Афанасьев АН. Русские народные сказки: В 3 т. М., 1957. Т. 1. С. 131. 1 страница

Ж

Т

F a

СПС: «Ты — прав!» — только оживил старый нецензурный анек­дот. Шоу-митинг в Петербурге, организованный в стиле «Голосуй,#яи проиграешь!», подвергся осмеянию на телевидении в таких формах, что это вызвало превентивные санкции со стороны ми-гнистра информации... Но! Кириенко первым открыл в Интернете собственный предвыборный сайт. А потом в Москве у всех стан­ций метрополитена и вдоль основных автомобильных магистра­лей разом, в один день появились серо-голубые рекламные щиты, на которых характерным «компьютерным» шрифтом было напи-зеано: «Хочешь жить как в Европе?» Через несколько дней ниже ^появилась: «Да!». Сразу на всех щитах. А спустя еще несколько дней — третья строка: «Голосуй за Кириенко!». Время от времени (Текст варьировался. К примеру, сначала появлялась строка: «Тебе лгго, больше всех надо?» — затем: «Да!», — а еще через несколько дней: «Голосуй за Кириенко!» Вряд ли именно СПС оттянул го­лоса от ЛДПР и «Яблока». Скорее, он привел к урнам новых из­бирателей, которые иначе, может быть, и не стали бы участвовать •в голосовании. Этих людей не так уж много. И Кириенко не смог даже приблизиться к результату победившего на выборах мэра •Москвы Ю. Лужкова. Но и не так уж мало, если судить по выбо­рам в Государственную Думу, где СПС образует четвертую по численности фракцию.

' Как эффект политических технологий все это мало привлека­тельно. Однако в научном плане важно, что есть, оказывается, не только новая сфера массового общения, но и специфический тип мышления, и, по-видимому, особый тип текста. Однако не так-то просто подвести подо все это философскую базу.

Потрясающие технические достижения и ошеломляющие со­циальные пертурбации современности вызывают тектонические процессы в психике человека, но не получают необходимого ми­ровоззренческого осмысления на уровне социума. Философия утратила интерес к глубоким метафизическим и онтологическим проблемам, как будто «наука наук» к середине XX в. полностью исчерпала объяснительные возможности своей методологии и ей осталось только перерождаться в разного рода разновидности ^идеологии. И серьезные философы занялись локальными пробле­мами вроде структурной лингвистики, а их исследования практи­чески слились с конкретной наукой, к чему в свое время призы­вали основоположники прагматизма Пирс и Дьюи. Но свято мес­то пусто не бывает, и осмысление философических проблем человеческого существования перешло на уровень обыденного сознания и массовой культуры. В 60-х годах XX столетия как от­кровение воспринимались научно-фантастические романы Клар­ка и психосоциальные утопии Стругацких, абсолютным успехом

пользовались фильмы «Космическая Одиссея 2001» Стэнли Куб­рика и «Девять дней одного года» Михаила Ромма, огромное чис­ло людей включалось в бурные дискуссии типа «Есть ли жизнь на Марсе?» и «Может ли машина мыслить?» Далее последовал бум научно-популярных изданий и триумфы научных обозревателей телевидения. Но у массовой культуры свои правила, и жанр «fan­tasy» растворился в «fiction», «мыльные оперы» поглотили высо­кие «morality», а кровавые «боевики» развеяли мечты о «братьях по разуму».

Общество не могло овладеть лавинообразно нарастающим потоком информации без строгой методологии научной теории познания. Без рефлексии принципов организации и функциони­рования самого мышления практически более невозможно стало «мыслить о мире». Мышление все чаще оказывалось неизоморф­ным (не подобным) мироустройству. Это означало, что человече­ская мысль столкнулась с онтологическими проблемами, проти­воречащими онтологическому статусу самого мышления, его ба­зовым установкам и убеждениям. Действительно, основные феномены и категории современной науки уже не могут быть ви­зуализированы и осмыслены в терминах трехмерного пространст­ва и необратимого времени. Как, к примеру, представить себе па­радокс квантовой механики: «Частица проходит одновременно через две щели»? Традиционные философские системы тут могут только затруднить процесс дальнейшего проникновения в новую научную реальность. Между тем не кто иной, как основатель квантовой теории Макс Планк (1958—1947), подчеркивал: «Есте­ственные науки не могут обойтись без философии»¹.

