Стругацкий А., Стругацкий Б. Указ. соч

^20

I

Т

Homo duplex накапливаются в аудитории до своего рода критиче­ской массы, то парадокс свободы воли становится фактором со­циальным, а действенность текста оборачивается хаосом эффек­тов. Тогда даже Homo simplex реагируют, что называется, как бог на душу положит, и непредсказуемые бумеранг-эффекты разры­вают массовую коммуникацию, раздробляют ее на массу сепарат­ных информационных взаимодействий. Раздробление массовой коммуникации можно очень убедительно описать как начальную стадию смутных времен во все века и у всех народов. Но не ме­нее обоснованно можно увидеть в ней и торжество идейно-поли­тического плюрализма, а можно вообще возвести в идеал инди­видуальной независимости и личной свободы. Однако и в том, и В другом, и в третьем случае открытым остается вопрос, что же все-таки предохраняет личность от маниакальности, пресекает плюрализм у предела общественного интереса, останавливает у последней черты маховик смутного времени? А иногда-таки не предохраняет, не пресекает и не останавливает? Это, конечно, вопрос из числа «проклятых». На прямые ответы рассчитывать не приходится. Но некоторые разработки и суждения показательны именно своей недоговоренностью.

Авторитетный исследователь духовных течений XX в. Э.Ю. Соловьев¹⁷, обращаясь к творчеству М. Хайдеггера, самого, пожалуй, «темного» из философов-экзистенциалистов, находит в фундаментальном труде «Бытие и время» (1927) «романтизм, отказывающийся от привычек богемно-элитарного мышления, свойственного Кьеркегору и Ницше, романтизм, который хочет, чтобы рядовой человек, "человек улицы" (или по крайней мере широкий слой мелкобуржуазной интеллигенции) узнал в нем свои каждодневные сомнения, опасения и тревоги». «Его общий пафос, — пишет далее Э.Ю. Соловьев, — может быть передан па­радоксальной формулой: возможности в человеке суть самое важ­ное: они действительнее действительного и необходимее необходи­мого... Человеческому индивиду, независимо от того, верит или не верит он в существование Бога, изначально свойственно отно­ситься к себе так, как если бы Творец послал его в мир с уникаль­ной, таинственной, досознательно воспринятой миссией, разгад­ке и выполнению которой необходимо посвятить жизнь. Но... внутренняя обращенность к возможностям как шансам, выраста­ющая на почве забвения возможности-призвания, образует самое существо онтически ориентированного поведения. Субъект этого поведения, независимо от того, верит или не верит он в сущест-

¹⁷ Цитаты и ссылки приводятся далее по: Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. М., 1991. С. 346-389.

вование Бога, ведет себя так, как если бы Бога не было и все сво­дилось к его голому фактическому существованию перед лицом других людей». Исследователь, для которого ясно, что «субъект "Бытия и времени", по строгому счету, просто иррелигиозет, что им «отстаивается абстрактнейший формализм имморальности», не без удивления констатирует: «Причудливые, а подчас просто кол­довские манипуляции, которые Хайдеггер проделывает над поня­тием "возможность", в конечном счете сводятся к попытке выра­ботать безрелигиозную версию божественного призвания». Как бы для контраста, но в тоже время и для подтверждения Э.Ю. Соло­вьев цитирует раннюю работу М.М. Бахтина «К философии по­ступка» (1921), также обращенную к теме повседневно-человече­ского существования, но с позиций человека верующего: «То, что мною может быть совершено, никем другим совершено быть не может. Единственность наличного бытия нудильно обязательна. Это факт моего неалиби в бытии. Моя единственность и дана, и задана: я есмь действительный, незаменимый, потому должен осу­ществить свою единственность». И еще: «Жизнь может быть осознана только в конкретной ответственности. Философия жиз­ни может быть только нравственной философией... Отпавшая от ответственности жизнь не может иметь философии: она принци­пиально случайна и неукоренима... она непроницаема для пони­мания».

