Философия и социология права 13 страница

Если я отстаиваю необходимость для экономического материализма, в видах большей его методологической ясности и научной ценности, без оговорок признать, что его существенную часть составляют общезначимые положения, имеющие силу безотносительно к месту и времени, то я не хочу этим высказать требования, чтобы он сузил свои задачи. Напротив, когда сторонники экономического материализма окончательно проникнутся убеждением, что безусловно необходимый процесс развития, требующий для себя известный промежуток времени, есть contradictio in adjecto [Противоречие в определении (лат.), например, «круглый квадрат».], т.е. что безусловно необходимым может быть только безвременное и беспространственное или изолированное причинное соотношение, то тогда, наряду с установлением последних, они обратят свои силы также на исследование конкретных социальных процессов, приводящих в результате к определенному развитию. Так как, однако, для конкретных социальных процессов не может существовать никаких особых законов развития и для них сохраняют силу общие абстрактные формулы причинных соотношений, то, зная их, социологу остается исследовать ту индивидуальную и случайную комбинацию, в которой эти соотношения обусловили ход каждого отдельного изучаемого им процесса. Таким образом, если будет известен качественный характер всех сил, действующих при поступательном движении какого-нибудь социального процесса и выражающихся именно в этих абстрактных соотношениях, то остается только подсчитать количественное значение их. Ввиду же того, что статистика может дать самые точные определения всех количественных масс, участвующих в социальном процессе, можно утверждать, что социология будет в состоянии довольно точным образом определять действительный ход каждого конкретного процесса социального развития. Иными словами, социология может обратиться в одну из наиболее точных наук, подобную, например, астрономии, преимущество которой и заключается именно в том, что она, кроме пользования принципами абстрактной механики, т.е. знания качественного характера всех сил, может определить с приблизительностью, граничащей с точностью, количественное значение их, т.е. быстроту движения и массу каждой отдельной планеты, общее число их и т.д. Резкое разграничение между абстрактными элементами мышления, составляющими основу экономического материализма, и их приложением к объяснению конкретных процессов развития само собой приведет к окончательной ликвидации учения, по которому так называемая надстройка политико-юридических учреждений и соответствующих им форм сознания есть простое отражение производственных отношений и их развития. Это разграничение заставит прежде всего точно определить методологический характер и гносеологическое значение каждой из составных частей экономического материализма. Из всего предыдущего следует, что соотношение между материальной организацией общества, с одной стороны, и идейной организацией – с другой, если они будут взяты в их целом, не может быть определено как причинное в строгом смысле этого слова. Теория эволюции с ее допущением существования особых законов развития и с ее рассмотрением процессов, состоящих из рядов сменяющих друг друга причинных соотношений как чего-то единого, еще маскировала сборный характер этих обобщений и схематичность установления между ними соответствия. Этим она давала возможность незаметно делать скачки в объяснении. Вместе с сведением, однако, всех социальных законов к простым причинным соотношениям и вместе с разложением материально-производственного процесса на комбинацию этих отношений утрачивается окончательно почва для теории, отстаивающей действие всей совокупности экономических отношений как единой силы. Образуется, таким образом, пропасть между экономической и идейной организацией общества.

Теперь, когда мы установили несоответствие в методах по отношению к двум упомянутым разрядам социальных явлений, этот пробел в понимании и противоречие в мышлении легко могут быть устранены. Для этого надо в свою очередь разложить ту часть социального процесса, которая осталась после выделения всего, входящего в состав процесса развития материально-производственных отношений, на отдельные причинные соотношения. Тогда в этой области социальных явлений получится такая же комбинация простых причинных соотношений, как и в той. А в таком случае никакого пробела и противоречия между этими двумя комбинациями или рядами причинных соотношений не будет, так как между ними можно будет опять установить систему простых причинных соотношений.

В действительности при применении экономического материализма к конкретным социальным процессам сторонники его часто приближаются к этому способу объяснения того или иного хода исследуемых ими событий. В этих случаях они должны расходиться со своими принципами в догматическом изложении их. Таким образом, в самой системе экономического материализма есть уже элементы, содержащие в себе объяснение собственно социальных явлений более близкое к истине. Иначе и не могло быть, так как в противном случае теория экономического материализма не имела бы того значения, какое она приобрела в научных кругах.

