Художественная культура России XIX века 2 страница

7. Расскажите о русской живописи, скульптуре, архитектуре XIX в., народных художественных промыслах, музеях.

Рекомендуемая литература:

Культурология. История культуры. Под ред. А. Н. Марковой. М., 2001.

Березовая Л. Г., Берлякова Н. П. Введение в историю русской культуры. М., 2003.

Каждан Т. П. Художественный мир русской усадьбы. М., 1977.

Очерки русской культуры XIX века. В 3-х томах. М., 1998.

Торосян В. Г. История образования и педагогической мысли. М., 2003.

Лотман Ю. М. Быт и традиции русского дворянства XVIII — нач. XIX вв. СПб., 1994.

глава 7. «Серебряный век» русской культуры

Серебряное сияние и его темные тени

Рубеж XIX—XX веков вошел в историю русской культуры под названием «Серебряного века». Это понятие ввели в употребление философ Н. Бердяев, поэт Н. Оцуп, критик Сергей Маковский, сын художника Константина Маковского. Его книга «На Парнасе Серебряного века», написанная уже в эмиграции, стала буквально документом того времени. Продлившись не более трех десятилетий, Серебряный век по своему значению и яркости оказался сравним с «Золотым веком» начала девятнадцатого. Во многих отношениях «серебряный век» был взлетом русской культуры, свидетельством и результатом происходящих в ней интереснейших поисков, «он дал миру замечательные образцы философской мысли, продемонстрировал жизнь и мелодию поэзии, воскресил древнерусскую икону, дал толчок новым направлениям живописи, музыки, театрального искусства. «Серебряный век» стал временем формирования русского авангарда» (Культурология. / Под ред. Радугина А. А. М., 1997. С. 270).

Чрезвычайно плодотворным этот период оказался также для науки, технических поисков и изобретений, развития промышленности. В 1896 г. Александр Попов передал первую в истории радиограмму («Генрих Герц»), вскоре в России были разработаны технико-теоретические основы телевидения, авиастроения, пущен автомобильный завод «Руссо-Балт». В 1899 г. П. Н. Лебедев измерил предсказанное им давление света, что оказалось чрезвычайно важным для созданных вскоре квантовой механики и теории относительности, удивительные исследования проводил К. Э. Циолковский (1857—1935). Среди лауреатов учрежденной в 1901 г. Нобелевской премии оказались русские ученые Иван Павлов (1849—1936) и Илья Мечников (1845—1916), позже — писатель Иван Бунин. Были созданы цветомузыка и ее инструментальное обеспечение (Александр Скрябин), детищем технического оснащения искусства явился необычный музыкальный инструмент — терменвокс. В историю вошли Парижские сезоны русского балета, появилась целая плеяда поэтов и прозаиков — новаторов с весьма разными, но замечательно выразительными лицами. Стремление к обновлению, «выходу из затхлости», революционные настроения охватили также театр, изобразительное искусство, архитектуру. Волна освежающих преобразований влилась и в образование, которое, однако, стало и ареной ожесточенной политической и идеологической борьбы.

Для понимания общекультурной атмосферы «серебряного века» следует принять во внимание, что Россия на рубеже XIX—XX веков особенно остро ощущала себя в точке перепутья, разлома, распада «связи времен». Дело не только в известном синдроме конца века — «fin de siecle», но и в реальных событиях, происходивших в мире и в особо острой форме — в России. Здесь резко накалились классовые противоречия, революционная обстановка в обществе. Особенности исторического пути России и российского менталитета, глубокая религиозность, сохранившаяся в русском народе, включая интеллигенцию, выразились у одних в эсхатологическом ожидании конца мира, у других — в ощущении ошибочности выбранного миром пути. Представления линейности истории, непрерывной восходящей линии исторического прогресса, питающие оптимизм Просвещения, исчезли. Рубеж веков характеризовался разочарованием в путях истории, ощущением утраты ее целей и смысла. Как писал философ В. Розанов, «из точки исторического разрыва торчат безобразные углы, колющие шипы, вообще неприятное и болезненное».