Великие мыслители всегда говорят только об одном — о душе. И здесь тоже речь идет, в сущности, только об одном — о самотрансценденции человека. Но для Мартина Хайдеггера это «возможность», а для Михаила Бахтина — «ответственность». Философическая разница как между исходными категориями «хаос» и «космос». И та же взаимозависимость. Но психологиче­ски тот или иной выбор предопределяет тип общества и личную судьбу человека. Со времен Сократа собственная жизнь и судьба мыслителя, если это мыслитель великий, является своего рода контрольным экспериментом, практическим доказательством действительности и мощи его учения.

Мартин Хайдеггер, защитив диссертацию «Учение о сужде­нии в психологизме», семь лет был ассистентом великого Гуссер­ля (1859—1938), основоположника феноменологии, который под­черкивал проблему моральной ответственности за удержание ис­тории в колее европейской цивилизации. Знаменитый труд «Бытие и время» он опубликовал в 1927 г. уже как профессор фи­лософии. Его концепция нашла некий отклик в умах тех людей, что, затевая «духовное возрождение» Германии, организовывали сожжение книг Томаса Манна и отстранили от преподавания Карла Ясперса. Символически выглядит тот факт, что в 1933 г. 216

Гитлер стал рейхсканцлером, а Мартин Хайдеггер — ректором фрейбургского университета. Хотя это могло быть и простым совпадением. В 1945 г. он был уволен за сотрудничество с нацис-,,, тами. И до сих пор адепты экзистенциализма тратят массу уси-I ляй, чтобы снова и снова отграничивать концепцию Хайдеггера й от одиозной фашистской идеологии. Все давно согласны, что ис­торически так оно и есть. Но прогностически сохраняется полная X неопределенность, поскольку равновероятность категорий «воз-■\ можность-призвание» и «возможность-как-шанс» делает непредо­судительными любые идеи и допустимыми любые действия. % ^;" Работа «К философии поступка» была написана Михаилом || Бахтиным в Витебске в 1921 г. В стране, где только-только за­кончилась четырехлетняя гражданская война. В провинциальном, даже не университетском городе. Нетрудно представить уровень Материальной обеспеченности, круг интеллектуального общения и характер взаимоотношений с властями двадцатипятилетнего литератора, отмеченного печатью гения. Всю свою дальнейшую жизнь Михаил Бахтин так и провел вдали от главных культурных I центров страны, работал в заштатных вузах, претерпевал три-1 виальную нужду. Коммунисты держали его фактически в бес-%', фочной ссылке. А он ценил свой дар и не писал ни о реальном социализме, ни о социалистическом реализме. Трагический ба­ланс, нечто вроде патовой ситуации в шахматах. Власти так и не,;■ рискнули перейти к более жестким репрессиям. Но и мыслитель смог выпустить только две и к тому же абстрактно-культурологи­ческие книги: «Проблемы поэтики Достоевского» и «Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса». Впро-Кчем, этого оказалось достаточно, чтобы идеи Бахтина о «диало-| гичности сознания», «полифоничности романа», «карнавальности • массового творчества», вызвав в ученом мире резонансную волну, |' придали гуманитарной науке дополнительный угол зрения и мно-> гих привели к особому пониманию психоисторической ситуации Конца XX века. «Добро не победило Зло. Но жить во зле более 'стало невозможно», — звучит в телефильме «Черный квадрат» {(ЦТ СССР, 1987), сценарий которого выстроен полифонично, словно по Бахтину. «Когда-то в Испании уголовное право дол-,'жно было обеспечивать католическую религиозность. Теперь |; только религиозное сознание способно обеспечить эффектив-1 ность уголовного права», — сказал на международной конферен-; ции «Религиозная нетерпимость и политический контроль в евро-f пейской истории и юриспруденции» (Мессина, 1999) Антонио f Серрано Гонсалес, прямо ссылавшийся на концепцию М.М. Бах­тина.

Наверное, есть в этом вопросе и сугубо богословский аспект, выходящий за предметное поле светской науки. Равно как и та­кие, где богословский подход означал бы недопустимый соблазн (в мистическом значении термина). Исторически фундированный вывод испанского исследователя представляется и самоочевид­ным, и прогностичным. Но может ли конкретное религиозное учение стать социальным резонатором смысловыявляющих тек­стов в современном многоконфессиональном мире? И в какой степени способен современный человек удерживаться от соблазна превратить свою религиозность, выражаясь словами М. Хайдегге-ра, из «возможности-призвания» в «возможность-как-шано для стяжания власти, почета и денег?