Собственно социальные явления сводятся, по теории экономического материализма, к борьбе классов. Класс как носитель известных экономических интересов является в их определении чисто экономическим понятием. Это причисление понятия класса к разряду экономических понятий более других учений экономического материализма обнаруживает все методологические недостатки, свойственные ему как системе мышления.

Представители экономического материализма, подобно всем крайним эволюционистам, смешивают в этом случае происхождение явления или среду, из которой оно возникло, с самим явлением. Класс действительно возникает на почве экономических интересов, но из этого не следует, что класс сам по себе – экономическое понятие. В противном случае растение, которое вырастает только из земли и может существовать только благодаря земле, было бы геологическим понятием, а птица, которая летает в воздухе и только благодаря воздуху, принадлежала бы к газам. Эти параллели, как они на первый взгляд ни абсурдны, не заключают в себе ни малейшей утрировки[1]. Только благодаря невыработанности чисто социологических понятий не бросается так резко в глаза крайняя несообразность утверждения, что класс – понятие экономического порядка. В будущем это утверждение будет нам казаться не менее нелепым, чем, например, причисление растений к разряду геологических понятий.

В действительности, возникая несомненно на почве экономических отношений, класс принадлежит к явлениям совершенно другого порядка. Общественный класс есть прежде всего совокупность людей, объединенных в одно целое. Эта совокупность выделилась и выросла благодаря некоторой общности материальных нужд, и потому она является носительницей общих экономических интересов. Но в среде ее как таковой уже нет места чисто экономическим категориям, как спрос и предложение, накопление и распределение богатств, разделение и

организация труда и т.д. В ней, т.е. в этой совокупности, единственным составным элементом являются люди, и только они образуют ее.

Основные проявления людей не в изолированном рассмотрении их, когда физиологические функции прежде всего привлекают к себе внимание, а при изучении их отношений к другим людям, т.е. в их общественной жизни, выражаются в известных чувствах, побуждениях, желаниях, стремлениях, намерениях, планах и т.д. Эти чувства и стремления зарождаются, несомненно, прежде всего тоже в отдельных личностях на почве насущных потребностей. Но, изучая отношения между людьми, мы имеем дело уже не с отдельными личностями, а с совокупностью их, например, с классом. Следовательно, единичные и индивидуальные чувства и стремления превращаются в этом случае путем ассимиляции и обобщения в общие и общественные чувства и стремления, или в совокупности одинаковых чувств и стремлений. Для нас все чувства и стремления, возникшие на почве экономических отношений и интересов, важны лишь постольку, поскольку они стали общими и одинаковыми. Поэтому если мы опять отделим вопрос о происхождении от вопроса о сущности явления, то мы можем и должны рассматривать эти чувства и стремления как принадлежащие всей совокупности.

Итак, класс есть совокупность людей не как известных антропологических типов или физиологических организаций, а как носителей общих и одинаковых чувств, стремлений и желаний. Выражаясь короче, мы можем сказать, что общественный класс есть совокупность известных общих чувств, стремлений и желаний. Что носителями этих чувств и желаний являются люди – подразумевается само собой, так как наука не может иметь дела с другими общественными чувствами и желаниями, кроме людских. Таким образом, общественный класс есть не экономическое, а социально-психологическое или социологическое понятие в более тесном смысле.

Между различными общественными классами, т.е. между различными совокупностями общих чувств и желаний, по теории экономического материализма, происходит борьба. Такое определение этого социального процесса обнимает, однако, только одну стадию его, ибо этот процесс в его целом слагается не только из борьбы, но и из образования самих классов. Поэтому название этой борьбы классовой или борьбой общественных классов не вполне точно. Правильнее было бы назвать ее социальной борьбою, так как при характеризовании ее общественное значение класса играет главную роль. От дарвиновской «борьбы за существование» она отличается тем, что ее ведут группы индивидов или общественные организации, а не отдельные индивиды.

К этой-то борьбе и сводят ортодоксальные марксисты весь социальный процесс. Не будучи в состоянии разобраться в элементах своего собственного мышления и отнестись критически к понятиям, которыми они оперируют, они думают, что, говоря об этой борьбе, они все еще имеют дело с социальным процессом во всей его совокупности и в частности с понятиями экономического порядка. Между тем, если можно говорить, что социальные явления сводятся к борьбе между известными группами людей, то только, как мы видели, с некоторыми оговорками, так как сюда надо отнести и образование этих групп путем ассимиляции и интеграции. Кроме того, ясно, что возникновение и борьба общественных классов далеко не будут обнимать всей совокупности социальных явлений, а только известную часть их. По терминологии экономических материалистов, это будет лишь «идейно-правовая надстройка», а по общей терминологии, мы здесь имеем, с одной стороны, социально-психические, а с другой – правовые явления.