В России ощущение краха, страх перед «веком-волкодавом» усиливались предчувствием конца русской империи и государственности, так долго почитавшихся священными. Если на Западе преодоление кризиса усматривалось на путях позитивизма и прагматизма, активной деятельности, направляемой вполне конкретными, локальными целями («время — деньги»), то все еще патриархальную, «почвенническую Россию» веяния грядущего индустриального века буквально подавляли. «Русь уходящую», «деревенскую Расею» ностальгически провожали поэты (Сергей Есенин, Ник. Клюев) и художники (например, Борис Григорьев), на новаторских идеях живописи и театра непременно лежала печать декаданса, упадочнических настроений. Характерно, что в этот период, наряду с авангардистскими поисками, а часто и в их рамках, произошел взлет религиозной литературы (Д. Мережковский, Д. Андреев) и живописи: скиты и отшельники, святые праведники занимали полотна Н. Рериха и М. Нестерова, иконопись приобрела видное место (в новой, порой шокирующей форме) в живописи К. Петрова-Водкина, Н. Гончаровой, много места отводилось религиозно-сказочной символике, фантастическим сюжетам, даже обращение к истории было своеобразной формой бегства от действительности. Подобные настроения вообще присущи эпохам смены культурных типов — так, искусство Возрождения завершилось рафинированным маньеризмом, упивающимся оригинальностью и мастерством исполнения.

Увлеченность Серебряного века формой, порой в ущерб содержанию, отход в сторону «искусства для искусства» сочетались с резко критическим отношением к культурному наследию прошлого, призывами «сбросить его с корабля современности», исходившими часто и от крупных представителей искусства. Неудивительно, что многие из них приветствовали революцию. «Все сотрем, начнем сначала» — таков был лозунг большевиков, которые вполне уловили общественные настроения периода, когда «низы не хотели, а верхи не могли жить по-старому».

Радикальное крыло русского марксизма во главе с В. И. Лениным, все более расходясь с умеренной линией В. Г. Плеханова и западных социалистов, видело выход в революции с последующей диктатурой пролетариата. Было забыто основополагающее положение К. Маркса о том, что жизнеспособна только та система, в которой изменения происходят естественноисторическим образом, созревая в недрах старого общества. Ленин же считал, что нельзя упускать момента: слабая власть в условиях кризиса легко может быть скинута, а если понадобится, то можно пойти и на тактический союз с германским империализмом. Для удержания же подобным образом захваченной власти и «построения социализма» неизбежными представлялись тоталитарное государство и стоящие на службе у него искусство и образование.

На противоположном полюсе оказался критицизм, взывающий к вере и христианской морали и разделяемый большинством философов и писателей. «России нужны не великие потрясения, а великие реформы», — убеждал министр внутренних дел П. А. Столыпин, убитый в 1911 г сторонниками потрясений. «Пусть сильнее грянет буря!» — возражал пролетарский писатель Максим Горький. Ужас и разрушительные последствия этой бури он пытался смягчить после революции в своих запоздалых письмах с острова Капри с просьбами-призывами к новой власти. Отчаянные письма писал В. Г. Короленко. «Окаянные дни» — так назывались воспоминания И. Бунина, изданные уже в эмиграции. Призывы к «восстанию против непоправимого» (Л. Шестов) уже не могли остановить надвигавшуюся бурю.

Вскоре после первой русской революции 1905 г. Ленин написал работу «Материализм и эмпириокритизм», где находил связь между революционными потрясениями в обществе и революцией в естествознании, которая еще более усиливала ощущение кризиса и хаоса. Если создание специальной теории относительности Эйнштейна и квантовой теории пришлись как раз на 1905 г., то следующий крупный шаг, общая теория относительности, совпал с разгаром мировой войны и революцией в России.

В окопы, где братались солдаты Первой мировой, не желавшие служить пушечным мясом для императорских аппетитов, был брошен клич Ленина: «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую!» Брат пошел на брата, сын на отца. Этими событиями, по существу, и был оборван «серебряный век» русской культуры.

Позиция русской интеллигенции в духовных метаниях рубежа XIX—XX вв.