И в прошлом случалось, что люди утрачивали веру в справед­ливость и гармонию мира на переломных поворотах истории, в стрессовых, травматических обстоятельствах. Но теперь под уда­рами научных открытий разрушалась сама физически очевидная картина мира, опровергались считавшиеся незыблемыми законы мироздания. Классическую науку это ввергло в глубокий кризис и обозначило полный крах ее мировоззренческих дисциплин. Но одновременно это был в полном смысле прорыв на новый уро­вень восприятия и понимания реальности. Прорыв настолько глубокий и стремительный, что экспериментальные методики и теоретические концепции новейшей физики сами по себе стано­вились фундаментальными мировоззренческими категориями, и даже математические формулы обретали философический смысл. Квантовая механика стала действительной философией XX в., а «теория поля» — подлинной картиной мира. И это больше, чем

¹ См.: Успехи физических наук. 1926. Т. 6. Вып. 3. С. 199.

метафора. Чтобы убедиться, достаточно соотнести основные кате­гории и законы рационалистического мышления: «объектив­ность», «каузальность», «случайность», «детерминизм», «обрати­мость логических операций и соответствующих им практических действий», «однозначность и непротиворечивость логических вы­водов» и ряд других, — с показаниями приборов и результатами расчетов современных испытателей природы.

Характерно в этом отношении явление так называемого квантового индетерминизма. Суть в том, что движение микрочас­тицы не предопределяется ни явными, ни скрытыми причинами, не подчиняется никаким закономерностям и потому не может быть предсказано. Каждая микрочастица как бы обладает абсо­лютной свободой, и ее траектория ничем не детерминирована². Однако, хотя и нельзя определить причину и предсказать после­дующие этапы развития отдельной частицы, удается достаточно точно описать закономерности движения большого количества микрочастиц, которые в соответствии со стохастическими зако­нами образуют некоим образом упорядоченное пространствен­но-временное целое. Получается, что классические уравнения И. Ньютона (1643—1727) и вероятностный детерминизм П. Лап­ласа (1749—1827) не позволяют определить движение одной час­тицы, хотя их вполне достаточно, чтобы предсказать будущее и проследить прошлое системы частиц³.

На смену представлениям о бесконечной причинно-следст­венной цепи, которой однозначно связаны единичные явления, приходит осознание стохастического характера всех физических законов и явлений. В таком случае общая тенденция предстает как вектор сложения множества разнонаправленных движений, причин и следствий, и, к примеру, фиксируемая прибором траек­тория движения оказывается «пучком» траекторий, проложенных множеством единичных частиц. Отсюда следовало, что обрати­мость, то есть возврат в исходную точку посредством обратного порядка действий, недостижима. Сам принцип причинности трансформировался в сложную систему. Стохастические явления, манифестируемые на уровне «квантового хаоса», приобретают фундаментальный характер как основа миропорядка и любой цель­ности⁴. С этой точки зрения любой единичный объект или явле­ние также рассматривается как некоторая самодостаточная цело­стность. А потому даже минимальная частичка целого — квант — сама выступает как элементарная целостность, что находит отра­жение в теории «квантового холизма» (от греч. holos — весь, це­лый, целостный).

Одним из проявлений квантового холизма считается способ­ность двух частиц составлять единый объект, даже разлетевшись на астрономические расстояния, что выражается в необъяснимой корреляции их свойств, хотя непосредственная взаимосвязь уже невозможна⁵. Так называемая эйнштейновская нелокальность в том и состоит, что свойства системы не могут быть локализованы (представлены, соединены) в отдельной частице, ибо носителем их является система в целом. И в свете этих физико-математиче­ских абстракций явлениями одного порядка оказываются уди­вительная согласованность, когерентность (соответствие), си-нергичность (координированность) и синхронность процессов, протекающих в разных частях сложной самоорганизующейся сис­темы, будь то космос, квантовый ансамбль, муравьиная семья, центральная нервная система организма или даже человеческое общество. И дело тут не в прямых аналогиях и не в подборе при­меров (они вполне очевидны и всегда наготове). Открылся новый класс феноменов и закономерностей реальности, которые необ­ходимо было осмыслить мировоззренчески. И поскольку заидео-логизированная философия не внушала доверия, потребовалась практически ориентированная теория самоорганизации в слож­ных системах. Для обозначения новой науки Герман Хакен пред­ложил термин «синергетика» (от греч. synergos — вместе действу­ющий)⁶. Ранее этот термин использовался для характеристики согласованного действия мышц во время движения: ходьбы, ды­хания и др.