Принудительное введение ваххабитами на территории факти­чески обособленной Чечни шариатских норм жизни не разреши­ло ни общественных, ни личностных проблем в республике, меж­ду тем привело к публичным казням «за нарушение супружеской верности», обезглавливанию заложников, узаконению рабства, вакханалии кровной мести и бандитским набегам на сопредель­ные народы. И (вот что надо осмыслить) все это оперативно по­лучало духовно поддерживающий резонанс. После рейда Басаева на Буденновск, где боевики захватили в заложники целую боль­ницу с пациентами и персоналом, все телевизионные каналы транслировали рассуждения авторитетного в определенных кругах философа Г.Д., что мусульманство Шамиля Басаева — это вопрос его личной совести. После вторжения отрядов Басаева и Хаттаба в Дагестан, когда развернулась антитеррористическая кампания, профессор Р.Х., некогда занимавший высокий политический пост, подчеркнул: «Коллективная ответственность чеченцев перед богом, а не перед Путиным. Я — верующий человек. Я буду из­виняться, когда пойму, перед кем виноват»¹⁸. После того как воинские формирования сепаратистов были разгромлены, а боевики перешли к диверсионным действиям, телеобозреватель В. Флярковский в авторской программе выступил в том духе, что «чеченцы имеют право на месть», что «каждый чеченец и каждый русский — кровники»¹⁹. Важно заметить, как неотвратимо сни­жается уровень духовных категорий, к которым апеллируют про­свещенные коммуникаторы: от религиозных («мусульманство») через магические («коллективная вина») к первобытнообщинным («кровники»). И дело тут даже не в «попустительстве» или «под­стрекательстве». А в том, что все это, как говорится в одном из романов братьев Стругацких, «попытки натянуть фрачную пару

¹⁸ «Герой дня без галстука». НТВ. 1999. 1 окт. " «Неделя». ТВЦ. 2000. 26 февр.

на осьминога»²⁰. Но осьминогу, особенно тому, который в ду-ще самого коммуникатора, без разницы, чем его разукрашивают, все превращается в маскхалат или бронежилет. И он становит­ся настолько осьминожистым, что уже и богословы не знают, как к нему подступиться. Вера, правда, спасает от пораженчества. И, к примеру, когда диакон Андрей Кураев, выступая по телеви­дению, сказал: «Цивилизация закончится воцарением антихрис­та», — в этом прозвучало не отчаяние, а упование на силу и славу Страшного Суда Божиего. Однако вслед за этим интервьюер за­вел речь о мирских проблемах и судьбах, и тогда диакон глав­ным врагом назвал телевидение (?!), а на вопрос: «Что делать?» — ответил: «Не знаю»²¹.

Чтобы доктринально трактовать богословское значение по­добных высказываний, нужно быть теологом. Но психологиче­ский смысл духовной практики священнослужителей достаточно прозрачен и выразителен. Выступая на «Девятых рождественских образовательных чтениях» (Москва, 2001), отец Александр (Тру-дцин), священник храма, в котором начали мироточить иконы, '-.выразил обеспокоенность тем, «чтобы чудо не стало поводом для идолопоклонничества», и, обратившись к проблеме старчества (жизненного руководительства), поставил прямой вопрос: «Име­ем ли мы право свалить ту свободу, которую дал Господь, на старца? Хотя блажен тот батюшка, к которому идут за помощью». Это надо прочувствовать. Служитель церкви, обычный, не "элитный, «простой священник», размышляя о практическом по-Г^едении обычного, не из элиты, «простого прихожанина», видит ^ высоко-абстрактной категории «свободы воли» (в богословском;§е понимании) абсолютный знак возможности (и права) каждого 4елать собственный выбор в любой ситуации и абсолютную меру "тветственности (и обязанности) каждого в будущем спасении пи погибели своей души. Тут просто напрашивается сопоставле­ние с философическими категориями «возможность» (М. Хайдег-?ёр) и «ответственность» (М. Бахтин), а также психотерапевтиче­скими терминами «смысл жизни» (В. Франкл) и «самоактуализа-ия» (А. Маслоу). И даже возникает вопрос о юридической дербности понятия «неотъемлемые права человека», поскольку,но не соотнесено ни с представлениями об «обязанности-пе-Сд-собой» (типа спасения души), ни с опасностями распада лич­ности (типа деградации, нусогенных неврозов и т.п.). 1 Однако, если оставаться в рамках общенаучной концепции о "азвитии феномена человека от коллективного бессознательного

²⁰ Стругацкий А., Стругацкий Б. За миллиард лет до конца света // Знание — ла. 1976. N» 12.