Значительная вина за эти события лежит на русской интеллигенции — причем не только призывавшей бурю, но и той, что предпочла остаться в стороне, переждать их как очередную смуту. Весьма опасный сдвиг настроений можно проиллюстрировать следующим сравнением. Когда на открытии памятника Пушкину в 1880 г. Ф. Достоевский провозгласил о «всемирном единении людей,… то зала была в истерике… люди незнакомые… плакали, рыдали, обнимали друг друга и клялись друг другу быть лучшими, не ненавидеть впредь друг друга, а любить», Как говорил тот же Достоевский, уж «так устроен русский человек: если спасать, то все человечество», а «стать настоящим русским… значит стать братом для людей, всечеловеком». Но уже в начале следующего века властитель дум уже той поры, Валерий Брюсов писал:

«Я ненавижу человечество,

Я от него бегу спеша

Мое единое отечество —

Моя пустынная душа».

Интерес к личности, к человеческой душе, взращенный Серебряным веком, часто оборачивался и противопоставлением личности и общества. Не случайно на рубеже веков в России Ф. Ницше, О. Уайлд, Г. Ибсен с их индивидуализмом и иррационализмом были не менее популярны, чем у себя на родине.

Выражением смятения русской интеллигенции, полярности ее настроений, утонизма ее надежд стал журнал «Вехи» (1909), воздействие которого можно сравнить с «Философическим письмом» Чаадаева. «Вехи» пытались осмыслить «страшные ответы» революции 1905 г. и поражения в японской войне. В них нашлось место и «религиозному гуманизму» Семена Франка, и «христианскому подвижничеству» Сергея Булгакова, и призывам к отказу от «нигилистической религии земного благополучия» П. В. Струве. Взывая к исторической миссии русской интеллигенции, «Вехи» в то же время видели в ней (историк М, О. Гершензон) «сонмище больных, изолированных в родной стране». (Куда более безапелляционным и циничным окажется Ленин, назвавший годы спустя русскую интеллигенцию «говном»).

С горечью писалось о «нигилистической морализме» и «примате силы над правом, догмате о верховенстве классовой борьбы» (С. Франк), о «парализовавшей любовь к истине… любви к уравнительной справедливости», Особую опасность представляло то, что, по словам историка и философа П. Струве, «интеллигенция видела в политике альфу и омегу всего бытия своего и народа», верила, как свидетельствовал философ С. Франк, что «насильственное и механическое разрушение старых социальных форм само по себе обеспечивает осуществление общественного идеала». Н. А. Бердяев метко замечал: «Интеллигенцию не интересует вопрос, истинна или ложна та или иная теория, а лишь то, благоприятна или нет она идее социализма, послужит ли она интересам пролетариата». «Народопоклонство» стало опасной религией — с абстрактным понятием «народа как носителя русской идеи», со своими святыми, мучениками и пророками. Бердяев видел и то, что «призрак коммунизма, который бродит по Европе» (образ К. Маркса) уже оборачивается демоном разрушения.

Именно Бердяев говорил о том, что «культура породила цивилизацию, которая ее и погубит», об особой опасности такой потребительской, агрессивной цивилизации для русской культуры. Оценивая перспективы России, Бердяев отводил важное место «способности религиозной энергии русской души переключаться и направляться к целям, которые не являются уже религиозными». Сам он, утверждая, что «наука знает истины, но не знает Истины», призывал «перейти к новому сознанию… на почве синтеза веры и знания». Чрезвычайно характерно признание Бердяева: «Одни и те же истины привели меня к революции и к религии. И в том, и в другом случае я отталкивался от недовольства «миром сим», желая выйти из него к другому миру»,

Философские и религиозные поиски «Серебряного века»

Н. Бердяев, как и многие другие русские философы, был убежден, что «русская мысль, русские искания свидетельствуют о существовании русской идеи, которая соответствует характеру и призванию русского народа». Мысль о такой идее (как бы ее ни называли) не давала покоя таким философам, религиозным мыслителям, писателям, как О. П. Флоренский, Н. Ф. Федоров, Г. В. Федотов, Н. А. Ильин, братья Трубецкие, В. С. Соловьев, О. С. Булгаков, Ф. Достоевский, Лев Толстой, Андрей Белый, Вяч. И. Иванов. Размышления этих, очень разных людей, объединяло то, что они строились всегда на некой религиозной, иррациональной, в сущности, основе (хотя и не совпадающей с ортодоксальным православием). Особое место в поисках «русской идеи» принадлежит Вл. С. Соловьеву (1853—1900), сыну знаменитого историка.

