Эвидентность психического

Определяющим моментом в развитии любой отрасли знания является процесс нахождения релевантных по отношению к изучаемой ею реальности методов исследования, т.е. познавательных процедур, позволяющих дифференцировать качественно различные образования в структуре самой реальности (в уровнях ее существования) и осуществлять обоснованные переходы по уровням и компонентам этой реальности. Для развития психологии в процессе обретения ею научной автономии ключевым в этом смысле стал XVII в., когда наряду с возрастанием общего интереса к методологии появились работы, в которых методически упорядоченные познавательные процедуры начали систематически применяться к изучению психической реальности. Одним из основоположников такого рода исследований выступил Ренэ Декарт.
Исходя из того, что человеку свойственно заблуждаться, и понимая науку прежде всего как способ отыскания истины, Декарт предпринял попытку найти основоположения, которые сами характеризовались бы достоверностью и тем самым не требовали бы дополнительных обоснований. Приведенные им характеристики смены познавательных установок в процессе выработки собственного мировоззрения укладываются в указание этапов, свойственных естественной эволюции сознания вообще: от этапа некритического накопления опыта к разграничению его источников на два класса – внешний и внутренний, от выработки критериев анализа содержания опыта к разграничению его составляющих в соответствии с сознательно выработанными принципами. В содержании индивидуального опыта, по Декарту, естественно разграничиваются продукты воображения (идеи), эмоции и суждения. "Что касается идей, если их рассматривать только сами по себе, без отнесения к какой–нибудь другой вещи, то они, собственно говоря, не могут быть ложными. Ибо воображаю ли я себе козу или химеру, будет одинаково истинным, что я воображаю и ту, и другую. Не следует опасаться встретить ложь в аффектах или желаниях, ибо, хотя я могу желать дурных и никогда не существовавших вещей, все–таки существование моего желания не станет от этого менее истинным. Таким образом, остаются одни суждения, относительно которых мне необходимо тщательно остерегаться, чтобы не впасть в заблуждение. Самое же главное и обычное заблуждение, которое здесь может встретиться, заключается в моем суждении о том, что идеи, существующие во мне, сходны или согласуются с вещами, находящимися вне меня" (Декарт Р. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1950. С.355). Результатом его усилий в этом направлении стали "Правила для руководства ума".
"Первое – никогда не принимать за истинное ничего, чего я не познал бы таковым с очевидностью, иначе говоря, тщательно избегать опрометчивости и предвзятости и включать в свои суждения только то, что представляется моему уму столь ясно и столь отчетливо, что не дает мне никакого повода подвергать их сомнению.
Второе – делить каждое из исследуемых мною затруднений на столько частей, сколько это возможно и нужно для лучшего их преодоления.
Третье – придерживаться определенного порядка мышления, начиная с предметов наиболее простых и наиболее легко познаваемых и восходя постепенно к познанию наиболее сложного, предполагая порядок даже там, где объекты мышления вовсе не даны в их естественной связи.
И последнее – составлять всегда перечни столь полные и обзоры столь общие, чтобы была уверенность в отсутствии упущений" (там же, с.272).
Как уже было отмечено, принципиальный момент, который характеризует методическую установку Декарта, заключается в следовании им требованию радикального сомнения. Он ищет положение, в истинности которого невозможно было бы усомниться, и находит его в утверждении: "Я мыслю (сомневаюсь), следовательно, я существую" (Cogito ergo sum). Иначе говоря, он приводит пример самообосновывающегося утверждения, т.е. утверждения, отрицание которого утверждает его же. Тем самым устанавливается и критерий, сравнение с которым дает возможность определять степень достоверности всех других утверждений.