Еще задолго до Маркса у таких французских историков как Луи Блан, Ог. Тьерри, Гизо и другие явления сословной и классовой борьбы играли боль-

шую роль при объяснении исторических событий вообще, а конца прошлого и начала нынешнего столетия – в особенности. Это вполне понятно, так как борьба сословий и классов – эмпирический факт, непосредственно бросающийся в глаза. Но именно потому эти попытки обобщений не имеют никакого отношения к теории социального развития Маркса и к его понятию классовой борьбы. Те марксисты, которые приравнивали воззрения французских историков к теории классовой борьбы Маркса, низводили последнюю до самого обыденного эмпирического обобщения и лишали ее глубокого и всеобщезначимого научного смысла. Французские историки не могли даже теоретически возвыситься до социологического понятия, ибо они имели дело лишь с частными случаями из истории, которые должны быть подведены под понятие сословной и классовой борьбы. Социологический смысл этих явлений мог быть понят и определен только путем экономических и социологических исследований после тщательного анализа организации общества, основанной на общественном разделении труда. Впервые Маркс так широко обобщил эти явления и так глубоко проник в сущность социального процесса. Но формулировка Маркса тоже не лишена недостатков, заключающихся в том, что он не отвлек некоторых черт временности и случайности. Благодаря этому его определение классовой борьбы имеет видовое, а не родовое значение. Это определение заключает в себе чересчур много «исторических» черт, чтобы быть вполне социологическим.

Самое понятие «класс» не социологическое, а историческое. Как таковое оно имеет преходящий и ограниченный во времени характер. Еще XVIII столетие знало только сословия, т.е. социальные группы, отграниченные прежде всего юридическо-политическими или формальными установлениями. Между тем именно ортодоксальные марксисты настаивают на том, что классы являются выражением лишь экономических отношений господства и подчинения или борющихся интересов, а формальные разграничения здесь ни при чем. Поэтому, с этой точки зрения, класс не имеет ничего общего с сословием. Кроме того, даже в нашем столетии всякое общество заключает в себе больше подразделений, чем классов. Вследствие этих подразделений создаются социальные группы, которые, являясь носителями известных общественных стремлений и течений, ведут борьбу между собой иногда внутри, иногда же вне классов. Часто небольшая социальная группа, не имеющая никаких черт класса и выдвинутая на общественную сцену только кратковременными и специальными, например, религиозными или вообще идейными интересами, борется против целого класса. Эта борьба отдельных социальных групп, не являющихся классом, находит себе постоянно выражение в общественной и политической жизни с парламентской борьбой партий включительно в каждой стране. Вспомним хотя бы о национальных группировках в современных государствах со смешанным национальным составом. Только крайне редко, почти в исключительных случаях, подразделение всего общества вполне совпадает с классовым его делением. Это происходит обыкновенно в моменты общественных кризисов.

Для ортодоксальных марксистов важны только эти моменты. Им важна не борьба классов как принцип, дающий ключ к объяснению социальных явлений, а интересы одного четвертого класса и противопоставление их интересам всех остальных классов. Выдвигая формулу, по которой собственно социальные явления сводятся к борьбе только классов, они подчиняют интересы науки интересам практической деятельности. Они возводят частный случай в принцип и ставят видовое понятие выше родового.

Даже Энгельс, формулируя защищаемое им положение, что история всех до сих пор существовавших обществ сводится к истории борьбы классов, не считает

нужным отнестись критически к самой формулировке. Но, заметив, что она не обладает вполне исчерпывающим и всеобъемлющим характером, он спешит ограничить ее значение, устанавливая исключение для первобытных обществ[2]. С другой стороны – таким же исключением окажется общество будущего, так как вместе с победой четвертого класса прекратится не только классовая борьба, но и всякое деление на классы[3]. Эти приемы ограничений и исключений чрезвычайно характерны для безукоризненной теоретической добросовестности Энгельса, но также и для тех промахов в мышлении, которые, помимо его воли, так часто встречаются у него. Благодаря им законы, определяющие ход социальных процессов, оказываются, по Энгельсу, чем-то вроде грамматических правил, которые обязательно ограничиваются исключениями. Следовательно, они не обладают характером всеобщности и безусловной необходимости, а распространяются лишь на некоторые эпохи.

