Философия и социология права 21 страница

Совсем другое отношение между явлением и теоретическим знанием его, с одной стороны, и его техническим применением – с другой, мы находим в области права. Как это ни кажется с первого взгляда парадоксальным, но здесь до известной степени сперва создается техника и техническое знание явления, а

затем уже благодаря технике развивается само явление и возникает потребность теоретического изучения его. Ведь право зарождается для удовлетворения практических нужд при совместной жизни людей. Далее, по преимуществу практические потребности являются основной двигательной силой в развитии права. Поэтому и техническое знание права, создаваемое и разрабатываемое юридической догматикой, возникает в первую очередь и прежде всего достигает высокого уровня развития. Благодаря этой технической деятельности юристов само право растет и совершенствуется. Только сравнительно поздно пробуждается интерес и к чисто теоретическому изучению его. Таким образом, в области права практика и техника всегда играют роль первичного элемента и благодаря им получает дальнейшее развитие само право; последнее приобретает характер как бы чего-то вторичного. Безусловно вторичное явление в области права представляет из себя чисто теоретическое изучение его.

Л.И. Петражицкий, стремясь образовать строго естественно-научное понятие права и призывая для этой цели отвлечься от практического характера права и профессиональных представлений о нем, не принял во внимание этого своеобразного значения практики, профессиональной деятельности и вообще юридической техники для самого существа права. Понятно, что он должен был получить какое-то особое понятие права; на это понятие лег отпечаток игнорирования практического и жизненного значения права. Он избежал бы этой исходной ошибки всего своего научного построения, если бы проанализировал соотношение между теоретическими и техническими понятиями. По-видимому, он не вполне дал себе отчет в том, что тут есть чрезвычайно важная методологическая проблема, хотя решение этой проблемы было обязательно для него при его стремлении выработать понятие права естественно-научного типа. Во всяком случае, своим ошибочным сопоставлением «научного понятия права» с понятиями ботаники и зоологии, а профессионального понятия права – с кулинарными понятиями «зелени, овощей, дичи» и т.д. он только затемнил очень существенную методологическую проблему о соотношении между естественно-научными и техническими понятиями. Вообще Л.И. Петражицкий не уделяет достаточного внимания вопросу об образовании других видов научных понятий, кроме естественно-научных[13]. Но выше мы выяснили, что мир социальных явлений вообще и мир права в частности есть не только мир необходимого, но и должного. Следовательно, для всестороннего научного познания его далеко не достаточно образования понятий естественно-научного типа. Ясно, таким образом, что при решении вопроса о том, как надо образовывать социально-научные понятия, должно быть обращено особое внимание на образование научных понятий не естественно-научного типа. В частности, при разработке понятия права необходимо обратить внимание на разницу и соотношение между естественно-научными и технико-теоретическими понятиями. Иначе мы не сможем достичь научного познания социального мира в его целом.

Дополнением к учению Л.И. Петражицкого об образовании понятий служит его учение об «адекватных теориях». Под этим термином он излагает старое учение аристотелевской логики о том, что в правильно образованных понятиях объем и содержание понятий должны соответствовать друг другу. Своеобразие

и оригинальность, которые Л.И. Петражицкий проявляет при изложении этого учения, заключаются главным образом в том, что он придумывает новые названия для давно известных логических принципов. Так, он называет «хромающими» теориями те, в которых объем логического субъекта узок по отношению к логически предицируемому ему содержанию. Напротив, термин «прыгающие» теории он прилагает к тем учениям, в которых объем субъекта излишне широк по отношению к приписываемому ему содержанию[14]. Однако признать удачными эти термины нельзя, так как образность совершенно неуместна при изложении логических и методологических принципов. Ведь один из основных логических приемов заключается в отвлечении, а потому и для обозначения самих приемов больше подходят сухие и схематические формулы.