К числу положений, обладающих степенью несомненности, сопоставимой с очевидностью основополагающего критерия, Декарт относит утверждение о существовании души. Здесь принципиально важно отметить, что по сравнению с предыдущим этапом развития психологии меняется направление рассуждений: не из тезиса о существовании души выводятся ее свойства, а наоборот, само ее существование обосновывается из факта несомненности утверждения, в справедливости которого каждый может убедиться сам, на своем опыте. "Исследуя со вниманием, что я такое, и видя, что я могу вообразить, будто у меня нет тела и нет никакого мира, никакого места, где я мог находиться, но что я никак не могу вообразить, что я существую, а напротив, из самого факта, что я намеревался сомневаться в подлинности других вещей, вытекает весьма очевидно и достоверно, что я существую; если же я перестал только мыслить, то, хотя бы все остальное существование когда–либо в моем воображении и оказывалось истинным, я не имел бы никакого основания считать себя существующим. Отсюда я заключаю, что я есть субстанция, вся сущность или природа которой состоит только в мышлении и которая, чтобы существовать, не нуждается ни в каком месте, не зависит ни от какой материальной вещи. Так что мое я, т.е. душа, благодаря которой я есмь то, что я есмь, совершенно отлична от тела и более легко познаваема, чем тело, и если бы тела вовсе не было, душа не перестала бы быть всем тем, что она есть" (там же, с.283).
Обосновав таким образом характер существования души (Я как некая психическая инстанция, тождественная с мышлением–сомнением в существовании бытия) и обратившись к анализу души как таковой, Декарт разграничивает два рода ее состояний: страсти (страдания, т.е. то, что вызвано воздействием извне) и действия, т.е. то, источником чего является сама душа. Отдельные функции души (воображение, память, чувствование) являются, по Декарту, модификациями интеллектуального сомнения. "Всякая идея, будучи делом души, по своей природе не требует никакой другой формальной реальности, кроме той, которую она получает или заимствует у мысли или духа, относительно которого она служит только модусом, т.е. известным приемом или способом мышления" (там же, с.359). Поэтому мы вправе были бы сказать по аналогии с декартовским основоположением: "я воображаю, следовательно, я существую", "я представляю, следовательно, я существую", "я чувствую, следовательно, я существую".
Нельзя не заметить, что основополагающее утверждение Декарта есть не столько когнитивный акт мышления в собственном значении этого термина, т.е. акт усмотрения–обнаружения общего в многообразии данного и выделение–обозначение этого общего, а скорее интеллектуальное переживание–чувство. Иначе говоря, мышление–сомнение следует поместить в ряду других родственных душевных состояний. Поэтому представляет интерес разграничить отдельные состояния, в которых, согласно Декарту, может находиться душа.
Обращаясь к вопросу о многообразии душевных состояний, вызванных внешним воздействием, Декарт приводит следующий их перечень: удивление, уважение, пренебрежение, великодушие, гордость, унижение, низость, благоговение, презрение, любовь, ненависть, желание, надежда, страх, беспечность, отчаяние, нерешительность, мужество, смелость, соревнование, трусость, ужас, угрызения совести, радость, печаль, злорадство, зависть, жалость, самоудовлетворенность, раскаяние, благосклонность, признательность, негодование, гнев, слава, позор, отвращение, сожаление, веселость. Приведенный перечень включает в себя простые и сложные эмоции, число же простых и первоначальных страстей–эмоций, по Декарту, шесть: удивление, любовь, ненависть, желание, радость, печаль. Поэтому за Декартом, следуя выработанным им установкам, мы могли бы сказать: "Я удивляюсь, следовательно, существую", "Я люблю, следовательно, существую", "Я ненавижу, следовательно, существую", "Я желаю, следовательно, существую", "Я радуюсь, следовательно, существую", "Я печалюсь, следовательно, существую".
Таким образом, следуя проведенному Декартом анализу, можно выделить слой феноменов, который характеризуется в пределах психологии наибольшей достоверностью. Эвидентность есть общее свойство этой части психологических образований. Обладание этим свойством говорит о самодостоверности соответствующего феномена. Нужно сказать, что выделение такого слоя реальности не есть прерогатива или особенность только психической реальности. В любой области знания производится разграничение данных, которыми она оперирует, по степени достоверности и соответственно выделяется класс изначально достоверных данных. Другое дело, что в процессе исторического развития отрасли происходит изменение статуса отдельных образований. Методология Декарта, будучи ассимилированной европейской культурой, дала мощный импульс развитию как философско–спекулятивных, так и специально научных, включая психологию, методов исследования. Несколько более подробно в этой связи имеет смысл остановиться на характеристике аксиоматического и феноменологического методов.