Новая картина мира потребовала и новых принципов осмыс­ления законов взаимодействия субъективного и объективного, психического и физического. Экспериментальные исследования микромира показали, что в каждый конкретный момент можно получить точные данные либо об импульсе частицы, либо о ее координатах. Но это противоречие не превратилось в научный казус, а было осмыслено как фундаментальный закон познания мира — «принцип дополнительности», согласно которому энерге­тически-импульсные и пространственно-временные характери­стики микрообъекта не могут быть определены одновременно, а выражаются в двух различных, но равно достоверных картинах, которые дополняют друг друга. Филипп Франк (1884—1966),

ⁱ См.: Московский А.В. Указ. соч.

⁶ См.: Хакен Г. Синергетика: иерархия неустойчивости в самоорганизующих­ся системах. М., 1985.

крупный физик, известный также работами по логике науки, ви­дел в этом явлении «крах причинности» и «свободу воли» элект­рона. Он распространял требование «дополнительного способа описания» на рассмотрение «разума и инстинкта» в психологии, «свободы воли и детерминизма» в философии, «правосудия и ми­лосердия» в юриспруденции⁷. Нильс Бор, сформулировавший принцип дополнительности в рамках квантовой механики, сам позднее писал о его всеобъемлющем характере: «Цельность жи­вых организмов и характеристики людей, обладающих сознани­ем, а также и человеческих культур, представляют черты цельно­сти, отображение которых требует типично дополнительного спо­соба описания»⁸. Для физиков это стало лишним основанием дополнить свою терминологию понятиями из сферы психическо­го. Они стали говорить не о траекториях, а о «поведении» элект­ронов, определять вновь открытые микрочастицы как «странные» или даже «очарованные». И это только помогало глубже проник­нуть в закономерности микромира.

Иное дело философы. Им было от чего прийти в замешатель­ство. Новые феномены и концепции непрерывно трансформиро­вались, оборачивались и выворачивались, являя полную несовме­стимость с неколебимыми устоями традиционных теорий. «Прин­цип дополнительности» гениального Нильса Бора другой гений квантовой физики Вернер Гейзенберг (1901—1976) представил как «принцип неопределенности», согласно которому дополни­тельные свойства микрочастицы (координата и импульс, время и энергия) не обладают устойчивым значением, как бы размывают определенность друг друга. И чем определеннее значение коор­динаты микрочастицы, тем более неопределенным является импульс в направлении этой координаты и наоборот. Дополни­тельные свойства, таким образом, выступают как чуть ли не взаи-мопоглощающие, превращая микрообъект в соотношение неоп­ределенностей, которые невозможно измерить одновременно. Неточность неизбежна и безусловна. Хотя соотношение неопре­деленностей как феномен было определено с математической точностью. Согласно знаменитой формуле В. Гейзенберга (1927), оно неизменно. Это константа, та самая точно исчисленная «по­стоянная Планка», которая фиксирует «квант действия», с кото­рой началась квантовая теория и математический значок которой h стал философическим символом. Постоянная Планка представ­ляет собой один из основных масштабов природы, разграничива-

⁷ См., напр.: Frank F. Modern science and its philosophy. Camb., 1961.

⁸ Бор Н. Квантовая физика и философия // Успехи физических наук. 1959. Т. 67. Вып. 1. С.42.

ющий явления, которые можно описывать по законам классиче­ской физики (в этих случаях как бы считается h = 0), от явлений, для правильного истолкования которых необходима квантовая теория. Неопределенность тем самым признается как фундамен­тальное свойство познаваемого объекта, которое связано не с погрешностью вычислений, а с онтологическим статусом самого явления.