Л.И. Петражицкий сосредоточивает столь усиленное внимание на вопросе о формально-логической правильности понятий, которая заключается в соответствии объема понятия его содержанию, потому что он убежден в том, что в современной научной литературе чрезвычайно распространен особый вид неправильного образования понятий. По его мнению, многие ученые, вырабатывая свои понятия, руководятся не логическими принципами, а лингвистическими соображениями. Он не перестает уверять своих читателей в том, что значительная часть ученых, особенно среди юристов, находится под подавляющим влиянием привычного «словоупотребления» или общепринятого «называния» предметов. Отсюда и происходит столь частое, согласно его утверждениям, смешение слов и названий с понятиями. В подтверждение, однако, того, что это действительно так, он приводит чрезвычайно скудные фактические данные. Таким образом, естественно является предположение, что Л.И. Петражицкий чрезмерно преувеличил эту опасность. В действительности в истинно научных исследованиях предметы и явления подвергаются самостоятельной разработке, независимой и от названий этих предметов, и от тех разграничений, которые устанавливаются этими названиями. К тому же в специальной логической, а отчасти и юридической литературе этот вопрос подвергается иной разработке и выступает в ином освещении, чем те, которые предлагает Л.И. Петражицкий. Мы здесь имеем в виду проведение чрезвычайно важного различия между так называемыми номинальными или словесными определениями (Nominaldefinition) и определениями «реальными» или предметными (Realdefinition)[15]. Ведь ясно, что всякое определение понятия может преследовать две совершенно различные, но одинаково, хотя и не в равной степени, важные задачи: с одной стороны, при определении

понятия можно стремиться к вполне точному фиксированию значения того слова, которым обозначается изучаемое явление или предмет, например, слова «право», с другой,— к определению самого предмета, т.е. в нашем случае – самого права. Л.И. Петражицкий совершенно игнорирует эту уже произведенную в научной литературе разработку интересующего его вопроса. Об этом нельзя не пожалеть, так как эта разработка больше соответствует действительному ходу научного развития и насущным методологическим запросам при построении научного знания, чем те предположения относительно современного состояния различных научных дисциплин, которые высказывает Л.И. Петражицкий.

Преувеличенное значение, которое Л.И. Петражицкий придал чисто формальнологическим элементам в научном мышлении, привело к совершенно неожиданным результатам его научных построений. Во-первых, он сам, несомненно, увлекся созданием новой классификации явлений и выработкой новой терминологии для них. Целые параграфы своих исследований он заполняет предложением иначе называть уже известные в науке явления, устанавливая новые разграничения между ними[16]. Во-вторых,— и это самое главное – его излишний интерес к вопросам классификации в значительной мере заслонил в его исследованиях чрезвычайно существенный методологический вопрос об отношении между описательными и объяснительными науками. Ведь описательные науки, занимаясь классификацией явлений, помогают нам только разобраться в фактах, но не объясняют их. Объяснением фактов занимаются теоретические науки высшего типа, доискивающиеся причинных соотношений между явлениями. Среди юридических наук по преимуществу описательной наукой является догматическая юриспруденция[17]. Напротив, общая теория права должна преследовать объяснительные цели. Так как Л.И. Петражицкий не остановился на вопросе об отношении между описательными и объяснительными науками, то и методологический характер общей теории права оказался не вполне выясненным в его исследованиях. Судя по тому, что он сопоставляет научное понятие права с понятиями ботаники и зоологии, а также по тому, как он вообще судит об этом понятии, можно предположить, что он относит общую теорию права к описательным наукам, задача которых устанавливать правильную классификацию явлений. Но, конечно, при громадном значении современного теоретического естествознания Л.И. Петражицкий не мог не обратить внимания на то, что истинно научное знание заключается в объяснении явлений в их причинной связи[18]. Однако объяснение правовых явлений в их причинной связи он начал выдвигать на первое место в качестве основной задачи общей теории права только в последнее время. Эту задачу он особенно выдвинул в своей полемической статье – «К вопросу о социальном идеале и возрождении естественного права» [19]. В этом случае Л.И. Петражицкий, по-видимому под влиянием целого ряда указаний со стороны критиков, присоединился к традициям русской научной мысли. У нас еще в конце семидесятых годов С.А. Муромцев указал на то, что основная задача научного познания права заключается в исследовании причинных соотношений в процес-