Под аксиоматическим методом в современной его трактовке понимается определенный способ построения (изложения) теории, при котором множество ее утверждений разделяется на два класса: аксиомы и теоремы. Оба эти термина греческого происхождения. Аксиомой называют положение, удостоенное признания, принятое, теоремой – положение, подлежащее рассмотрению, изучению. В пределах аксиоматического метода за исходные положения теории принимаются положения, в пределах данной теории невыводимые (это аксиомы), в отличие от всех остальных (теорем), которые обосновываются (доказываются) на основе этих положений. Назначение аксиоматического метода заключается в ограничении произвола при принятии утверждений в качестве истинных, в повышении компактности и обозримости совокупности утверждений, образующих состав теории. Аксиоматический метод в наиболее полной и аутентичной форме реализован в области математики. Здесь в его развитии обычно выделяют три периода.
Наиболее известное произведение первого периода – это "Начала" Эвклида. В нем в качестве аксиом избраны положения, истинность которых представлялась самоочевидной на уровне обыденного сознания. Например, "через каждые две точки можно провести прямую и притом только одну; существуют хотя бы три точки, не лежащие на одной прямой; через точку вне прямой в плоскости, проходящей через прямую и точку, можно провести лишь одну прямую, параллельную данной. Начало второго периода развития аксиоматического периода в математике связывают с именами Н.Г.Лобачевского и К.Гаусса, которые продемонстрировали возможность непротиворечивым образом построить геометрию исходя из системы аксиом, отличной от эвклидовой. В частности, в геометрии Лобачевского в системе эвклидовых аксиом заменена аксиома параллельности: через точку, не лежащую на данной прямой, проходят по крайней мере две прямые, лежащие с данной прямой в одной плоскости и не пересекающие ее. Эта, казалось бы, явно противоречащая очевидностям повседневного опыта аксиома, дала тем не менее возможность построить непротиворечивую систему утверждений.
Такое открытие разрушило убеждение в абсолютной самоочевидности аксиом. Аксиомы стали пониматься просто как исходные положения данной теории, обоснование выбора которых выходит за рамки данной теории. Начало современного периода развития аксиоматического метода в математике положено работами Д.Гильберта. Основная идея Гильберта – полная формализация языка науки, при которой ее суждения рассматриваются просто как последовательности знаков (формулы) и которые приобретают смысл лишь в результате интерпретации. Для вывода теорем из аксиом формулируются специальные правила. Доказательство в такой теории – это просто последовательность формул, каждая из которых либо аксиома, либо получается из предыдущих формул последовательности по какому–либо правилу вывода. Приведенный абрис последовательности этапов развития аксиоматического метода в геометрии вовсе не свидетельствует в пользу тезиса о том, что непосредственно очевидное постепенно устраняется из сферы математического знания. Он говорит лишь о том, что происходит историческое развитие содержания категории эвидентного.
