Философия и социология права 24 страница

[2] Ср. дальше очерк «Сущность государственной власти».

[3] Ср.: Спекторский Е. В. 1) Юриспруденция и философия // Юридический вестник. 1913. Кн. П. С. 60-92, особ. с. 83 и сл.; 2) К спору о реальности права// Там же. Кн. V. С. 53-70; Синайский В.И. Русское гражданское право. Киев, 1914. С. 9-11.

[4] Так, по словам Иеринга, «право для того и существует, чтобы осуществляться» (Das Rechjt 1st dazu da, dass es sich verwirkhche): Ihering R. v. Geist des romischen Rechts. 3 Auff. Bd. I. S. 52. Присущее праву свойство воплощаться в учреждениях заставляет некоторых исследователей идти чересчур далеко и говорить о вещеподобном и даже о вещном характере права – «Dinghaftlgkeit des Rechts» и «Dingcharakter des Rechts». См.: Zitelmann. Irrthum und Rechtsgeschaft. Leipzlg,1879. S. 201; Schuppe W. Der Bergnff des Rechts // Grunhut's Zeitschnft. Bd. 10 (1883). S. 353.

[5] Ср.: Новгородцев П. И. Кризис современного правосознания. М., 1909. Ввиду того, что учение Руссо об «общей воле» радикально устранило учение о двойнике положительного права, Руссо может быть назван в большей степени разрушителем идеи естественного права как особого вида права, чем даже представители исторической школы. Во всяком случае, Руссо является родоначальником столь характерного для первых трех четвертей XIX столетия стремления научной юридической мысли устранить двойственность в учении о праве и создать единое понятие права. К сожалению, смена этих чисто логических тенденций в учении о праве мало исследована.

[6] Это весьма удачное определение сущности двух основных течений в новокантовской философии – одного, представленного В. Виндельбандом и Г. Риккертом, и другого, представленного Г. Когеном, – принадлежит С. И. Гессену. Ср.: Hessen S. Die individuelle Kausalitat. Berlin, 1909. S. 5 ff. Оно отчасти воспринято и Г. Риккертом.

[7] Значение понятия культурного блага для философии культуры выяснено в исследовании Г.Риккерта «О понятии философии» (Логос. М., 1910. Кн. I. С. 19-61, особ. с. 39 и сл).

[8] См. сборник статей «Проблемы идеализма» (М., 1902. С. 236-296). Ср.: Новгородцев П.И. Государство и право // Вопросы философии и психологии. 1904. Кн. 74. С. 397-450; Кн. 75. С. 508-538; Новгородцев П. И. Кризис современного правосознания. М., 1909. Выяснению вопросов, связанных с нормативным учением о праве, очень способствуют также труды Н. И. Палиенко, хотя сам он, склоняясь к психологизму и позитивизму, является противником включения естественно-правовой идеи в науку о праве. Ср.: Палиенко Н.И. 1) Нормативный характер права и его отличительные признаки. Ярославль, 1902; 2) Учение о существе права и правовой связанности государства. Харьков, 1908.

[9] Ильин И. Понятия права и силы. Опыт методологического исследования. М., 1910. С. 4// Вопросы философии и психологии. Кн. 101.

