Философия и социология права 28 страница

Но далее, никогда не надо забывать, что все перечисленные душевные переживания, вызываемые идейным содержанием правовых норм, не составляют достояние лишь одной какой-то души, которая в полной обособленности и изолированности их испытывает. Ошибочно также думать, что эти душевные переживания испытывают только члены одной определенной группы лиц, например, исключительно профессиональные юристы. Напротив, они свойственны в той или иной степени интенсивности, ясности и сознательного отношения к ним всем членам общества. Во всякий данный момент при наличности соответственных поводов они вызываются к жизни и к активному проявлению в любом сознании и во всех их вместе. Все это заставляет признать, что бытие правовых норм, несмотря на то что они состоят из понятий, заключается в чем-то гораздо большем, чем бытие научных понятий.

Наконец, и это самое главное, все душевные переживания, вызываемые правовыми нормами, концентрируются и заостряются в убеждении, что они должны осуществляться. К тому же это убеждение, будучи всеобщим, не остается просто убеждением; оно вместе с тем приводит к тому, что нормы осуществляются. Само осуществление не есть лишь одно единичное происшествие, а и постоянно повторяется. Иными словами, оно слагается из массы единичных осуществлений. Таким образом, правовые нормы живут не только в сознании всех членов общества, но и в массе единичных случаев; известная сторона последних может рассматриваться как воплощение правовых норм. Это и придает существованию правовых норм чрезвычайно многообразные проявления и формы. Ничего подобного не свойственно научным понятиям. Однако объективное право своим многоликим существованием не представляет чего-то совершенно исключительного. В культурной деятельности человека вырабатываются и другие духовные продукты, которые так же, как и право, соединяют в себе духовную природу с вполне конкретными воплощениями. Таковыми являются произведения литературы и искусства. Бытие правовых норм больше всего и похоже на бытие этих культурных благ.

Конечно, произведения литературы и искусства как продукты человеческого духа принято считать по преимуществу рациональными явлениями. Поскольку, следовательно, объективное право на них похоже, мы должны отметить в нем еще одну рациональную черту. Но нельзя упускать из вида, что рациональность этих культурных благ по сравнению с рациональностью понятий лишь относительна. В частности, иррациональная сторона объективного права особенно ярко обнаруживается, если мы снова вспомним, что ему неизменно свойственно быть элементом сознания людей. Более углубленный анализ восприятия правовых норм приводит, как мы видели, к убеждению, что основание его составляют именно душевные переживания. Но душевные переживания иррациональны, в этом их основное отличие от чисто интеллектуальных логических процессов, выливающихся в понятия, суждения и построения. Все это и заставляет нас признать, что, хотя сами по себе правовые нормы и являются рациональными построениями, в основании их лежат иррациональные психические переживания и восприятие их необходимо связано с этими переживаниями.

На то обстоятельство, что в нашем сознании право воспринимается прежде всего не как понятие, а как психическое переживание, первый обратил внимание Бирлинг[13]. Предвестниками этого взгляда на право можно считать тех теоретиков права, которые видели основание права в так называемом правовом чувстве – очень неясном и неопределенном психическом состоянии. Но разработал эту идею в законченную теорию права и сделал ее научно плодотворной Л. И. Петражицкий в сочинении «Теория права и государства в связи с теорией нравственности». Однако и Бирлинг, и Л.И. Петражицкий усматривают психические переживания главным образом в представлениях о субъективном праве. Что касается объективного права, то Бирлинг не вполне ясно отдает себе отчет о его психической природе, хотя склонен видеть в нем по преимуществу абстракции. Напротив, у Л.И. Петражицкого совершенно определенный взгляд на объективное право; он безусловно отрицает то, что основание его составляют жизненные психические переживания. В непризнании реального значения за объективным правом он занимает самую крайнюю позицию, так как не удовлетворяется сведением его к абстракциям, а стремится доказать его иллюзионность. С этою целью

он создает даже целую теорию особых психических явлений, которые он называет «эмоциональными проекциями или фантазмами»[14]. Однако ближайший анализ теоретических построений Л.И. Петражицкого убеждает в том, что он не считает реальными психическими переживаниями и объявляет иллюзией не самые правовые нормы, а известное понимание их. Он имеет в виду главным образом то учение о правовых нормах как «общей воле» народа или государства, которое еще так недавно было очень распространено среди юристов-теоретиков.