Главное положение его «Теософии» — о «христианском универсализме», «мире вселенского единства человеческого рода, непреложное основание которого дано в Церкви Христовой». Человек нравствен, считает философ, если он свободно подчиняет свою волю Богу, стремится к «абсолютному добру», сотрудничеству с Творцом в устроении богочеловеческого царства, «братства хороших людей». По этому пути, по В. Соловьеву, может повести философия всеединства, преодолевающая ограниченность рационального знания, объединяющая рассудок, разум и веру и представляющая истину о цельном, нераздельном мире как сплав смыслов, символов и тайн. В этом же видели смысл своей деятельности представители искусства символизма, очень популярного тогда в Европе и России. Сам Соловьев считал, что задача искусства — «продолжение художественного дела, начатого природой», «не отражение красоты мира, а привнесение ее в мир».

Мысли о соборности, вселенском единстве людей развивал и русский космизм, в идеях которого — большой вклад и ученых-естествоиспытателей, считавших, что достижения науки и техники уже подготовили человека к сотрудничеству с Богом. К. Э. Циолковский и Н. Чижевский, основываясь уже на научных данных, склонялись к мысли, что человек — не просто продукт космической эволюции, а ее органичное звено и даже участник (сейчас подтверждение этой идеи мы находим в антропном принципе, одном из ключевых в современной космологии). Циолковский был великим мечтателем. Разрабатывая технико-теоретические основы космонавтики, он повторял: «Земля — колыбель человечества, но нельзя же вечно жить в колыбели». Удивительное ощущение оставляет дом-музей Циолковского в Калуге — так и видишь глухого, старого, но сильного духом ученого, верившего в миссию человечества.

Тогда идеи соборности, космизма не были оценены за рубежом, где строго рационалистическая традиция науки и философии не признавала их ни за научные, ни за философские. Совершенно забытыми они остались и в советский период нашей истории, вскоре наступивший. Тогда же они буквально воодушевляли русскую интеллигенцию. Так, композитор А. Н. Скрябин, автор «Божественной симфонии» и «Поэмы огня (Прометей)», писал «Мистерию» для 7 тысяч голосов, предназначенную к исполнению на берегах Ганга и призванную объединить все человечество, воспитать в нем чувство «великого братства людей». В великую миссию России верили писатели и художники.

Образование в России рубежа XIX—XX вв.

Надежды на великое будущее России, ее особую миссию для просвещенного человечества связывались с новым по своей направленности и концептуальным основам образованием. Русская религиозно-философская антропология внесла вклад и в эту область. Н. Бердяев в работе «Смысл творчества: Оправдание человека» (1916), рассматривая человека как точку пересечения двух миров — божественного и органического, был убежден, что человек — «микрокосм», который нуждается в «посвящении в тайну о самом себе», спасении в творчестве. «Любимцем Божьим» выступает человек у В. В. Розанова (1856—1919): «Богатейший внутренний мир ожидает лишь прикосновения», чтобы «дать трещину и обнаружить свое содержание». Именно просвещение «пробуждает, развертывает крылья души, возвышает человека к осознанию своего я и своего места к жизни, приобщает к высшим ценностям» (каковые философ усматривал в религии).

Концептуальные основы образования обогащались и научными данными, В. П. Вахтеров (1853—1924), развивая концепцию эволюционной педагогики, сравнивал образование с развертыванием исторического процесса. Выявляя у человека «врожденное эволюционное начало» (стремление к развитию), следует поощрять его в направлении, которое предопределено биологически. П. Ф. Каптерев (1849—1921) понимал педагогический процесс как «один поток развития личности, который состоит из саморазвития и самосовершенствования». Образование представлялось ему как гармоничная социализация (усвоение знаний), норм и ценностей, делающих полноценным членом общества. Что касается народности образования и воспитания, то их универсальные законы проявляются по-разному в каждом конкретном случае. Каптерев считал целесообразным отделение образования не только от церкви, но и от государства, которое, поддерживая образование, вместе с тем заключает его в жесткие рамки. Тем более следует оградить образование от политической борьбы, которая буквально захлестнула Россию.

