Философия и социология права 27 страница

Когда характеризуют социологическую теорию права С.А. Муромцева, то обыкновенно останавливаются на том, что С.А. Муромцев противопоставлял догме права социологическое учение о праве, которое должно устанавливать законы возникновения и развития права. Только такое учение он признавал научным, между тем как догме права он придавал значение лишь прикладного знания и причислял ее к искусствам. Так как затем по своим философским воззрениям

С.А. Муромцев был позитивистом и, в частности, по своим методологическим взглядам примыкал к Дж. Ст. Миллю и Бену, т.е. был строгим методологическим монистом, то обыкновенно считают, что социологическим учением о праве в вышеуказанном смысле и исчерпывается вся сущность его социологического учения о праве[19]. Но если отвлечься от философского мировоззрения С.А. Муромцева и принять во внимание, что можно в теории придерживаться одних методологических принципов, а на практике под влиянием здорового научного инстинкта следовать совсем другим методам исследования, то социологическая теория С.А. Муромцева окажется гораздо более многосторонней и содержательной. В своем основном теоретическом сочинении «Определение и основное разделение права» С.А. Муромцев не столько стремится установить социальные законы развития права, сколько пытается дать социально-научное учение о праве в вышеизложенном смысле. Он сам определяет характер своего исследования в следующих словах: «Главная особенность определений, которые должны быть предложены в первом отделе этого труда, состоит в том, что вместо совокупности юридических норм под правом разумеется совокупность юридических отношений (правовой порядок). Нормы же представляются как некоторый атрибут порядка»[20]. В дальнейшем изложении С.А. Муромцев стремится установить и точно выяснить, что представляет из себя право, воплощенное в социальных отношениях. В заключение, сопоставляя свою социально-научную теорию права с общепринятой, он указывает, что примененная им точка зрения требует между прочим изучения субъективного права в первую очередь, т.е. раньше права объективного. Но признать первенство субъективного права над объективным, хотя бы в чисто методологическом порядке их изучения, это и значит выдвинуть задачу об изучении права как социального явления. Таким образом, мы здесь имеем попытку исследовать действующее или осуществляющееся право само по себе, т.е. дать социально-научное учение о праве в подлинном смысле.

Для выяснения сущности социально-научного изучения права нам пришлось все время противопоставлять его традиционному или догматическому изучению права. Это может подать повод думать, что социально-научное изучение права исключает догматическое. Такое понимание было бы крайне ошибочно. Социально-научное изучение права не исключает догматическое изучение, а дополняет его. Юрист в первую очередь должен изучать действующее право как систему норм. Иными словами, юрист прежде всего должен знать законы и уметь обращаться с ними. Но для того чтобы стоять на высоте современного уровня знания, юрист не только не должен забывать о жизни, как говорили в старину, а и научно изучать «правовую жизнь» в вышеуказанном направлении. Юристу-практику это необходимо и для наиболее справедливого применения действующего права.

Итак, изучение права как социального явления нужно не только для осуществления теоретической цели – достичь наиболее полного знания права. Оно является насущной потребностью для того, чтобы право не расходилось со справедливостью и чтобы само право было справедливым. Коротко говоря, оно приводит к господству справедливости в правовой жизни.

Предыдущий | Оглавление | Следующий

[1] Именно так определяет задачи правоведения С.А. Муромцев. По его словам, «правоведению надлежит изучать законы развития той области социальных явлений, которая известна под именем права». См.: Муромцев С. Определение и основное разделение права. М., 1879. С. 14, 164. Ср.: Муромцев С. I) Очерки общей теории гражданского права. М., 1877. С. 196. 2) Что такое догма права? М., 1885. С. 7. К этому же мнению присоединяется и Ю.С. Гамбаров. Он утверждает, что «правоведение, как и социология, разыскивает законы развития общественной жизни». См.: Гамбаров Ю. С. Задачи современного правоведения// Журнал Министерства юстиции. СПб. 1907. Янв. С. 31 и 33. Ср. также: Гамбаров Ю. С. Курс гражданского права. СПб., 1911. С. 37-38. Здесь он формулирует то же в следующих выражениях: «Правоведение, как и социология, разыскивает – по крайней мере в своем теоретическом отделе— законы развития общественных учреждений».