се созидания права[20]. Сам Л.И. Петражицкий, к сожалению, не упоминает об этой русской традиции в науке о праве.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Этот «критико-методологический этюд» был первоначально напечатан в Международном ежегоднике философии культуры «Логос» (М., 1910. Кн. II. С. 193—239). Высказанные в нем идеи встретили отчасти очень сочувственный отклик. Ср.: Новгородцев П.И. Психологическая теория права и философия естественного права// Юридический вестник. М., 1913. Кн. III. С. 8, 11, 13 примеч. Но с другой стороны, представленная здесь критика психологической теории права Л. И. Петра-жицкого подверглась ожесточенным нападкам со стороны учеников и последователей последнего. Может быть, это произошло оттого, что одному из возражавших критика эта показалась «наиболее серьезной». Ср.: Иванов Г А. Психологическая теория права в критической литературе. СПб., 1913. С. 2. По преимуществу полемический характер возражений против высказанных здесь методологических идей, к сожалению, лишил их подлинно научного интереса. Ср. мою статью: «Кризис юриспруденции и дилетантизм в философии» (Юридический вестник. М., 1914. Кн. V. С. 70-106). Однако за отдельные указания, особенно относительно некоторых неточностей, вкравшихся в мое изложение теорий Л. И. Петражицкого, я приношу здесь авторам, сделавшим их, искреннюю благодарность.

[2] Впервые Бирлинг высказал эту теорию в критической заметке: «1st das Recht einer freien Vereinskirche Recht im juristischen Sinne?» (Zeitschr. fur Kirchenrecht. Bd. X. Tubing., 1871. S. 442 ff.). Затем он отстаивал ее в критической статье: «Das Wesen des positiven Rechts und das Kirchenrecht» (Ibid. Bd. XIII. S. 256 ff.). Систематически развивает свои взгляды Бирлинг в сочинениях: «Zur Kritik der juristichen Grundbegriffе» (Th. 1. Gotha, 1877; Th. II, Gotha, 1883) и «Juristische Prmzipienlehre» (Bd. I. 1893; Bd. II. 1898; Bd. III. 1905; Bd. IV. 1911). Ожидается выход пятого и последнего тома.

[3] Ср.: Bierling Е. R. Zur Kritik der juristischen Grundbegriffe. Th. II. S. 356 и сл. Высказанные здесь положения затем дословно повторены Бирлингом в основном его теоретическом сочинении: Juristische Prmzipienlehre. Bd. I. S. 42-43.

[4] Bierhng E.R. Juristische Prinzipienlehre. Leipzig, 1893. Bd. I. S. 145 (Курсив автора). Ср. также: С. 151.

[5] Ibid. S. 146. Аналогичный взгляд на объективное право как на совокупность лишь представлений или понятий высказывает Р. Ленинг, по-видимому, независимо от Бирлинга. Ср.: Loentng R.

Ueber Wurzel und Wesen des Rechts. Jena, 1907. S. 24 (русск. пер. – M., 1909. С. 17).

[6] Ibid. S. 149. Курсив автора.

[7] Здесь нельзя не отметить, что вскоре после того, как я указал на связь между идеями Л.И. Петражицкого и Бирлинга в этом пункте, Г.Ф. Шершеневич независимо от меня установил эту связь в другом пункте. Ср.: Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. М., 1911. Вып. II. С. 333.

[8] Петражицкий Л. И. Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии. Изд. 2-е. СПб., 1907. С. 71.