[10] Спустя год после того, как предлагаемый очерк был написан, появилось обширное исследование молодого немецкого ученого Ганса Кельзена «Основные проблемы государственно-правовой науки», в котором использована чисто нормативная точка зрения для решения всех важнейших вопросов государственного права. Ср.: Dr. Hans Kelsen. Hauptprobleme der Staatsrechtslehre. Tubingen, 1911. Главный интерес этого исследования заключается в той неустрашимой последовательности, с какой в нем извлечены все выводы из нормативно-логического изучения государственного права. Сам автор ошибочно называет свою точку зрения также и этико-юридической и объявляет ее по преимуществу юридической, что и служит ему лишним стимулом не останавливаться перед крайними выводами. Но именно благодаря своей последовательности автор пришел к таким заключениям, которые, будучи совершенно неприемлемыми для юриста, обнаруживают полную несостоятельность примененного им метода. Автор «имеет главным образом в виду очистить юридическое образование понятий от элементов, имеющих социологический или психологический характер, ошибочно вдвинутых в сферу юридических конструкций вследствие ложной постановки проблемы». Такую постановку задачи саму по себе следовало бы только приветствовать как вполне соответству ющую изучению нормативной природы права, ибо нормативное понятие права, несомненно, должно быть противопоставлено не только психологическому, но и социологическому его понятию. Но для разрешения этой задачи автор считает нужным исходить из признания основной противоположности между категориями бытия и долженствования (Ibid. Vorrede. S. 7 ff, 223 u. passim). Конечно, такое противоположение сообщает долженствованию безусловную независимость и самостоятельность. Однако выше (см. с. 151,i сл.) мы выяснили, что, несмотря на соблазнительную ясность некоторых решений, получаемых при помощи такого противоположения, решения эти обладают отрицательной познавательной ценностью, а само это противопоставление безусловно недопустимо ни в сфере решения научно-философских проблем, ни в сфере решения проблем онтологических. Последнее неопровержимо показал Г. Коген в своей «Этике чистой воли». Категория долженствования, как мы установили выше, может быть противопоставлена только категории необходимости. Напротив, бытие одинаково присуще как явлениям, объясняемым при помощи категории необходимости, так и явлениям, определяемым категорией долженствования. Так как правовые явления Г. Кельзен относит к долженствованию, понимаемому в установленном им специфическом смысле, то уже в силу этой исходной его точки зрения все его построение представляет из себя чисто формально-логическую конструкцию, не имеющую соприкосновения с бытием и реальностью права. Впрочем, в этом отвлечении от всякого бытия и реальности Г. Кельзен и видит существо юриспруденции и юридического метода. Несостоятельность его исходных положений сказывается, конечно, неодинаково на различных частях его исследования. Так, пока он анализирует понятие нормы, недостатки его точки зрения проявляются сравнительно мало, хотя и тут оказывается, что для права, с его точки зрения, важно формальное действие нормы, а не фактическое соблюдение ее (Ibid. S. 48 ff.) Но когда он переходит к обсуждению отдельных явлений и учреждений государственного права, односторонность его исходных положений проявляется во всей силе. Признавая, например, понятие государственной воли основным для всей юриспруденции и стремясь освободить его от психологических элементов, Г. Кельзен заявляет, что воля государства есть лишь конструкция и юридическое понятие (Ibid. S. 162 ff.) Ясно при этом, что он лишает государственную волю всякой фактичности. Такое понятие государственной воли не может, конечно, ничего объяснить или оправдать в государственных явлениях. К тому же преследуемая автором цель – конструировать чисто юридическую государственную волю, свободную от психологических элементов, достигается и без превращения этой воли в голое понятие. Для этого достаточно рассматривать волю государства как результат внешних волеизъявлений лиц, уполномоченных играть роль органов государства. Так же точно он объявляет, что процесс образования права обладает не государственной, а чисто социальной природой, хотя в действительности природа его смешанная (Ibid. S. 410 ff.) Соответственно этому он считает проблему возникновения и прекращения права метаюридической проблемой. В конце концов, чтобы быть последовательным, он принужден отрицать за законодательными органами характер государственных органов и признает их органами общества, так как они выполняют социальную функцию (Ibid. S. 465 ff.) Тою же оторванностью от реальной юридической действительности характеризуются и другие понятия, вырабатываемые Г. Кельзеном. Мы, конечно, не можем здесь останавливаться на них. Но сказанного достаточно для того, чтобы убедиться, что одностороннее нормативно-логическое построение Г. Кельзена, которое он считает по преимуществу юридическим, непригодно даже для узкой сферы юридической догматики. Государственно-правовые учреждения приобретают в этом построении приблизительно такой вид, как отражения человека в выпуклых, вогнутых и разнообразно искривленных зеркалах. Желающие познакомиться более обстоятельно с научным построением Г. Кельзена могут обратиться к исследованию Н. И. Палиенко; в последнем даны превосходные изложения, анализ и критика идей Г. Кельзена в связи с критической оценкой значения формально-юридического метода в государственном праве. Ср.: Палиенко Н.И. Задачи и пределы юридического изучения государства и новейшее формально-юридическое исследование проблем государственного права// Журнал Министерства юстиции. 1912. Февраль—март.