[2] Так, С.А. Муромцев утверждает, что «общее гражданское правоведение» «изучает законы развития гражданского права. Оно предполагает как подготовительную стадию описательное гражданское правоведение, которое описывает в правильной системе факты гражданского права» (Там же. С. 14).

[3] Гамбаров Ю. С. 1) Задачи современного правоведения // Журнал Министерства юстиции. 1907. Янв. С. 21. 2) Курс гражданского права. СПб., 1911. С. 22.

[4] Гамбаров Ю.С. Курс... С. 31. Исходя из вышеприведенного методологического принципа, Ю.С. Гамбаров приходит к заключению, что «нельзя изучать и правоведения без социологии, так как часть зависит от целого и не может быть понята изолированно от этого целого и других его частей» (Там же. С. 38; Гамбаров Ю.С. Задачи... С. 33).

[5] Stammler R. Wirtschaft und Recht nach der materiahstischen Geschichtsauffassung. 3 verbess. Aufl. Leipzig, 1914. S. 108 ff. Vergl. S. 75 ff (русск. пер. – СПб., 1907. Т. I. С. 121 и сл. Ср. с. 83 и сл.).

[6] Ibid. S. 155 ff. (Там же. Т. I С. 173 и сл).

[7] 3 Weber Max. R. Stammlers «Ueberwindung» der materiahstischen Geschichtsauff assung // Archiv fur Sozialwissenschaft und Sozialpohtik 1907. Bd. XXIV. S. 94 ff.

[8] Гамбаров Ю С. Курс гражданского права. С. 365, 18.

[9] Ibid. S. 566 ff. (Там же. Т. II. С. 265 и passim). Ср.: Риккерт Г. Науки о природе и науки о культуре / Пер. под ред. и со вступ. статьей С. О. Гессена. СПб, 1911. С. 19.

[10] Соответственная литература приведена в книге: Kantorowicz H. V. La lotta per la scienza del diritto. Milano, 1908. P. 155-159. Ср. также: Штейнберг И.З. Движение в пользу свободного права// Юридические записки. 1913. Вып. XV-XVI. С. 250-253 (отд. изд.— М., 1914).

[11] Ehrlich Е. Tatsachen des Gewohnheitsrechts. Leipzig,1907. S. 7. Vergl.; Ehrlich E. Grundlegung der Soziologie des Rechts. Leipzig, 1913. S. 67ff.,S. 352 ff.

[12] Spiegel L. Jurisprudenz und Sozialwissenschaft // Grunhut's Zeitschrift. Bd. 36 (1909). S. 7.

[13] Sinzheimer Hugo. Die soziologische Methode in der Privatrechts-wissenschaft. Munchen. 1909. S. 7.

[14] Ср.: Geny Fr. Methode d'interpretation et sources en droit prive positif. Paris, 1899. P. 356 и сл.

[15] Bulow О. Gesetz und Richteramt. Leipzig, 1885. S. 3.

[16] Spiegel L. Jurisprudenz und Sozialwissenschaft// Ibid. S. 27.

[17] Sinzheimer Hugo. Ibid. S. 14-15.

[18] Kornfeld. Grundzuge einer allgemeiner Lehre von Positivem Rechte auf so/iologischer Grundlage. Wien, 1911.

[19] Совершенно неверную оценку научного дела С.А. Муромцевв дает// М. Коркунов (История философии права. Изд. 5-е. СПб., 1908. С. 443-446).

