Историк в эпоху перемен и кризисного мироощущения 1 страница

Создать кнопочные формы для базы данных травмпункт.

Принцип создания подчиненных кнопочных форм.

9. Самостоятельная работа студентов:

Изучите основные принципы создания кнопочных форм.

10. Хронокарта учебного занятия:

1. Организационный момент – 5 мин.

2. Текущий контроль знаний – 30 мин.

3. Пояснения к выполнению работы - 10 мин.

4. Выполнение и оформление работы – 70 мин.

5. Проверка работы и задание на дом – 20 мин.

11. Перечень учебной литературы к занятию:

1. В. И. Чернов и др. Информатика: Основы медицинской информатики 2009г. М.: Дрофа. Кн.2.

2. Н. Угринович

Последнее десятилетие ХХ столетия явилось этапным не только для современной России, но и для ее исторического прошлого. Начинается радикальный пересмотр основополагающих принципов и привычных установок, которыми руководствовались историки. Предлагаются новые концепции, заново рассматриваются старые, что были когда-то отвергнуты по политическим и идеологическим мотивам.

Заговорили о кризисе исторической науки. Действительно, историки Отечества потеряли предмет изучения, которому нередко посвящали всю жизнь. Сама же советская история распалась на истории национальные. Известный российский историк А.Я.Гуревич, наверное, одним из первых обосновал тезис о кризисе современной исторической науки, причем, по его мнению, это коснулось и зарубежной историографии (1).

Что есть историческое познание или историописание? Рассказ о том, что совершалось в мире или же познание того, что в нем истинно?

Да и к самой истории можно относиться по-разному.

Самое распространенное – житейское, обыденное отношение: история – это некая судьба страны, общества, человека (“история – это наука о человеческих несчастьях”) или же бесконечный процесс, берущий начало в неимоверно далеких временах. Поэтому, наверное, и предпринимаются попытки вычленить некие части этого исторического процесса: марксистско-ленинская “пятичленка”, “до-осевое” и “осевое” время и т.п.

Что же делает историк, занимаясь исследованиями? Удовлетворяет потребность своего ума? Или же открывает истину, необходимую для мысли и жизни других? Вряд ли кто сможет однозначно на это ответить. Недаром бытует выражение- исследуя неизвестное, получишь непонятное!

Трудности исторической интерпретации зачастую столь велики, что неизбежно возникает мысль о невозможности адекватного отражения в существующих объяснительных категориях “конечного смысла” исторического бытия. Французский историк А.Курно некогда изящно заметил: “Искусство объяснять, так же, как и искусство обсуждать, часто есть не что иное, как искусство располагать трудности в ином порядке. Говорят, что смысл некоторых вещей окутан столь глубокой тьмой, что никакими усилиями человеческого разума не дано ее рассеять или уменьшить, можно только ее переместить”(2). Так не занимается ли всякий историк лишь тем, что “располагает трудности в ином порядке” или “перемещает тьму, окутывающую смысл некоторых вещей”? Недаром в новейших исследованиях история все чаще осознается как незавершенный процесс со множеством сценариев, реализация которых зависит от воли, решения, выбора, случайных обстоятельств.

Итак, имеем ли мы дело с кризисом исторической науки, или с каким-то другим, более сложным феноменом? Часть историков полагает, что никакого кризиса нет, а, попросту, вступил в свои права многофакторный подход в интерпретации исторического прошлого. Для Л.П.Репиной “кризис истории”- это вполне естественный и даже закономерный “кризис роста дисциплины, которая значительно расширила сферу своего анализа и переживает трудности в определении методов и масштабов их применения, в разработке рабочих гипотез”(3). Другие полагают, что не надо отождествлять состояние истории как науки и самоощущение историка. А кризис исторической науки – это не катастрофа, но поиск ответа на новый запрос, естественная реакция историков на радикальную ломку, переживаемую обществом. Это – кризис роста, в центре которого стоит сам историк, которому предстоит менять свои методологические и гносеологические принципы и ориентации (4).