Но человеческая психика менее всего приспособлена к ощу­щению неопределенности. Именно неопределенность является одним из самых мощных стрессогенных факторов. Избегание не­определенности и противоречия лежит в основе логического мышления и является его основной функцией. Есть основания считать, что понятие случая и случайности вообще чуждо ес­тественному, «природному» мышлению и является вторичным, «окультуренным» представлением. Магическая парадигма мышле­ния не допускает случайности: все без исключения имеет причи­ну, является продуктом Божественного или человеческого хоте­ния и волеизъявления. В рационалистической парадигме случай­ность тоже исключена, поскольку все связано в единую причинно-следственную цепь объективными, всеобщими и необ­ходимыми законами мироздания. Для прагматического мышле­ния, которое вроде бы отказывалось отвечать на вопрос о тайнах мироздания и причинах явлений, критерием истины был тем не менее объективный успех как следствие целесообразной деятель­ности, а не случая. В гедонистической парадигме сама психика человека жестко и однозначно детерминирована биологическими законами, и потому ничто в жизни не происходит случайно. Лишь экзистенциализм приблизился к понятию свободы, не осознавая, впрочем, в полной мере роль случайности в произво­льном импульсе личности.

В гуманистической парадигме свобода — это стремление к реализации экзистенции, которая предстает как духовное измере­ние бытия: нравственное переживание, совесть, категорический императив, инстинктоидная потребность в трансцендировании. В принципе, это отчаянная попытка «гуманизировать» природу че­ловека, приписав ей иррациональные духовные потребности, как первобытный человек приписывал природе одушевленность и це­ленаправленность. Фигурально говоря, свойственный человеку антропоморфизм по отношению к природе сменился в конце концов чем-то вроде самоантропоморфизма. Однако решитель­ный шаг вперед был сделан: экзистенциальный выбор — понятие двойственное, в нем неразрывны свобода и необходимость, про­извольность и ответственность, правильность и неправильность,

1 «индетерминизм и детерминизм. Это уже не предопределенность закона, хотя еще и не воля случая. А для новейшей парадигмы мышления и современной метафизики свобода — это реализация ^неопределенности, то есть абсолютная беспричинность и абсо-! дютная потенциальность. При таком подходе нет необходимости Предполагать существование духовных потребностей для обосно-! вания непрактичных, нерациональных, противоречащих биологи­ческим инстинктам и прагматическим интересам или даже само­разрушительных поступков человека. Не похож ли человек в этом { отношении на квант? Способность к непредсказуемым действиям — 'элементарное свойство бытия. Это даже не отличительное, ви-доспецифическое качество Homo sapiens. И потому естественно, что большие группы вследствие системных процессов ведут себя вполне предсказуемо, так сказать, по закону больших чисел. Эта удобная и очевидная предсказуемость на уровне общины (сосло­вия, класса, массы...) в политике постоянно используется с тем большим эффектом, чем жестче (в обряде, сословном праве, j партийном энтузиазме, диктаторском режиме...) отбрасывается. (уничтожается, не допускается, пресекается) свобода индивида, подобно тому, как детерминанты классической физики представ- \ ляются неколебимыми, если отбросить постоянную Планка, счи­тая h = 0. Развертывание аналогии следует продолжить, чтобы проследить процесс до того момента, когда абсолютная свобода личности все-таки прорывается через любые законы больших

чисел.

Согласно основным положениям синергетики различные со­стояния динамической системы выступают как более или менее устойчивые. Периоды устойчивости сменяются периодами не­устойчивости. Но рано или поздно система окончательно теряет устойчивость, потому что случайные колебания (флуктуации) вы­водят ее из равновесия. Шумы начинают преобладать ьад инфор­мацией, делая ее неразличимой. Это одно из необходимых усло­вий перехода системы в новое состояние, которое может стать устойчивым, хотя и по-новому. Это так называемый фазовый пе­реход. И если в период относительного покоя система характери­зуется огромным количеством параметров (чем сложнее система, тем их больше), то непосредственно перед фазовым переходом система упрощается, восходя от бесчисленных хаотических пара­метров к немногим параметрам порядка. В этот момент происхо­дит чуть ли не мистическая вещь: система создает новый образ самое себя, самоорганизуются какие-то новые механизмы функ­ционирования и прогнозирования. Подчинение большого числа хаотических параметров малому количеству параметров порядка