[20] Муромцев С. А. Определение и основное разделение права. М., 1879. С. 47. VII. РАЦИОНАЛЬНОЕ И ИРРАЦИОНАЛЬНОЕ В ПРАВЕ[1]

Относительно правильности того или другого определения права юристы очень много спорят. Но есть одна черта в праве, которая так или иначе в той или иной форме признается всеми. Ни один юрист не станет отрицать того, что право или состоит из норм, или по крайней мере получает одно из своих выражений в нормах. Разногласия происходят уже относительно того, откуда берутся эти нормы и в чем их существенная особенность. Здесь одни утверждают, что нормы устанавливаются каким-нибудь внешним авторитетом, по преимуществу государственной властью; другие думают, что они вырабатываются социальными отношениями и их развитием; третьи доказывают, что они постепенно слагаются и кристаллизуются из соответственных психических переживаний; наконец, четвертые глубоко убеждены в том, что нормы коренятся в этическом сознании человека, создающем оценки и определяющем должное и недолжное, независимо от естественного хода вещей. Однако этот дальнейший спор не интересует нас в данный момент. Для нашего исследования может послужить исходной точкой рассмотрение общепризнанных элементов права.

Итак, право состоит из норм или получает свое выражение в нормах. Но нормы – это правила, это общие высказывания о том, как надо поступать и как не надо, или что каждый должен делать и чего не должен. Уже то, что нормы являются высказываниями, показывает, что они создаются человеческим умом, они результат разумной деятельности человека. К тому же это не просто высказывания, а высказывания, имеющие общий характер. Правовые нормы обладают общностью в двух отношениях. Подобно всяким правилам они прежде всего общи по содержанию. Ведь даже правило, придуманное каким-нибудь отдельным лицом для себя самого, заключает в себе всегда какое-нибудь общее положение – именно что при определенных обстоятельствах надо действовать известным образом. То же общее положение, несомненно, заключается и во всякой правовой норме. Следовательно, всякой правовой норме присуща в первую очередь эта внутренне логическая общность. Но затем, так как правовая норма представляет из себя не индивидуальное, а социальное правило, то ей присуща, так сказать, и внешне логическая общность. Она устанавливается не для одного лица, а для всех лиц, принадлежащих к данной общественной группе. В сознании всякая правовая норма сопровождается убеждением, что согласно с правилом, выраженным в ней, должно действовать не одно какое-нибудь лицо, например, то, которое в данный момент сознает эту норму, а всякое лицо, для которого она по тем или другим причинам обязательна. Не подлежит сомнению, что есть этические нормы, которые претендуют быть обязательными для всякого человека или для всего человечества. Выше мы это достаточно выяснили и обосновали[2]. По-видимому, существуют и правовые нормы, которые обладают, по крайней мере, той же логической всеобщностью.

Присущая правовой норме общность роднит ее с логическим понятием. Но по самому характеру своей общности, именно ввиду ее двойственности, правовая норма гораздо сложнее простого понятия. Сопоставление первой общности, т.е. общности содержащегося в правовой норме положения, с содержанием понятия, а вто-

рой общности, т.е. сопровождающего норму убеждения, что она обязательна не для одного лица, а для всякого лица из данного круга лиц, с объемом понятия было бы лишь аналогией. В действительности мы здесь имеем две вполне самостоятельные общности, и каждая из них имеет свое собственное общее содержание и свой собственный общий объем. Но, по-видимому, эта возможность сопоставления первой общности с общностью содержания понятия, а второй общности с общностью объема понятия является причиной того, что двойной характер общности нормы, а также и естественного закона, мало обращал на себя внимания. Во всяком случае, по своей общности правовая норма представляет как бы мультиплицированное понятие, ей присуща общность в квадрате.

Рациональное впервые было сознано в истории умственного развития человека в виде логического понятия. Открытие понятия в греческой философии знаменовало величайший подъем в деятельности человеческого разума и на много столетий наложило свою печать на все научное развитие. До сих пор понятие остается наиболее типичным представителем рационального; оно является таковым и по существу. В нем рациональное воплощено наиболее просто и вместе с тем наиболее полно.

