Э. Дюркгейм

Социальные факты не только качественно отличаются от фактов пси­хических: у них другой субстрат, они развиваются в другой среде и зави­сят от других условий. Это не значит, что они также не являются некото­рым образом психическими фактами, поскольку все они состоят в каких-то способах мышления и действия. Но состояния коллективного сознания по сути своей отличаются от состояний сознания индивидуального; это пред­ставления другого рода. Мышление групп иное, нежели отдельных людей; у него свои собственные законы. Обе науки поэтому настолько явно раз­личны, насколько могут различаться науки вообще, какие бы связи между ними ни существовали.

Наше определение будет, следовательно, полно, если мы скажем: со­циальным фактом является всякий способ действий, устоявшийся или нет, способный оказывать на индивида внешнее принуждение; или иначе: рас­пространенный на всем протяжении данного общества, имеющий в то же время свое собственное существование, независимое от его индивидуаль­ных проявлений.

Нам нужно, следовательно, рассматривать социальные явления сами по себе, отделяя их от сознающих и представляющих их себе субъектов. Их нужно изучать извне, как внешние вещи, ибо именно в таком качестве они предстают перед нами.

Следовательно, когда социолог предпринимает исследование какого-нибудь класса социальных фактов, он должен стараться рассматривать их с той стороны, с которой они представляются изолированными от своих индивидуальных проявлений.

Социология, следовательно, не есть приложение к какой-либо другой науке; она представляет собой особую и автономную науку, и ощущение специфики социальной реальности настолько необходимо социологу, что только особая социологическая культура может привести его к пониманию социальных фактов. В силу этого принципа общество — не простая сумма индивидов, но система, образованная их ассоциацией и представляющая собой реаль­ность, наделенную своими особыми свойствами. Конечно, кол­лективная жизнь предполагает существование индивидуальных сознаний, но этого необходимого условия недостаточно. Нужно еще, чтобы эти соз­нания были ассоциированы, скомбинированы, причем скомбинированы определенным образом.

Только в конце XVIII в. начали замечать, что социальный мир, как и другие природные миры, имеет свои собственные законы. Монтескье, за­являя, что «законы — это необходимые отношения, вытекающие из при­роды вещей», хорошо понимал, что это превосходное определение естест­венного закона применимо к социальным явлениям так же, как и к другим; его «Дух законов» как раз и имеет целью показать, как юридические ин­ституты базируются на природе людей и их среды. Немного времени спус­тя Кондорсе предпринял попытку обнаружить порядок, согласно которому осуществляется прогресс человечества, что было лучшим способом пока­зать, что он не содержит в себе ничего случайного и переменчивого, но зависит от определенных причин. В это же время экономисты учили, что факты промышленной и торговой жизни управляются законами, которые, по их мнению, они уже даже открыли.

Тем не менее, хотя эти различные мыслители подготовили путь к концепции, на которой базируется социология, у них еще было довольно туманное и расплывчатое представление о том, что такое законы соци­альной жизни. В самом деле, они не стремились показать, что социальные факты порождают друг друга согласно отношениям причины и следствия, определенным и неизменным, что ученый стремится наблюдать их по­средством приемов, подобных тем, которые используются в науках о при­роде. Они считали лишь, что если принимать во внимание природу чело­века, то тем самым уже оказывается намеченным единственный путь, ко­торый является естественным и которым человечество должно следовать, если оно хочет быть в согласии с самим собой и осуществить свое предна­значение; при этом оставалась все же возможность того, что оно уклонится от этого пути.

И действительно считалось, что ему постоянно приходится от него уклоняться в результате прискорбных заблуждений, которые, впрочем, не очень старались объяснить. Для экономистов, например, подлинная эко­номическая организация, единственная, которую должна изучать наука, в известном смысле никогда не существовала; она является скорее идеаль­ной, чем реальной, так как люди под влиянием своих правителей и вслед­ствие настоящего ослепления всегда от нее отказывались. Это значит, что ее в гораздо большей мере конструировали дедуктивно, чем наблюдали; таким образом, происходил, хотя и не прямой, но все же возврат к концеп­циям, лежащим в основе политических теорий Платона и Аристотеля.