Между тем достаточно заменить понятие класс другим, более общим, понятием социальной группы, и будет совершенно устранена необходимость делать исключения и оговорки. «Социальная группа» является родовым понятием для всех видов социальных конгломератов, «класс» же и даже «общество» в его целом должны быть признаны лишь видовыми понятиями. Поэтому формула, по которой социальный процесс в более тесном смысле состоит из борьбы социальных групп, не только обнимает сословную и классовую борьбу как видовые понятия, но и относится одинаково как к первобытным временам, так и ко всякому возможному будущему. Если в отдаленном прошлом не было более крупных общественных организаций и борьбы внутри их, то независимые друг от друга группы – племена и общины – постоянно боролись, чем и характеризовалась общественная жизнь. С другой стороны, в возможном будущем, вероятно, прекратятся разделения на классы и классовая борьба, подобно тому как, например, пали все сословные перегородки прошлых веков. В противоположность этому разделение общества на группы, борьба социальная, борьба партий и общественных течений никогда не исчезнет, пока будут существовать люди, и общества будут составляться из них. В этом смысле социальная борьба – безусловно непреходящее и вечное явление. Она присутствует решительно во всех общественных организациях и принимает в зависимости от условий места и времени лишь различные формы.

Итак, путем гносеологического анализа историко-экономического понятия классовой борьбы мы доказали необходимость свести его к более общему социологическому понятию борьбы социальных групп. Понятие социальной группы мы определили как совокупность известных общих чувств, желаний и стремлений, носителями которых, конечно, являются люди. Следовательно, всю социальную группировку и борьбу, подлежащую исследованию социальной науки в более тесном смысле, мы можем определить как ассимиляцию известных чувств и стремлений и затем как борьбу созданных этой ассимиляцией совокупностей обобществленных чувств, желаний и стремлений. Таким образом, применяя определенные методы, мы выделяем и получаем в изолированном виде ряд довольно простых и однородных явлений. Установить в этой группе явлений известные причинные соотношения, которые обладали бы предикатом безусловной необходимости, т.е. беспространственности и безвременности, и суждения о которых носили

бы аподиктический характер, уже сравнительно легко и составляет задачу социальной науки в более тесном смысле.

Такие причинные соотношения, касающиеся ассимиляции и создания групп, устанавливаются в виде «законов подражания», как их назвал известный французский социолог Тард. Они устанавливаются также в зависимости от числа борющихся групп, ибо на почве количественных соотношений между группами возникают такие социальные явления как divide et impera и tertius gaudens [Разделяй и властвуй, третий радующийся (лат.). Последнее говорится о выигрывающем от борьбы или распри двух сторон.]. Их также можно установить по отношению к модификациям различных форм господства и подчинения, т.е. различных форм преклонения воли одних перед волею других, так же точно, как и по отношению к обратному процессу освобождения и возмущения. Особенный интерес представляет также анализ взаимодействия между силами различных социальных групп и их характером, т.е. более или менее радикальным темпераментом, характеризующим их. Эти же взаимодействия обуславливают также возможность разнообразных комбинаций и перегруппировок между группами, когда их больше двух, или, что то же самое, усиление или ослабление антагонизма между ними. Две последние категории социально-психических причинных соотношений особенно сильно влияют на партийную жизнь общества, обусловливая ту или другую комбинацию и тактику различных партий и побуждая их то к заключению компромиссов, то к непримиримости.