Правовая норма и как высказывание общего положения, и как установление общего долженствования есть также, несомненно, чисто рациональный продукт. Рациональное составляет основную и самую существенную черту ее. Но рациональное в правовой норме всегда очень сложно и даже многообразно. Ведь уже по своему содержанию норма всегда состоит не из одного, а из нескольких понятий. Поэтому и выводы, получаемые из той или иной правовой нормы, даже чисто логическим путем, бывают очень различны и обыкновенно возбуждают много споров между юристами. Следовательно, в количественном отношении правовая норма не менее, а даже более рациональна, чем понятие, но в качественном отношении рациональное представлено в ней, как мы увидим ниже, не в столь чистом виде, как в понятии. Правовая норма – гораздо более сложный продукт духовной деятельности человека, чем понятие, и потому элементы, составляющие ее, отличаются большим разнообразием.

Итак, право, поскольку оно состоит из норм, есть нечто безусловно рациональное. Подобно понятиям оно создается разумом, без которого нормы не могли быть ни сознаны, ни формулированы. Составляющие право нормы, будучи созданиями разума, стремятся вслед за понятиями стать выражением нормального и развитого сознания. Поэтому если бы право исчерпывалось нормами, то оно и шло бы прямым путем к осуществлению этого идеала.

Однако право есть не только совокупность норм, а и жизненное явление. Все юристы согласны в том, что право, для того чтобы быть правом, должно постоянно осуществляться в жизни. Иначе оно или уже не право, или еще не право, т.е. его составляют или уже отжившие нормы, или еще лишь возможные и желаемые нормы. Право в своем осуществлении, т.е. как жизненное явление, служит предметом исследования юристов под именем субъективного права, противопоставляемого праву объективному или праву как совокупности норм. Но, исследуя субъективное право, юристы всегда сводят его к ряду общих понятий о субъективном праве и этим путем совершенно стирают разницу и даже прямую противоположность между субъективным и объективным. Ведь в то время как объективное право в силу того, что оно есть совокупность норм, состоит из ряда явлений, которые по самой своей природе родственны понятиям, субъективное право состоит из ряда явлений, которые по своей природе прямо противоположны понятиям. В жизни субъективное право дано в виде неисчислимого количества правовых отношений или прав и обязанностей, присвоенных всем чле-

нам того или иного общества, связывающих их между собою и объединяющих в одно целое. Все эти правоотношения или все эти права и обязанности безусловно конкретны, единичны и индивидуальны. Каждое из них обладает своеобразными чертами, свойственными лишь ему и составляющими его особенность.

Таким образом, если мы возьмем субъективное право не таким, каким оно является в теории, т.е. не в виде обобщений, превращающих его в систему понятий, а таким, каково оно в жизни, то мы должны будем признать, что субъективное право всегда представляет из себя конкретную совокупность единичных правоотношений и индивидуальных прав и обязанностей, существующих в том или ином обществе в определенный момент времени. Следовательно, по своей логической природе субъективное право прямо противоположно объективному. В то время как объективное право есть совокупность рациональных продуктов духовной деятельности человека, субъективное право есть совокупность жизненных фактов, имеющих правовое значение. Каждый такой факт в своей индивидуальности, в своем своеобразии, в своей неповторяемости есть нечто безусловно иррациональное. Только с известным приближением или даже с натяжкой можно говорить о том, что в каждом таком факте воплощается та или иная правовая норма.

К тому же факты, из которых состоит субъективное право, постоянно меняются; они так же текучи, как текуча сама жизнь; одни правоотношения возникают, другие исчезают, одни права и обязанности утверждаются, другие погашаются. В этом процессе постоянно меняющихся правовых явлений обыкновенно постепенно и медленно нарождаются и принципиально новые правовые образования. Рационализация их путем нахождения соответственных правовых норм наступает часто значительно позже их возникновения. Это фактически возникающее право существует, следовательно, некоторое время только в виде иррациональных правовых фактов. Здесь мы имеем, таким образом, новое проявление несовпадения осуществляющегося или субъективного права в его конкретной действительности с объективным правом в его логической чистоте.