[11] Там же. С. 5. Здесь и ниже курсив по большей части принадлежит автору.

Этой однородности состава каждого ряда, дающей возможность объяснить явления правовой жизни, мы и не видим в методологических рядах, установленных И.А. Ильиным. Правда, поскольку он опирается на современную науку о праве, он говорит о психологическом, социологическом, политико-телеологическом и историческом способе рассмотрения права. Но эти ряды он объединяет в одном общем «реальном ряде», несмотря на их крайнюю разнородность, так как первые два из них имеют в виду причинную обусловленность явлений, третий – телеологическую зависимость их, а четвертый – весьма сложные генетические процессы образования явлений. Свой «реальный ряд» он концентрирует или, вернее, гипостазирует в понятии силы. Так как этот ряд в целом не причинный и не телеологический (а это автор отмечает еще в словах, что «о причинном значении силы» можно говорить, лишь «имея в виду эмпирический ряд»), то автору и приходится придать ему метафизическое значение; он особенно настаивает на его «онтологичности». Напротив, нормативное и логическое рассмотрение права имеет в виду понятие права, чуждое всякой реальности; об отношении его к метафизическим категориям, кроме его неонтологичности, автор не говорит. Но оно может быть «введено» в реальный ряд и «двигаться» в нем. В чем заключается этот последний процесс, автор не объясняет.

Вся эта загадочность методологических рядов, конструированных И.А. Ильиным, происходит, по нашему глубокому убеждению, оттого, что он, устанавливая свои ряды, провел неправильно разделительную черту. Он отделил право от различных форм его осуществления, которые он концентрировал в понятии «силы». Но это значит отделить право от различных его состояний, т.е. создать непра-

вильное понятие права. Право нельзя отделять методологически от его осуществления, так как всякое право именно потому, что оно есть право, является всегда действующим или осуществляющимся правом. «Право для того и существует, – говорит Иеринг, – чтобы осуществляться». Нарушаемое право относится, несомненно, тоже к действующему праву. Что же касается «ломаемого права» и «пригибаемого права» или, как выражается И.А. Ильин, «бессильного права», а также «бесправной силы», поскольку она, конечно, может стать правом, а не есть выражение чистейшего произвола, то это пограничные явления в области права. Их нельзя принимать за один из исходных пунктов при определении понятия права, как это сделал автор. Напротив, не действующее и не осуществляющееся право не есть право, а в лучшем случае лишь представление о праве, или, иными словами, есть понятие права в его чисто теоретическом и познавательном значении.

Здесь мы подошли к основной методологической ошибке И.А. Ильина, заключающейся в структуре того его ряда правопознания, который он называет юридическим, хотя и лишь в условном формально-методологическом смысле. Когда И.А. Ильин утверждает, что понятие права «может и не иметь в числе своих предикатов признака бытия», что «нормативное и логическое рассмотрение права не видит в нем чего-либо реального ни в каком отношении» или что «в логическом ряду право в субъективном смысле будет рассматриваться как понятие и суждение», то он при этом не вскрывает какую-то особенность юридического рассмотрения права, а, сам не подозревая того, имеет в виду прежде всего основное свойство всякого научного образования понятий. Ведь все науки, не исключая и естественных наук, имеют дело с понятиями, т.е. с логическим и идеальным рядом, а не с самими вещами, т.е. не с реальным рядом. Даже наука, трактующая наиболее реальные явления, например, астрономия, оперирует не с планетами и солнцем как таковыми, а с их понятиями; всякое же понятие даже самой конкретной вещи, поскольку оно – лишь логическое образование, может рассматриваться как «не имеющее в числе своих предикатов признака бытия», и в нем можно и не видеть «чего-либо реального ни в каком отношении». Но, конечно, в астрономии трудно смешать, например, планету как реальный предмет с понятием планеты. Напротив, в науке о праве очень легко принять понятие права за само право, подобно тому как в размышлениях о Боге легко принять понятие Бога за самого Бога. Основанное на этой ошибке онтологическое доказательство бытия Божьего необходимо должно было явиться на известной стадии человеческого мышления: так как если Бог не доступен нашему чувственному познанию, а существует в нашем понятии, то естественно было сделать заключение, что в этом понятии и находится доказательство его бытия, а при известном реалистическом взгляде на понятия можно было решить, что и само понятие есть Бог. Повод для возникновения этого логически ошибочного рассуждения остается неизменным, так как Бог прежде всего внутри нас, в наших переживаниях.

