мукой сжимала руки.

– Что с тобой? – спросил я. – Почему ты не спишь?

– Перестань! – сказала она с рыданием. – Нельзя так терзать себя.

– С чего ты взяла? Просто я размышляю…

– Спи! – приказала она. – Обними меня покрепче и спи! Это безжалостно так… пойми!.. Я ведь тоже ни о чем другом не могу… Я обнял ее. Она прижалась ко мне, и вскоре я услышал, как она опять молча плачет. Я дал ей выплакаться, лишь тихо гладил ее волосы. Она заснула внезапно, не то на полувсхлипе, не то на полуслове. Я подождал, пока сон не стал крепким, осторожно вытер мокрые щеки и положил ее голову себе на грудь, так ей было удобнее, чем на свинце. Во мне мутно путались воспоминания об Астре с заботами завтрашнего дня. Проснулся я, когда звезда выкатилась из-за горизонта. Ко мне, четко в ряд, двигались Осима, Орлан и Гиг.

– Колонны готовы к выступлению, адмирал, – доложил Осима.

– Я беседовал с пленными головоглазами, Эли, – сообщил Орлан. – Они по-прежнему видят во мне начальника. Я думаю, держать их под охраной не нужно, они пойдут отдельным отрядом. А Гиг шумно захохотал всем туловищем. Жизнерадостности у этого скелета хватило бы на дюжину людей.

– У невидимок – торжество! – объявил он хвастливо. – Кто сражался вчера против, сегодня будет сражаться за. Ни сомнений, ни колебаний – за меня, своего любимого вождя, пойдут в огонь. Но ты понимаешь, Эли, раз нам разрешено снять невидимость и спуститься на грунт… Идти третьей колонной, за людьми и ангелами, как ставит нас Осима, – это не для невидимок, адмирал, нет, это не для нас! Я утешил его тем, что поставил отряд невидимок впереди всех. Гиг отправился строить своих в дорогу и так лихо гремел скелетом по лагерю, что люди и ангелы вздрагивали, а пегасы злобно ржали. Одни флегматичные драконы спокойно держались, когда Гиг шагал мимо.

– Я положила Астра на авиетку, – сказала подошедшая Мэри. – Больше не будем нести его на руках.

– Тебе тоже нужно бы сесть в авиетку. Она с усилием улыбнулась.

– Разве ты забыл приказ адмирала? Я вынесу все, что вынесешь ты.

Уже не только в бинокль, но и невооруженным глазом была видна Станция

– один не то купол, не то просто холм, а неподалеку три возвышения поменьше. Иные крепости на земле с их фортами, бойницами и орудиями выглядели внушительнее. Мы лежали на вершине свинцовой скалы, и я поделился мыслями с Ромеро, приползшим сюда вместе со мной.

– Я позволю себе указать, любезный адмирал, – возразил он педантично,

– что самая мощная из человеческих крепостей не разнесла бы и обыкновенной каменной горушки, а это невзрачное сооружение свивает в клубок мировое пространство. Я не хуже Ромеро знал, каковы функции Станции. Я сказал сухо:

– Поползли назад, Павел. Позовите Осиму и Камагина, а я подберусь к Петри и Орлану. Орлан с Петри лежали в ложбинке, прорезавшей весь гребень. Я позвал их, и они спустились вниз. Там уже поджидали нас Ромеро с Осимой и Камагиным.

– Пустота! – сказал Осима. – Ни мы никого не увидели, ни нас никто не открыл.

– Впечатление такое, что Станция покинута, – подтвердил Камагин. – Я бы рискнул подобраться поближе. Орлан втянул голову в плечи так глубоко, что она провалилась до глаз. Я заметил, что обо всем, относящемся к Станции, он говорит неохотно и кратко. В Империи разрушителей обсуждать дела на Станциях Метрики приравнивается к преступлению. Орлан не мог отделаться от многолетней боязни запретных тем.

– Я бы не рискнул, – сказал он сдержанно.