Поэтому надо признать фикцией отождествление права, заключающегося в правовых нормах, с правом, осуществляющимся в жизни в правовых отношениях и в индивидуальных правах и обязанностях. Но эта фикция очень удобна для теоретиков права. Она позволяет им под видом действующей системы права излагать лишь содержание действующих норм права, что, конечно, гораздо легче, особенно при современном господстве писанного права, чем описывать действительно существующий правовой порядок в той или иной стране. Впрочем, это отождествление не всеми признается и проводится. Его избегают те, кто провозглашает первенство не объективного, а субъективного права, а такое течение всегда существовало в юриспруденции. Так, еще римский юрист Павел сказал: «Non ex regula jus sumatur, sed ex jure, quod est, regula fiat» [Надо, чтобы не закон исходил от правителя, а правитель становился таковым по закону (лат.).]. Затем на вполне самостоятельном и первичном характере субъективных прав всегда настаивала школа естественного права. В XIX столетии приоритет субъективного права защищал немецкий юрист Г. Ленц ввиду того, что оно есть реальная основа права вообще[3]. У нас к заключению, что субъективному праву принадлежит первенство, пришел С.А. Муромцев при исследовании социальной природы права[4]. Наконец, в наше время Р. Ленинг, анализируя самое существо права, признал субъективное право первичным элементом его[5]. Во всех этих случаях критерием для реше-

ния того, что есть право, является право, осуществляющееся в жизни, или правовые факты, а не право, заключающееся в правовых нормах.

Понимание несовпадения субъективного права с объективным приводит к требованию индивидуализации при применении объективного права и, в частности, при судебных решениях. Если бы субъективное право не представляло чего-то иррационального и логически вполне совпадало с объективным правом, то между ними существовало бы такое же отношение, как между родовым понятием и экземпляром того класса вещей или явлений, который определяется этим понятием. Тогда применение права заключалось бы в простом подведении или субсуммировании частного случая под общую норму. Среди юристов существует целое направление, склонное именно так смотреть на право и его применение. Иеринг чрезвычайно метко окрестил эту юриспруденцию, назвав ее «юриспруденцией понятий» (Begriffsjurisprudenz). Фанатики этого логически конструктивного понимания права обыкновенно и настаивают на том, что всякое применение права представляет из себя лишь чисто логическую операцию построения известного силлогизма. Норма права, которая подлежит применению, играет в этом силлогизме роль верхней посылки, тот случай, к которому она должна быть применена, есть нижняя посылка, а самое применение – вывод. С этой точки зрения требование индивидуализации при применении правовых норм, конечно, логически бессмысленно. В противоположность этому те, кто выдвигает требование индивидуализации как необходимого условия справедливого применения правовых норм, исходят из более углубленного понимания права, охватывающего его в целом, в частности, они, следовательно, принимают во внимание иррациональную природу осуществляющегося, или субъективного, права. Это требование индивидуализации превосходно выражено в следующих словах С.А. Муромцева: «Существенная задача судьи состоит в индивидуализировании права. Если закон выражается общими правилами, то дело судьи в каждом случае придать такому общему правилу свой особый смысл, сообразный с условиями случая»[6]. Ясно, что этот «особый смысл», который судья должен «придать общему правилу», не вполне совпадает с общим значением правила, иначе незачем было бы требовать, чтобы судья искал и находил его, соображаясь «с условиями случая», т.е. с правом, осуществляющимся в жизни. Но, конечно, это несовпадение, создаваемое индивидуализацией, не должно быть больше того, которое существует вообще между рациональным и общим, с одной стороны, и иррациональным и индивидуальным – с другой.

Иррациональная сторона права привлекает к себе внимание и становится заметной только тогда, когда право подвергается исследованию во всех его проявлениях, а не только в виде системы понятий и общих положений об объективном и субъективном праве, как это бывает в традиционных теоретических построениях правоведения. Первый, кто заявил протест против общепринятого абстрактного изучения права и выдвинул задачу изучения права в его жизненной целостности, был Гегель. Его метод исследования права и дал ему возможность первому обратить внимание на иррациональное в праве, которое он назвал элементом случайности в праве, признав его в то же время необходимо присвоенным всякому праву. По его словам, «законам и правовой расправе (Rechtspflege) присуща одна сторона, которая заключает известную случайность и которая состоит в том, что закон есть общее постановление, которое должно быть применено к единичному случаю. Если бы кто-нибудь захотел протестовать против этой случайности, то он