Так же точно существует неизменное основание для того, чтобы смешивать понятие права с самим правом. Оно заключается в том, что всякая норма является всегда выражением какой-нибудь правовой идеи; эта правовая идея необходимо содержится в праве и тогда, когда оно – психическое переживание, и когда оно социальное явление, и когда оно акт органов государственной власти, например, законодательное постановление или судебное решение. И.А. Ильин, несомненно, имеет в виду именно правовую идею, когда говорит о нормативном рассмотрении права. Но он делает ошибку, смешивая нормативное рассмотрение права с логическим и считая их видами одного и того же рода правопознания, хотя в

действительности логическое изучение права составляет лишь одну сторону нормативного его изучения. Это и дает ему возможность утверждать, что «нормативное и логическое рассмотрение права не видит в нем чего-либо реального ни в каком отношении». Возрождение предрассудков крайнего номинализма в области правоведения выступает особенно ярко в этом построении нормативного понятия права, созданном И.А. Ильиным. Собственно говоря, он имеет при этом в виду право, как оно излагается в учебниках, т.е. лишь как систему правовых понятий. А система правовых понятий сама по себе может рассматриваться, конечно, как не имеющая никакого отношения к бытию и реальности права. Ведь логически нет разницы между действующей и осуществляющейся нормой и нормой, не действующей и не осуществляющейся; внутреннее содержание их тождественно. Но в этом случае мы имеем дело с тем фактом, на который Кант указал в своем знаменитом примере, приведенном им в опровержение онтологического доказательства бытия Божьего: «пятьсот возможных талеров» и «пятьсот реальных талеров», поскольку вопрос идет о содержании понятий, нисколько не меньше и не больше друг друга[1].

«Отрыв» права от его реальности при изложении систем права в учебниках особенно еще подчеркивается укоренившейся в современной науке о праве терминологией. Так, принято говорить о системе римского права, хотя римское право – и Юстинианово, и реципированное – не является уже правом, ибо оно не действует. Поэтому правильнее было бы говорить о системе правовых понятий Юстинианова или реципированного римского права. Однако изучение этой системы правовых понятий представляет особую ценность именно потому, что мы будем иметь дело не с выдуманным правом, а с когда-то действовавшим правом. Как таковое оно обладает всеми свойствами действующего права, так как оно явилось результатом приспособления к жизни и деятельности римского общества, отражало в себе его социальный строй, было испробовано на практике, психически переживалось римскими гражданами и соответствовало их правосознанию, отличалось известным единством и цельностью, т.е., коротко говоря, ему присущи все преимущества реального, а не только возможного права. С другой стороны, при изложении систем действующего права для выяснения и углубления правовых понятий часто приходится отвлекаться от того, действует ли или не действует какая-нибудь норма, и приводить в виде параллели недействующие нормы. Эти чисто логические операции И.А. Ильин и имеет в виду, когда в подтверждение своей мысли говорит, что «догматическая разработка норм французской конституции 1793 г., не нашедшей себе применения, так же интересна и необходима в научном отношении, как юридический анализ норм "отжившего" римского права или разработка нового русского уголовного уложения в период между его утверждением и "приведением в действие"» (Там же. С. 30). Но это не значит, что есть особый вид научного изучения права, для которого вопрос о том,реальность ли право или нет, «не имеет смысла».