Только в начале XIX в., у Сен-Симона, и особенно у его ученика, Огюста Конта, новая концепция окончательно появилась на свет.

С этой точки зрения общества переставали выступать как нечто вроде бесконечно податливой и пластичной материи, которую люди могут, так сказать, лепить по своей воле; с этих пор в них нужно было видеть реаль­ности, природа которых нам навязывается и которые могут изменяться, как и все естественные явления, только сообразно управляющим ими за­конам. Учреждения различных народов нужно было рассматривать уже не как продукт более или менее просвещенной воли государей, государствен­ных деятелей, законодателей, а как необходимые следствия определенных причин, которые физическим образом заключают их в себе. Если данный способ, которым объединяется народ в какой-то момент его истории, со­стояние его цивилизации в эту же эпоху, то отсюда вытекает социальная организация с теми или иными признаками, точно так же как свойства фи­зического тела вытекают из его молекулярного строения. Мы оказываемся, таким образом, перед лицом устойчивого, незыблемого порядка вещей, и настоящая наука становится возможной и вместе с тем необходимой для того, чтобы его описывать и объяснять, чтобы выявлять его характерные признаки и причины, от которых они зависят. Эта чисто умозрительная наука есть социология. Чтобы лучше показать ее связь с другими позитив­ными науками, Конт часто называет ее социальной физикой.

Но как бы ни был важен принцип детерминизма, его не было доста­точно для созданий социологии. Для того, чтобы у этой новой науки, на­званной этим именем, существовал предмет изучения, нужно было также, чтобы изучаемый ею объект не смешивался ни с одним из тех, которыми занимаются другие науки. Но на первый взгляд может показаться, что со-циология неотличима от психологии; и этот тезис действительно обос­новывался, в частности Тардом. Говорят, что общество ничто вне состав­ляющих его индивидов; они составляют все реальное, что в нем есть. Как же наука об обществах может отличаться от науки об индивидах, т. е. от психологии?

Если рассуждать подобным образом, то можно с таким же успехом доказывать, что биология — это лишь раздел физики и химии, так как жи­вая клетка состоит исключительно из атомов углерода, азота и т. д., кото­рые изучают физико-химические науки. Но это значит забывать, что целое очень часто обладает свойствами, весьма отличными от тех, которыми обладают составляющие его части. Хотя в клетке имеются только мине­ральные вещества, последние, комбинируясь определенным образом, по­рождают свойства, которых у них нет, когда они так не скомбинированы, и которые характерны для жизни (способности питаться и размножаться); они образуют, стало быть, благодаря факту их синтеза, реальность совер­шенно нового рода, реальность жизни, которая составляет объект биоло­гии. Точно так же и индивидуальные сознания, ассоциируясь устойчивым образом, порождают, благодаря сложившимся между ними отношениям, новую жизнь, весьма отличную от той, которая была бы, если бы они оста­вались изолированными друг от друга; это социальная жизнь. Религиозные институты и верования, политические, юридические, моральные, экономи­ческие институты — словом, все, что образует цивилизацию, не существо­вало бы, если бы не было общества.

В самом деле, цивилизация предполагает сотрудничество не только всех членов одного и того же общества, но и всех обществ, которые нахо­дятся в контакте между собой. Кроме того, она возможна только в том случае, если результаты, достигнутые одним поколением, передаются сле­дующему поколению, так чтобы они могли приобщаться к тем результа­там, которых достигло последнее. Но для этого нужно, чтобы следующие друг за другом поколения, по мере того как они достигают зрелого возрас­та, не отделялись друг от друга, а оставались в тесном контакте, т. е. ассо­циировались постоянным образом. Отсюда обширная совокупность явле­ний, существующих только потому, что существуют человеческие ассо­циации; и эти явления изменяются сообразно тому, каковы эти ассоциа­ции, каким образом они организованы. Находя свое непосредственное объяснение в природе не индивидов, а обществ, эти явления образуют, стало быть, предмет новой науки, отличной от индивидуальной психоло­гии, хотя и связанной с последней; это социология.

