Часовые пояса Европы

В различных регионах Европы националистический аспект принципа модульной организации человека проявлялся по-раз­ному. В первом, грубом приближении, которое затем потребует уточнений, Европу можно разделить на четыре часовых пояса —

* Ирредентизм (от итальянского Irredento — неосвобожденный) — политическое движение в Италии (конца XIX — начала XX веков) за присоединение пограничных земель Австро-Венгрии, заселенных итальянцами.

как на картах, выставленных в аэропортах, где показаны разли­чия во времени между различными вертикальными сегментами глобуса.

Самый западный часовой пояс — это атлантическое побе­режье Европы. Характерной особенностью этого региона являет­ся существование, начиная с эпохи средневековья, сильных династических государств, границы которых приблизительно (весь­ма приблизительно) совпадают с границами культурных зон. Если национализм предполагает брачный союз государства и культуры, то в этом регионе пары сложились задолго до того, как было объявлено, что они созданы друг для друга. Поэтому, когда национализм потребовал привести политические границы в соответствие с культурными, здесь оставалось лишь узаконить существующее положение. Сама история подготовила этот об­ширный регион к пришествию национализма, удовлетворив его требования (в значительной мере) заранее. Хотя, конечно, и здесь происходили (и происходят) волнения, например в Биль-бао и в Белфасте.

На политической карте этого региона произошло лишь одно существенное изменение — появилась Республика Ирландия. Но в целом в эпоху национализма карта этой части Европы почти не отличается от карты того периода, когда границы определяли династии, религии и местные сообщества. Имея в своем подчи­нении сравнительно однородные культурные зоны, династиче­ские государства в какой-то степени отождествляли себя с их культурой еще до того, как национализм объявил культуру самым мощным политическим символом. Поэтому, когда ситуа­ция изменилась, здесь не возникло сколько-нибудь заметных этнических движений вроде ирредентизма. Не надо было созда­вать новые культуры, а попытка возродить самобытную культуру в Ирландии провалилась. Существовавшим культурам не пона­добилось искать себе новые политические крыши — у каждой из них такая крыша уже была. Национализму не пришлось лепить и новую письменную культуру из материала локальных культур — скорее, его задача заключалась в том, чтобы привести разнооб­разные крестьянские диалекты к уже существующей норме го­родской речи. До сих пор в этом регионе слово «крестьянский» звучит скорее как ругательство, чем как понятие, обозначающее идеализированных носителей этнической идентичности и нацио­нальной культуры. Крестьян надлежало превратить в представи­телей нации, пользующихся нормативной речью, но строить высокую культуру на материале крестьянской культуры — такой задачи здесь не было. Вордсворт мог сколько угодно любить сельских жителей и восторгаться их языком, предпочитая его формалистике классицизма, но нация Шекспира уже не нужда­лась в формировании новой кодифицированной культуры. Если бы Вордсворт оказался, скажем, чехом, эта история приняла бы совсем другой оборот. Но жители этого региона уже не нужда­лись в пророках и героях, пробуждающих национальное само­сознание. Как утверждает Эрнест Ренан, фактором, скрепляв­шим самосознание нации, стало здесь принудительное коллек­тивное забывание, а не конструирование коллективных воспоми­наний.

В следующем часовом поясе, лежащем к востоку, можно

было наблюдать совсем иную картину. В этом регионе не было готовых династических государств и царила совершенно исклю­чительная политическая раздробленность, так что обширные территории, на которых господствовали две основные высокие культуры, были покрыты мозаикой мелких, но эффективных политических единиц. Масштабное метагосударственное обра­зование — Священная Римская империя,— которое некогда обес­печивало целостность региона, уже давно перестало выполнять свою роль, и к моменту наступления эпохи национализма само имя его было забыто. Таким образом, в этой зоне не было политических единиц, готовых удовлетворить требованиям наци­онализма. Однако здесь существовали две чрезвычайно разви­тые кодифицированные нормативные культуры — итальянская и немецкая. Первая сформировалась, по крайней мере, в эпоху Возрождения, вторая — в период Реформации. То есть были невесты, готовые идти к алтарю,— оставалось только найти для них достойных политических женихов.

Иначе говоря, здесь требовалось государственное строи­тельство, но не создание новых национальных культур. Сущест­вующую высокую культуру надо было снабдить подходящей политической крышей, способной служить ей убежищем. Это потребовало некоторого количества военных и дипломатических усилий — и более почти ничего. К концу XIX века цель эта была успешно достигнута.