В 1921 г. увидела свет книга историка Р.Виппера “Кризис исторической науки”, многие мысли которой словно бы взяты из сегодняшнего дня. Виппер пишет: “Наши суждения о прошлом, наши исторические мнения приходится все время пересматривать, подвергать критике и сомнению, заменять одни положения другими, иногда обратными… Мы были участниками, частицами великого государственного тела, ныне больше не существующего. Мы притягивали историю для объяснения того, как выросло русское государство и чем оно держится. Теперь факт падения России, наукой весьма плохо предусмотренный, заставляет историков проверять свои суждения. Он властно требует объяснения: надо найти его предвестие, его глубокие причины, надо неизбежно изменить толкования исторической науки”(5).

Для одних историков ощущение кризиса связано с нежеланием принимать многофакторность и вариативность истории. Для других – с утратой привычных оценок и “установок”. Для третьих, напротив, с ощущением, что пересмотр прежних принципов идет слишком медленно. Как бы то ни было, историческая наука становится другой – в этом и заключается прежде всего смысл кризиса.

Но ситуация осложняется тем, что этот кризис совпал с глобальной сменой типов миросуществования, к которому вплотную на рубеже тысячелетий подошла человеческая история. Примерно такая же ситуация, хотя и на ином витке истории, сложилась в первые два десятилетия ХХ века, когда историческая наука и мышление утратили способность выявлять логику истории и “устанавливать на основе многочисленных примеров общие основные черты определенного времени”(6).

Были разрушены романтические иллюзии классического историзма. История, как реальность, вступила в новую фазу своего развития, в “постсовременность”. Сегодня же экономические, социальные, политические и культурно-идеологические процессы образуют новые смысловые цепочки, суть которых в каждом отдельном случае вроде бы ясна, но общий смысл уловить невозможно.

Все это вновь заставляет задуматься над логикой смены эпох, в целом над сутью исторического процесса (7). Не будем забывать, что смена тысячелетий в мировой истории всегда совпадала с некими мистическими, но, несомненно, драматическими ожиданиями и переломами в историческом ходе событий. Переход к первому тысячелетию был связан с ожиданием Мессии и возникновением христианства. Наступление второго тысячелетия проходило под знаком “конца света”. Подступ к третьему тысячелетию отмечен идеологией “конца истории” и переходом от тоталитарных режимов к постиндустриальному обществу (8).

Таким образом, переосмысление исторического прошлого и выработка новых исторических подходов совпали с переходом мира в качественно иное состояние – в постмодерн. Недаром В.И.Уколова говорит о преддверии нового взлета историзма, осмысленного в категориях наступающей эпохи. Именно постмодернистская ситуация, по ее мнению, обнажила самые “проблемные” места исторического познания и заставила вновь задуматься над тем, что же изучает история? (9).

Не только история, в целом -социальные науки оказались перед неким вызовом, заставляющим задуматься над методологическими основаниями социального познания. Сфера их действия является намного более сложной и изменчивой, нежели у наук естественных: здесь нет базовых констант, а их место занимают единство метода, логики и анализа. Во многом именно в силу этого в периоды кардинальных перемен социальные науки, утрачивая привычную почву, оказываются в растерянности (10).

М.Бойцов, к примеру, полагает, что как наука история более не существует: ”Постольку поскольку науке положено выявлять и использовать некие общие законы и чуть менее общие закономерности… истории как науки больше нет”. Но это отнюдь не означает, что исчезла и сама история. “История прежде всего рефлексия общества, а потому будет существовать, пока существует само общество. Неважно, в форме космогонического мифа или же компьютерной игры… А вот вечно ли будет существовать европейская наука или она вновь, например, растворится в религии, либо же сама станет таковой, можно лишь гадать”(11).