Теперь социология уже вышла из героической стадии. Принципы, на которых она базируется и которые первоначально были провозглашены чисто философски, диалектическим образом, получили теперь подтвер­ждение фактами. Она исходит из предположения, что в социальных явле­ниях нет ничего случайного и произвольного. Социологи показали, что в действительности определенные моральные, юридические институты, ре­лигиозные верования тождественны повсюду, где условия социальной жизни обнаруживают ту же тождественность. Они установили даже, что некоторые обычаи сходны между собой вплоть до деталей, причем в стра­нах, весьма удаленных друг от друга и никогда не имевших между собой никаких сношений. Это примечательное единообразие служит лучшим доказательством того, что социальный мир подвержен действию закона всеобщего детерминизма.

В действительности существует столько отраслей социологии, столь­ко частных социальных наук, сколько существует разновидностей соци­альных фактов. Методическая классификация социальных фактов была бы пока преждевременной, и, во всяком случае, попытка такого рода здесь предпринята не будет. Но можно указать их глав­ные категории.

Прежде всего уместно исследовать общество в его внешнем ас­пекте. Под этим углом зрения оно выступает как состоящее из массы людей, обладающей известной плотностью, расположенной на терри­тории определенным образом, рассеянной по деревням или сконцен­трированной в городах и т. д.; она занимает более или менее обширную территорию, расположенную тем или иным образом по отношению к морям и территориям соседних народов, в большей или меньшей сте­пени пересекаемую реками, всякого рода путями сообщения, которые более или менее тесно связывают между собой ее обитателей. Эта тер­ритория, ее размеры, конфигурация, состав передвигающегося по ее поверхности населения — все это, естественно, важные факторы соци­альной жизни; это ее субстрат и, подобно тому, как у индивида психи­ческая жизнь варьирует сообразно анатомическому строению мозга, так же и коллективные явления варьируют сообразно строению социального субстрата. Следовательно, должна существовать социальная наука, исследующая его анатомию; и, поскольку эта наука имеет своим Объектом внешнюю и материальную форму общества, мы предлагаем назвать ее социальной морфологией. Социальной морфологии не следу­ет, впрочем, ограничиваться описательным анализом; она должна так­же заниматься объяснением. Она должна выяснить, почему население Скапливается больше в одних местах, чем в других, в результате чего оно является преимущественно городским или сельским; каковы при­чины, способствующие или препятствующие развитию больших горо­дов и т. п. Мы видим, что даже этой специфической науке предстоит исследовать бесчисленное множество проблем.

Но наряду с субстратом коллективной жизни существует сама эта жизнь. Здесь обнаруживается различие, подобное тому, которое мы наблюдаем в других науках о природе. Наряду с химией, изучающей строение минералов, существует физика, имеющая предметом всякого рода явления, происходящие в телах с таким-то строением. В биологии анатомия (называемая также морфологией) анализирует структуру живых существ, состав их тканей, органов, тогда как фи-зиология изучает функции этих тканей и органов. Точно так же наряду с социальной морфологией уместна социальная физиология, которая изучает проявления жизненных сил обществ.

Но социальная физиология сама по себе весьма сложна и включает в себя множество частных наук, так как социальные явления физиологического порядка очень разнообразны и изменчивы.

Существуют прежде всего религиозные верования, обряды институты. Религия в действительности представляет собой социальное явление, поскольку она всегда создавалась группой, а именно церковью, и очень часто церковь и политическое сообщество даже сливаются воедино. Вплоть до самого недавнего времени люди были приверженцами таких-то богов уже только благодаря тому, что были гражданами такого-то государства. Во всяком случае, догмы, мифы |всегда заключались в таких системах верований, которые были общими и обязательными для всех членов данного сообщества. То же самое характерно и для обрядов. Исследование религии, стало быть, относится к социологии: оно составляет объект социологии религии.

Моральные идеи и нравы образуют другую категорию, отличную от предыдущей. Мы увидим в следующем разделе, почему правило морали — это социальные явления; они представляют собой объект социологии морали.

идеи — душа права. Авторитет какого-нибудь юридического кодекса создается нравственным идеалом, который он воплощает и выражает в определенных правовых формулах.