по-английски обозначается как slaving principle, буквально «прин­цип порабощения*. По-русски это обозначается помягче — «принцип подчинения». Получается, что необходимость исполь­зования критических объемов информации и согласования ог­ромного количества взаимодополнительных процессов порождает специфические механизмы саморегуляции, благодаря чему спон­танно разворачивается качественное преобразование, сжатие ин­формации.

Если говорить о социальной саморегуляции, то информация, во-первых, сжимается до симультанного образа, во-вторых, поля­ризуется до однозначной оценки, в-третьих, структурируется до жесткости алгоритма, в-четвертых, возводится в непреложную (объективную) закономерность. Простая совокупность информа­ции обо всех параметрах системы отличается от информации вто­рого порядка, как, фигурально говоря, статистическая сводка Генштаба о ходе военных действий от песни «Вставай, страна огромная» или иероглифа «Яшма вдребезги». Развертывание ана­логии привело, таким образом, к обратной метафоре, и оказа­лось, что синергетическая информация второго порядка удиви­тельным образом повторяет свойства «мифемы»: ее симультанную тотальность, категоричность, суггестивность, непреложность и даже мистическую непроницаемость. По-видимому, по мере того как сознание и рационалистическое мышление берут часть регу­лятивных функций на себя, иррациональная власть «мифемы» микшируется, уступая место «идеологеме», затем «конструкту», которые опираются на мощь поднимающегося разума. Затем вследствие массовизации процесса, при резком росте параметров неустойчивости системы самую активную роль начинает играть «инстигат», но это только увеличивает амплитуду флуктуации, и к моменту наступления очередного хаоса и смуты сознания «мифема» благодаря симультанности, непосредственной сугге­стивности и мистической непроницаемости может снова стать основным регулятором поведения.

Похоже, симультанный образ, фиксируемый как визуальное представление, действительно наиболее удобный вариант упоря­дочения информации, которую нужно запомнить или исполь­зовать для управления сложным объектом. Так, для летчиков суперсовременных самолетов инженерные психологи предложи­ли вместо сложной панели с многочисленными приборами ис­пользовать объемную модель-аквариум, наглядно представляю­щую положение самолета в пространстве. Та же идея достаточ­но успешно реализуется теперь в компьютерных трехмерных программах. Приемы визуализации значительно облегчают за­поминание ряда несвязанных между собой слов. Если удается

объединить их в одной картинке, пусть даже нелепой, веро­ятность последующего воспроизведения многократно возраста­ет. Человек получает возможность с одного предъявления за­помнить до 20 слов! При воспроизведении он просто «разгля­дывает» визуальный образ, словно разматывает клубок. Как, например, запомнить слова: собака, шляпа, велосипед, полицей­ский, забор, сигара? Испытуемому предлагается вообразить такую картину: «полицейский с сигарой в зубах останавливает у забора собаку (разумеется, в шляпе), едущую на велосипеде»⁹. В прин­ципе, это простейший пример создания и использования для психической саморегуляции так называемых виртуальных объ­ектов.

Но что значит «виртуальный»? Чем больше появляется фило­софических толкований и теоретических проработок этого волну­ющего понятия, тем труднее его применять в прикладных иссле­дованиях. И потому есть резон возвратиться к исходному, пре­дельно прагматичному, можно сказать, деловому определению, которое дает, например, словарь с выразительным в своей непри­тязательности названием «Business Speak»: «Virtual — being in es­sence or effect, not in name or fact» (виртуальный — активный в осмыслении или в действии, но не представленный в принятых определениях или в реальности)¹⁰. Характерно, что в устном сло­воупотреблении «virtual» значит — «эффективный»¹¹. Виртуаль­ные объекты обеспечивают действительность и мощь мышления, их эффективность обнаруживается в поведении, они проявляются в дальнейших явлениях и событиях, но не существуют de jure и de facto. Можно предположить, что подобные виртуальные объек­ты как раз и представляют собой устойчивые алгоритмы синерге-тической самоорганизации. Они являются эффектами самоорга­низации и сами становятся причиной дальнейших изменений функционирования системы. Но что такое тогда «категорический императив», «табу», «опыт», «принцип удовольствия»? Фрейд утверждал, что многие представления человека, особенно в сфере нравственности, суть «рационализация» (самооправдание) ин­стинктивных желаний. Для него и религиозные верования не бо­лее чем «продукт психического метаболизма». Он полагал, что эти производные психики мешают человеку познать мир и реа­лизовать свои желания. А Джон Дьюи истолковывал опыт как средство для отсроченной, но более правильной реакции чело­веческого организма. Позиции диаметрально противоположные.