[9] Л.И. Петражицкий не только не питает никакого интереса к истории наук, но даже отрицает значение за историей философии. В свое время это отметил П. И. Новгородцев. См.: К вопросу о современных философских исканиях. (Ответ Л. И. Петражицкому)// Вопросы философии и психологии. 1903. Кн. 66. С. 121-145. «В истории философии Л.И. Петражицкий видит, – по словам П. И. Новгородцева, – не живое и прогрессивное раскрытие истины, ознакомление с которым есть необходимое условие для нашего собственного движения вперед, а просто архив старых учений, пригодный разве только для архивных справок. Философские системы прошлого представляются ему в виде отживших свой век заблуждений, и если иногда он готов признать в них "отдельные правильные и ценные идеи", то разве лишь в качестве немногих и случайных крупиц, из-за которых решительно не стоит рыться в старых архивах» (Там же. С. 122). К сожалению, Л.И. Петражицкий не внял этому указанию одного из наиболее выдающихся наших историков философии права. Поэтому ровно через десять лет после того, как были написаны вышеприведенные слова, П. И.Новгородцеву пришлось снова выдвинуть то же обвинение против Л.И. Петражицкого и притом еще в более энергичной форме. «В том сплошном отрицании всей предшествующей науки права, – говорит П. И. Новгородцев, – которое мы находим у Л. И. Петражицкого, есть нечто в высокой степени антипедагогическое, и я сказал бы даже антикультурное. Ибо что иное можно сказать об этом необузданном автодидактизме, который стремится все выводить из себя, отрицает многовековую работу научной культуры и рассматривает великое наследие прошлого как прах и тлен, как мертвый хлам типографской макулатуры» (Новгородцев П. И. Психологическая теория права и философия естественного права// Юридический вестник. М., 1913. Кн. III. С. 10).

[10] См.: Rickert H. Zur Lehre von der Definition. 1888. S. 47.

[11] Петражицкий Л. И. Там же. С. 58.

[12] В научной юридической литературе постоянно выдвигается громадное значение для самого существа права его практической роли в общественной жизни. Ср., например: Bergbohm К. Jurisprudent und Rechtsphilosophie. Leipzig,1892. S. 438: «Alles Recht 1st bis in die letzte Faser praktiach'» [Все право, вплоть до последнего грана, имеет практический характер (нем.).].

[13] Л.И. Петражицкий говорит об этом важном вопросе, который стоит в центре социально-научной методологии и которому посвящен целый ряд новейших исследований по теории познания и логике социальных наук, лишь в примечании. Ср.: Петражицкий Л. И. Введение. С. 96.

[14] Там же. С. 78 и сл.

[15] Lotze H. System der Philosophie. Bd. I: Logik. 2 Aufl. Leipzig, 1880. S. 201 ff; Duhring E. Logik. Leipzig, 1878. S. 11 ff.; Sigwart Chr. Logik. 2 Aufl. Freiburg i. В., 1889. Bd.I. S. 370 ff. (русск. пер. – СПб., 1908. Т. I. С. 326 и ел). Впрочем, Хр. Зигварт решает этот вопрос неправильно, так как отдает предпочтение словесному определению перед предметным. Взгляды Зигварта и особенно Милля и дают Л.И. Петражицкому повод предполагать, что смешение определения понятия со «словотолкованием» есть общераспространенное явление (ср.: Там же. С. 99, 105). Однако еще до выхода второго издания «Логики» Зигварта против его понимания задач логических определений восстал Г. Риккерт, который посвятил этому вопросу особое исследование. Ср.: Rickert H. Zur Lehre von der Definition. Freiburg i. В., 1888, bes. S. 61 ff. В юридической литературе на необходимости проводить различие между двумя видами определения понятий, из которых задача одного установить значение слова, другого— существо предмета, настаивал в прошлом А. Тренделенбург. Ср.: Trendelenburg A. Naturrecht. 2 Aufl. Leipzig, 1868. S. 166 ff. В наше время на этот вопрос обратил внимание Г. Канторович, который горячо ратует за то, что оба определения должны быть объединены и что словесное определение должно восполнять предметное. Ср.: Kantorowicz H. V. Zur Lehre vom richtigen Recht. Berlin, 1909. S. 16: «Keine Realdefinition hat irgend welchen wissenschaftlichen Wert, solange sie nicht durch eine Nominaldefinition des zu definitrenden Objektes erganzt wird» [Ни одна реальная <предметная> дефиниция не имеет никакого научного значения, пока она не дополнена словесной <номинальной> дефиницией определяемого объекта (нем.).].