Существуют, наконец, экономические институты; институты, относящиеся к производству богатств (крепостничество, аренда, кор­поративный строй, предпринимательство, кооперативный строй, фаб­ричное, мануфактурное, кустарное производство и т. д.); институты, относящиеся к обмену (организация торговли, рынки, биржи и т. д.); институты, относящиеся к распределению (рента, проценты, заработ­ная плата и т. д.). Они образуют предмет экономической социологии. Таковы главные отрасли социологии. Это не значит, однако, что они единственные. Язык, который в некоторых отношениях зависит от органических условий, тем не менее представляет собой социальное явление, так как он также творится группой и содержит в себе ее при­знаки. Язык вообще составляет даже один из характерных элементов облика общества, и родство языков часто не без основания рассмат­ривалось как средство доказательства родства народов. Следователь­но, существует предмет социологического изучения языка, которое, впрочем, уже началось. То же самое можно сказать об эстетике, хотя каждый художник (поэт, оратор, скульптор, живописец и т. д.) нала­гает печать своей собственной личности на создаваемые им произве­дения. Те из них, которые творятся в одной и той же социальной сре­де и в одну и ту же эпоху, в различных формах выражают один и тот же идеал, тесно связанный с характером тех социальных групп, кото­рым эти произведения адресованы.

Правда, некоторые из этих фактов уже изучены давно сформи­рованными дисциплинами; например, экономические факты являются предметом изучения в той совокупности различных исследований, анализов, теорий, которую обычно называют политической экономи­ей. Но, как мы отметили выше, политическая экономия до сих пор осталась гибридным знанием, занимающим промежуточное положе­ние между искусством и наукой; она гораздо меньше занята наблюде­нием промышленной и торговой жизни в том виде, в каком она суще­ствует и существовала, с тем, чтобы познать ее и определить ее зако­ны, чем ее перестройкой, исходя из того, чем она должна быть. Эко­номисты еще плохо осознают, что экономическая реальность так же принудительно навязывается наблюдателю, как и физическая реаль­ность, что она подчинена такой же необходимости и, следовательно, прежде чем реформировать эту реальность, нужно чисто теоретиче­ским образом создать о ней науку. Кроме того, они изучают соответ­ствующие факты так, как если бы они составляли независимое и са­модостаточное целое, которое может объясняться самим собой. Но в действительности экономические факты — это социальные функции, связанные с другими коллективными функциями; и они становятся необъяснимыми, когда их искусственно отрывают от последних. За­работная плата рабочих зависит не только от соотношения спроса и предложения, но и от определенных нравственных концепций; она повышается или понижается в зависимости от нашего представления О минимальном благосостоянии, которого может требовать человече­ское существо, т. е. в конечном счете в зависимости от того, какое представление мы создаем о человеческой личности. Можно было бы привести и множество других примеров. Оказавшись отраслью со­циологии, экономическая наука, естественно, вырвется из этой изоля­ции и одновременно в большей мере проникнется идеей научного де­терминизма. Следовательно, заняв таким образом место и в системе социальных наук, она не ограничится сменой вывески; изменятся и дух ее, и применяемые ею методы.

Из этого анализа мы видим, что социология - далеко не простая наука, которая заключается, как думал Конт, в одной проблеме. Сего­дня социолог уже не может быть энциклопедистом в своей науке; не­обходимо, чтобы каждый ученый сосредоточился на особой катего­рии проблем, если он не хочет довольствоваться весьма общими и туманными взглядами, которые в известной мере могли быть полез­ными, пока социология еще только пыталась нащупать свою область И осознать самое себя, но на которых ныне она не должна больше за­держиваться. Это не значит, тем не менее, что нужна синтетическая Нвука, которая бы стремилась объединить общие взгляды, вытекаю­щие из всех этих частных наук. Как бы ни отличались друг от друга различные категории социальных фактов, это все же разновидности одного и того же рода, следовательно, есть основания исследовать то, что создает род, что характерно для социального факта в абстракции, и выяснить, не существуют ли весьма общие законы, лишь частными формами которых являются разнообразные законы, установленные специальными науками. Это объект общей социологии так же, как объект общей биологии, состоит в обнаружении наиболее общих свойств и законов жизни. Это философская часть науки. Но поскольку ценность. синтеза зависит от ценности анализов, из которых он производится, то продвигать эту аналитическую работу — самая насущная задача социологии.

ЩМ г

(Источник. Э. Дюркгейм. Социология. М., 1995. С. 119, 266-269, 271-274.)

Дата добавления: 2015-05-09