бы только настаивал на абстракции»[7]. Выраженное в этом и других местах «Философии права» Гегеля гениальное прозрение в чрезвычайно сложную и многостороннюю природу права связано со всей философской системой Гегеля. Но нет нужды в философских и тем менее в метафизических построениях для того, чтобы определить и выделить те две стороны права, которые создаются рациональными и иррациональными элементами, входящими во всякое право. Многие из современных юристов, как теоретиков, так и практиков, считают нужным обращать особое внимание на иррациональное в праве и на его противоположность всему рациональному в нем для того, чтобы обеспечить наиболее правильное применение права. Это течение юридической мысли выражается наиболее ярко теперь у сторонников так называемого социологического метода, который они рекомендуют для разработки и применения права. Социологический метод в правоведении в том и заключается, чтобы судить о праве и принимать правовые решения не только на основании права, выраженного в нормах, но и права, осуществляющегося в жизни. Различие между этими двумя составными частями одного и того же правопорядка не только определенно сознается, но и особенно выдвигается сторонниками этого метода. При этом они уже прямо указывают на то, что это различие есть различие между общим, или рациональным, и индивидуальным, или иррациональным. Так, один из сторонников этого метода, Г. Зинц-геймер, утверждает, что «правовые системы во всех более передовых странах содержат только общие и абстрактные положения, жизнь же всегда своеобразна и конкретна. Вследствие этого и оказывается, что понятиям права часто не соответствуют явления жизни»[8]. Затем, приведя целый ряд различных примеров и случаев противоречия между вышеуказанными составными частями права, Г. Зинц-геймер с полным правом отмечает, что представленное им «обозрение возможного и действительного противоречия между действующей правовой системой и правовой действительностью достаточно для того, чтобы убедиться в том, что правовая действительность имеет самостоятельное значение рядом с действующей системой права»[9]. Отсюда естественно вытекает призыв изучать правовую действительность и считаться с нею при решении правовых вопросов. Этот призыв, который все чаще исходит из среды современных юристов, особенно отстаивающих социологический метод в правоведении, вызван не столько теоретическими интересами или стремлением к полноте научного и философского знания о праве, сколько самыми насущными запросами правовой жизни.

Итак, право, осуществляющееся в жизни, иррационально. Оно состоит из единичных, конкретных, индивидуальных правовых фактов. Здесь движение и развитие происходит от случая к случаю, от конкретного явления к конкретному явлению. По отношению к рациональному идеалу права, который так легко и так

быстро можно додумать до конца, это – мир косности, тормозов и задержек. Но и рациональный идеал может быть реализован только в виде иррациональных фактов, и потому только они могут его действительно оправдать. С другой стороны, поскольку всякая правовая норма постоянна, пребывающа, консервативна, а жизнь непрерывно движется, изменяется, развивается, постольку отдельные иррациональные правовые факты могут являться вестниками и гонцами новых, более совершенных правовых форм. Они могут быть предвестниками осуществления тех правовых идей, которые сознаются лишь немногими, или даже иногда опережать само развитие правовых идей.

Правовые факты, т.е. правовые отношения и индивидуальные права и обязанности, представляют наиболее непосредственную и бесспорную реальность права. Здесь право существует в неразрывной связи с материальными составными частями всякой общественной жизни. Естественно было предположить, что реальное право только и существует в этих фактах. Приблизительно к такому выводу и пришли некоторые из сторонников того взгляда, что среди различных элементов права субъективному праву принадлежит первенство над объективным. Так, например, по мнению Р. Ленинга, «объективное право в действительности состоит не в чем ином, как в абстракциях или общих представлениях, выведенных из тех единичных представлений, которые мы называем субъективными правами»[10]. И дальше он утверждает, что «положения объективного права суть лишь абстрактные высказывания о субъективных правах»[11]. Если бы этот взгляд, сводящий правовые нормы только к общим понятиям, выведенным из правовых фактов и представлений о них, был верен, то объективное право было бы чистой рациональной формой права, лишенной каких бы то ни было фактических элементов. Чтобы решить этот вопрос, мы должны проанализировать правовые нормы и их составные части более подробно, чем это сделано нами в начале этого очерка.