Преодолим ли кризис? По мнению многих историков – да! И.Д.Ковальченко так высказывался по этому поводу: “в настоящее время сложились в целом благоприятные условия для преодоления теоретико-методологического кризиса исторической науки как в нашей стране, так и в мировой науке в целом”(12).

В свою очередь, А.А.Искендеров полагает, что предлагаемые Ковальченко методы (отказ от претензий на создание неких универсальных и всеохватывающих теорий; синтез различных теорий и методов и т.п.) половинчаты и никак не могут способствовать преодолению кризиса исторической науки (13). Но в любом случае, российское научное историческое сообщество не пребывает в “священной безмятежности”.

Историк всегда вписан в свое время, в социальный контекст эпохи. Видение прошлого, отдаленного и совсем недавнего, определяется социальной и культурно-исторической ситуацией, в контексте которой историк живет и действует. У историка всегда есть ощущение дистанции – во времени, пространстве, культуре, воззрениях. В ходе преодоления дистанции во времени оформляются разные формы взаимодействия настоящего и прошлого, но субъект исследования всегда находится в настоящем, а объект -в прошлом. Поэтому история не просто переписывается, но в процессе переписывания видоизменяется прошлое. Настоящее не просто детерминирует историческую интерпретацию, но как бы формирует прошлое (14).

В новых условиях обновляется весь арсенал исторической науки, идет активный теоретический и концептуальный поиск (15). Таким образом, сегодня формируется новое видение глобальности истории. Соответственно, складываются и нетрадиционные ракурсы “вопрошания” смысла, путей и результатов исторической деятельности. Но при всем том постижение истории есть постижение человеком самого себя и своего предназначения в этом мире.

10. Проблема кризиса современной исторической науки.

Отечественная историческая наука

в конце ХХ – начале XXI веков.

Устанавливая рубежи между этапами развития отечественной исторической науки в новейшее время, мы не можем игнорировать политический рубеж, пришедшийся на 1991 год. Однако, следует иметь в виду, что внутренняя эволюция исторической науки была подготовлена в предыдущие десятилетия. События августа 1991 г. имели свои корни в «перестройке» и «ускорении», начавшихся в период, когда Генеральным секретарем КПСС становится М.С.Горбачев. Развернувшиеся в это время сложные общественные процессы нашли самое непосредственное отражение в общественных науках, и история оказалась здесь на передовых позициях. Таким образом, предпосылки к формированию новых подходов к проблемам отечественной исторической науки стали проявляться уже в середине 1980-х годов. События августа 1991 год открыли новую страницу как в истории страны, так и в общественных науках, включая отечественную историю и историографию. С этого времени многие подспудные процессы в исторической науке, которые начались в годы "перестройки", выходят на поверхность общественной жизни.

Марксистско-ленинская историческая концепция с ее гипертрофией классового подхода, уже в середине 1980-х годов стала быстро терять свою монополию. Отстоять эту концепцию в полном объеме оказывалось все труднее, объяснить с ее позиций все явления общественной жизни также оказалось невозможным, а сам марксизм-ленинизм быстро утрачивал ореол универсальной теории. В рядах его сторонников царила растерянность. Одной из последних, по времени, серьезных попыток укрепиться на прежних позициях стала публикация в газете «Советская Россия» 13 марта 1988 г. статьи Н. Андреевой «Не поступлюсь принципами». Публикация вызвала бурную полемику в обществе, в том числе и в среде историков, так как в ней среди других поднимались и вопросы отношения к нашему историческому прошлому.

В исторические споры по существу включилось все общество, что прежде всего стало заметно в системе образования: ни студентами ВУЗов, на даже учениками средней школы прежние подходы не воспринимались, казались скучными и отвлеченными. Поток исторической информации из СМИ, где все чаще стали выступать публицисты или историки, ставшие публицистами, заставлял отходить от многих шаблонов в преподавании истории партии, научного коммунизма, других идеологических дисциплин.