Для отрицания того, что не только правовые отношения, но и правовые нормы составляют содержание душевных переживаний, нет никаких оснований. В самом деле, почему, когда я заключу договор о найме квартиры, психические переживания выльются только в состояниях сознания, связанных с мыслями о том, что хозяин дома должен мне предоставить квартиру, а я обязан уплачивать ему квартирную плату? В противоположность этому, почему состояния сознания, связанные с мыслями о том, что договор надо исполнять, что обязательства связывают, что при договоре найма за услугу, вещь или помещение должен быть уплачиваем денежный эквивалент и т.д., не будут заключать в себе никаких психических переживаний? Если же мы перейдем к рассмотрению процесса создания норм, особенно в его современных социальных и политических, а не государственно-правовых формах, то мы должны будем признать, что все его стадии, как-то: возникновение первой мысли о необходимости установления известной правовой нормы, агитация в пользу нее, обсуждение ее желательности или нежелательности и т.д., подготовляют почву для того, что предполагаемая норма после того, как она получит санкцию, т.е. станет действительно правовой, воспринималась между прочим и как совокупность переживаний. Именно связь правовых норм с жизнью и их служебная роль приводит к тому, что они не могут оставаться только отвлечениями, только общими положениями, но и должны переживаться вместе со всем многообразием впечатлений, возбуждаемых теми отношениями, в которых правовые нормы осуществляются. Вообще абстрактное и общее, заключающееся в правовых нормах, совсем иного типа, как мы установили выше, чем абстрактное и общее, заключающееся в научных понятиях. Поэтому и роль его в нашей душевной жизни иная. Итак, всесторонний анализ восприятия нашим сознанием правовых норм убеждает нас в том, что это восприятие необходимо связано с чисто иррациональными душевными переживаниями.

До сих пор мы рассматривали воздействие на психику правовых отношений и правовых норм как чисто интеллектуальных образований. Но такое рассмотрение основано на отвлечении одной стороны правовых отношений и правовых норм, притом не самой существенной. Если с методологической точки зрения оно правомерно, то по существу оно крайне односторонне. Ведь правовые нормы, пребывая в сознании, оказываются связанными главным образом не с интеллектом, а с волей. В сознании они действуют как побуждения, импульсы, обязанности, притязания. Конечно, и сам характер правовых норм, устанавливающих общие, а не индивидуальные обязанности, и теоретизация их, сводящая эту сторону их к понятиям правовой обязанности и правомочия, привели к тому, что и волевые действия норм сплошь рационализированы. Однако трудно представить себе большее извращение, чем то, которое создается этой рационализацией. Ни в каком другом случае сущность явления, подвергающегося рационализации путем обработки его мыслью, так не противоречит всему рациональному, как в этом. Ведь не подлежит сомнению, что сущность этих волевых движений, порождаемых пра-

вовыми нормами в сознании, безусловно иррациональна. Она коренится в темных подсознательных глубинах нашей души. В них истинный иррациональный корень всех правовых душевных переживаний.

По-видимому, на эти темные подсознательные, иррациональные элементы и наткнулся Л.И. Петражицкий при исследовании психической природы права. К сожалению, однако, он не вскрыл их подлинной сущности и не подверг их действительно научному исследованию. Помешало ему его стремление произвести реформу теоретической психологии, для которой нет никаких объективных оснований. Имея в виду современное психологическое учение о воле только в его чисто рационалистической окраске, он совершенно не попытался установить, какую роль играют волевые побуждения или импульсы в правовых психических переживаниях. Таким образом, он выделил в этих переживаниях только чисто интеллектуальные составные части их[15]. Остальное он разработал при помощи своего понятия эмоций, которое по свой сложности и недифференцированности непригодно для более детального и углубленного исследования.