Теперь я не буду входить в подробный разбор всех тех социально-психических причинных соотношений, которые обусловливают возникновение социальных групп и борьбу между ними. Затрагиваемые здесь принципы я изложил отчасти подробнее в названном выше исследовании. Значительную часть его я посвятил гносеологическому выяснению понятия социальной группы, а также тех причинных соотношений, которые определяют ее жизнь и развитие. В нем я исходил из критики понятия общества, устанавливаемого органической теорией, так же точно, как здесь я исхожу из критики историко-политического понятия классовой борьбы, которому ортодоксальные марксисты неправильно приписывают всеобъемлющее значение. Всем своим исследованием я старался доказать, что, следуя известным, указанным мною методам, можно выделить определенным образом ограниченную сферу социальных явлений, по отношению к которым применимы такие же абстрактные общеобязательные положения, какие естественные науки устанавливают в своих абстрактных формулах по отношению к известным сферам явлений природы. Как там, так и здесь я отмечаю важнейшие проблемы, до сих пор установленные или могущие быть установленными и подлежащие исследованию. Кто заинтересуется данной здесь формулировкой задач социологии в более тесном смысле, тот может обратиться к фактическим исследованиям, касающимся отдельных проблем. К этого рода исследованиям принадлежат три крупные работы Зиммеля: «Ueber sociale Differenzierung», «Superiority and Subordination», «Die Selbsterhaltung der socialen Gruppe» и несколько мелких, как «Influence du nombre des unites sociales sur les characteres des societes», «Massenpsychologie» и т.д., на которые я ссылаюсь в своем сочинении[4]. Кроме того, к ним надо причислить сочинения Тенниса и в первую очередь его книгу «Gemein-schaft und Gesellschaft». В Германии это направление в социологии было подготовлено целой школой ученых, выдвинувшей задачу изучения «народной психологии» – «Vb'lkerpsychologie» и оставившей после себя двадцать томов журнала

под тем же названием[5]. Во Франции к исследованиям этого рода принадлежат многие труды Тарда и прежде всего его знаменитые исследования «Les lois de 1'imitation» и «La foule criminelle», переведенные и по-русски. Но что важнее всего, – во всех почти социологических исследованиях разбросана масса отдельных замечаний или даже более обстоятельных попыток определить значение социально-психологических явлений в общем потоке социального процесса. Это главным образом и заставляет нас сосредоточивать все свое внимание исключительно на методологической стороне этого вопроса.

Лучше всего можно показать, насколько различные социологические исследования бывают обыкновенно проникнуты отдельными теоретическими замечаниями социально-психологического характера, взяв некоторые сочинения Маркса. В данном случае это будет особенно уместно, потому что, желая уяснить гносеологические и методологические принципы социально-научного знания, мы избрали исходной точкой своего исследования экономический материализм. В своем сочинении «Восемнадцатое брюмера Людовика Бонапарта» Маркс, характеризуя две из политических партий, с которыми ему приходится иметь дело, замечает: «Как в частной жизни обыкновенно проводят различие между тем, что человек сам о себе думает и говорит, и тем, что он есть в действительности и что он делает, так еще в более сильной степени необходимо при исследовании социальной борьбы (in geschichtlichen Kampf en) отличать фразы и иллюзии (Einbildungen) общественных классов от их действительных организмов и их действительных интересов, их представления о себе от их реальной сущности»[6]. Наивные марксисты увидят, пожалуй, в этом суждении, высказанном Марксом, лишнее подтверждение экономического материализма в его наиболее примитивном виде, так как реальные интересы поставлены в нем рядом с представлениями. Но именно в нем реальные интересы и представления не сопоставлены, а противопоставлены. Маркс требует, чтобы между ними проводили строгую границу, мотивируя это тем, что люди вообще, а тем более целые партии, иначе чувствуют и ведут себя в обществе, где на них влияют другие люди, чем в одиночку, когда они подчинены влиянию только материальных условий. Таким образом, высказанное им положение касается самых глубоких социально-психологических проблем и не имеет никакого отношения к экономическим явлениям и материальным интересам, в противность которым оно формулировано. Значение влияния общества как такового, т.е. простой совокупности людей, на то или другое направление политической и социальной жизни не подлежит сомнению. Оно проявляется главным образом в замедлении или ускорении темпа наступления событий и в той или иной окраске социальных антагонизмов. Даже если решить, что некоторые представления отдельных партий о себе, вызванные этим влиянием, иллюзорны и не соответствуют действительности, как это отчасти хочет дать понять Маркс, то их все-таки нельзя признать только самообманом или желанием перехитрить других. Напротив, с ними надо считаться как с реальной социально-психической силой. Немного выше Маркс сам утверждает, что «класс в целом создается и формируется из своих материальных основ (aus ihren materiellen Grundlagen) и из соответственных общественных отношений» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2 изд. Т. 8. С. 150.]. При истолковании этой мыс-

ли Маркса представители ортодоксального марксизма могут, конечно, отождествлять понятие «общественных отношений» с производственными отношениями или даже с формами добывания материальных благ. Но в таком случае можно сближать и отождествлять решительно все понятия между собой. В противоположность этому для непредубежденного человека не подлежит сомнению, что под общественными отношениями нужно понимать по преимуществу всю совокупность представлений, чувств, стремлений и желаний, господствующих в данном обществе, т.е. всю сумму накопленных в этом обществе идейных благ, которые соответствуют капитализации материальных богатств. Иначе Маркс не выдвигал бы общественных отношений на самостоятельное место и не ставил бы их рядом с материальной основой как равносильных ей.