Начало разработки феноменологического метода в качестве специальной философско–психологической процедуры положено работами З.Гуссерля. Центральная задача метода – прояснение смысла предмета, замутненного словами, оценками, разноречивыми мнениями. Его исходная установка базируется на отказе от натуралистического противопоставления сознания и бытия. В феноменах Гуссерль выделяет различные слои: языковые оболочки, многообразные психические переживания, предмет, мыслимый в сознании, смысл – инвариантную структуру и содержание языковых выражений. Феноменологический метод направлен на обнаружение в содержании опыта таких данных, статус которых определяется не как явления некоей лежащей за ними сущности, а как того, что само себя обнаруживает, обладает непосредственной достоверностью. Цель феноменологического метода – обнаружение слоев, содержащих априорные условия мыслимости предметов, чистых структур сознания. Предметное бытие и сознание здесь коррелятивны друг другу. Сознание предстает как двуединство, включающее в себя познавательные акты – ноэзис и предметное бытие – ноэмы. Феноменологический метод реализуется с помощью эпохе: воздержания от суждения, состояния ума, при котором мы ничего не отрицаем и ничего не утверждаем. Эпохе состоит в извлечении предмета из многообразия обычных эмпирических связей, в устранении всех суждений о его пространственно–временном контексте, в воздержании от их теоретического применения. В результате предмет преобразуется в эйдос, в объект интеллектуальной интуиции, имманентных актов чистого сознания.
Если рассматриваемый вопрос переместить в плоскость собственно психологии и спросить: "Каким образом методологическая установка, ориентированная на поиск эвидентного, была реализована в сфере психического?", то искомый ответ может быть извлечен из истории интроспекции, но при условии, что нам удастся избежать расширительной трактовки ее функций и возможностей.
Методологическая установка, сформулированная Декартом, часто в почти неизменной форме принималась многими последующими психологами. Так, уже в конце XIX в. американский психолог У.Джемс писал: "Интроспективное наблюдение – вот то, на что нам следует полагаться в первую очередь, главным образом и всегда. Понятие интроспекции необходимо четко определить – оно означает, очевидно, смотрение в собственную душу и отчет о том, что мы там открываем. Каждый согласится, что мы обнаруживаем при этом состояние сознания. Насколько мне известно, наличие такого состояния еще ни один критик не подверг сомнению, каким бы скептиком он ни был в других отношениях. Существование познавания такого рода есть незыблемый факт, в то время как в отношении других явлений нередко случается, что в сфере философского сомнения они вдруг теряют ясность своих очертаний. Все люди непоколебимо уверены, что они ощущают себя мыслящими, что они могут отличать свои психические состояния (такие, как внутренняя активность или страсть) от объектов, вызывающих эти состояния. Я считаю эту уверенность самым фундаментальным постулатом психологии и отвергаю какое–либо исследование этой уверенности как слишком'метафизическое" (с. 185).
Однако наряду с подобной солидарностью и стремлением методически усовершенствовать процедуры, основанные на использовании интроспекции, не прекращались и попытки подвергнуть сомнению возможности интроспекции. Тот же Джемс по поводу аналогичного приведенному высказыванию утверждения Брентано: "Феномены, постижимые умственно, верны сами по себе. Поскольку они возникают, постольку они существуют в действительности" (1874) заметил, что "если бы иметь чувства или мысли в их непосредственной данности было бы вполне достаточно, то дитя в колыбели было бы психологом, и к тому же непогрешимым!" В таких ходах мысли как раз и проявляется тенденция к отождествлению существования психики с выделением в ее составе эвидентного, игнорирование сложного состава самой интроспекции, факта существования различных стадий (ступеней) психической зрелости, далеко не каждая из которых может быть охарактеризована признаком эвидентности.
Одно из типичных возражений против использования интроспекции сформулировал О.Конт: "Интроспекция, будучи деятельностью души, будет всегда находить душу, занятую интроспекцией, но никогда – какими–то другими из разнообразных деятельностей". На это можно было бы возразить, что скорее следовало бы говорить о том, что само сознание образовано знанием множества его возможных состояний, различающихся степенью своей достоверности. Интроспекция как раз и дает возможность констатировать соответствующие различия, а вовсе не ограничивается лишь фиксацией самой себя.
Вместе с тем нельзя не признать справедливости многих критических возражений против использования интроспекции. Но они остаются в силе лишь постольку, поскольку принята расширительная трактовка возможностей интроспекции. Так, Д.С.Милль отмечал, что интроспекция не является строго непосредственной, поскольку включает в себя память. Усиливая этот аргумент, Боринг писал, что "почти невозможно отличить анестезию от непосредственной антиретроградной амнезии: человек, чья память длится одну секунду, имеет столь же глубокую ущербную способность к интроспекции, поскольку практически он бессознателен так же, как любой реагирующий организм или машина". Здесь интроспекция расширена за счет включения в нее функций памяти.