Отдельно следует сказать о С. И. Гессене (1870—1950), чей труд «Основы педагогики» (с характерным подзаголовком «Введение в прикладную философию») признан одним из лучших в ХХ веке. Начатый еще до революции в Петрограде и продолженный в Томске, он был завершен уже в эмиграции, в 1923 г. В нем осмысливается весь опыт мировой и отечественной педагогики, развиваются идеи, обогащающие его и открывающие новые перспективы. Основная идея Гессена — о культурологической функции образования, приобщающего к ценностям культуры во всем массиве, превращающим природного человека в культурного. Для такого человека стремление к культуре становится естественной потребностью, он не станет делить культуру на «свою» и «чужую», а тем более не позволит идеологизировать ее. Конечно, с такими идеями нечего было делать в Советской России, и Гессен оказался в числе пассажиров первого из «философских пароходов», на которых в 1922 г. большевики выслали цвет русской интеллигенции. Зато работы Гессене широко использовались для организации образования в Русском зарубежье. Только в 1995 г. она была издана в России.

В российском образовании серебряного века «глыбой, матерым человечищем» (В. И. Ленин), как и во всех областях своей деятельности, стоит Лев Толстой (1828—1910). Фактически он положил начало реформаторской педагогике в России. Открыв школу для крестьянских детей в своем имении в Ясной поляне, Толстой прошел путь от барского снисхождения («Нам нужно Марфутку и Тараску выучить хотя бы немножко тому, что мы сами знаем») к идеям «свободного воспитания», а к концу жизни — «религиозного мессианства». Просветительская деятельность Толстого началась раньше, чем литературная, и охватывала большую часть его долгой жизни. В течение 1859—1862 гг. граф Толстой возглавлял яснополянскую школу, основал филантропическое общество народного образования, готовил учителей для народных школ, сам писал учебники.

Исходя из реалистической оценки российской жизни, Толстой готов был удовольствоваться и усеченной программой крестьянского образования. При этом на всех этапах своей просветительской деятельности он руководствовался идеей свободного воспитания. Для Толстого воспитание — это саморазвитие, а задача педагога — помогать ученику в саморазвитии, в естественном для него и согласном с его образом жизни направлении. Исходя из этого, Толстой пошел даже на то, чтобы не заставлять детей учиться, а тем, кто все же выбрал учебу, не задавал уроков на дом: крестьянский ребенок шел в школу, «неся только себя, свою восприимчивую натуру и уверенность в том, что в школе нынче будет так же весело, как вчера». В школе Толстого царил «свободный беспорядок», расписание существовало, но не принуждало, часто педагог заменял уроки увлекательными образовательными рассказами, свободной беседой, играми, рисованием. Сам граф преподавал в старших классах историю и математику, проводил физические опыты.

Особое внимание Толстой уделял книгам для первоначального обучения. Предлагаемые в них сведения должны быть занимательными и доступными детскому пониманию, немногословными. Много места в них следует уделять материалу из жизни Родины, запоминающемуся и откладывающемуся в детских душах. Толстой сам написал «Азбуку», четыре «Русские книги для чтения». Учебные книги Толстого, занимательные, интересные, поучительные, выдержали только при его жизни свыше 30 изданий, став самыми распространенными в земских школах.

Яснополянская школа добилась поразительных результатов. За три месяца дети, не знавшие принуждения в учебе и страха перед учителями, овладевали грамотой, бойко писали, читали, считали. Толстой, убежденный, что образование должно состоять из наук, способствующих единению людей, выделял в нем шесть областей: философию (науку о значении своей жизни), естественные науки (об общности природы и человека), математические (об общности мышления людей), языки (средства общения), искусство (общность переживаний), труд (средство взаимозаботы).

Против школы как «фабрики под наблюдением государственных инспекторов и с государственными рабочими» выступали и другие педагоги-новаторы. Успешные эксперименты проводили И. А. Сикорский, Г. И. Чепанов, В. И. Бехтерев, проводившие исследования психологического развития детей, Е. И. Тихеева, Л. К. Шлегер, рассматривавшие дошкольное образование как важнейшую ступеньку в образовании, формировании человека. Экспериментальные школы создали К. Н. Вентцель, С. Т. Шацкий, Н. В. Чехов. В созданном Вентцелем Доме свободного ребенка (1906—1907) упор в самостоятельном развитии воспитанников делался на ручном труде, воспитании активного альтруизма (нравственной любви). Для Вентцеля главным было, чтобы «ребенок и воспитатель образовали маленькое интимное сообщество». «Атмосферу семейного воспитания» стремился создать Т. Шацкий в основанном им вместе с А. Зеленко в 1907 г. «Сеттльменте». Они пытались продолжить реализацию этих идей даже в советской системе, оставшись, в отличие от многих, в России.