[16] Ср.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. Т. I. §1-2.

[17] Описательный характер и другие методологические особенности юридической догматики выяснил Г.Ф. Шершеневич. Нельзя не отметить этой несомненной его заслуги по отношению к мало разработанной области юридической методологии. См.: Шершеневич Г.Ф. 1) Задачи и методы гражданского правоведения. Казань, 1898. С. 9 и сл.; 2) Курс гражданского права. Казань, 1901. Вып. I. С. 84 и сл.; 3) Общая теория права. М., 1912. Вып. IV. С. 768 и сл.

[18] Петражицкий Л.И. Введение. С. 115.

[19] Юридический вестник. М., 1913. Кн. П. С. 5-59.

[20] Муромцев С. А. Определение и основное разделение права. М., 1879. С. 14. III

Сосредоточение внимания Л.И. Петражицкого исключительно на образовании естественно-научных понятий отчасти оправдывается характером поставленной им себе задачи. Не подлежит сомнению, что из всех определений понятия права психологическое понятие необходимо должно быть ближе всех к естественнонаучному. В связи с этим чрезвычайно интересно обратить внимание и на исторические судьбы этого определения понятия права. В своем зародышевом виде оно так же древне, как вообще теоретические размышления о существе права. И в противопоставлении греческими философами естественным <…> законам установленных <…>, и в учении некоторых римских юристов о том, что закон есть результат общего согласия (consensus) или воли (voluntas) народа, выдвигались элементы намерения, воли, сознания, которым могло быть придаваемо и чисто психологическое значение. Точно так же и различные новейшие теории могли часто получать психологическую окраску; так, «теории принуждения» психологическую окраску сообщил еще Анзельм Фейербах, который развил теорию уголовной репрессии как психического воздействия; в наше время эту теорию разработал в психологическом направлении для построения своего общего учения о праве Г.Ф. Шершеневич[1]. Затем некоторые защитники теории «общественного договора», «общей воли» и «общего сознания», «цели в праве», «правового чувства», поскольку они выдвигали по преимуществу сознательные элементы в праве, также оттеняли психологический характер его. Далее, уже в конце семидесятых годов Э. Цительман прямо указал на необходимость обращаться к психологии для решения юридических вопросов. В своем исследовании «Ошибка и правовая сделка», которое он назвал «психологическо-юридическим исследованием», он, между прочим, заявляет: «Теперь все больше и больше устанавливается общее убеждение, что юриспруденция не может обойтись без психологии»[2]. Наконец, выше мы видели, что и создатель «теории признания» Бирлинг при дальнейшей разработке своей теории придал ей по преимуществу психологическое толкование. Но во всех этих случаях рассмотрение права как психологического явления не выдвигалось в качестве самостоятельной теории права, а лишь как известное понимание другой теории. Напротив, самостоятельная психологическая теория права впервые была высказана и развита не юристами, а естественниками и медиками – Бенедиктом, Штрикером и И. Гоппе[3]. Очевидно, естественникам и особенно физиологам было легче, чем юристам, выделить психические элементы в праве и создать из них особое психологическое определение понятия права.

Однако психологическая теория права Л.И. Петражицкого не находится ни в какой связи с психологическими учениями о праве вышеназванных естествоис-