Распад СССР привел к распаду бывшей советской исторической науки и в прямом, и в переносном смыслах этого слова; историки, ранее принадлежавшие к единой интернациональной советской школе, теперь ориентировались на различные государственные, национальные интересы и традиции, и это еще более усложнило обстановку в исторической науке. В 1991 г. окончилось существование советской исторической науки. На ее развалинах начали формироваться исторические школы новых государств, возникших на пост советском пространстве, в том числе и историческая школа нового государства Российской Федерации.

Говоря об исторической школе Российской Федерации мы имеем в виду прежде всего изменения политических, государственных, географических рамок. Она стала развиваться отдельно от историографии Украины, Казахстана, Грузии, Литвы и т.д., однако внутри ее сохранялись различные точки зрения, продолжалась борьба мнений, принимавшая порой достаточно острые формы.

Дискуссии в обществе с конца 1980-х гг. велись уже не по частным проблемам, не по вопросам освещения той или иной страницы в истории партии или значения в ней той или иной личности, а по глобальным вопросам места партии в обществе, соотношения истории КПСС с другими историческими дисциплинами.

Историки, особенно занимавшихся ХХ веком, уже явно стала раздражать необходимость в своей работе постоянно оглядываться на решения очередного съезда или пленума ЦК КПСС, не допускать отклонений от трактовок истории партии, дававшихся партийными функционерами или «организаторами науки».

Начиная со второй половины 1980-х гг. наступил период (он не завершен и по настоящее время), когда исторические взгляды многих, если не большинства, профессиональных историков, определялись прежде всего их политической позицией. При этом важно отметить, что этот водораздел наметился в отношении истории всех периодов, касалось ли дело оценки крещения Руси, движения Степана Разина или революции 1905 года.

С другой стороны, историки, отошедшие или отходящие от марксистского понимания истории, представляли собой очень разнородную массу. Кроме того, в историческую науку хлынул широкий поток слабо подготовленных в профессиональном отношении историков, а также неспециалистов: публицистов, журналистов, даже математиков, которые заявляли о «борьбе со стереотипами», о «новых взглядах» на историю, стремились к сенсациям на историческом поле, меняли в оценках «плюсы» на «минусы», и наоборот.

Объективной причиной для активной деятельности публицистов от истории был необычайно возросший в обществе интерес к прошлому нашей страны и народа. Общество, не получая необходимой исторической информации в стенах учебных заведений, работавших по старым, (с некоторыми поправками), программам бросилось читать эту разнообразную по качеству литературу.

Поворот этого времени в какой-то степени напоминал поворот, совершенный М.Н. Покровским в 1920-е годы. Так же, как и тогда, история России стала представать как цепь мерзостей, только через такую призму рассматривалась дореволюционная история, а теперь – советская.

Однако и здесь также не было единства. Некоторые историки, осознавая явные недостатки советской исторической школы, стремились вернуться в освещении истории страны на позиции дореволюционной исторической науки, но это также не снимало многих вопросов.

В целом следует признать, что состояние исторической науки, характер поисков нового отразили не только различия в исторических концепциях ученых, но и политическое состояние российского общества этого времени.

Вышеуказанные процессы усложнили и стали кардинально менять ситуацию в отечественной исторической науке. С одной стороны, исследователи получили невиданную до этого в течение многих десятилетий самостоятельность научного поиска и преподавательской деятельности. С другой стороны, обилие новой информации, свобода выражения своих научных и политических взглядов начала изменять "систему координат" в исторической науке, спровоцировали кризис истории как науки и как учебной дисциплины.

Следует иметь в виду, что наука, как и общество в целом, оказалась в условиях рыночных отношений. Это продиктовало необходимость изменения, а не развития многих сторон научного и учебного процессов. Изменение условий развития науки нашло отражение и в реорганизации органов управления наукой и образованием. Так на определенном этапе было сформировано «Министерство по делам науки, высшей школы и технической политики Российской федерации», так административно подчеркивалась задача усиления практической, прикладной результативности научной работы. Одновременно ведущие ученые ставили вопрос об опасности сворачивания фундаментальных исследований, определяемых личностью ученого.