Для реализации проектов экспериментальной педагогики был возрожден (1900) лицей в Царском Селе, открылись гимназии в Новочеркасске (1906), Голицыне под Москвой (1910), «сельские гимназии» — в духе западных воспитательных домов. Первой Государственной думой в 1905 г. был частично реализован проект Вахтерова о всеобщем бесплатном начальном образовании. Законопроект 1911 г. предусматривал учет этнических, бытовых, религиозных особенностей, преподавание на родных языках. Последний в истории царской России проект о всеобщем обучении был внесен в Думу в 1916 г.

В обстановке острых социальных потрясений образование стало ареной ожесточенной политической борьбы. Большевики (В. И. Ленин, Н. К. Крупская), также требуя доступности образования, считали это возможным только при условии свержения царизма, которое «обрекает на безграмотность 4/5 молодого поколения». Ленин назвал деятельность Министерства народного просвещения «надругательством над правами учащихся и учащих, укоренившим духовную забитость народа». Он же замечал, что правительство, оправдывающее нищетой бедственное положение в образовании, однако, щедро тратит средства на полицию, армию, чиновников, авантюрную политику. Выступление Ленина, оглашенное на заседании IV Думы в июне 1913 г., заканчивалось словами: «Не заслуживает ли такое правительство, чтобы народ его выгнал?»

Призывы Ленина, однако, пугали либеральных реформаторов, пугало и то, что при победе большевиков неизбежно установились бы тоталитарная власть и тоталитарное образование. Ленин, считая классовыми также литературу и искусство, выдвигал весьма жесткие требования и к ним.

Художественная культура «Серебряного века»

Наиболее ярким образом Серебряный век сверкнул в искусстве и литературе. В истории художественной культуры России рубеж XIX—XX вв. был плодотворным, противоречивым, освежающим и стремительным. Никогда еще в искусстве не было так много направлений, стилей, художественных группировок и объединений, и все они выдвигали оригинальные, свежие концептуальные программы, выражаемые даже в названиях. Хотя замечательным образом раскрыли себя все области художественной культуры, все еще сохранялся ее литературоцентризм. Именно литература была квинтэссенцией этических и религиозных поисков, в ней прежде всего наметился эстетический поворот перелома столетий и эпох. Прежде всего это касается поворота к личности, еще недавно растворенной в горниле общественных перемен или даже приносимой на их алтарь.

«Первой ласточкой» в этом смысле называют Ф. Достоевского (1821—1881) в романах которого главные события происходят не во внешних, общественных обстоятельствах жизни героя, а в его душе, мятущейся, ищущей, «терзаемой», «мучимой» «вихрем» и «хаосом» мыслей, которые его «преследуют», но и придают жизни смысл. Роман Достоевского «Записки из подполья» был воспринят как язвительный ответ на «Что делать?» Чернышевского: «Свету ли провалиться или чаю мне не пить?» У Достоевского же впервые прозвучало острое, как бритва, предостережение от «бесов» — революционеров-террористов, не мучимых сомнениями, готовых пожертвовать и собой, и тысячами людей во имя идеи. Как говорил Д. Мережковский, поэт, писатель, искусствовед, религиозный мыслитель Серебряного века, Достоевский измерил бездну человеческого страдания, безумия и порока, показал, что для сострадания надо «пережить, выстрадать, перенести на себя и тогда — понять». «Понять — значит оправдать» — и так это могло быть воспринято.