– Пойдемте в лагерь и устроим военный совет, – предложил я. Лагерь был разбит километрах в десяти от Станции, и нам пришлось пошагать, пока мы добрались. На подходе мы увидели в воздухе крылатых сторожей: ангелы Труба взяли на себя патрулирование и выполняли с рвением свои новые обязанности. Я ломал голову, как поступить дальше, но ничего не придумывалось. Станцию открыл Лусин, вылетавший в разведку на Громовержце. У Лусина хватило осторожности повернуть назад, чуть он завидел невысокие купола. Все мы понимали, что осторожность его примитивна, а еще примитивней меры, вроде сторожевых постов на грунте, патрульной службы в воздухе. На этом настаивал Осима, а мне все это казалось излишним. Сооружения такой гигантской технической сложности, как эти космические заводы, меняющие структуру пространства, не могли не иметь и совершеннейших методов защиты. Любой человеческий звездолет лоцирует в миллионе километров простую тарелку или шляпу, посты наблюдения на Станции Метрики не могли быть хуже наших локаторов. От нас не собирались защищаться, только поэтому мы не открыты. Значило ли это, что к нам относятся, как к друзьям? Может, все давно погибло на станции – нет ни живых существ, ни работоспособных автоматов? Предложение Камагина казалось мне естественным: если нас не уничтожили в десяти километрах, то не уничтожат и в десяти метрах, – разницы практически нет. Вместе с тем не считаться с сомнениями Орлана я не мог. Он единственный что-то знал о Станциях Метрики. На совете Орлан повторил, что возражает против шествия к куполам. Он не понимает, что на Станции произошло, и потому не отдает себе отчета, что нас ожидает вблизи.

– Все может быть, – повторил он со зловещим бесстрастием.

– Еще одну разведку, адмирал? – спросил Осима. – Уже не вшестером, а посолиднее. Пошлем разведывательный отряд – невидимок или ангелов?

– Ангелов! – заволновавшись, воскликнул Труб. Он считал, что высота над планетой безраздельно принадлежит ангелам, и страдал, когда кто-нибудь из невидимок взвивался в воздух. К пегасам и драконам Труб был терпимей.

– Только невидимок! – возгласил Гиг. Зная, что рассержу Труба, я отдал предпочтение невидимкам.

– Невидимкам проще подобраться к Станции. В конце концов это ваша военная функция, Гиг, – появляться незамеченными в любом месте.

– И сражаться в любом месте, – торжествующе добавил Гиг. – Невидимки

– воины, адмирал!

– Не могли бы и мне создать временную невидимость? Я с охотой пошел бы, хоть пешим, с вами в разведку. Гиг разъяснил, что генераторы кривизны подбираются индивидуально. К тому же у людей неудачная телесная структура. Если бы у невидимок и нашелся удобный для меня генератор, я не вынес бы мгновенного перемещения в кокон закрученного пространства: высокие неевклидовости не для людей.

– Нет так нет, – сказал я. – Как у вас, Осима? Гиг побежал готовить своих, не интересуясь дальнейшим ходом совета. У невидимок дисциплина не на высоте. В этом отношении они уступают исполнительным головоглазам. Осима в самоходных ящиках нашел два электромагнитных орудия, исправных и простых по конструкции. В твориле орудия создаются электрические заряды, периодически выбрасываемые наружу. Трасса выстрела превращается в летящий ток, а вокруг него возникают могучие магнитные поля. После сборки орудий мы испытали их действие на золотой скале. Был сделан всего один выстрел, а от орудия до скалы пролегла выжженная траншея, в которой могла бы разместиться вся наша армия. А на месте скалы взвилось плазменное облачко, и долго еще на нас сыпалась золотая пыль.

– Хоть сейчас можем начать обстрел Станции, – доложил Осима. – И сооружениям ее не поздоровится! Я понемногу начал разбираться в том, что внешнее бесстрастие Орлана имеет различные оттенки.

– Вам, кажется, не понравилось сообщение Осимы, Орлан? Он разъяснил, что электромагнитные орудия – механизмы грозные, но, осла дойдет до сражения, главной боевой силой станут головоглазы. Их перископы приспособлены к рассеканию и сжатию любых полей. Массированный гравитационный удар головоглазов даст больше эффекта, чем электромагнитный залп: орудий два, а головоглазов больше ста. Они, правда, ослабели от тягот пути, но на отдыхе быстро восстанавливают силы. Через неделю их организмы накопят полный запас боевой энергии.