пытателей. Он игнорирует также и зачатки психологического учения о праве в юридической литературе, признавая их, по-видимому, недостаточно научными[4]. Для построения своей психологической теории, или, как он выражается, просто «научной теории права», он считает нужным прежде всего произвести «реформу традиционной психологии»[5]. Реформу эту он начинает с опровержения существующих психологических учений. Он подробно излагает общепринятое в современной психологии деление психических элементов на три вида – ощущения, чувства и волевые побуждения – и подвергает его беспощадной критике. По его мнению, при такой классификации психологических элементов целый ряд психических явлений не находит себе места, другие укладываются в эту классификацию, как в прокрустово ложе, совершенно искаженными. Недостаток ее он видит в том, что она делит психические элементы или на «односторонне пассивные», как ощущения и чувства, или на «односторонне активные», как волевые побуждения. Затем, подробно анализируя психическую природу голода и других психических явлений, «относящихся к питанию», он доказывает, что их истинная психическая природа «совершенно неизвестна в современной психологии», и потому в трудах различных психологов эти явления принуждены перекочевывать из одного класса психических явлений в другой. Сам он, наконец, открывает их истинную природу, которую он усматривает в их двойственном страдательно-моторном, пассивно-активном характере. По его словам, «все эти внутренние переживания, которые, подобно голоду-аппетиту, жажде, пищевым репульсиям и т.д., имеют двойственную, пассивно-активную природу, следует для целей построения научной психологии объединить в один основной класс психических феноменов, именно по признаку указанной двусторонней природы, противопоставляя их доселе известным и признанным в психологии элементам психической жизни как односторонним, имеющим односторонне пассивную (познание и чувства) или односторонне активную природу (воля)» (Там же. С. 273). Эти психические переживания Л.И. Петражицкий для краткости называет «эмоциями» или «им-пульсиями». Их пассивная и активная стороны, как он утверждает, не доказывая, впрочем, своего положения детальным анализом, «отнюдь не представляют двух самостоятельных и могущих быть переживаемыми отдельно друг от друга психических явлений, а именно две стороны одного неразрывного целого, единое психическое неделимое с двойственным, пассивно-активным характером» (Там же. С. 225). Область «эмоциональной психики», по мнению Л. И. Петражицкого, не ограничивается вышеуказанными эмоциями, «заведующими питанием организма», а чрезвычайно обширна; он настаивает на том, что «мы переживаем ежедневно многие тысячи эмоций, управляющих нашим телом и нашей психикой... каждый день нашей сознательной жизни представляет с момента пробуждения до момента засыпания цепь бесчисленных, сменяющих друг друга, нормально скры-

тых и невидимых эмоций и их (отчасти тоже незримых, отчасти заметных) акций»[6].

Открытие «эмоций» и побуждает Л.И. Петражицкого реформировать научную психологию; он считает нужным заменить традиционную трехчленную классификацию элементов психической жизни «четырехчленной», которую он сам потом сводит к двухчленной. По его мнению, «элементы психической жизни делятся на: 1) двухсторонние, пассивно-активные – эмоции (импульсии); 2) односторонние, распадающиеся в свою очередь на: а) односторонне пассивные, познавательные и чувственные переживания и b) односторонне активные, волевые переживания»[7].

Переходя к критической оценке психологической теории Л. И. Петражицкого, надо прежде всего отметить, что, несмотря на обстоятельность, он далеко не полно излагает существующие психологические теории. Так, он не указывает на то, что существующее деление психических явлений на ощущения, чувствования и волевые побуждения имеет в виду установить наиболее простые, далее неразложимые элементы психической жизни. Он даже прямо затемняет этот характер вышеназванных рубрик, обозначая их (или по преимуществу, или даже исключительно) терминами: познание, чувство и воля, имеющими в виду эти элементы психической жизни в их сложном и развитом виде. Далее, Л.И. Петражицкий не уделяет достаточного внимания тому важному обстоятельству, что эти три основных элемента психической жизни получаются современной психологией путем анализа, расчленения и методологического изолирования их. Реально человек никогда не переживает чистого ощущения, а тем более чистого чувствования или чистого волевого побуждения без примеси других из этих элементов. В частности, наконец, излагая современное учение о воле, Л.И. Петражицкий упустил из виду самую основную часть его. Он совсем не упомянул о том, что как в области познания представления слагаются из ощущений и восприятий, так в области воли решения слагаются из волевых побуждений, или импульсов[8]. В связи с этим стоит и то обстоятельство, что Л.И. Петражицкий, останавливаясь на немецком слове Trieb ввиду очень распространенного его употребления, сосредоточивает все свое внимание только на одном его значении, переводимом по-русски словом «инстинкт», и подробно критикует это понятие как ненаучное. Напротив, он считает возможным игнорировать более существенное для теоретической психологии значение этого термина, передаваемого русскими словами «волевое побуждение» или «импульс». Если бы Л.И. Петражицкий обратил должное внимание на все эти учения современной психологии, то, может быть, и его теория эмоций приобрела бы другой вид.