Итак, ошибка И.А. Ильина заключается в смешении нормативного понятия права, имеющего в виду известную реальную сущность права, с теми чисто логическими построениями понятий, которые производятся при систематической обработке права. Так как в этих логических операциях приходится иметь дело и с не действующими нормами, то в них право может являться и лишенным предиката бытия. Напротив, нормативное понятие права обобщает известную сторону действующего права, и потому его нельзя отвлекать от реальности права.

Конечно, та сторона права, которая составляет содержание его нормативного понятия, с первого взгляда кажется не относящейся к реальности права, так как это – правовая идея, заключающаяся в норме[2]. Но идея права, служащая основным признаком для нормативного понятия права, должна быть воплощена в действующих и осуществляющихся нормах; иначе составленное нами понятие не будет понятием права, а понятием каких-то произвольных фантастических норм, которые, может быть, только могли бы быть правом.

Поскольку, однако, это понятие имеет дело с идеей права, оно подлежит обсуждению с точки зрения более разносторонних критериев, чем вопрос о реальности права в смысле его осуществления. Всякая идея права должна быть подвергнута рассмотрению главным образом с точки зрения ее значимости и ценности. Поэтому и нормативное понятие права определяет значимость и ценность права. Но именно значимость права, не являясь сама эмпирически данною реальностью, свидетельствует о подлинной реальности права, подобно тому как законы природы, сами по себе не существуя, определяют все существующее в природе. Таким образом, нормативное понятие права, с одной стороны, упирается в сферу чистых этических ценностей, с другой, – оно коренится в культурных благах общественности.

Все это привело нас к выяснению значения и границ нормативного понятия права. Это понятие имеет в виду по преимуществу трансцендентальную основу права. Границы его заключаются в том, что оно неспособно целиком определить осуществление права и его конкретное воплощение в психологическом переживании, социальном явлении и акте государственно-организационной деятельности. Но оно имеет с ними непосредственную связь, а потому сближение его с простым логическим построением, лишенным предиката бытия, совершенно ошибочно. Итак, подобно тому как психологическое понятие права, имея дело с психическими переживаниями, не охватывает всей области права и недостаточно для объяснения реальности объективного права, так и нормативное понятие права также не охватывает этой области целиком и недостаточно для всестороннего объяснения осуществления права.

VIII

Вскрытые нами недостатки психологического и нормативного понятий права заставляют подвергнуть сильному сомнению научную ценность этих понятий. Но значит ли это, что мы должны их совсем отвергнуть как неудовлетворяющие научным требованиям? Когда Л.И. Петражицкий впервые выступил со своей психологической теорией права, то В. М. Нечаев вполне определенно высказался именно в этом смысле. Согласно его утверждению, Л.И. Петражицкий исходит «из совершенно ложного положения о том, что право есть явление психологическое, а не социологическое»[3]. Должны ли и мы совсем отказаться от психологического и нормативного понятий права и высказаться в пользу его социологического или государственно-организационного понятия? Если бы мы это сделали,

мы повторили бы старые ошибки. Ведь и социологическое, и государственно-организационное понятия права так же ограничены, хотя и в других отношениях, как и психологическое и нормативное его понятия. Это уже не раз доказывалось в специальной литературе. Ни одно из этих понятий не может претендовать на безраздельное господство в науке о праве. Всякий раз, когда делаются попытки утвердить такое господство того или иного понятия, обнаруживаются его слабые стороны и само это понятие подвергается извращению.