Обострение политических споров о путях развития общества вызвало повышенный интерес к наследию отечественных мыслителей прошлого, размышлявших в свое время о судьбах отечества. Это, в свою очередь, привело к тому, что вопросы историографии отечественной истории, в самом широком смысле этого слова, оказались в зоне не только научных споров, но и широких общественных дискуссий.

Вообще следует отметить, что в это время в обществе пробудился беспрецедентный интерес к отечественной истории. Исторические аналогии, исторические примеры использовали в спорах с оппонентами не только ученые, но и политики, общественные деятели, простые граждане, исторические сюжеты привлекали внимание журналистов, работников всех средств массовой информации. Активизируется деятельность по изданию работ зарубежных исследователей по истории нашей страны.[1]

Наиболее наглядно и очевидно изменения в общественной жизни применительно к исторической науке получили выражение в изменениях организационных структур исторической науки. Прежде всего, они были связаны с политическими изменениями. Из названий, из географии и программ работы организаций, учреждений, программ, исследований исчезло все, что было связано с исчезнувшим понятием "Советский Союз". Необходимость этих изменений была закономерной; теперь уже не было "Академии наук СССР", "Института истории СССР АН СССР", журнала "История СССР", и т.д.

Далее, изменения были связаны с новыми политическими реалиями, со ставшей очевидной потерей позиций марксизма-ленинизма в исторической науке. Закрываются, перепрофилируются или реорганизовываются многие научные исторические учреждения и организации, которые были идеологически связаны с советским прошлым: Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Академия общественных наук при ЦК КПСС, Институт общественных наук при ЦК КПСС и их дочерние структуры в регионах. Дальнейшая судьба этих учреждений часто зависела не столько от качества и количества научной продукции, сколько от организационных и деловых качеств их руководителей, их связей с новой политической верхушкой. По этим же направлениям изменяется фактический статус Высших учебных заведений исторического профиля, соответствующих отделений и кафедр.

Кризис историко-партийной науки во второй половине 1980-х годов был очевиден. Принципиальное значение в этом смысле имел тот факт, что еще за два года до событий августа 1991 г., 22 августа 1989 г., приказом № 685 Госкомитета СССР по народному образованию было фактически отменено преподавание в ВУЗах прежней «истории КПСС», а заодно и «политэкономии социализма», и «научного коммунизма». Таким образом, новые тенденции в общественных установках и взглядах на историческую науку стали получать уже и организационное подкрепление.

Меняются программы преподавания. В массовом порядке происходит отказ от формационного подхода в учебной и научной практике. Бывшие кафедры «Истории КПСС», «научного коммунизма», «марксистко-ленинской философии» меняют профиль работы; на их базе создаются кафедры с более созвучным времени названиями: «политологии», «культурологии» и т.д., на которых главным образом прежними преподавателями теперь читаются соответствующие курсы, а также история предпринимательства, история цивилизаций, религиоведение и т.д.

Вместе с тем, получив свободу научного творчества, в начале 1990-х гг. историки столкнулись с проблемами, с которыми они уже несколько десятилетий до того не сталкивались. Прежде всего, финансирование исторической науки, как и фундаментальной науки вообще, резко сокращается. Это меньше сказалось на больших ВУЗах, где велись комплексные исследования, на базе которых можно было осуществлять хоздоговорные работы и вести коммерческую деятельность (МГУ, ЛГУ и др.), но нанесло чувствительный удар по многим учреждениям академического профиля. В частности, резко упали престиж и уровень оплаты труда сотрудников соответствующих институтов Академии наук. Так, за период 1991-1996 гг. реальное финансирование Российской академии наук (РАН) уменьшилось более чем в 5 раз.

