Как таковая 3 страница

никогда не бывает этой рутины. Он всегда свеж, как сорванный с грядки

огурчик, и столь же непосредствен, как детский смех.

Обычно человека в его поступках, мыслях и желаниях что-нибудь вечно

останавливает, тормозит, укрощает. Иногда таким тормозом становится робость,

неуверенность в себе, страх наказания, стыд, а то и вовсе пустячное --

какое-нибудь неудобство в одежде, общественная обязанность или воспоминания

детства. Все эти сознательные и бессознательные границы своей жизни мы

обычно именуем принципами -- так поступить проще, ибо это сразу избавляет

нас от малоприятного анализа самих себя и могущих последовать из него

беспокойных выводов.

Беспринципный человек, напротив, по натуре отважен. Он окунулся в свое

"я", проанализировал все основания своих поступков, все окружающие его нормы

-- и не обнаружил в них ни последовательности, ни прочности. Главный девиз

беспринципности: "Не остаться в дураках!" Кто, скажите мне, решится осудить

такой девиз в нескончаемую эпоху всеобщего поклонения перед разумом, еще

недавно выражавшегося в громком восхвалении разумных потребностей -- этой

попытки общества оставить всех при том, что они имеют? На подобный шаг

осмелится, пожалуй, лишь человек... беспринципный!

Беспринципный человек, в отличие от принципиального, исходит не из

отвлеченного правила, а из своеобразия натуры каждой личности, из конкретных

обстоятельств ситуации и соизмерения различных мотивов поступка. Оттого в

беспринципном человеке мы зачастую находим куда больше живой и теплой

человечности, чем в ригоризме человека принципиального.

С естественностью дикаря -- этого "дитяти природы" -- беспринципный

человек отдается наиболее сильным побуждениям. За это и еще более от

проистекающих из этой установки последствий, он нередко получает имя

"негодяя", тогда как нам более справедливым представляется закрепить за ним

репутацию "человека искреннего". Он не воспринимает всерьез общество, в

котором живет, а также сложившиеся нормы отношений между людьми; разве этим

он не заставляет нас задуматься над "природой вещей"? разве не выполняет он

тем самым достойную просветительскую миссию?

Однако остановимся на этом; и сказанного, думается, достаточно, чтобы

увидеть обаяние беспринципности.

Неблагодарность приучает нас к важнейшей нравственной норме, суть

которой выражена в словах: доброе дело противится расчету.

Благодарность окружающих невольно приучает нас ждать воздаяния за

добрые дела, отчего все ростки великодушия и бескорыстия в нашей душе

незаметно глохнут. Теперь уже мы притязаем на ответное добро; на собственный

дар мы ждем подобного ответа. Так наше наивное, но возвышенное стремление

творить благо постепенно вырождается в простые отношения обмена. И приходит

день, когда не найдя в таком обмене эквивалентности, мы вскипаем благородным

негодованием, считая себя обманутыми. Мы вздорим, обижаемся и делаемся

неприступны и холодны. Словом, душу нашу охватывают низменные чувства. Так

благодарностью иссушаются возвышенные порывы, великодушные поступки и все

поведение становится подчиненным расчету.

Напротив, проявления неблагодарности охраняют нас от этой опасности.

Неблагодарные поступки окружающих настраивают нас на возвышенный лад. Они

приучают нас к простой мысли: мы живем сами для себя, и то, что совершаем,

совершается нами в конечном счете для себя самих. В самом поступке мы должны

найти всю полноту жизненного содержания, и ждать вдобавок от мира

какого-либо дополнения в виде одобрения и сочувствия -- излишняя и даже

пагубная роскошь.

Быть самим собой -- в этом заключено высшее благо. Крайне наивно

ожидать, что к этому великому счастью будет добавлена поддержка и радушие

окружающих. Гораздо естественнее счастливому человеку вызвать раздражение и

зависть тех, кто рядом. И скажите: разве эти недобрые чувства чрезмерная

плата за подлинное счастье7 Да, конечно, неблагодарность вызывает душевную

боль. Но это -- целительная боль, освобождающая нас от шор и ложных надежд,

внушающая истинную меру ценностей.

Только не рассчитывающий на благодарность -- благодарен. Лишь когда мы

с неблагодарностью смирились и приняли за норму, тогда формируется истинное

благородство души. И разве появление в нас этого замечательного качества --

великодушия -- не стоит того, чтобы мы с благодарностью отнеслись к тому,

кто был к нам неблагодарен. Человек живет, себя отдавая и даря: как этот

великий закон жизни осознать, исчезни неблагодарность?