Единственно правильное научное решение этого вопроса, согласное с учением современной логики об образовании понятий, заключается в том, что всякое строго научно построенное понятие по необходимости ограничено. Еще Кант особенно настойчиво указывал на то, что из понятия нельзя извлечь больше, чем в него вложено. А в понятие может быть вложено только то, что заключается в родовом признаке и в видовом его отличии. Поэтому если мы возьмем для определения понятия права родовой признак из области правовой психики, то, оставаясь логически последовательными, мы и будем иметь дело только с психическими правовыми переживаниями; так же точно, если мы возьмем родовой признак из правовых явлений, поскольку они воплотились в социальных отношениях, то мы и будем иметь дело с правом как социальным явлением; далее, если мы возьмем родовой признак права из области чисто правовых учреждений, то мы и будем иметь дело с государственно-организационными правовыми явлениями. Вообще аналогичный результат мы будем получать со всяким понятием права, логически правильно образованным, т.е. точно отграниченным своим родовым признаком и видовым отличием.

Это учение об образовании понятий, развиваемое новейшей логикой, основано на данных, доставляемых современным естествознанием. Естественные науки не знают всеобъемлющих и единых понятий для сложных конкретных явлений и оперируют с множественностью понятий для каждого отдельного явления. Так, например, нет одного естественно-научного понятия воды, ибо каждая естественная наука вырабатывает свое понятие воды соответственно своим интересам, т.е. той специальной области явлений, которую она исследует: физика создает свое понятие воды как жидкости, подчиняющейся известным физическим законам, т.е. имеющей определенный удельный вес, кипящей и замерзающей при известной температуре и т.д.; химия оперирует с другим понятием воды – как тела, состоящего из двух химических элементов, постоянно находящихся в определенном отношении; география имеет в виду понятие воды как площади океанов, морей, озер и рек, покрывающей две трети поверхности земного шара; климатология и метеорология имеют свое понятие воды, так как они интересуются океаническими течениями, водяными испарениями и их осадками. Притом все эти и многие другие науки разрабатывают одно и то же явление природы – воду в различных ее состояниях или с различных сторон. Но наряду с этими чисто теоретическими понятиями воды развитие технических знаний привело к тому, что образовались особые технические понятия воды. Так, существует техническое в узком смысле понятие воды как самого старого, а теперь самого дешевого механического двигателя, приобретающего в последнее время большое значение благодаря развитию электротехники. Рядом с этим гигиена создает свое понятие воды как главного средства поддержания чистоты, начиная с телесной чистоты – умывание и купание, и заканчивая чистотой жилищ и населенных мест – канализация. Медицина прибегает к своему понятию воды как к средству лечения. Наконец, можно образовать особое эстетическое понятие воды, так как красота пейзажа главным образом связана с водой в виде морей, озер, рек, водопадов, и вода играет большую роль в искусственных украшениях отдельных уголков

природы – прудами, фонтанами, каскадами и т.п.[4] Конечно, большинство этих понятий обыкновенно не формулируется и им не придается вида законченного логического определения. Отдельные науки и технические дисциплины оперируют интересующим их родовым признаком и видовыми отличиями воды в определенном ее состоянии, не упоминая о том, что понятие воды, с которым каждая из них имеет дело, должно быть определено так-то. Но если бы от них потребовали этого определения, то они должны были бы его составить вышеуказанным способом.

Гуманитарные науки, и в том числе наука о праве, достигают теперь того же состояния, в котором находятся естественные науки. В частности, развитие науки о праве привело к убеждению, что право входит в различные сферы человеческой жизни и деятельности, которые могут составлять предмет различных отраслей гуманитарных наук. Право есть и государственно-организационное, и социальное, и психическое, и нормативное явление. Все эти различные его проявления или все эти стороны его многоликого и многообразного существа подлежат вполне самостоятельному изучению и разработке. В результате изучения каждого из различных проявлений права мы будем, конечно, всякий раз получать совокупность известных сведений, говорящих о том, что представляет из себя право с этой стороны его существования. Эти сведения мы и можем, согласно правилам формальной логики, сводить в определения, т.е. образовывать из них понятия. Ведь понятие лишь выражает в концентрированном виде то, что мы знаем о предмете. Другой функции оно не имеет и не способно выполнять. Поэтому научно правомерно не одно, а несколько понятий права.