Наиболее серьезные проблемы, связанные с применением главного националистического принципа «одна культура — одно государство», возникли в следующем к востоку, третьем часо­вом поясе. Здесь можно было наблюдать чрезвычайно сложную, «лоскутную» ситуацию географического и социального перепле­тения разнообразных культур. При этом политические, культур­ные и религиозные границы совершенно не совпадали и не поддерживали друг друга. Многие крестьянские культуры этого региона вовсе не имели соответствующей им четко обозначен­ной нормативной высокой культуры. У многих не было даже названия. Зачастую здесь отсутствовали образовательные ин­ституты, способные порождать, защищать, воспроизводить и распространять культуру, а без них культура не могла охваты­вать общество в целом и неизбежно оставалась культурой ло­кальных сообществ и меньшинств.

Иначе говоря, здесь стояла невероятно тяжелая задача со­здания как культур, так и оформляющих их государств. В этом регионе работа национализма началась с этнографии — напо­ловину описательной, наполовину нормативной,— соединившей сбор утильсырья с культурной инженерией. Чтобы можно было в конечном итоге создать компактные и достаточно однородные культурно-государственные образования, надо было решить много проблем, а именно — ассимилировать или изгнать, или уничто­жить огромное количество людей. По мере реализации национа­листического принципа в сфере политики все эти методы были использованы, и все они до сих пор остаются в ходу.

Наконец, в Европе существует четвертый часовой пояс, кото­рый более или менее соответствует территории бывшей царской империи. В отличие от других империй, которые исчезли навсег­да, царская империя была вскоре восстановлена, но под совер-

шенно другими правителями и под флагом новой светской идеологии, обладавшей, впрочем, не меньшим мессианским пылом, чем любая религия. Новая вера насаждалась самыми решительными и жестокими методами, ив конце концов породи­ла харизматическое общество нового образца, которое видело свою цель в установлении на земле абсолютно справедливого социального строя и полагало, что рецепт такого строя ему известен.

По воле и под руководством Ленина оригинальная версия этой светской религии претерпела своего рода Реформацию наизнанку. Вначале она не предполагала внутренней стратифи­кации своих адептов. У Маркса нет никаких указаний относитель­но создания привилегированного священства. В конечном счете всем людям — а временно всем обездоленным и угнетенным — был гарантирован равный доступ к истине, которая должна была спасти человечество.

Однако Ленин пришел к заключению, что обычные люди не могут подняться до восприятия истины. (Рабочий класс, если ему не помочь, пойдет по пути реформ, а не по пути революции, и, не поняв свою роль провозвестника нового мира, сосредото­чит усилия на улучшении своего положения в рамках существу­ющего строя.) Поэтому требовалось создать особый религиоз­ный орден, в высшей степени дисциплинированный и способный понять, принять и осуществить великую миссию. Соединив мес­сианские пророчества марксизма о роли мирового пролетариата с характерной российской идеей революционной элиты, Ленин действительно создал такой орден и сам стал Игнацием Лойолой марксизма.

Когда революция удивительным образом победила и еще более удивительным образом выстояла — несмотря на отсутст­вие помощи и поддержки со стороны братских революционных организаций других стран,— этот орден естественным образом унаследовал власть над Россией и приступил к осуществлению целей, которые надлежало ставить обладателям абсолютного и сверхважного знания.

Под таким преданным идее и решительным руководством новая светская Умма справлялась с националистическими дви­жениями даже легче, чем империи, входившие в течение столе­тия (с 1815 по 1918 год) в Священный союз. Новая идеократия и насаждаемые ею институты эффективно контролировали ог­ромную территорию, заставляя ее жителей признавать, что их национальные интересы полностью удовлетворены. Эту ложь удавалось с успехом поддерживать вплоть до 1980 годов, вводя с ее помощью в заблуждение даже вполне проницательных в иных отношениях наблюдателей.

Следует обратить внимание на еще одно важное событие: в 1945 году, в результате победы в войне, социалистическая Умма раздвинула границы четвертого часового пояса в западном на­правлении, включив в сферу своего влияния обширные террито­рии, которые в период между первой и второй мировыми война­ми находились в третьем часовом поясе. С этих пор жители региона, простиравшегося до Адриатики и до Эльбы, стали — в идеологическом и политическом смысле — жить по московскому времени.

По ряду серьезных и до конца еще не осознанных причин первая в мире светская идеократия потерпела в конце концов крах, обнаруживший, в частности, полное отсутствие веры у жителей тех стран, где она насаждалась с таким рвением и упорством. Многие люди сегодня -хотели бы вернуть здесь стабильность, безопасность, утраченный международный пре­стиж, но никто не сожалеет о потере коммунистической веры. В стране, которая родила революцию, состоялось ее позорное всенародное погребение. Крах советской империи позволил го­ворить о возможности создания на ее месте гражданского об­щества, и эта тема интересует нас здесь более всего. В то же время он открыл дорогу для национализма.