Однако самое сильное недоумение вызывает главная часть научного переворота, произведенного Л.И. Петражицким в психологии, именно выработанное им

понятие эмоций. Как мы уже выше упомянули, он совсем обошел вопрос о том, почему мы должны признавать эмоции при их двойной, активно-пассивной или претерпевательно-моторной природе первичными элементами, а не разлагать их на более простые и однородные, т.е. несомненно первичные элементы. Ведь то обстоятельство, что две стороны эмоций «не представляют двух самостоятельных и могущих быть переживаемыми отдельно друг от друга психических явлений» и что каждая эмоция переживается нами как «единое психическое неделимое», не налагает на нас запрета в целях научного познания производить это деление. Так, например, мы никогда не переживаем отдельно в совершенно чистом виде ни одного из первичных элементов, устанавливаемых традиционной психологией, но это не мешает последней все-таки добывать их. С другой стороны, всякое психическое переживание, даже самое сложное, едино, цельно и «неделимо», поскольку мы не желаем нарушить его реальности. Но если бы мы только преклонялись перед этим единством и цельностью, боясь подвергнуть ее делению и разложению на составные части, то мы не двигались бы в понимании психических явлений и не имели бы науки психологии. Объявленная Л.И. Петражицким ненаучной «традиционная психология», разлагая реально «неделимое», поступает подобно другим естественным наукам; она действует так, как действует, например, химия, которая, разлагая сложные тела, хотя бы воду, уничтожает их реальную «неделимость» и вместе с тем их самих, так как вместо одной жидкости – воды – она получает два газообразных химических элемента – водород и кислород. Естествознание в целом стремится в своем конечном результате установить безусловно простые и не могущие быть делимыми элементы, как это мы видим в гипотезах атомистики и энергетики; этому примеру следует в принципе, хотя, может быть, с меньшим успехом, и «традиционная психология»; если существующее трехчленное деление психических элементов и вызывает возражения, то главным образом потому, что, устанавливая множественность основных элементов, оно возбуждает предположение о недостаточной первичности их; отсюда возникает стремление свести эти элементы к одному из них, признаваемому более первичным, а это приводит или к сенсуалистическо-интеллектуалистической, или к волюнтаристической гипотезе.

Все это заставляет нас придти к заключению, что для того, чтобы убедиться в истинной научности «эмоциональной психологии» Л.И. Петражицкого, вовсе не достаточно ознакомиться с тем богатым описательным материалом, который автор ее получает путем самонаблюдения или опытов, произведенных над собой и другими при помощи «метода дразнения», доводящего эмоции «до высокой степени интенсивности, даже бурности и страстности». Для этого нужно было бы прежде всего перестроить всю традиционную теорию познания. По отношению к теории познания Л.И. Петражицкий должен был бы еще в более радикальном направлении произвести ту реформу, которую, по его мнению, он произвел по отношению к методологии и психологии. Он должен был бы отвергнуть все до сих пор сделанное в теории познания, как недостаточно научное и лишь, может быть, случайно верное, и затем, установив правильные основные понятия теории познания, возвести ее здание с самого основания. Эти основные понятия должны покоиться на «до сих пор неизвестных» в теории познания положениях, как например, что двухсторонние пассивно-активные психические «элементы» неразложимы и не должны быть разлагаемы, что первичными элементами должны быть признаваемы не односторонние (или пассивные, или активные), а напротив, двухсторонние пассивно-активные «элементы», что первые должны быть выводимы из вторых, а не наоборот и т.д. Наконец, эта теория познания для того, чтобы укрепить веру в неразложимость эмоций, должна была бы хоть отчасти возродить «реализм по-

Дата добавления: 2015-05-31