9 См.: Клацки Р. Память человека. Структура и процессы. М.,1978.

1° Business Speak. Oxford; Moscow, 1994.

ii Англо-русский словарь / Сост. В.К. Мюллер. М., 1965.

И современные ученые, фиксируя символы на входе и выходе мышления, прослеживают кропотливую и хаотичную работу мыс­ли, аналогичную законам термодинамики и неравновесных про­цессов. Теперь наука должна быть готова рассмотреть духовную (коллективную) и психическую (индивидуальную) активность как форму самоорганизации целостной и необыкновенно сложной системы в свете принципа дополнительности/неопределенности. Все более ясно, что управление (точнее, саморегуляция) по­средством эмоций, убеждений, рефлексии — единственно воз­можный способ синергетической деятельности сверхсложных си­стем типа «человек и социум». Мир виртуальных объектов рас­крывается как важнейший управляющий фактор, необходимый атрибут и условие существования системы. В этом смысле вирту­альный мир столь же действителен, как виртуальные частицы микромира, которые не регистрируются, не оставляют следов, но участвуют во взаимодействии элементарных частиц, изменяя их состояние. В самом деле, можно ли зарегистрировать идеал, архе­тип, идею-фикс, стереотип как реальные объекты? Но они за­ставляют индивидуумов жертвовать жизнью, а огромные массы людей действовать заедино, часто не сознавая ни направления, ни конечной цели, ни самого движения. Более того, ничто другое не могло бы обеспечить функцию синхронизации и интеграции всех индивидуальных воль, желаний и потребностей. Ни лидер, ни герой, ни гений не могут соответствовать такой миссии. Имидж любого деятеля сам является частью виртуального мира и действует до тех пор, пока соответствует назревшей тенденции, а затем харизматическая притягательность может внезапно испари­ться. Героическая личность вдруг превращается в пародию, всеми презираемого монстра, в адрес которого с тем же жаром, что не­когда клики восхищения, несутся проклятия, совсем как в сказ­ке, где несметные сокровища в мгновение ока обращаются в золу, лед и грязь.

В обратном свете представлений синергетики получает до­полнительное объяснение функционирование описанных выше социальных резонаторов, благодаря которым обретают действи­тельность и мощь «мифемы», «идеологемы», «конструкты» и «ин-стигаты», обращающиеся в массовой коммуникации. И «массо­вую обрядность», и «идейное учение», и «общественное мнение», и «шоу-бизнес» можно четко регистрировать, научно анализиро­вать, уверенно прогнозировать, надежно программировать, ко­нечно, с той или иной степенью вероятности. Здесь царствуют стохастические закономерности, и общая тенденция всегда не бо­лее чем вектор сложения множества разнонаправленных воль и действий, подобно тому, как фиксируемая физическим прибором

«траектория» при ближайшем рассмотрении оказывается пучком траекторий, проложенных множеством единичных микрообъек­тов. Свобода воли индивида остается, в принципе, абсолютной. Поэтому вероятность прогнозирования последствий, к примеру, суждений общественного мнения или символики шоу-бизнеса.никогда не равна ни 1, ни 0, но всегда стремится к тому или ино­му значению как к пределу.