– В сражение поведу их я сам, – сказал Орлан. Дальнейший ход совета был прерван диким гамом и грохотом, разнесшимся по всему лагерю. Гиг с десятком отобранных невидимок выступил в разведку. Я уже говорил, как меня смущала мысль, что кругом снуют незримые существа, безразлично – добрые они или злые. Но когда я слышал шум создаваемый воинственными скелетами в оптическом пространстве, я сожалел, что разрешил им снимать боевую форму.

– Мы готовы, – оказал Гиг, выстраивая перед советом свой отряд. – Все ребята с ощущалами выше средних. Прирожденные разведчики, можешь не сомневаться, адмирал! Разреши лететь, а? Он гулко затрясся всеми сочленениями, и, словно десятикратно усиленным эхом, отряд невидимок повторил его грохотанье. Не знаю как у них было с ощущалами, но концерт они задавали мастерски. Ощущала у невидимок, кстати, в чем-то подобны нашим органам чувств, а в чем-то весьма отличаются. В оптическом пространстве ощущала почти не функционируют, зато в коконе неевклидовости обостряются невероятно: малейшие электромагнитные колебания, гравитационные возмущения, корпускулярные потоки и прочее, совершающееся вовне, воспринимаются просто идеально. В отчете Ромеро вы можете найти подробнейшие схемы ощущал, я их не привожу, потому что не понял главного – как вообще они могут действовать, когда сами невидимки так глухо запакованы в своем мирке, что их обтекает даже свет.

– Летите! – разрешил я. Они исчезли мгновенно и все сразу. В бою они, конечно, были хороши, но еще лучше годились для парада. То, что наши предки называли «показухой», достигало у невидимок художественного совершенства. Я знал, что полет невидимок не быстр и раньше чем за час до Станции они не доберутся, но после их исчезновения потерял интерес к совету. Передав председательствование Осиме, я вместе с Ромеро и Андре отправился на вершину ближайшего холма. Купола оттуда видны не были, но воздушное пространство над Станцией просматривалось хорошо. По дороге мы задержались возле Мэри. Единственная женщина в лагере, она подобрала себе исконно женское занятие – врачевание. Труб выделил ей пятнадцать ангелочков понежнее, из тех, что не годились для сражения, и Мэри стала обучать их санитарному делу – как сама его понимала. Лекарств и бинтов в лагере не было, зато в обозе нашлись веревки, ангелы их расплетали и вязали бинты. Все ангелы – отличные кружевницы и ткачихи, а у этих, отобранных, дело прямо горело в крыльях.

– Вероятно, мы единственные во Вселенной люди, которые обходятся без медицинской машины, радиационных душей и прочего, – сказала Мэри. – Мы уподобились предкам, и в этом есть что-то захватывающее!

– Сейчас невидимки около Станции, – объявил Андре, когда мы взобрались на холм. – И, похоже, их не открыли – никаких эффектов не видно. Сегодня, когда мы хорошо знакомы с устройством Станций Метрики, подобные наивные рассуждения могут вызвать лишь улыбки. Истинными невидимками были не воины Гига, а те, кого они разведывали. Невидимок только подпустили к Станции – и на ту дистанцию, какую сочли приемлемой. А затем жестоко над нами посмеялись. В отдалении вдруг вспыхнуло десять огненных факелов. Какое-то время факелы по инерции мчались по-прежнему к Станции, затем круто повернули к лагерю. Десять раздуваемых ветром костров, то взлетая, то падая, неслись на наш холм, и мы, прильнувшие к биноклям, видели, что внутри факелов – пустота.

– Молодец Гиг, даже в такую минуту не раскрылся! – восхищенно пробормотал Андре. – Эли, вот настоящий воин – и в пламени не потерял самообладания!