Вместе с тем, в стране открываются частные или полугосударственные высшие и средние учебные заведения, ведущие занятия по собственным учебным планам, начинают деятельность различные корпоративные институты, фонды, научные центры и т.д. Ряд из них действовал на базе расформированных учреждений.

Многие научные учреждения (точнее, их руководители) распродают оборудование, технику, сокращают штаты сотрудников, сдают в аренду принадлежащие им помещения – словом, пытаются приспособиться к новым отношениям в условиях, когда одной наукой не проживешь. Так исчезают целые научные направления. Получают распространение платные формы обучения. Начинаются попытки приватизации имущества ряда исторических учреждений и в ряде случаев самих этих учреждений, а также архивных и библиотечных фондов.

Воспользовавшись сложным материальным положением российской науки (в том числе и исторической) в России развернули бурную деятельность ряд зарубежных, прежде всего американских, организаций и учреждений. Деятельность ряда из них началась еще в 1980-х годах.

Руководители этих учреждений проявили повышенный интерес к научным разработкам российских ученых (как и ученым государств – бывших республик Советского Союза), и с начала 1990-х гг. активизировалась практика выдачи системы грантов российским специалистам в различных областях науки. Предварительно грантодержатели запрашивали подробные планы научной тематики научных учреждений с подробным описанием идеи работы, путей достижения результатов и т.д. Например, в 1983 г. в США Демократической партией был создан Национальный Демократический институт международных дел (НДИ); целью его была объявлена помощь демократическим учреждениям и содействие развитию ценностей плюрализма в «новых и возникающих демократиях». В программах Института значилась работа с «широким демократическим спектром политических партий и правительств», что он может вносить существенный вклад в укрепление демократии и помогать странам, где «демократия родилась недавно» и «в недемократических странах, где существуют демократические движения», так как это служит «высшим интересам США – установлению более стабильного мира посредством демократизации политики и развития плюрализма». Деятельность НДИ в период перестройки была перенесена и на территорию СССР.

Однако особенно активную деятельность развернул миллиардер Джордж Сорос, руководитель компании «Фонд Сороса». Сорос объявил одной из своих целей обновление гуманитарного образования в России. В феврале 1993 г. им было передано России 10 млн. долларов на реформы образования в России, издание учебников для школ, переучивание 125 директоров и 200 преподавателей школ, создание 9 экспертных комиссий по вопросам высшего образования. Грантами награждаются «известные первооткрыватели новых путей в области гуманитарного образования», директора школ и гимназий.

Лишь в 1994 г. было присуждено 2116 грантов от 5 тыс. до 70 тыс. долларов. 13 млн. долларов было распределено в виде индивидуальных грантов (в размере 500 долларов на человека). Всего было выделено 32 млн. долларов; кроме грантов на поездки на зарубежные конференции, производились подписки на научные журналы для библиотек, производилась разработка программ подключения научных учреждений к международным телекоммуникационным сетям и т.д. Всего за первые годы работы Фонда на эти и другие цели было выделено 100 млн. долларов США.

Вместе с тем, уже в первой половине 1990-х гг. деятельность Сороса в России, впрочем, как и в ряде других стране Восточной и Центральной Европы, стала вызывать критику научной общественности. В его адрес были выдвинуты обвинения в том, что в его программах заложена деградация общественного сознания, что его деятельность направлена на изменение ментальности российского общества. В стране появились уже не «российские», а «соросовские» учебники, программы, соросовские учителя, профессора и т.д. Его обвинили также в том, что эти программы имеют коммерческую направленность и массив научных разработок, попавших в его руки, в обозримом будущем принесет ему существенные дивиденды.

Постепенно новые формы поддержки оригинальных и фундаментальных научных исследований становятся обыденностью. Доказательством этого служит широкая деятельность Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ). Свою особую роль в поддержке науки играют гранты Президента Российской Федерации. Существуют многочисленный частные инициативы, нацеленные на специальные программы.