21 «События. Время московское». ТВЦ. 2001. 6 янв.

Наверное, есть в этом вопросе и сугубо богословский аспект, выходящий за предметное поле светской науки. Равно как и та­кие, где богословский подход означал бы недопустимый соблазн (в мистическом значении термина). Исторически фундированный вывод испанского исследователя представляется и самоочевид­ным, и прогностичным. Но может ли конкретное религиозное учение стать социальным резонатором смысловыявляющих тек­стов в современном многоконфессиональном мире? И в какой степени способен современный человек удерживаться от соблазна превратить свою религиозность, выражаясь словами М. Хайдегге-ра, из «возможности-призвания» в «возможность-как-шано для стяжания власти, почета и денег?

Принудительное введение ваххабитами на территории факти­чески обособленной Чечни шариатских норм жизни не разреши­ло ни общественных, ни личностных проблем в республике, меж­ду тем привело к публичным казням «за нарушение супружеской верности», обезглавливанию заложников, узаконению рабства, вакханалии кровной мести и бандитским набегам на сопредель­ные народы. И (вот что надо осмыслить) все это оперативно по­лучало духовно поддерживающий резонанс. После рейда Басаева на Буденновск, где боевики захватили в заложники целую боль­ницу с пациентами и персоналом, все телевизионные каналы транслировали рассуждения авторитетного в определенных кругах философа Г.Д., что мусульманство Шамиля Басаева — это вопрос его личной совести. После вторжения отрядов Басаева и Хаттаба в Дагестан, когда развернулась антитеррористическая кампания, профессор Р.Х., некогда занимавший высокий политический пост, подчеркнул: «Коллективная ответственность чеченцев перед богом, а не перед Путиным. Я — верующий человек. Я буду из­виняться, когда пойму, перед кем виноват»¹⁸. После того как воинские формирования сепаратистов были разгромлены, а боевики перешли к диверсионным действиям, телеобозреватель В. Флярковский в авторской программе выступил в том духе, что «чеченцы имеют право на месть», что «каждый чеченец и каждый русский — кровники»¹⁹. Важно заметить, как неотвратимо сни­жается уровень духовных категорий, к которым апеллируют про­свещенные коммуникаторы: от религиозных («мусульманство») через магические («коллективная вина») к первобытнообщинным («кровники»). И дело тут даже не в «попустительстве» или «под­стрекательстве». А в том, что все это, как говорится в одном из романов братьев Стругацких, «попытки натянуть фрачную пару

'В «Герой дня без галстука». НТВ. 1999. 1 окт. 19 «Неделя». ТВЦ. 2000. 26 февр.

-ja осьминога»^". Но осьминогу, особенно тому, который в ду-лце самого коммуникатора, без разницы, чем его разукрашивают, -ре превращается в маскхалат или бронежилет. И он становит­ся настолько осьминожистым, что уже и богословы не знают, •сак к нему подступиться. Вера, правда, спасает от пораженчества. Ji, к примеру, когда диакон Андрей Кураев, выступая по телеви­дению, сказал: «Цивилизация закончится воцарением антихрис­та», — в этом прозвучало не отчаяние, а упование на силу и славу Хтрашного Суда Божиего. Однако вслед за этим интервьюер за- j&i речь о мирских проблемах и судьбах, и тогда диакон глав-ЛЫМ врагом назвал телевидение (?!), а на вопрос: «Что делать?» — ответил: «Не знаю»²¹.