– В старину говорили: испытан в огне сражений, – отозвался Ромеро. – О невидимках можно сказать по-иному: даже в огне сражений не раскрывались. Это единственное, что их спасает сейчас от гибели. Раздраженный, я отошел от друзей. Невидимок от гибели спасало лишь то, что никто не желал их гибели. Но им ясно показали, что никакое экранирование не поможет. Их воспринимали, видели, спокойно оконтуривали, в то время как собственные их ощущала и не догадывались о приближении опасности. Десять факелов пронеслись над холмом и рухнули посреди лагеря. К горящим разведчикам неуклюже, но быстро двинулись головоглазы и стала проворно сбивать пламя гравитационными ударами. Они живо вращали наростами, вылетавший импульс легко тушил огонь. Для профессии пожарников эти создания подошли бы отлично. Мэри со своими ангелами тоже поливала одного из воспламененных водою, но вода это пламя не брала. После того как с огнем справились, разведчики стали сбрасывать броню невидимости. Лишь один поторопился раньше времени и поплатился за это ожогами.

– Эли, куда ты? – окликнул Андре. – Полюбуйся: никаких изменений на Станции. Никто не преследует беглецов. Мне казалось в тот момент, что я знаю, почему это.

– А зачем беглецов преследовать? Их отогнали – и хватит. Уничтожать нас не собираются, но и пускать на Станцию – тоже.

– Плохо работают ваши ощущала, – сказал я Гигу, когда он оправился от потрясения. – Пока вас не охватило пламенем, вы и не подозревали о приближении опасности. Этот удивительный народ, невидимки, легче примирятся с гибелью, чем с унижением. Гиг так затрясся, что мне почудилось, будто залязгала тысячезубая челюсть.

– Отлично работали, отлично, адмирал! Мы почувствовали пульсацию незнакомых полей задолго до факелов, но не испугались. А возвратились не из страха, а потому, что обнаруженный разведчик уже не разведчик, а только солдат. Вот как было дело, адмирал! Логика в его оправданиях, конечно, имелась. После провала попытки Гига подобраться незамеченным, стало ясно: Станцию нужно штурмовать. Но идти в атаку на неразведанного противника было, по меньшей мере, неразумно. Ромеро в своем отчете рассказывает, что мной овладели тягостные колебания, и плохое настроение адмирала понемногу передавалось всем. Дело было не в моих колебаниях; колебаться можно между несколькими решениями, а у меня не было никакого. И все, к кому я обращался, как плохие игроки, говорили только о своих ходах, но и понятия не имели об ответных ходах противника. Вести армию в бой наугад я отказывался. То, что Ромеро называет моими колебаниями в течение недели перед первым штурмом, было поисками выхода. К тому же именно этот срок потребовал Орлан для накопления запасов гравитационной энергии у головоглазов. И если теперь оценивать мои тогдашние действия, то я скажу по-иному, чем Ромеро: я слишком мало колебался и результаты штурма Станции показали не так мою излишнюю осторожность, как опрометчивость. Я не утверждаю, что подготовка к большой атаке была полностью неуспешна. Кое-что сделать удалось. Электромагнитные орудия Осимы действовали исправно, ангелов снабдили портативными разрядниками. Но главной удачей, по-моему, было то, что совершил Андре: четыре превосходных анализатора любых силовых полей.

– Если предварительно мы не разведали противника, то в сражении будем иметь полное представление о нем – видимом и незримом, – пообещал Андре. Я тут же назначил его ответственным за исследовательскую работу в нашей маленькой, но разнообразной армии. Я должен сделать отступление об Андре. Все мы, естественно, присматривались к нему, – испытанные им потрясения не могла не сказаться. И он, естественно, был не тот импульсивный, нетерпеливый, резкий и добрый, какого мы некогда знали. Он стал сдержанней и молчаливей. Но мозг его, возвращенный к жизни, работал с прежней интенсивностью; я это понял сразу же, как Андре обрел человеческий язык, и сам Андре доказал это в разыгравшихся событиях. Рядом со мной снова пылало горнило новых идей, генератор остроумных проектов – пусть простят мне эти выспренние слова, в данном случае они самые точные. Расчет делался не на внезапность атаки, а на силу удара. План наступления вкратце сводился к следующему. В центре, на плоскости, двигаются головоглазы, сверху их поддерживают невидимки. С левого фланга атакуют ангелы Труба, с правого пегасы под предводительством Камагина и крылатые ящеры во главе с Лусином. Петри поведет людей. Человеческую пехоту предполагалось бросить туда, где в ней будет нужда. Осима с ползущими орудиями размещался в колонне головоглазов – электромагнитные механизмы, как и сами головоглазы, были оружием ближнего боя. На вершине того холма, где мы вшестером высматривали Станцию, я разместил свой командный пункт. Со мной находился Андре с анализаторами и Ромеро. В лощинке укрылось несколько штабных пегасов для адъютантской связи. Приготовления к штурму были закончены вечером. По древнему воинскому обычаю битва начиналась с началом дня.