Теперь в области исследования права должно быть сделано то же самое, что сделал Вл. С. Соловьев в области исследования этики в своем «Оправдании добра». Он показал, что психические корни всех этических стремлений, отношений, норм и принципов заключаются в трех основных душевных переживаниях, именно в переживаниях стыда, жалости и благоговения [См.: Соловьев В. С. Сочинения в 2-х тт. М., 1988. Т. 1. С. 119—135. «Основные чувства стыда, жалости и благоговения, — пишет В.С. Соловьев, — исчерпывают область возможных нравственных отношений человека к тому, что ниже его, что равно ему и что выше его. Господство над материальною чувственностью, солидарность с живыми существами и внутреннее добровольное подчинение сверхчеловеческому началу — вот вечные, незыблемые основы нравственной жизни человечества. Степень этого господства, глубина и объем этой солидарности, полнота этого внутреннего подчинения изменяются в историческом процессе, переходя от наименьшего к наибольшему совершенству, но принцип в каждой из трех сфер отношений остается один и тот же» (Там же. С. 130).]. Они составляют те иррациональные этико-психические элементы, которые, подымаясь из глубин душевной жизни и затем вырастая, усложняясь, дифференцируясь и, главное, рационализируясь, приводят к выработке этических норм и принципов. Это понимание соотношения между иррациональным и рациональным в этике и создает громадное превосходство построения этики Вл. С. Соловьевым над чисто рациональным построением ее. Типичным образцом рациональной этики может служить «Этика чистой воли» Г. Когена. Она состоит из одного развития этических и связанных с этикой понятий, ибо, по мнению ее автора, она должна служить «логикой наук о духе». Благодаря крайнему рационалистическому направлению ее нет возможности, исходя из нее, понять те богатства иррациональных душевных переживаний, которые составляют психологическое основание рациональной этики.

В исследовании психологической природы права Л.И. Петражицким уже сделаны некоторые ценные наблюдения. Так, им установлен двойственный характер всех правовых переживаний. Особенно им выдвинут и подчеркнут чрезвычайно важный «притязательный» элемент в них. В этом бесспорная научная заслуга его теории права. Но в этой области остается сделать еще очень много. Будем надеяться, что русская наука и в дальнейшем призвана расширить и углубить научное знание этой стороны правовых явлений.

Наше исследование рационального и иррационального в праве ограничивалось анализом логически рациональных и иррациональных элементов права[16]. Но наряду с логически рациональным и иррациональным в праве есть также технически рациональное и иррациональное, т.е. целесообразное и нецелесообразное, затем этически рациональное и иррациональное, т.е. доброе и злое, и, наконец, философско-исторически рациональное и иррациональное, т.е. осмысленное или бессмысленное. Исследованию этих типов рационального и иррационального в

праве должны быть посвящены самостоятельные очерки. Логически рациональное и иррациональное является основным типом в ряду этих соотношений между различными элементами права. Оно лежит в основании всякого установления различия между рациональным и иррациональным. Поэтому исследование его и должно было быть произведено в первую очередь.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Это исследование было первоначально напечатано в «Философском сборнике», посвященном Л. М. Лопатину (М., 1911).

[2] Ср. выше очерк «В защиту научно-философского идеализма», особ. с. 147 и сл.

[3] Lenz G. Das Recht des Besitzes und seine Grundlagen. Berlin, 1860. S. 20 и сл.

[4] Муромцев С. Определение и основное разделение права. М., 1879. С. 159

[5] Loening R. Ueber Wursel und Wesen des Rechts. Jena, 1907. S. 22 и сл.

[6] Муромцев С. Право и справедливость // Сборник правоведения и общественных знаний. 1893. Т. II. С. 10.

[7] Hegel G.W.Fr. Grundlinien der Philosophie des Rechts. 3 Aufl. Berlin, 1854. S. 271 (Werke. Bd. VIII. § 214); ср. также S. 2708*.