По мнению Боринга, классическая интроспекция как метод психологии, определенный через достаточно формальные правила и принципы, возникла у Вундта. Она предполагала убеждение, что описание сознания, методически строго осуществленное, приведет к выделению в его основе далее неразложимых и вместе с тем неустранимых (фундаментальных) элементов. Событием в истории развития представлений об интроспекции явилось принятие концепции, согласно которой физика и психология отличаются друг от друга не содержанием подвергаемого анализу материала (опыта), а лишь точками зрения на него. Э.Мах в 1886 г. выдвинул положение о том, что опыт, точнее ощущение как базисная его часть составляет предмет всех наук; несколькими годами позже Авенариус сформулировал тезис о том, что психология рассматривает опыт в зависимости от субъекта (система С), а физика – как независимый от него. Эту точку зрения фактически принял и Титченер, который в 1910 г. писал, что данные интроспекции – это "общая сумма человеческого опыта, рассматриваемого в зависимости от переживающего субъекта". Поэтому с его точки зрения интроспективно данное тождественно психологическому. В методическом отношении Титченер наложил весьма существенные ограничения на интроспекцию, потребовав исключить из всех описаний сознания значения (ошибки стимула): он был убежден, что значения, выступающие как предположения, лишены положительного характера, который присущ ощущениям и образам как экзистенциальным данным. Значения – это заключения о данных сознания, которые не существуют в виде наблюдаемых сенсорных процессов, лишь прямое описание дает описание непосредственно сенсорных данных.
Кюльпе после разрыва с Вундтом (1901) предположил, что мы в действительности никогда не наблюдаем целостные ощущения, а наблюдаем лишь остальные его атрибуты, из которых строим ощущение как научный конструкт. Он как бы расщепил психологический атом Вундта, разложив ощущение на четыре неделимых, но независимо изменяющихся свойства: модальность, интенсивность, протяженность, длительность. Кюльпе считал, что эти качества неотделимы от ощущений и могут изменяться независимо друг от друга. В этот взгляд в последующем потребовалось внести коррективы, так как существуют различные качества, например высота и громкость, цветовой тон и яркость спектральных излучений, которые не могут быть изменены независимо друг от друга посредством прямой манипуляции стимулом. Стивене решил эту проблему, обратившись к понятию инвариантности. Независимым он считал атрибут, который остается инвариантным при изменении параметров стимула в соответствии с определенной функцией. Такое понимание выразилось в нанесении на стимульную диаграмму кривых равной чувствительности, например изотонических для высоты и громкости, которые строятся относительно частоты и энергии стимула, или же изохроматических для цветового тона, яркости и насыщенности, строящихся относительно длины волны и энергии стимула.
Охарактеризованный в предыдущем абзаце процесс можно в определенном смысле истолковать и как последовательную критику убеждения в том, что непосредственный повседневный опыт содержит абсолютно достоверные данные. Аналогичную интерпретацию, т.е. истолкование, направленное на отрицание того, что интроспективные данные во всех случаях абсолютно достоверны, получали и другого рода экспериментальные факты. Так, в 1912 г. Вергеймер продемонстрировал условия возникновения видимого движения неподвижного дискретного стимула.
Однако обозначенные тенденции и упомянутые факты свидетельствуют лишь в пользу тезиса о необходимости ограничить функции интроспекции. Одна из них – выделение в структуре психической реальности изначально, т.е. в пределах используемых методических процедур, достоверных данных и оценивание компонентов содержания опыта по их достоверности. Сама интроспекция как таковая и эвидентность как определенное свойство некоторых данных внутреннего опыта не могут быть устранены из арсенала психологии. Если же мы обратимся к современным процедурам психологического исследования, то и в них можно без труда обнаружить, что конечным основанием наличия (регистрации) собственно психологических данных выступают определенные переживания субъекта. Другое дело, что они подлежат последующей переработке, в результате которой формируются (уточняются) конструкты, которые также в свою очередь опираются на эвидентности, но уже иного рода.