И все-таки консолидирующая сила социального резонатора настолько велика, что способна увлечь за собой, направить в об­щее русло, подчинить себе массу колеблющихся воль индивидов.,"Гем самым обеспечивается некое упорядочение виртуального жира, обобществление и систематизация виртуальных объектов и конечном счете саморегуляция духовной сферы социума. Но по эй же самой причине властная элита от жрецов до media-магна-не оставляет попыток взять под контроль спонтанно возника-мцие социальные резонаторы информации, жестко программи-;вать их работу или даже создавать новые средства массовой?ммуникации как орудие непосредственного управления обще-вом. С циничной прямотой такого рода притязания обосновал М. Ленин: «Печать не только коллективный пропагандист и?ллективный агитатор, но так же и коллективный организа-р»¹². Но, как будто в соответствии с принципом неопределен-сти В. Гейзенберга, чем жестче задавалась программа массово-воздействия, тем сокрушительнее оказывались окончательные зультаты. Последовательный крах тоталитарных режимов XX в. "изменно показывал, что только трансцензус-тексты помогали;дям сохранять душу живу, и только они и остались в истории ан и культур как непреходящая ценность и как практический;к на будущее. Однако трансцензус как рече-мыслительная единица гумани-ческого мышления апеллирует непосредственно к абсолютной ободе воли человека и обращается в той сфере виртуальности, торая имеет принципиально индивидуальный характер, не ре-эируема, не исчисляема и не предсказуема, а значит, социа-ные резонаторы имеют здесь принципиально иное значение..о больше не консолидирующая сила, не точка отсчета и не горитетная установка, а только источник дополнительных дан-В массовой коммуникации доминируют теперь хаотические;цессы. Это не означает полного отсутствия системы. Просто 1раметров системы так много и они так сложны, что могут быть саны только в критериях случайности, стохастичности, хао-чности и типичности. В этом смысле хаос — одно из состояний

^t2 Ленин В.И. С чего начать? // Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 5. С. П.

системы, предшествующее ее изменению, так сказать, необходи­мый этап ее становления. И в настоящее время именно хаотиче­ские состояния привлекают наибольшее внимание науки. Для их изучения разработан даже особый категориальный аппарат: гео­метрия фракталов, описывающая «структуры хаоса».

Синхронность процессов развития мышления, социальной реальности и научной практики потрясает. Сегодня стохастиче­ские процессы волнуют исследователей уже не только в связи с закономерностями микромира, но и в связи с закономерностями социума. Феномен, привлекающий всеобщее внимание, отлича­ется глобальностью, самопроизвольностью и стихийностью астро­номического явления, подобного рождению новой звезды. И хотя все разворачивается на наших глазах, люди могут только зачаро­ванно следить за происходящим, ощущая невозможность повли­ять на ход событий. Это явление — мировая сеть Интернет.

Больше всего аналитиков поражает полная стихийность и са­модетерминированность Интернета: «В каком-то смысле разговор о том, что сеть служит для хранения и обработки информации, похож на разговор о том, что океан "нужен" для хранения и об­работки воды — иногда это верно, но не всегда — в океане могут быть и более интересные вещи. Есть подозрение, что "океан"-Интернет никому и ничему не служит, что он сам по себе океан — со своими бурями, течениями и штилями»¹³.

Сеть и в самом деле формируется стихийно, путем подсоеди­нения все новых индивидуальных пользователей, реализующих свои собственные цели и потребности. Вместе с тем Интернет обладает всеми свойствами системы — целостностью и единст­вом. Сложность этой системы определяется самостоятельностью образующих ее элементов — пользователей, каждый из которых обладает свободной волей и стремлением к самореализации и вместе с тем участвует в общем взаимодействии, так или иначе согласовывая свою активность с циклами, фазами и актуальными ресурсами всей системы и отдельных ее подструктур. Это напо­минает функционирование нейронной сети, только функцию нейрона выполняет самостоятельный пользователь с приданным ему компьютером. И количество отдельных пользователей может приблизиться к количеству нейронов мозга. Сложность по типу хаоса вызывает к жизни спонтанные процессы самоорганизации, приводящие к синхронизации внутренних процессов системы, подобно тому, как это происходит на уровне нервной деятельно­сти. В 60-е годы М. Мак-Люэн со свойственной ему смелостью

Дата добавления: 2015-05-26