Важная особенность региона, который мы обозначили как четвертый часовой пояс Европы (региона, где не было ни госу­дарства-жениха, ни невесты-культуры, необходимых для обра­зования национального государства, и где их поиск был времен­но приостановлен ввиду семидесяти- или сорокалетнего господ­ства большевистской идеократии), заключается в том, что он прошел первые две стадии националистического развития вмес-те с третьимчасовым поясом, а затем этот процесс был искус-ественно, политически заморожен. Принц Михаил Сергеевич Гор-бачев решил разбудить эту Спящую Красавицу, и был неприятно поражен тем, насколько грубой, неизящной, совсем не похожей на принцессу оказалась она в момент пробуждения. Он не решился всецело довериться такому сомнительному партнеру, и это дало его сопернику принцу Борису шанс, которым тот не замедлил воспользоваться, заодно избавившись от менее реши­тельного жениха. Не раздумывая, Ельцин заключил договор с националистами нероссийских республик,— чтобы лишить Гор­бачева опоры в союзном правительстве,— и получил власть в России. Однако до сих пор совершенно неясно, сможет ли он задобрить эту своенравную даму и в то же время уцелеть сам.

ЕЩЕ РАЗ О ЧЕТВЕРТОМ ЧАСОВОМ ПОЯСЕ Авторитарная система исчезла, правда, не полностью, но этого хватило для того, чтобы смогли появиться, во-первых, призывы к созданию гражданского общества, а во-вторых, наци­оналистические умонастроения. Здесь нас прежде всего интере­сует соотношение потенциалов двух этих тенденций. Их взаимо­действие является существенной частью той политической дра­мы, которая происходит сегодня в Восточной Европе. Исход ее пока совершенно неясен. Но уже теперь можно сделать в этой связи несколько наблюдений.

Как экономические, так и политические структуры, необходи­мые для жизни гражданского общества, нелегко создавать с нуля. Политические партии по началу представляют собой неус­тойчивые клубы интеллектуалов, не имеющие серьезной опоры в обществе. Довольно легко стимулировать некоторые виды предпринимательства, особенно в сфере обслуживания, где оно уже существует в полулегальной форме (кроме, может быть, стран с наиболее суровой тоталитарной диктатурой). Чтобы открыть небольшой ресторан, не надо ни много места, ни особого предпринимательского таланта или воображения, для

этого нужен лишь некоторый вкус — гастрономический и дизай­нерский, и некоторое представление о стандартах качества. Но подлинный открытый рынок (противостоящий просто системе хозяйственных связей) требует уже серьезного предпринима­тельского уровня и соответствующих институтов, которые невоз­можно создать указом. То же самое относится и к политическим

институтам.

В то же время объединения, создаваемые по этническому принципу, могут, по-видимому, возникать быстро и в короткий срок приобретать прочную и укорененную структуру- Именно на национальной основе легче всего создать крепкую и разветвлен­ную организацию, имеющую отделения на местах, общую симво­лику, эмоциональный фундамент и признанное, авторитетное руководство. Можно лишь мечтать о том, чтобы иные аспекты модульного человека утверждали себя в обществе так же быстро и эффективно, как это страстное желание идентифицировать

свою культурную принадлежность и стремление привести все окружающие социальные обстоятельства к общему знаменателю этой конкретной культуры. К сожалению, все происходит не так. Спящая Красавица национализма спит чутким сном, и пробудить ее можно самым деликатным поцелуем. Спящая Красавица гражданского общества может быть гораздо более желанна (хотя, разумеется, это дело вкуса), но нужны невероятные усилия, чтобы ее пробудить.

. Вновь спросим себя: являются ли союзниками национализм и либерализм? Вначале — да, несомненно: перед лицом власти, соединяющей в себе догматизм и централизм, те, кто стремится к свободомыслию, и те, кто хочет получить независимость, чтобы следовать обычаям и традициям своей культуры, естест­венно объединяются, чтобы вместе противостоять центру. Но

потом?

Учитывая быстроту, с которой можно мобилизовать нацио­нальные движения, и медлительность, с которой- оявляется все остальное, можно, вероятно, использовать этнические образова­ния как опорные пункты в борьбе с реакцией центра. Именно эту стратегию применил Борис Ельцин в своей борьбе с Горбачевым. Многие из нас сомневались тогда в целесообразности поощре-

ния всех без разбору национальных движений, стремления осла бить центр любой ценой. Однако, когда в августе 1991 года обоих — и Ельцина, и Горбачева — пришлось защищать от центристского путча, только умение Ельцина опереться на этот фундамент помогло спасти положение. А в конце того же года он использовал эти силы, чтобы выбить почву из-под ног Горбачева и одержать над ним полную победу. Но мы еще посмотрим, какую цену взыщет за это национализм. •

Продолжение следует.

Перевод с английского Михаила ГНЕДОВСКОГО

Фрагмент пятый

КРАХ СВЕТСКОЙ УММЫ

Дата добавления: 2015-05-26