]Г Чтобы доктринально трактовать богословское значение по­дробных высказываний, нужно быть теологом. Но психологиче­ский смысл духовной практики священнослужителей достаточно шюзрачен и выразителен. Выступая на «Девятых рождественских уибразовательных чтениях» (Москва, 2001), отец Александр (Тру-1вдн), священник храма, в котором начали мироточить иконы, азил обеспокоенность тем, «чтобы чудо не стало поводом для олопоклонничества», и, обратившись к проблеме старчества зненного руководительства), поставил прямой вопрос: «Име­ли мы право свалить ту свободу, которую дал Господь, на рца? Хотя блажен тот батюшка, к которому идут за помощью». Это надо прочувствовать. Служитель церкви, обычный, не итный, «простой священник», размышляя о практическом по­тении обычного, не из элиты, «простого прихожанина», видит твысоко-абстрактной категории «свободы воли» (в богословском понимании) абсолютный знак возможности (и права) каждого ать собственный выбор в любой ситуации и абсолютную меру етственности (и обязанности) каждого в будущем спасении и погибели своей души. Тут просто напрашивается сопоставле-" с философическими категориями «возможность» (М. Хайдег-и «ответственность» (М. Бахтин), а также психотерапевтиче-ми терминами «смысл жизни» (В. Франкл) и «самоактуализа-"» (А. Маслоу). И даже возникает вопрос о юридической рбности понятия «неотъемлемые права человека», поскольку не соотнесено ни с представлениями об «обязанности-пе-собой» (типа спасения души), ни с опасностями распада лич-сти (типа деградации, нусогенных неврозов и т.п.).

Однако, если оставаться в рамках общенаучной концепции о •витии феномена человека от коллективного бессознательного

^J0 Стругацкий А., Стругацкий Б. За миллиард лет до конца света // Знание

а. 1976. № 12.

²¹ «События. Время московское». ТВЦ. 2001. 6 янв.

и общинного поведения к индивидуальному самосознанию и личной ответственности, прежде всего как самое существенное следует отметить, что к началу XXI в. массовидным психическим стремлением становится «индивидуация», которая применительно к отдельному человеку, по словам К.-Г. Юнга, «заключается в том, чтобы стать отдельным существом и, поскольку мы понима­ем под индивидуальностью нашу глубочайшую, последнюю и не­сравненную уникальность, стать собственной самостью. Поэтому индивидуацию, — поясняет далее великий психолог, — можно было бы определить и как "самостановление" или как "самоосу­ществление"... Индивидуализм есть преднамеренное выпячива­ние и подчеркивание мнимого своеобразия в противовес респекту и обязательствам в отношении коллектива. Индивидуация же означает как раз более совершенное исполнение человеком своих коллективных предназначении»^".

Вследствие индивидуации теряют мощность социальные ре­зонаторы информации, такие как массовые обряды, идеологи­ческие системы, общественное мнение, рекламные акции шоу-бизнеса, и обретают влияние коммуникативные факторы сугубо личностного плана: доверительность, самоочевидность, одухотво­ренность и т.п. Не случайно гуманистическая парадигма мышле­ния принципиально индирективна, а смысловыявляющий текст отказывается от любых форм давления, стимуляции и манипули­рования. Иначе это было бы не обращение к самотрансценден-ции, а понуждение к жертвоприношению. Самоактуализация во­обще имеет смысл только как личное дело. И трансцензус ничего не предлагает и ни на чем не настаивает. В нем только момент экзистенциального выбора. Но тот, кому это откроется, ощутит потребность некоего преображения. Это мощное переживание. К.-Г. Юнг даже относит «преображение» в число шести важней­ших архетипов²¹. Получается, что своеобразным резонатором трансцензуса как рече-мыслительной единицы гуманистической коммуникации становится то, что делает человека человеком — его феноменологическое свойство, которое по-разному определя­лось в разных сферах деятельности и разных парадигмах мышле­ния: «душа», «самосознание», «категорический императив», «ак­тивность», «воля к жизни», «экзистенция», но неизменно соотно­силось с потенцией творчества.

Трансцензус — пик творчества-в-процессе-коммуницирова-ния и для читателя, которому важно свое, только ему нужное и только ему доступное понимание смысла, и для журналиста, ко-

²⁰ Юнг К.Г. Отношение между «Я» и бессознательным. М. 1995. С. 235—236. 2' См.: Юнг К.-Г. Шесть архетипов. Киев, 1998.