Однако гуманитарные науки обладают и многими особенностями по сравнению с науками естественными. Так, естественные науки часто имеют дело с конкретно отграниченными предметами; всякий, например, знает что такое вода, и потому отдельные науки могут изучать различные интересующие их состояния воды, не давая определения того понятия воды, которым они оперируют. Напротив, гуманитарным наукам, или, правильнее, наукам о культуре, приходится исследовать явления, которые не обладают такою же наглядной отграниченностью; обыкновенно бывает очень трудно сказать, что такое право, хозяйство, литература, наука, поэзия, искусство и т.д., т.е. хотя бы чисто внешним способом отграничить одно явление от другого. Поэтому в гуманитарных науках точные определения играют гораздо большую роль, чем в науках естественных. В частности, в науке о праве всегда большую роль играло определение понятия права. Все это налагает на нас обязанность не только сказать, что есть не одно, а несколько научных понятий права, но и указать, сколько таких понятий и какие именно.

Но для того, чтобы дать на этот вопрос удовлетворительно обоснованный ответ, надо проанализировать юридическую литературу по крайней мере за последние пятьдесят лет, хотя бы в ее главных течениях. Здесь мы не можем этим заняться и сделаем это в другом месте. Пока мы можем только наметить в общих чертах те понятия права, которые, действительно, связаны с обособленной сферой явлений и приобрели в современной науке до известной степени право гражданства. Таких понятий теоретического характера, по нашему мнению, четыре.

На первом месте надо поставить государственно-организационное, или государственно-повелительное, понятие права. Это понятие права различными учеными определяется как совокупность норм, исполнение которых вынуждается, защищается или гарантируется государством. Коротко это понятие можно формулировать в словах: право есть то, что государство приказывает считать правом.

Большинство юристов-позитивистов обходится именно этим понятием права. Его преимущества несомненны, так как оно имеет в виду государственно-организационный элемент в праве. Но оно и крайне ограничено, ибо будучи последовательным, с точки зрения этого понятия права, из области права надо исключить значительную часть обычного права, большую часть государственного права и международного права. Действительно, одни юристы-позитивисты или совсем не признают некоторых из этих видов права, или отрицают за ними правовой характер, другие стараются подвести и их под свое понятие права, но достигают этого главным образом путем софистических уловок и логических натяжек.

На втором месте в систематическом порядке надо поставить социологическое понятие права. При изучении права с социально-научной точки зрения главное внимание должно быть обращено на право, осуществляющееся в жизни. Для того чтобы оно стало объектом самостоятельного научного исследования, должен быть оставлен традиционный предрассудок, будто бы право, которое осуществляется в жизни, является только отражением или лишь простым следствием того права, которое выражено в законах[5]. Напротив, оно должно быть подвергнуто изучению само по себе во всех своих оригинальных и самобытных чертах. Особенный интерес при этом представляет его зависимость от национальных, бытовых, экономических и других социальных отношений. Во взаимодействии с этими отношениями оно вырабатывается, модифицируется и развивается. Если мы захотим выразить в кратком определении, что представляет собой право, изучаемое с этой стороны, то мы должны сказать, что право есть совокупность осуществляющихся в жизни правовых отношений, в которых вырабатываются и кристаллизуются правовые нормы. Это понятие, несомненно, шире государственно-повелительного; оно обнимает и обычное, и государственное, и международное право во всем их объеме. Но в другом отношении оно и гораздо уже его, так как оно совершенно неспособно включить в свое определение и тот преднамеренный и сознательно-целесообразный элемент правовой жизни, который особенно дорог для всякого юриста. Поэтому к социологическому понятию права очень любят обращаться все те, кто желает оттенить недостатки всякого правового порядка; им пользуются для того, чтобы обесценить значение права как активного и творческого элемента. Правда, нет недостатка и в попытках облагородить это понятие права. Но это достигается путем тех многозначащих чисто словесных определений, вроде «социальная солидарность», которые под социологическою внешностью скрывают в себе чисто этическое содержание.

Дата добавления: 2015-05-31