[8] Sinzheimer Hugo. Die soziologische Methode in der Privatrechtswissenschaft. Mimchen, 1909. S. 9. Г. Зинцгеймер противопоставляет «правопорядок» «правовой действительности». Но термин правопорядок по своему смыслу гораздо шире того, что Г. Зинцгеймер обозначает им, и соответствует всей совокупности правовых явлений. Поэтому вместо него гораздо правильнее употреблять выражение «правовая система», что и сделано при переводе вышеприведенных мест.

[9] Ibid. S. 13; ср.: Spiegel L. Jurisprudenz und Sozialwissenschaft // Griinhut's Zeitschrift. Bd. 36. Wien, 1909; Gmelin J. G. Quousque? Beitrage zur soziologischen Rechtsbildung. Hannover, 1910; Fuch» E. Die Gemeinschadlichkeit der Konstruktiven Jurisprudenz. Karlsruhe, 1909; Kantorowicz H. U. Rechts-wissenschaft und Soziologie. Tubingen, 1911. Напротив, Hans Kelsen (Grenzen zwischen juristischer und soziologischer Methode. Tubingen, 1911) стоит на старой точке зрения чисто нормативного понимания права.

[10] Loening R. Ueber Wurzel und Wesen des Rects. Jena, 1907. S. 24.

[11] Там же. С. 25. Ср. также: Lenz G. Das Recht des Besitzes und seme Grundlagen. Berlin, 1860. S. 20-21. Напротив, С.А. Муромцев считает юридические нормы «атрибутом правового порядка» и «фактором в процессе его исторического образования». Ср.: Муромцев С. Определение и основное разделение права. С. 159, 149.

[12] Ср.: Rickert H. Die Grenzen der naturwissenschaftlichen Begriffsbildung. 2 Aufl. Tubingen, 1913. S. 75 и сл.

[13] См.: Sterling E. R. 1) Zur Kritik der juristischen Grundbegriffe. Th. 11. (Gotha, 1883). S. 356 и сл.; 2) JuristischePrinzipienlehre. Bd. I. Leipzig,1893. S. 145 и сл..особенно с. 151.

[14] Критика этих взглядов Л.И. Петражицкого дана в напечатанном выше очерке «Реальность объективного права».

[15] Ср.: Петражицкий Л. И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. СПб., 1907. Т. I. С. 71 и сл. Изд. 2-е. С. 74 и сл.

[16] Чрезвычайно ценные соображения по этому вопросу высказаны в исследовании А. Э. Вормса «Применение обычая к наследованию в личной собственности на надельные земли» (Юридические записки. Ярославль, 1912. Вып. XI-XII. С. 112 сл., особ. с. 134 и сл.). VIII. МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ПРИРОДА НАУКИ О ПРАВЕ

I

Ни в какой другой науке нет столько противоречащих друг другу теорий, как в науке о праве. При первом знакомстве с нею получается даже такое впечатление, как будто она только и состоит из теорий, взаимно исключающих друг друга. Самые основные вопросы о существе и неотъемлемых свойствах права решаются различными представителями науки о праве совершенно различно. Спор между теоретиками права возникает уже в начале научного познания права; даже более, именно по поводу исходного вопроса – к какой области явлений принадлежит право – начинается непримиримое разделение направлений и школ в интересующей нас науке. Достаточно вспомнить наиболее существенные ответы на этот последний вопрос, чтобы сразу получить яркое представление о том, в каком неопределенном положении находится эта сфера научного знания.

Большинство современных юристов неразрывно связывает право с государством и его принудительной властью. Действительно, на переживаемой нами стадии культуры государство почти монополизировало установление норм права и надзор за их осуществлением. Близкое участие современного государства во всем, что касается права и его применения, является одним из самых характерных признаков действующих теперь правопорядков. Поэтому многие теоретики права приходят к заключению, что право не может существовать без государства и что оно по самой своей природе – явление государственное. Согласно этой теории, право состоит из повелений, исполнение которых гарантируется государственной властью. Отдельные сторонники этой теории далеко не одинаково формулируют ее; различие в формулировках ее, благодаря которым получается очень много вариантов этой теории, зависит, главным образом, от того, какое значение те или иные теоретики придают при определении существа права элементу принуждения. Однако общей чертой для всех оттенков этой теории является признание того, что государство имеет решающее значение для права. Таким образом, с точки зрения этой теории, право всегда представляет из себя императивное, или государственно-повелительное, явление.