сорому важно выявить смысл как первооснову для последующих толкований, сколь произвольными они бы потом ни были. Соб­ственно, так и реализуется описанный выше особый тип вероят-110стного умозаключения в условиях социальной антиномии, ло­гика которого подготавливает не вывод (истинный или ложный), а выбор (необходимый и ответственный, но индирективный). Смысловыявляющий текст порождается и воспринимается в па­радигме гуманистического мышления, а это совершенно особая оистема принципов и категорий.

В новой парадигме выстраивается мышление, общение и по-|рвдение уже столь многих людей, что это становится заметно в ||ранкретных исследованиях массовой аудитории. Психологическая служба редакции газеты «Российские вести», проведя тест-анке-цЯрование читателей по репрезентативной выборке (3000 испы-'%емых в Москве, Карелии, Красноярском крае, Московской, ростовской и Челябинской областях), в результате машинной об-||аботки общего массива данных (факторный, кластерный и диск-1минантный анализ по программе SAS), получила в распределе­нии девять социально-психологических страт аудитории, то есть |нй5замкнутых, но вполне определенных групп людей, сходных по |»акциям на реальные ситуации, отношению к поступкам деяте-и «звезд», стилю поведения, жизненным перспективам, сфере итязаний. Одна из таких страт, получившая значимое опреде-ие «корректные», описана следующим образом: «Их отличает:циальная взыскательность. Они ясно осознают свой потенциал;.стремятся его использовать в личных целях, но не в ущерб дру-Брать на себя ответственность за всеобщее благо они не со-аются, однако готовы участвовать в общественных проблемах но или путем пожертвований. Терпимы к людям. Принимая ения, умеют предвидеть их отдаленные последствия. Полити-'грязным делом" не считают, однако сторонятся ее, "чтобы не еть дела с грязными людьми". Подобные красивые предрассуд-мешают им стать лидирующей стратой общества. В этом, мо-быть, их ущербность. Но таких респондентов уже 19 (!) про-.нтов. А раньше, как показал ретроспективный зондаж, почти было... В составе группы по большей части мужчины (65 про­центов) в возрасте от 25 до 50 лет. Довольно много молодежи |20 процентов). Среди респондентов старше 50 лет этот тип не ^фиксирован. Предпочитают качественные источники информа­ции, в том числе зарубежные»²².

Три момента бросаются в глаза в этом описании. Во-первых, конечно, что эта страта — массовая. 19 процентов аудитории —

²² Граждане, послушайте себя // Политическая среда. 1995. N° 2.

это очень много. Вполне достаточно для формирования особой ветви массовой коммуникации: самоокупаемых изданий, радио- и телепрограмм, не говоря уже о специальных рубриках и разделах в газетах и журналах. Смысловыявляющий текст, таким образом, всегда может рассчитывать на резонанс, а его автор на востребо­ванность и известность. Во-вторых — свойственный данной стра­те характер моральности («ясно осознают свой потенциал и стре­мятся его использовать в личных целях, но не в ущерб другим») и уровень мышления («принимая решения, умеют предвидеть их отдаленные последствия»). На историческом фоне, где «судьбо­носные решения» принимали деятели, не способные предвидеть даже их ближайших последствий и в личных целях наносившие ущерб целым народам и отраслям хозяйства, «корректные» — са­мая отзывчивая, самая надежная и, в дальней перспективе, самая эффективная страта аудитории. Словно бы именно про этих лю­дей сказано Н.Г. Чернышевским: «Они — соль земли. Теин в чае. Букет в благородном вине» (1863). Наконец, в-третьих, и это не менее существенно, отмечается, что «красивые предрассудки ме­шают им стать лидирующей стратой общества». Но отказ от экзи­стенциального выбора, какими бы разумными прогнозами и ка­кими бы щепетильными резонами он ни был продиктован, не проходит бесследно ни для личного самолюбия, ни для обще­ственного признания. Уходит кураж. Падает авторитет. Между тем социальная функция «корректных» даже более важна, неже­ли, к примеру, политическое лидерство. Для психического здоро­вья людям необходимо, чтобы кто-то держал пример самотранс-ценденции. «Без праведника не стоит ни село, ни город, ни вся земля наша», — напомнил А.И. Солженицын старинную пого­ворку (1960). Издревле кудесник или юродивый почитались, по сути, вровень с царем или князем. Но отступник никому уже не был нужен. «Соль добрая вещь, — говорится в Евангелии, — но если соль потеряет силу, чем исправить ее? Ни в землю, ни в на­воз не годится; вон выбрасывают ее» (Лук. 14. 34). И потому со-циотерапевтическая функция массовой коммуникации состоит не столько в том, чтобы «уедать отступников», сколько в тиражиро­вании прецедентов самотрансцендеции, которые нужны всем (и прежде всего самим «корректным») как надежда и опора и кото­рые есть всегда, в любой психоисторической ситуации.