Сам Достоевский как-то сказал, что если с чем и войдет Россия в Европу, так это роман Л. Толстого «Анна Каренина» — именно из-за того, что в нем на фоне крупных общественных событий не потерялась, не растворилась человеческая личность, мятущаяся душа, которой так хочется простого, человеческого, своего счастья. Тонкие струны человеческой души, любви, преданности, предательства затронуты и в романе «Воскресенье». Войдя в литературу уже в 60-е годы XIX века, Лев Николаевич Толстой (1828—1910) надолго стал корифеем не только русской, но и мировой литературы. Из под его пера вышли трилогия «Детство. Отрочество. Юность», замечательные рассказы, в том числе «Крейцерова соната», «Смерть Ивана Ильича», грандиозная эпопея «Война и мир» («мир» в смысле общества, мирской жизни), где сплетены события и люди, общественный потрясения и простые, бесхитростные заботы и радости. Л. Толстой был и драматургом («Живой труп», «Плоды просвещения»), автором рассказов и повестей для детей, ненавязчивым образом воспитывавших нравственность. Трудно поверить, что этот величайший писатель, педагог, мыслитель, совесть и слава России, был отлучен от церкви и предан анафеме. Столь же трудно поверить, что в споре за Нобелевскую премию более удачливым при подсчете голосов оказался французский писатель Ф. А. Сюлли-Прюдом, который в большей степени этим и вошел в историю.

Крупнейшей фигурой возвышался Антон Павлович Чехов (1860—1904). Ему присуще удивительное, органичное сочетание тонкого психологизма, лиризма и столь же тонкого юмора, доходящего до сатирического обличения. Жемчужины чеховского творчества — рассказы «Каштанка», «Лошадиная фамилия», «Ионыч», «Палата № 6», повесть «Дама с собачкой». Тревожная атмосфера прощания с «тихой поэзией повседневной жизни», ожидание перемен и страх перед ними переданы в его пьесах, ставших мировой классикой — «Вишневый сад», «Дядя Ваня», «Три сестры», «Чайка».

Порой творчество Толстого и Чехова характеризуют понятием неореализм, так же как и Куприна и Бунина. У А. И. Куприна (1870—1938) мастерски сочетаются социальный критицизм и психологическая тонкость в изображении характеров и ситуаций («Молох», «Яма», «Поединок», «Олеся», «Гранатовый браслет».

Иван Бунин (1870—1953) известен своими стихами, но наибольшую славу ему принесла проза, глубоко насыщенная поэтическим восприятием. Его цикл «Темные аллеи» — единственный в своем роде в мировой литературе гимн любви о том сложном переплетении, в каком она действительно вторгается в жизнь. Подлинными шедеврами в этом цикле являются «Руся», «Степа», «Поздний час», «Смарагд». То же можно сказать о повестях «Митина любовь», «Антоновские яблоки». Вершиной писательского мастерства являются и другие рассказы Бунина: «Легкое дыхание», «Сны Чанга», «Господин из Сан-Франциско», «Ночь», «В ночном море», Вот что говорит после первого свидания юноша своей возлюбленной («Поздний час»): «Если есть будущая жизнь и мы встретимся в ней, я стану там на колени и поцелую твои ноги за все, что ты дала мне». «Возлюбленная нами, как никакая другая возлюблена не будет», произносит по латыни герой «Руси», проезжая на поезде со снисходительно ухмыляющейся женой город своей юности, первой, давно потерянной любви. «Боже, оставь меня!» — этими словами заканчивается рассказ «Ночь», наполненный воспоминаниями героя и размышлениями о своей жизни и жизни вообще. И. Бунин первым из русских писателей получил Нобелевскую премию, находясь уже во французской эмиграции. Любя Россию, скучая по ней, он не мог больше туда вернуться. Не признавая советский строй, он гордился победой советского народа над фашизмом, приветствовал «доблестную Красную Армию» в Париже.

Мастерами реалистической прозы на рубеже XIX—XX вв. были Н. С. Лесков (1831—1895; «Левша», «Очарованный странник», «Леди Макбет Мценского уезда»), Д. Н. Мамин-Сибиряк (1852—1912; «Приваловские миллионы»), В. Г. Короленко (1853—1921; «Слепой музыкант»), В. А. Гиляровский (1853—1935; «Москва и москвичи»), В. В. Вересаев (1867—1945; «Записки врача», литературно-критические очерки). Великий писатель-реалист — Максим Горький (Алексей Пешков, 1868—1936). Начав с романтических образов («Старуха Изергиль», «Песнь о Соколе», «Песнь о Буревестнике»), он затем посвятил свой талант критике капиталистического молоха, революционной борьбе пролетариата («Мать, «Жизнь Клима Самгина», «Дело Артамоновых»). К лучшим произведениям М. Горького относятся также его ранние «Детство», «В людях», пьесы «На дне», «Мещане», «Васса Железнова».

Дата добавления: 2015-05-09