– Действуйте! – передал я по дешифратору начальникам колонн, когда звезда выкатилась из-за горизонта. Станция лежала перед нами, как на блюдце, – один большой купол, три купола поменьше. Теперь, рассматривая бесчисленные виды Станций Метрики на стереоэкранах, я вижу, что они удивительно схожи со старинными астрофизическими обсерваториями, лишь массивней их. Но тогда это сравнение не пришло мне в голову.

– На Станции пока движения нет, – сообщил Андре, не отрывавшийся от анализаторов. Первыми выступили головоглазы. Могучая колонна, почти в две сотни неторопливо передвигающихся крепостей, взметнувших над собой красноватые огни перископов, даже на взгляд была внушительна. А два орудия Осимы походили на исполинских змей, прокладывающих ей дорогу. Над колонной реяли невидимки, я слышал по дешифратору команды Гига, но отряда его мы, естественно, не видели.

– Импозантно! – пробормотал Ромеро. Он любовался в бинокль зрелищем наступающих головоглазов. Осима дал залп, как только приблизился на дистанцию прямого попадания. С командного пункта мы увидели, как из орудий вырвались две огненные реки. Беснующееся пламя обрушилось на купола. Начало было хорошее, но, к сожалению, все хорошее ограничилось началом. Множество пылающих смерчей закружилось на месте, где наступал центральный отряд. С невольным уважением я наблюдал, как отважно действуют внешне столь неповоротливые головоглазы. В наше отдаление донеслось тяжкое содрогание наносимых ими синхронных ударов. Вскоре не оставалось ни одного несорванного факела, а несколько беспорядочно мечущихся смерчей были буквально разорваны и расплющены. Ни Осимы, ни Орлана не коснулись даже летящие хлопья пламени, так хорошо защитили своих командиров головоглазы. В воздухе тоже возникли факелы, но Гиг на этот раз вел себя хладнокровней, и факелы погасли.

– Буря непонятных полей! – доложил Андре. – И гравитация, и электромагнетизм, и корпускулы. Что-то, по-моему, готовится сногсшибательно новое. Новым было лишь то, что повторилось усиленное старое. Орудия Осимы наконец разрядились вторым залпом, докончив разрушение двух малых куполов, а поле битвы охватила вторая волна огня. Уже не разрозненные смерчи бесновались над продвигающимся отрядом, но все пространство превратилось в бушующий костер, – и в его бешеной пляске пропали и головоглазы, и Осима со своими орудиями, и невидимые воины Гига. Две-три минуты, подавленный, я ожидал полного уничтожения отряда. Но пламя опять стало спадать, вбиваемое в металл, и мы увидели яростно и методично сражающихся головоглазов. Теперь они быстро вертелись, выбрасывая гравитационные импульсы. Короткое время я не терял надежды, что им и на этот раз удастся подавить контратаку пламенем. Но в битву вмешалась предсказанная Андре новая сила. Несколько головоглазов перевернулось, стройная колонна, словно опутанная сжимающей цепью, постепенно сбивалась в одну небоеспособную кучу. На высоте, непроизвольно или сознательно, раскрылись два невидимки и рухнули вниз, за ними, отчаянно сопротивляясь неведомому врагу, покатались еще три обнаруживших себя солдата. Картина победоносной битвы внезапно превратилась в картину разгрома.

Дата добавления: 2015-05-08