Тупица -- это великий хранитель мироздания, неприметный Атлант,

поддерживающий на своих плечах сложившееся строение жизни. Не будь тупости,

действительность подверглась бы страшной опасности погибнуть. Представим

себе: все общество устремилось бы в едином порыве... куда? не знаю "куда",

да это и неважно. Существенно, что это стремление к новому образу жизни

разом вырвало бы людей из прежних устоявшихся форм существования, и

наступила бы сумятица, и ни в чем нельзя было бы найти опору.

А если цель, к которой устремились, на поверку оказалась пустой? Если

идеалы показали себя несостоятельными, а упования -- напрасными? Тогда и

вовсе гибельным стало бы положение общества, и разрушилось бы оно до

основания, оставив по себе руины и печальные воспоминания в помутившемся

сознании одичалых людей.

Но никогда, при самых решительных поворотах общественной жизни не

случается этаких живописных трагедий. И все потому, что существуют тупые

люди. Они -- сберетатели и спасители мира. Оттого, что нормы поведения и

способы действий, знания и стремления входят в их косное сознание с

величайшим трудом, от этого они усваивают самые простые, чаще всего

повторяющиеся, наиболее устоявшиеся элементы общей жизни. Тем самым они

впитывают и сохраняют именно те человеческие проявления, которые прошли

суровейший естественно-исторический отбор и всеми сменявшимися формами

человеческими общежития признаны за необходимые. А что тупица усвоил, тем не

в силах пренебречь; от своего он не откажется никогда. Всем творцам, в каких

бы областях человеческой деятельности они ни дерзали, хочется мне сказать:

овладейте симпатией тупого человека, снищите его признание. И только тогда

радуйтесь, только тогда восклицайте: "Я добился многого, меня не забудет

мир!" Да, только в этом случае он вас не забудет.

Когда я смотрю на тупицу, умиление охватывает меня. Это чувство,

разливаясь в душе теплой волной, быстро гасит то естественное раздражение,

которое вызывает тупость. "Господи, -- думаю я, -- есть все-таки в этом мире

островок незыблемой, неколебимой тверди", и разумею под этим островком жизнь

и сознание тупого человека. Как утомленный путник приходит в оазис, так мы

возвращаемся к тупому, ограниченному, примитивному существованию после

странствий по нетореным дорогам к манящим целям. Если на этом пути мы

добились успеха, то хочется погордиться достигнутым, сравнивая его с

примитивностью предшествующего. Ну а если, мы потерпели поражение, то,

гонимые и измученные, спасаемся в прежнем существовании, как в надежной

гавани. Слезы раскаяния и растроганности выступают на наших глазах, и нет

тогда ничего милее прошлой незатейливости нашей жизни. И при успехе, и в

случае неудачи нуждаемся мы в тупом, ограниченном, косном, пережитом, но

именно поэтому знакомом, ясном и спокойном существовании. В тупости и

незатейливости бытия вечная наша надежда и вечное утешение.

Нелегко, натужно усваивает тупой человек жизнь и ее законы. Но уж что

усвоил -- то неистребимо. Можно жуткой пыткой выдавить клевету у героя,

можно честнейшего человека вынудить к неблаговидному поступку, можно мать

настроить против своего дитя. Но нельзя, совершенно невозможно выбить из

тупого человека однажды усвоенный им навык. Пытайте и жгите его,

расставляйте ему коварные ловушки, погружайте его в трясину нищеты и

ничтожества -- тупой человек лишь будет оглядываться в недоумении, не

понимая, чего от него хотят. Он не властен над своей натурой, и то, что

стало его содержанием, стало таким навсегда, до скорбного момента его

кончины.

Да, тупица -- неуничтожимая надежда наша. Пусть рушится вокруг мир,

пусть возвещают новое социальные реформаторы, пусть изгаляются тираны --

тупой человек будет неукоснительно продолжать раз начатое существование.

По-моему, тупицу даже убить нельзя, поскольку смерть не присутствует в его

душе и сознании; ведь там есть лишь то, что многократно повторялось в его

жизненном опыте. Приди смерть, и с ней, кажется, обойдется тупой человек

по-свойски. И оттого начинаю думать я, что тупость -- бессмертна, так же как

тупица -- посланец вечности!