Но против этой теории права возражают многие представители науки о праве, указывая на то, что право возникает раньше государства и может существовать помимо него. Далее, они вполне справедливо выдвигают то соображение, что при добровольном осуществлении правовых норм, которое является наиболее распространенным и нормальным типом соблюдения права, возможность вмешательства государства в случае несоблюдения предписаний права в большинстве случаев не играет никакой роли. Следовательно, осуществление норм права не есть прямое следствие регулирующей и надзирающей деятельности государственной власти. С другой стороны, по их мнению, и процесс правотворчества, несмотря на громадный рост и широкое распространение законодательной деятельности со-

временных государств, совершается не в законодательных учреждениях, где право лишь формулируется, а в недрах общества, где оно зарождается и созревает. Наконец, они настаивают на том, что и организация, и вся деятельность современных государств основаны на правовых нормах, установленных в конституциях этих государств. Все это заставляет их признавать деятельность государства, направленную на установление и осуществление права, лишь внешней оболочкой современного правопорядка, не касающейся существа права. Само по себе право, по их теории, есть явление социальное и состоит из известного рода отношений между людьми, охраняемых самим обществом.

Однако многих теоретиков не удовлетворяет ни первое, ни второе решение вопроса о существе права. Они утверждают, что и в том, и в другом случае обращается внимание на нечто внешнее, привходящее в право, а не на самое право. Исследуя природу права, они приходят к заключению, что право есть явление нашего внутреннего, психического мира. На связь права с психикой уже и раньше не раз было обращено внимание; так, например, при анализе императивного характера права указывалось на то, что право действует и осуществляется благодаря человеческой воле. Но только в новейшее время были сделаны попытки более широко и вместе с тем более последовательно посмотреть на право с психологической точки зрения. Сторонники психологической теории права, рассматривающие право как явление не только волевое, но и вообще психическое, и притом как исключительно психическое явление, вместе с тем утверждают, что право относится совсем к другой области явлений, чем та, которую имеют в виду защитники двух вышеназванных теорий права. Они стремятся доказать, что только душевные переживания, обладающие известными свойствами, составляют право, все же остальное бывает относимо к праву только по недоразумению. Таким образом, здесь мы имеем совершенно непримиримую противоположность взглядов не только по вопросу о существе права, но, что гораздо важнее, и по вопросу о той области явлений, к которой принадлежит право.

Основные теоретические противоречия даже относительно исходных точек, с которых начинается познание права, далеко, однако, этим не исчерпываются. Еще важнее, чем вопрос о том, есть ли право только внутреннее, психическое явление, или оно также и явление внешнего социального мира, – вопрос о том, в каком отношении находится право к нравственности. Этот последний вопрос имеет уже не только теоретическое, но и глубоко практическое, жизненное значение. И именно при решении его ученые и мыслители приходят к наиболее противоположным взглядам. Прежде всего, чрезвычайно странное впечатление производит то обстоятельство, что в современной научной литературе по общей теории права главный интерес сосредоточен на установлении различия между правом и нравственностью и даже на противопоставлении их друг другу. Напротив, сравнительно очень мало внимания уделяется вопросу о том, в чем право и нравственность родственны и близки между собой[1].