Но, чтобы соответствовать и таким задачам, и такой аудито­рии, журналисту следует на себя примерить все условия и меха­низмы подготовки смысловыявляющего текста, а также все воз­можности и последствия гуманистического мышления. Важно в полной ясности принять седьмое правило техники^информацион-ной безопасности, которое тоже берет ^чало и находит свое за-

в с

вершение в психологии журналистского творчества. Это не про­сто, потому что проблема экзистенциального выбора сама по себе антиномична. Художественный образ схватывает антиномию фи­гурально: «Сказали мне, что эта дорога меня приведет к океану смерти, и я с полпути повернул обратно. С тех пор все тянутся передо мною кривые, глухие, окольные пути»²⁵. Но журналист­ский трансцензус должен открывать антиномию не иносказатель-но, а воочию, как факт жизни, во всей материальности угроз и: негарантированное™ обещаний. Совершенно особенная творче­ская задача. Совсем по Данте: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда. Здесь страх не должен подавать совета» (1313). Суть в том, что творчество-в-процессе-коммуницирования непрерывно ставит журналиста в ситуации, когда только от него зависит, мелькнет ли факт как проходная деталь событий или предстанет как трансцензус. И с любого (даже случайного) отказа (по заказу, из боязни, по лености или просто недальновидности), как обвал с первого камня, может начаться деструкция личности журнали­ста, которая с неизбежностью ведет к профессиональной деграда­ции и духовному перерождению. Поэтому конечный вывод имеет как бы тройственную структуру.

j Воля к самотрансценденции — мера профессиональной клас- ', сности журналиста.

Строгое соблюдение принципов и условий подготовки смыс­ловыявляющего текста при любых коммуникативных обстоятель­ствах — мера адекватности, независимости и перспективности журналиста.

Масса смысловыявляющих текстов в потоке публикаций — мера качественности или манипулятивности каналов, рубрик, программ, кампаний и проектов mass-media, а также творчества отдельных журналистов.

Тлл&л б-а-сЬлкгя

NET-МЫШЛЕНИЕ И СЕТЕВОЙ ТЕКСТ

На выборах в Государственную Думу России (1999) объеди­нение «Союз правых сил» (СПС) набрало больше голосов, чем Либерально-демократическая партия России (ЛДПР) и «Яблоко». Между тем ЛДПР Жириновского была действительно массовой партией, которая имела свои отделения практически во всех регионах страны. У нее был устойчивый и активный, как гово­рится, протестный электорат и скандально-знаменитый харизма­тический лидер, зажигательные речи которого широко тира­жировались в массовых коммуникациях. «Яблоко» тоже было устойчивой политической силой, известной во всех регионах. Авторитет лидера, Г.А. Явлинского, как выдающегося интел­лектуала, принципиального политика и порядочного человека привлекал внимание, так сказать, интеллигентного избирателя. У «Яблока» была самая убедительная, научно обоснованная про­грамма, разъяснение которой стало стержневой темой предвы­борной пропаганды. У СПС было все наоборот. Его только что собрали «с бора по сосенке». В нем почти не было рядовых чле­нов. Зато столько объединилось вождей, что внутренние споры и ссоры опрокинули бы любую программу и потому ее только поо­бещали, но потом как бы забыли выдвинуть. Его лидеры С. Ки­риенко, Б. Немцов, А. Чубайс да и все другие имели всерос­сийскую и даже мировую известность, но скорее провального ха­рактера. Их публичные выступления сопровождались проявлени­ями устойчивой неприязни рядовых избирателей. В телевизион­ных диспутах А. Чубайс и Б. Немцов блекло выглядели на фоне Г. Явлинского и В. Жириновского. Первый предвыборный слоган

Дата добавления: 2015-05-26