Нахальство подобно пене на гребнях волн. Как пена образуется на

поверхности бурлящей стихии, так и нахальство выдает чрезвычайную

жизнерадостность личности и кипение в ней жизненных соков. Но так же, как

пена быстро лопается и сходит на нет, так и нахальство нестойко. Впрягите

человека в круг житейских обстоятельств, заставьте его непрестанно

трудиться, подчините его стабильному ритму и распорядку -- и не останется в

нем ни сил, ни возможностей для нахального поведения. При том условии,

конечно, если вам удастся его поймать в перечисленные ловушки. А это не

так-то просто.

Ведь нахальная личность ускользает от всего стесняющего с такой же

легкостью, с какой менял свои обличья вещий старец Протей -- морское

божество античных мифов. Коль скоро возникала нужда, он мгновенно

превращался в рыбу, скалу, водоросли; в льва, в человека, в божество. И во

всяком образе чувствовал себя прекрасно. Нахал не менее ловок. И коль уж он

получил сравнение с пеной, то вспомним: пена быстро исчезает, не оставляя

следа; однако она так же быстро появляется, стоит стихии заволноваться.

Заволнуется море -- и вот уже снова вспениваются волны, пенные клочья

разносит ветер: торжествуй, стихия! Пока будет она -- пена неистребима. ** *

В нахальстве заключена способность не смущаться ничем (и ничего не

стесняться). Там, где всякий здравомыслящий и благовоспитанный человек

отступает -- там нахал действует. Каждый ощущает определенные рамки своего

поведения, мыслей и желаний. Нахалу же подобные ощущения неведомы и он с

непосредственностью ребенка творит все, что ему заблагорассудится. И что

самое удивительное -- часто добивается своего. Нахальство, коротко говоря --

это достижение успеха без достаточных к тому оснований.

К чести нахала надо отметить, впрочем, что он не склонен уязвлять

окружающих. В нем нет злобы и болезненных амбиций, и оттого он

"осаживается", отступает, если всерьез заденет кого-либо. Нахал инстинктивно

уклоняется от неприятностей. В отличие от наглеца нахал редко наносит

оскорбление, обиду или вызывает гнев. Гораздо чаще проявления нахальства

возбуждают удивление, недоумение и, самое большее, досаду. Причем она тем

сильнее, чем удачливей оказался нахал. В досаде на нахала благоразумный

человек старается потопить собственное разочарование тем, что "вот мог бы, а

не решился; так просто, но не сделал". Нахалу многие чуть-чуть завидуют.

Нахальство -- это поведение без задней мысли, скрытых мотивов и

таинственных целей. Нахал -- весь здесь; в том, что он делает, говорит,

желает, он явлен сполна, во всем содержании своей натуры. Это не всегда

приятно, но, как правило, безобидно, ибо у нахала натура легкая, воздушная,

порхающая. Ведь иначе он не смог бы обращаться с жизненными

обстоятельствами, людьми и проблемами с той непринужденностью, с какой он

это делает.

Нахальный человек готов увильнуть от малейшего давления, он не вступает

в противоборство, но как-то очень ловко занимает место победителя. И

приходится недоумевать: как он туда попал?

Чрезвычайная подвижность нахала -- подвижность, разумеется, души и

поведения, а не обязательно тела -- делает его похожим на ртутный шарик. Он

всегда выскользнет из рук, пытающихся его удержать, Однако, выскользнув,

непременно окажется именно там, где он хотел быть. Нахал склонен играть с

жизнью в прятки, и бывает чрезвычайно забавно наблюдать за этой веселой

игрой. Будем же радоваться, глядя на нахала, а если он вам надоел и нужно

подействовать на него, то не напрягайте мускулы и не срывайте голос. Он не

обратит внимания, а если будете слишком допекать и "принимать меры", то

извернется и снова будет вас игнорировать. Не нужно, право, тратить столько

сил; тем более впустую. Я дам добрый совет, как избавиться от нахальства,

если оно станет Вам невыносимо. Просто подуйте на него, и дело с концом! Не

верите? Попробуйте!

Печальной жизни лучше всего соответствует угрюмое состояние души. Даже

если погруженный в печаль человек воспламеняет себя безудержным весельем, то

и в этом веселье видится угрюмая тоска.

Все в мире для угрюмого человека утяжелено. Даже свет кажется ему

блеклым, сероватым, льнущим к земле. Все трудно. Сделать шаг -- трудно,

вымолвить слово -- трудно; ответить на улыбку -- невозможно. Свинцовая

тяжесть хмурости все придавливает к почве; для угрюмой натуры жизнь

протекает в поле тяготения, в несколько раз превосходящем обычное. Оттого

неохотно и через силу проявляет угрюмец активность. Оттого не откликается он

на живость и радость других людей. Он, хоть и находится рядом с ними, живет

в другом мире, в котором сила притяжения много больше: и потому малейшее

движение дается большим усилием, и любое падение опасно.