Рассмотрим в качестве примера список утверждений, образующих шкалу нейротизма в опроснике Мельникова–Ямпольского, и преобразуем их формулировки так, чтобы эксплицировать предполагаемый ими слой данных, обладающих свойством эвидентности.
1. "Временами я волнуюсь из–за пустяков" (переживание несоответствия значимости причины и негативной эмоциональной реакции).
2. "Я часто тревожусь" (переживание высокой частоты негативных эмоциональных состояний).
3. "Иногда мне кажется, что я нахожусь на грани нервного срыва" (переживание возможности утраты самоконтроля).
4. "У меня бывают периоды такого сильного беспокойства, что я не могу усидеть на месте" (осознание чрезмерности силы эмоционального возбуждения, переходящего в двигательную активность).
5. "Мне часто говорят, что я вспыльчив" (констатация чрезмерной силы негативного эмоционального реагирования, проявляющегося в условиях коммуникации).
6. "Иногда я настолько сильно возбуждаюсь, что долго не могу заснуть" (осознание чрезмерной силы эмоционального возбуждения, проявляющееся в нарушениях сна).
7. "Обычно я спокоен, и меня трудно вывести из равновесия" (осознание эмоциональной стабильности).
8. "Бывало, что из–за волнения у меня пропадал сон" (6).
9. "Меня трудно рассердить" (7).
10. "Я все чувствую более остро, чем другие" (осознание/переживание повышенной чувствительности: низких порогов эмоционального реагирования).
11. "Я все принимаю близко к сердцу" (10).
12. "Я легко теряю терпение при общении с людьми" (осознание темпорального аспекта повышенной эмоциональной чувствительности в условиях коммуникации).
13. "Критика и замечания меня очень задевают" (переживание повышенной чувствительности к нарушениям нравственного равноправия).
14. "Иногда какой–нибудь пустяк овладевает моими мыслями и беспокоит меня несколько дней" (осознание чрезмерной силы эмоционального возбуждения, проявляющейся в состоянии навязчивости).
15. "Я впечатлительнее большинства людей" (осознание повышенной чувствительности).
16. "Уж раз в неделю я бываю возбужденным и взволнованным" (осознание периодичности эмоционального возбуждения).
17. "Ожидание действует мне на нервы" (осознание темпорального аспекта повышенной эмоциональной чувствительности).
18. "Меня настолько волнуют некоторые вещи, что мне даже говорить о них трудно" (осознание чрезмерной силы эмоционального возбуждения, проявляющейся в затруднениях вербализации).
19. "Я так переживаю свои неприятности, что подолгу не могу выкинуть их из головы" (14).
20. "Думаю, что нервы у меня в порядке" (7).
21. "Я часто сожалею, что я такой раздражительный и ворчливый" (переживание асимметрии частоты негативных и позитивных чувств в условиях коммуникации).
22. "Я вспыльчив, но быстро успокаиваюсь" (12).
23. "Временами я бываю злым и раздражительным" (констатация наличия негативного аспекта эмоционального возбуждения в условиях коммуникации).
24. "Большую часть времени я чувствую общую слабость".
25. "Обычно я просыпаюсь утром свежим и отдохнувшим".
Произведенные переформулировки дают возможность эксплицировать психологическую эквивалентность (б и 8, 7 и 9, 10 и 11) или близость (4, 6, 10, 12, 13, 14, 18) ряда суждений, образующих в данном случае шкалу нейротизма или тревожности. Тревожность при этом можно интерпретировать как доминирование в многообразии эмоциональных переживаний состояний тревоги, а тревогу – как состояние ожидания усугубления негативных эмоциональных переживаний в ситуациях неопределенности.

Дата добавления: 2015-05-09