Оценивая изменение условий развития исторической науки. Необходимо учитывать серьезную реорганизацию архивов. О расширении доступа к архивам заговорили еще в середине 1980-х. Был облегчен доступ к материалам ведомственного хранения, в том числе ряда министерств, а также ЦСУ СССР. После 1991 года была проведена работа по передаче архивов КПСС и КГБ СССР на государственное хранение. Занималась этим вопросом комиссия во главе с М.Н. Полтораниным.

Определенной реорганизации были подвергнуты и исторические архивы. Историки получили дополнительную информацию о хранящихся в архивах материалах. Наиболее характерным можно считать пример с историей материалов Русского зарубежного исторического архива (РЗИА). Архивисты стали делиться с историками информацией, содержащейся в документации, сопровождающей историю архивных фондов, их передач, перемещений, реорганизаций и т.д.

Одновременно возникли и проявились новые тенденции, связанные с коммерциализацией деятельности архивов, монополией на информацию тех, кто хранит материалы, кто получает право продажи копий, в том числе за рубеж. Развилась практика «исследовательского» вывоза архивной информации. Появляются и частные архивы. Таким образом, одни белые пятна закрывались, другие неизбежно появлялись.

Реорганизации коснулись не только архивов, но и библиотек. Наибольший интерес представляет судьба библиотек ликвидированных историко-партийных научных центров. Библиотеки утрачивались, переподчинялись. Так, известно, что библиотека Московской высшей партийной школы вошла в состав библиотеки Российского государственного гуманитарного университета (РГГУ), судьба библиотеки ИМЭЛа не решена до сих пор и т.д.

То, что после 1991 г. наступил принципиально новый этап развития исторической науки, было вызвано целым рядом причин. Среди них - те, которые были обусловлены внутренними процессами развития самой исторической науки, а также внешние - политические и социально-экономические. Вместе с тем, не следует преувеличивать внешний (по отношению к науке) фактор: к этим изменениям привела и сама логика развития исторической науки. Новые подходы определялись, пробивали себе дорогу; 1991 г. дал выход всем процессам, которые накапливались внутри исторической науки в течение десятилетий. В этом смысле политические решения имели значительное влияние на формы, в которых развивалась историческая наука, но не могли оказать существенного влияния на содержание тех процессов, которые происходили внутри нее.

Историческая наука оказалась в эпицентре политических дискуссий. Особенно ярко это проступает на страницах периодических изданий. Появилось значительное число популярных и научно-популярных периодических изданий разного направления и уровня, которые обнаруживают устойчивый интерес именно к исторической проблематике.

В свое время особую роль в пропаганде новых подходов к истории КПСС сыграл журнал «Известия ЦК КПСС». Открытие архивов и новые задачи интерпретации источников решал журнал «Источник». Появилась масса популярных и научно-популярных изданий разного политического направления: «Новый Вавилон», «Родина», «Былое», «Наше наследие», «Историк и художник», «Одиссей», «THESIS», «Россия ХХ век» и многие другие. В создании этих журналов приняли участие не только политические институты разной ориентации, но и частный бизнес.

Активизируют свою деятельность по изданию и переизданию исторической литературы многие старые издания, одновременно появляются и новые издательские центры: «Новый хронограф», «Владос», предметом специального рассмотрения может уже стать деятельность издательского объединения «МОСГОРАРХИВ», широкое издание исторической литературы осуществляет издательство «Российская политическая энциклопедия» (РОСПЭН) и др.

Возникают и развиваются новые формы объединения историков по исследовательским интересам. Это могут быть форумы, ассоциации, постоянно действующие семинары, фонды и т.д. Причем, многие из таких творческих союзов вырастают из советской эпохи, базируются на фундаментальных школах, многие складываются вокруг новой, требующей коллективного исследования проблематики, многие связаны с политическими и религиозно-этическими приоритетами.

Дата добавления: 2015-05-29