В душе угрюмого человека лежит камень. Бывают камни в почках, в желчном

пузыре. А угрюмость -- камень в душе. Иногда люди рождаются с этой тяжестью,

но чаще она образуется вследствие трагических и горестных событий жизни.

Беды и тревоги, заботы и печали никогда не уходят в прошлое. Они

скапливаются в душе человеческой, слепляясь в единый ком и окаменевая. Так

возникает угрюмость.

Внешность угрюмого человека лучше всего характеризуют неторопливость и

неподвижность. Кажется, что его душа не подвержена никаким колебаниям, что

вечно он остается одним и тем же. Его поступки, мысли, чувства непроницаемы

для постороннего взгляда. И он сам столь же нелюбопытен. Замкнутость

освобождает от назойливости. Но напрасно думают, что угрюмец по натуре

равнодушен. Нет, в угрюмости проявляется особая форма душевной деликатности.

Человек замыкается в себе и становится угрюм, чтобы собственным унынием и

тяготами не обременять других. Все печальное он несет в себе -- отчасти из

гордости, отчасти из неверия в других.

Видимая отчужденность угрюмого человека от забот и радостей остальных

людей вовсе не означает, что душа его пуста и окружающие безразличны.

Напротив, угрюмая душа способна раскрыться, как створки раковины, и тогда

удивленному взору предстанет переливающаяся светом жемчужина. Согласимся,

что такое случается редко, ибо разочарование, боль и горечь, породившие

угрюмое состояние души, не склонны отпускать ее. Угрюмость выдает

способность личности глубоко переживать события жизни, ее травмированность

ими. Не очень счастливая, очевидно, способность. Но если кого-то и следует

обвинять за неприятные последствия угрюмого характера, то не самого угрюмца,

а горестные обстоятельства бытия, которые внушили ему столь печальное

восприятие мира. Рассеются сумерки существования, и вся страстность души

угрюмого человека выкажет себя. Прекрасным в своей жажде жизни предстанет

он... Но что разгонит ненастье? Что сильнее горести и печали?...

Ложь возникла в первобытные времена, когда наши пращуры, убив зверя,

творили торжественные заклинания, песнопения, ритуальные пляски в

причудливых масках, что должно было внушить убитому, будто он пал жертвой

кого угодно, но не этих любящих его и благоговеющих перед ним людей. С тех

пор смысл лжи, в сущности, не переменился. Все так же, как в древности, ложь

возникает из страха и трепета перед более сильным. Как и в давние времена,

ложь остается молением, заклинающим и отводящим от человека могущественные,

опасные силы.

Тот, кто не способен справиться с людьми и обстоятельствами своими

силами, непременно лжет. Ложью спасаются, в ней открывают магический способ

приращения собственных сил, в ней живет способность оборотничества и

превращений. Благодаря лжи человек уклоняется от того естественного течения

событий, которое они приобрели бы, не стань им поперек лживость. Ложь -- это

первое, древнейшее достояние человеческой культуры, шаг на пути из дикости в

цивилизацию. Многие считают, что лгун отстоит от истины дальше, чем кто-либо

из людей. Величайшее заблуждение. Напротив, именно тот, кто лжет, лучший

знаток истины. Лжец изведал все заблуждения -- ведь он сам творец их. Он

изучил природу всех ошибок и слабостей разума. Он, усердно протаптывающий

ложные тропы, хорошо знает истинный путь. Нельзя обманывать, не ведая

правды: а ну как промахнешься ложью своей и угодишь в самое истину! Но зная

истину, вовсе не обязательно ее раскрывать.

Нетрудно представить, сколь многие события и процессы, предоставленные

собственной воле, привели бы к итогам печальным и пагубным. Что случилось

бы, например, начни люди искренне и честно относиться хотя бы к своим

гражданским обязанностям? Пришло бы время братства и процветания, полагаете

вы? Нет, скажу я Вам, пошел бы всеобщий разлад, порвались бы связи между

людьми, и началась бы в итоге война всех против всех. Так непременно

случилось бы, ибо до сих пор человечество не придумало и тем более не

создало совершенного общества. Гражданские же обязанности заключают в себе

требования вполне совершенного социального устройства, а значит

добросовестное исполнение их обнажает ущербный характер строя. Закономерно,

что из этого рождается недовольство людей обществом, растет их желание

переменить порядок жизни. В конце концов, людское негодование достигает

такой остроты, что озверелые граждане начинают чинить насилия и впадать в

буйство. Так возникает гражданская война.