Что касается самого Маркса, то надо заметить, что в его исследованиях подобные отклонения социально-психического характера не случайны. Они образуют неотъемлемую составную часть всего его анализа социальных явлений. Это только лишний раз подтверждает, что Маркс – один из глубочайших мыслителей и проницательнейших социологов[7].

Резюмируя все изложенное, мы можем свести наши рассуждения к следующим нескольким выводам: при исследовании социальных явлений (т.е. материала, доставляемого историческими и социально-описательными науками) мы можем, применяя известные методы выделения, изолирования и отвлечения, установить определенные общезначимые причинные соотношения, обладающие предикатом безусловной необходимости, т.е. беспространственности и безвременности.

Такие причинные соотношения мы можем установить как в области материально-производственных процессов, о чем свидетельствует теория экономического материализма, так и в области социальных процессов в более тесном смысле, как показывают социально-психологические и социологические исследования. Между этими двумя областями социальных явлений, т.е. между материально-производственным процессом, с одной стороны, и возникновением, а также обобществлением известных социальных чувств и стремлений, приводящих впоследствии к формулировке правовых норм, – с другой, можно в свою очередь установить определенные причинные соотношения, обладающие тем же характером безусловной необходимости. Таким образом, вся совокупность социальных явлений благодаря научной обработке их будет исчерпана определенным количеством формул, вполне тождественных по своей логической структуре с абстрактными формулами, устанавливаемыми естествознанием. Имея все эти социологические формулы в руках, остается при исследовании всякого конкретного процесса социального развития только следить за тем индивидуальным сочетанием и комбинацией этих причинных соотношений, которые имели место в данном процессе. В таком случае, т.е. при знании качественного характера всех действующих сил, вопрос может возникать только относительно количественного определения каждой из них. Поэтому и точность выводов относительно каждого отдельного явления или процесса будет зависеть от точности количественных или статистических исследований.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Здесь я мог затронуть лишь мимоходом вопрос о том, как наиболее правильно конструировать чисто социологические понятия и оградить их от всяких посторонних примесей. Желающий познакомиться с этим вопросом подробнее может обратиться к моему немецкому исследованию, в котором я посвящаю ему целую главу под заглавием: «Применение категорий пространства, времени и числа к коллективным единицам».

[2] Engels Fr. Die Entwicklung des Socialismus von der Utopie zur Wissenschaft. 6 Auf lage. Berlin, 1911. S. 33: «Die neuen Tatsachen zwagen dazu, die ganze bisherige Geschichte einer neuen Untersuchung zu unterwerfen, und da zeigte sich, dass alle bisheriche Geschichte, mil Ausnahme der Urzustande, die Geschichte von Klassenkampfeu war»... [Ф. Энгельс. Развитие капитализма от утопии к науке: «Новые факты заставили подвергнуть всю прежнюю историю новому исследованию, и тогда выяснилось, что вся прежняя история, за исключением первобытного состояния, была историей борьбы классов» (Цит. по: Энгельс Ф. Анти-Дюринг. М., 1988. С. 381).] Слово «alle» подчеркнуто автором, «mit Ausnahme» – мною.

[3] Ibid. S. 48-49.

[4] Теперь первое из вышеназванных сочинений Г. Зиммеля переведено на русский язык. См.: Зиммель Г. Социальная дифференциация. Социологические и психологические исследования/ Пер. Н. Н. Вокач и И.А.Ильина со вступительной статьей Б.А. Кистяковского. М., 1909. Остальные названные в тексте сочинения Г. Зиммель переработал и издал в одной книге. См.: Simmel G. Soziologie. Untersuchungen uber die Formen der Vergesellschaftung. Leipzig, 1908.

[5] Непосредственным продолжателем этого научного направления явился Вундт. См.: Wundt W. Volkerpsychologie. SAufl. Leipzig, 1911—1914. 5 Bde.

Дата добавления: 2015-05-31