Правда, теоретики права, видящие свою основную задачу в установлении различия между правом и нравственностью, проводят по большей части чисто формальное разграничение между ними. Так, сторонники взгляда на право как на

государственно-повелительное явление видят отличие права от нравственности в том, что соблюдение правовых предписаний может быть вынуждено государственной властью, а соблюдение требований нравственности – не подлежит принудительному осуществлению. Сторонники психологической теории права усматривают эту разницу в том, что правовые душевные переживания имеют двусторонний повелительно-предоставительный характер, а нравственные – только односторонний повелительный характер. Наряду с этим у защитников этих теорий мы встречаем учение о том, что то или иное содержание совершенно безразлично для правовых представлений: как явление, имеющее чисто формальные признаки, право приравнивается к действительно совершенно безразличным в нравственном отношении явлениям и предметам. У сторонников взгляда на право как орудие государственной власти мы находим сравнение права с орудиями повседневной и технически-промышленной жизни, например, с топором, которым можно и исполнить полезную работу, и убить человека, или с динамитом, который может послужить и созидательным, и разрушительным целям[2]. Однако наиболее ярким показателем того, как противоположны могут быть воззрения на отношение между правом и нравственностью, служат взгляды на право Л.Н. Толстого, который считает право безусловным злом и явлением безнравственным, так как оно прибегает к принуждению, т.е. насилию над человеком.

Но, с другой стороны, с тех пор, как возникли общие размышления о праве, всегда высказывался взгляд, что подлинное существо права безусловно этично, как бы ни уклонялись отдельные, фактически действующие правопорядки от требований нравственности. Это учение о далеко не безразличном, а глубоко нравственном характере права в его подлинной сущности особенно энергично и последовательно отстаивалось школой естественного права. Среди современных нам теорий права, наряду с вышеуказанными учениями, видящими свою задачу в противопоставлении права нравственности, можно указать и учения, настаивающие на том, что в своей основе право имеет нравственный характер. Если у нас со стороны Л.Н. Толстого нравственный характер права подвергся, может быть, наиболее решительному отрицанию, то и самый выдающийся наш философ, В.С. Соловьев, выступил с особенной энергией на защиту нравственной связи между правом и нравственностью. Связь эту стараются расторгнуть не только те, кто подобно Л.Н. Толстому исходит из абсолютного значения нравственных начал, но и те, кто подобно Б.Н. Чичерину исходит из прямо противоположного утверждения об абсолютном значении правового начала. В.С. Соловьев в своем этюде «Право и нравственность», который в переработанном виде вошел и в его основное философское сочинение «Оправдание добра», одинаково восстал против всех учений, расторгающих союз между правом и нравственностью. Вместе с тем он привел неопровержимые доказательства в пользу того, что подлинное существо права обладает нравственным характером [«Право, — по определению В.С. Соловьева, — есть принудительное требование реализации определенного минимального добра, или порядка, не допускающего известных проявлений зла» (Там же. С. 450).]. Однако это коренное свойство права, роднящее его с нравственностью, определяется различными учеными далеко не одинаково. Одни учат, что право заключает в себе тот минимум нравственных требо-

ваний, который обязателен для всех[3]; другие готовы даже доказывать, что все несогласное с требованиями нравственности в действующих правопорядках не есть право[4]; наконец, третьи считают, что только в процессе культурного развития – углубления человеческого самосознания и творчества новых общественных форм может быть достигнута полная гармония права и нравственности[5].

Уже перечисленные и кратко охарактеризованные нами теории права показывают, как глубоки противоречия во взглядах относительно существа права и основных его свойств, высказываемые в современной научно-правовой и философской литературе: Противоречия эти будут делаться все более многочисленными и разносторонними, чем дальше мы будем рассматривать различные учения о праве. Такое состояние современных научно-правовых теорий очень часто вызывает крайне пессимистическое отношение к самой науке о праве. Однако достаточно установить причину неудовлетворительного состояния современного научного знания о праве, чтобы убедиться в том, что пессимизм здесь совершенно неуместен.

Если различные ученые и мыслители приходят к прямо противоположным решениям основных вопросов, касающихся существа права, то это объясняется тем, что не выяснен и не решен предварительный вопрос о характере самой науки о праве. Последняя слагалась под различными влияниями, созданными посторонними для нее научными течениями и не имевшими прямого отношения к ее основным свойствам. Эта зависимость науки права от самых разнообразных идейных течений и привела к тому, что в ней накопилась такая масса противоречащих друг другу теорий.