Лгущий бессознательно и инстинктивно совершает мудрое и горькое

открытие существа жизни. Он постигает, что не может человек стать

ответственным за весь свет, не в силах его дать всему верное основание и

правильный ход. Мир сильнее человека, и жестоко наказывает всякого,

стремящегося быть мироустроителем. В минуту высшего торжества, он готовит

победителю скорбный яд поражения, который безудержно честным человеком будет

выпит до дна. И поделом, добавлю л, ибо в честности и искренности, ни с чем

не соизмеряющихся, есть нечто безумное. В этих неистовых благородных

стремлениях заключена такая жестокость, такое немилосердие к человеческой

природе, что никакая подлость, кажется мне, не способна столь бесповоротно

уничтожить и унизить личность, как не знающее сомнений чистосердечное

стремление к честности.

Догмат абсолютной честности есть не что иное, как перенос в сферу

нравственности заветной мечты упорного рационализма, в соответствии с

которой все в мире покоится на единых основаниях и согласуется с ними.

Достаточно выяснить эти основы бытия, полагает рационалист, и все дальнейшее

станет, как говорится, "делом техники", или "метода". С нравственной точки

зрения честность и представляет собой правильный метод надежно держаться

определенных оснований -- того должного, истинного, доброго, на чем зиждется

человеческая жизнь. И все было бы хорошо, если бы прихотливое течение жизни

не обманывало всякую моральную систему, возомнившую себя абсолютной.

Только-только философ, политик, проповедник, моралист, изощрив свою мысль,

установит некоторые надежные и бесспорные основы человеческого общежития,

как тут же в чем-нибудь случится изъян. Так уж странно выйдет, что

где-нибудь неминуемо обнаружится вопиющее несоответствие между моралью и ее

последствиями. Словно дьявол ворожит!

Однако нечего припутывать нечистого там, где он даже кончиком хвоста не

касался. Это жизнь выказывает свой подлинный нрав, разоблачая заключенные в

слепой, чистосердечной, безапелляционной честности жестокость,

несправедливость и тайную злобу. Рядом с такой честностью ложь выглядит

просто способом самосохранения человека, избегающего посредством лжи насилия

над собственным "я".

Еще Сократ выявил разницу между множеством прекрасных вещей и сущностью

прекрасного. С тех пор человеческая мысль напряженно пыталась постигнуть

сущность красоты, одновременно собирая тайную коллекцию проявлений

прекрасного. Вряд ли мне удастся внести вклад в разрешение первой проблемы,

но вот на один из странных случаев любования прекрасным хочется обратить

внимание. Речь идет о человеческой натуре, способной пленяться и

очаровываться... рабством; будто оно художественный шедевр, замечательное

лицо или выдающийся подвиг.

Поистине удивительно разнообразие человеческих страстей и эта --

раболепие -- одна из наиболее вычурных, но и широко распространенных. В

раболепии заключено умиление и восхищение рабством, причем не со стороны

господина, а, как это ни покажется странным, со стороны раба. Глубокая

униженность стала нормальным самоощущением этой натуры, а безропотная

покорность -- вторым ее естеством.

Напрасно думают, будто рабское состояние -- примета давно ушедших

древних времен. В моральном смысле рабом становится всякий, кто отрекся от

свободы, беспрекословно и полностью передав свою волю в распоряжение другого

лица, которое отныне получает имя господина. Однако человеку, по природе

обладающему свободной волей, в рабстве жить противоестественно.

Следовательно, его необходимо облагородить хотя бы своим чувством, сделав

приемлемым и нормальным. Лишь раболепие, любовь к своему рабству спасает от

смерти рабское "я".

Известно, что крайности сходятся. Это правило действует и в отношении

любви. Это чувство, принято считать, возвышает личность, сообщает ей

ощущение собственного достоинства. Но рабство, угнетение, уничтожение

личности также способно внушить любовь жертве рабства и насилия. Раб, чье

достоинство сломлено, падает в любовь к своему господину. Он, разбитый и

униженный, самосохраняется в этом извращенном чувстве. Никакое действие --

свое или чужое -- раболепный человек не может представить без указки

господина, и оттого всякое проявление самостоятельности тревожит, возмущает

и раздражает его. В независимости других людей он чувствует молчаливый укор

собственному ничтожному состоянию, и оттого такие люди вызывают его

неукротимую злобу и ненависть. Нет для него ничего сладостнее, чем

подтвердить, что все люди -- рабы. Единственно, в чем раболепный человек

оказывается смел и инициативен, так это в повсеместном насаждении рабства.