Всякая правовая норма заключает в себе, как мы видели, прежде всего ряд понятий. Понятия образуются из впечатлений и представлений, т.е. из известных психических переживаний. Но, возникая из психических переживаний, понятия как научные образования стремятся освободиться от них. Чем совершеннее научное понятие, тем меньше элементов психического переживания входит в него. Наконец, идеальное научное понятие должно быть совершенно свободным от всех психических элементов, т.е. от всех иррациональных переживаний, и быть чисто рациональным образованием[12]. Понятия, составляющие правовые нормы, тоже являются, как мы видели, рациональными образованиями, так как они общи, и эта общность придает им определенное, устойчивое и точное значение. В этом отношении понятия, входящие в правовые нормы, и научные понятия обладают одними и теми же свойствами и сходны между собой. Но можно ли сказать, что и во всем остальном понятия, которые заключаются в правовых нормах, тождественны научным понятиям и что, в частности, для первых понятий идеалом является та же абстрактность, та же свобода от всех психических иррациональных переживаний, как и для вторых? Достаточно вспомнить о том, что правовые нормы и право вообще служат жизненным практическим задачам, чтобы придти к отрицательному ответу на поставленный вопрос.

Действительно, понятия в правовых нормах в соответствии с теми целями, которым они служат, приобретают и иной характер, чем научные понятия. Чтобы убедиться в этом, возьмем какую-нибудь правовую норму, хотя бы заключающуюся в первом параграфе немецкого гражданского кодекса. Она гласит: «правоспособность человека начинается с момента рождения». Уже первое понятие в этой норме – «правоспособность» – вызывает в нас массу психических переживаний, связанных с социальными и этическими ощущениями, представлениями, импульсами, идеями и т.д. В связи с ним мы представляем себе интересы государства, общества и семьи, мы испытываем различные, отчасти смутные чувства, смотря по обстоятельствам, то чувства как бы удовлетворения человеческого достоинства или как бы преклонения перед величием принципов гуманизма, то чувства жалости к каждому человеку, каков бы он ни был, мы думаем об этическом значении каждого лица, о равноценности человеческих личностей, о человечестве вообще и т.д., и т.д. Одним словом, это понятие вызывает в нас целую вереницу чувств, ощущений, представлений и идей. Конечно, в силу общей нашей склонности к логическому мышлению, это по большей части новые понятия и новые представления, но самое основное, испытываемое нами в связи с этим понятием, заключается в душевных переживаниях. То же самое надо сказать и обо всех остальных понятиях, составляющих вышеприведенную норму права.

Впрочем, может быть, воспринимать так содержание правовых норм не должно; может быть, предоставление свободы всем мыслям и душевным переживаниям, вызываемым юридическими и вообще связанными с правом понятиями, есть не соответствующее ни сущности, ни задачам права реагирование на него; может быть, чем суше, чем схематичнее, чем абстрактнее будет наше отношение к правовым нормам, тем оно будет правильнее? Нельзя не отметить того, что еще сравнительно недавно общераспространенным был именно такой взгляд на право, который сводил все применение его к логическо-конструктивной деятельности. Теперь этот взгляд сменился пониманием того, что право апеллирует не только к мыслительной деятельности и логическому аппарату человека, но и захватывает всего человека, что оно связано со всем разнообразием нашей жизни и затрагивает все богатство наших душевных движений. Следовательно, мы не должны подавлять в себе тех сложных душевных переживаний, которые вызывают в нас правовые нормы, и стремиться только к мыслительной обработке их, как это бывает во всякой научной деятельности и в том числе в исследованиях по теоретической юриспруденции. Напротив, жизненное, а не теоретическое отношение к праву в том и заключается, что правовые нормы воспринимаются не как логические схемы, а вместе с чрезвычайно сложными и разносторонними душевными переживаниями.

Дата добавления: 2015-05-31