Наиболее часто наука о праве обосновывается и построяется на тех идеях и на том материале, которые вырабатываются в догматической юриспруденции. Это вполне понятно, так как разработкой науки о право заняты, главным образом, юристы, интересы которых сосредоточены в догматическом изучении и исследовании права. У нас типичным примером такого обоснования и ориентировки науки о праве на идеях и материале, доставляемых догматической юриспруденцией, может служить «Общая теория права» Г.Ф. Шершеневича. Книга Г. Ф. Шершеневича выросла из общей части его «Курса гражданского права»; отделы ее, посвященные праву, воспроизводят в существенных чертах высказанное автором при систематическом исследовании и изложении гражданско-правовой догматики. Правда, сам Г.Ф. Шершеневич, несомненно, стремился дать более широкое общефилософское и антрополого-социологическое обоснование своей общей теории права. Устанавливая свою задачу, он указывает на то, что «философия права не может быть построена на одних юридических науках» и что «право, в его целом, есть понятие социологическое, а не юридическое». Но выполнение этой задачи не удалось Г.Ф. Шершеневичу, и в его книге мы не находим «права в его

целом», а только ту сторону его, которая интересует юриста-догматика. Как по методу, так и по материалу «Общая теория права» Г.Ф. Шершеневича оказалась ориентированной по преимуществу на юридической догматике. Поэтому и понимание сущности права в ней чисто юридико-догматическое; оно ограничено представлением о том, что к праву относятся только те нормы, которые подлежат ведению судебных инстанций, т.е. главным образом гражданское и уголовное право; напротив, большая часть государственного и международного права и все обычно-правовые нормы, относительно применения которых не состоялось еще судебного решения, исключены, согласно этому взгляду, из сферы права.

Наряду с ориентировкой науки о праве на догматической юриспруденции мы находим в научно-правовой литературе и ориентировку ее на других специальных научных дисциплинах; в одних случаях ее ориентируют на социологии, в других – на психологии. К периоду особой популярности у нас социологии, т.е. к концу семидесятых годов, относится замечательная по своей последовательности разработка основных проблем науки о праве с социологической точки зрения, представленная С.А. Муромцевым в его сочинении «Определение и основное разделение права». В общем та же социологическая точка зрения на право положена в основание и получившего у нас большое распространение сочинения Н.М. Коркунова «Лекции по общей теории права», но в нем менее последовательно проведено чисто социологическое истолкование правовых явлений, так как сделаны большие уступки юридико-догматическому направлению. Напротив, теперь, когда громадное значение придается психологии, а психологическое истолкование всего, что касается человека, считается многими по преимуществу научным, наибольшее внимание обращает на себя психологическая теория права. У нас она представлена лучше, чем в других западно-европейских литературах, благодаря замечательному труду Л.И. Петражицкого «Теория права и государства в связи с теорией нравственности». Само собой понятно, что как только меняется научная дисциплина, которая служит для ориентировки науки о праве, тотчас же изменяется и взгляд на то, к какой области явлений надо причислить право. Таким образом, в зависимости от признания той или иной области научного знания исходной для построения науки о праве одни ученые причисляют право к государственно-повелительным явлениям, другие – к социальным, а третьи – к явлениям психическим. С другой стороны, в соответствии с различными точками зрения на характер самой науки о праве, решается и вопрос о том, где провести границу между правовыми и неправовыми явлениями. Вполне естественно, что ученые, придерживающиеся взгляда на право как на социальное явление, считают, по преимуществу, правовым все то, что составляет социальную сторону права, все же не относящееся к ней они так или иначе исключают из области права. Напротив, сторонники психологической теории права ограничивают область права лишь душевными переживаниями, а все остальное в праве они объявляют неправом; для большей же убедительности своей новой классификации явлений, связанных с правом, они отвергают всю старую терминологию и придумывают свои собственные новые термины. Этим путем и получается вся та масса крайне противоречивых решений основных вопросов относительно существа права, на которую мы указали выше как на наиболее характерную особенность современного состояния научного знания о праве.

Дата добавления: 2015-05-31