Эта обуянная раболепием личность -- "холоп", составляет основной ингредиент

верноподданного, обескураживающе бескорыстного в своей преданности.

Но разве способен человек жить, нисколько не любя своей жизни? А если

жизнь такова, что не оставляет иной возможности, как быть рабом? Отказаться

от нее? Умереть, уничтожить себя? Вероятно, именно так поступают герои. Но

будь все люди героями -- обезлюдел бы мир. Не будем же хвалить раболепие,

нет. Однако и осуждая его, не забудем -- именно оно помогало человечеству

выжить в условиях, в которых выжить -- нельзя!

Мне неловко оправдывать глупость, ибо я сам неразумен, о чем искренне

поведал в предисловии к этой книге. Преодолевая себя, начертал я название

"Глупость". Неловко и стыдно мне. Ведь имей я разум оправдать глупость, то

солгал бы, назвавшись дураком. И в то же время, зная о малых силах своих, не

могу оставить глупость без утешения, а глупцов, родных братьев своих, --

неприкаянными. Хорошо ведаю, сколь печально быть глупым, как часто причиняют

неумному унижение и как горько оно для личности с убогим сознанием, лишь

много спустя после нанесения обиды понимающей, что с ней в самом деле

стряслось.

Эта горечь, в которой мне мало кто сочувствовал, а чаще насмехались,

побуждает меня произнести добрые слова о глупости. Прошу у людей умных

снисхождения к тем, кто глуп. Ведь глупец не проницает истину, он игрушка

внешних сил. Любое обстоятельство или чье-то намерение может оказать на него

фатальное действие и повлечет с прямого пути в чащу. Словно утлый челн в

бурном море, движется по жизни глупец. Однако странность: этот прохудившийся

челн, колеблемый малейшим движением морской или воздушной стихии, редко

когда идет ко дну.

Истинно сказано: познание умножает скорбь. Слишком многое открывается

умному, и что? Лишь возрастает уныние, обозленность и отчаяние. Человек

становится мизантропом, его недоверие к людям приобретает все более

уродливые и жестокие формы. Дурак, напротив, делает мир добрее. Каждый имеет

право быть дураком. Это такое же святое и нерушимое право, как право на

жизнь, на свободу, на крышу над головой. И отнимать его так же преступно.

Ум -- насилие над личностью; он прельщает нас отвлеченными и

устремленными в неведомую бесконечность идеалами. Кому он принес счастье? И

кто смог достичь его? Действительность оказывается хитрее, изворотливее

самого умного; и нет такого мудреца, который никогда бы не обманулся.

Падают с возвышений своих надменные честолюбцы. Изощрившийся разум

приводит обладателя своего к гибели. Стойкость и мужество встречаются

наконец с силой, чей натиск не в силах выдержать. Хитрец, лгун, плут,

лицемер попадают в собственный обман, превращаясь из ловцов в жертвы. И вот

уже могучие корабли иных душевных качеств покоятся на дне, а маленький

кораблик глупости все еще покачивается на волнах жизненного моря. Отчего

так?

Случается сие по причине того, что глупость -- наиболее извинительное и

безопасное качество. Никто не видит в глупце угрозы для себя и, наоборот,

всякий прикидывает, как использовать его для своей пользы. Дурак --

образцовый исполнитель многих дел. Достаточно ему втолковать, что следует

совершить, и он сделает, не особенно задумываясь о цели, своей пользе,

возможных следствиях и прочих привходящих материях. Глупца готовы простить,

к нему снисходят. Особенно же любят дураков люди сами недалекие, но

активные, амбициозные, чванливые. Им, любящим потешить свое самолюбие,

чрезвычайно лестно снисходить к кому-нибудь. Вот они и радуются дураку. А

он, неразумный, еще и тронут их расположением, льнет к ним всей душой и

позволяет творить с собой совершенно несуразное.

Все это показывает, что дурак обыкновенно добр и отходчив. Таков он не

по причине врожденной мягкости характера, а просто потому, что не может

долго сосредоточится на одном. Говорит, бывало, о чем-нибудь, и вдруг

спохватится: к чему я это говорю? -- ибо за разговором успел забыть его

Дата добавления: 2015-05-09