Системная психотерапия Берта Хеллингера 19 страница

Воздействие

Двое входят в комнату, смотрят на картину, и один из них гово­рит: «Картина висит криво».

На что другой отвечает: «Картина висит криво, потому что ты так сказал».

Первый в ответ: «Если она поэтому висит криво, значит, ты мо­жешь повесить ее прямо».

Это было ее включение в семинар.

Во время круга

Петра: Я вся в раздумьях, потому что замечаю, что здесь между тобой и мной повторяется что-то, что мне очень хорошо знакомо. До сих пор я обходилась с этим так, что взяла свою жизнь в свой руки и сказала себе, что уж я-то справлюсь, и ведь и очень хорошо справля­лась. Но я вижу, что мне этого уже недостаточно. Я чувствую иначе, но действую всегда точно так же, а я хотела бы подобратьсй к этому. Я

16*

хочу) По меньшей мере, увидеть решение- Смогу ли я его принять, я не знаю.

Б.Х.: На этот случай существует один терапевтический принцип: исцеление наступает тогда, когда человек не может больше выдер­жать. Тогда он или она исцелен. И в случае с тобой я жду, пока ты больше не выдержишь. Еще что-то?

Петра: Нет.

Позже

Петра: Мне жаль, что во мне сейчас маловато пространства для того, чтобы учиться, потому что меня занимает кое-что другое. Одна женщина цеплялась за моего партнера, цеплялась как одержимая, и он ее вышвырнул. После этого она позвонила мне и сказала, что ото­мстит.

(Б.Х. велит ей сделать расстановку системы с Петрой, ее партне­ром, другой женщиной и ее психотерапевтом, и выясняется, что те­рапевт этой пациентке еще должен что-то, и решение в том, чтобы он приблизился к этой женщине.)

Б.Х.: Так что делает терапевт, если женщина идет по отношению к нему на такую ситуацию переноса? Это опасная для терапевта ситуа­ция. Безумие этой ситуации в том, что в настоящем пытаются сде­лать что-то, что относится к прошлому. Терапия могла бы состоять здесь в том, чтобы терапевт серьезно отнесся к чувству клиентки, но как к детскому чувству. Ему следовало бы вместе с ней пойти в этом чувстве назад, чтобы выяснить, к какой ситуации относится это же­лание или что бы там ни было. В этом случае он дает клиентке дви­гаться так, как она хочет. Вероятно, это было прерванное движение любви к... Здесь трудной задачей для терапевта является то, чтобы он точно представлял того человека, о ком вдет речь, и противостоял тому искушению, которое возникает. Безопаснее всего это получается в груп­пе. Здесь все защищены. Но если это переносится в группу, то это мо­жет быть и своего рода отлыниванием. ^

Днем позже

На этой сессии Петра делает расстановку своей родной системы. Из расстановки явствует, что у отца, который погиб на войне, когда Петре было четыре года, было мало контакта с матерью. В расстанов­ке-решении надежным местом для всех детей было место рядом с от­цом, а мать стояла к ним спиной далеко снаружи.

Петра (после расстановки): Но моего отца здесь не было.

Б.Х.: Что значит «его здесь не было»? Конечно, он был здесь!

Недавно у меня было совершенно чудесное переживание. На од­ном из моих семинаров была супружеская пара. Жена смогла нако­нец-то привести мужа на терапию. Он был простой мужчина, ремес­ленник, очень милый парень, прочно стоящий на земле. Я поздравил его с таким здоровьем.

И вот он рассказал, что не знал своего отца. Тот погиб за не­сколько месяцев до егр рождения. Чтобы не повредить ребенку, о смерти отца матери рассказали только после того, как он появился на свет. И он спрашивал себя: «Как же мне может быть хорошо, если у меня нет отца?». Тогда я сказал: «Он у тебя есть. То, как ты здесь сидишь, совершенно ясно говорит о том, что твоя мать любила тво­его отца, и благодаря этому он у тебя есть». Затем мы сделали рас­становку системы, и это было чудесно. Я вам еще раз вкратце про­демонстрирую, как выглядела расстановка. (Б.Х. ставит отца, мать и сына, причем отец стоит чуть позади матери.) Тогда мать сказала, что одна ее половина — это полностью муж. Тогда я поставил мужа чуть больше за нее.-и она сказала: «Он — часть меня». Это было очень нежно и чудесно, как она сказала, что ее муж живет в ней, а сын совершенно свободен и у него благодаря матери есть оба родителя. Вот так бывает.

Петра: Я понимаю.

Б.Х. (приглашает Петру занять ее место в расстановке, что она и делает): Спокойно смотри туда (на отца)! Подстрахуй ее немного, Рюдигер (исполняющий роль отца; подходит к ней). Точно! (Отец и дочь обнимаются) Держи, Рюдигер, держи как следует. Уж если, то крепко (Петра начинает рыдать). Сопротивляйся слезам и просто ин­тенсивно вдыхай и выдыхай. Так, точно! (Через некоторое время) Здесь можно увидеть, что значит из сферы влияния матери идти в сферу влияния отца. Здесь уместно то, что дочь и другие дети вступа­ют в сферу влияния отца. Это более безопасное для них место. Мать с системной точки зрения не справляется со своей задачей. (Петре) По­смотри-ка на отца и скажи ему: «Дорогой папа, во мне ты еще здесь» (Петра повторяет эту фразу). Хорошо, тогда это всё.

У зулусов, где я проработал долгое время, есть очень странная форма поведения, где совершенно ясна иерархия ценностей, по ко­торой они ориентируются. Когда встречаются два зулуса, один гово­рит: «Я тебя видел. Ты еще жив?» «Да, — отвечает ему другой, — я еще здесь. А ты?» «Я тоже еще жив».

Исполняющая роль матери: Это показалось мне очень утомитель­ным.

Б.Х.: Да, тут есть еще кое-что. Если существует опасность само­убийства или исчезновения, тогда эта динамика исходит по большей части от матери и спасение для детей у отца. В этом случае дети дол­жны войти в сферу влияния отца, вне зависимости от того, мальчик это или девочка. >

В последний день

Петра: У меня есть вопрос по поводу моей расстановки. Что меня совершенно сбило с толку, так это то, что Габриэла, стоя в моей пози­ции, абсолютно не имела притязания на обладание мной, которое всегда есть у моей матери по отношению ко мне. И мне стало понят­но, что я не умею брать, и Рюдигер потом еще раз мне об этом сказал. (Она долго рассуждает о том, как то, что она не может брать, связано с тем, что мать претендует на обладание ею и насколько она сидит между двумя стульями.)

Б.Х.: Был когда-то такой Милтон Эриксон. И вот пришел к нему один флейтист. У него так распухла губа, что он не мог больше играть на флейте. В оркестр, в котором он играл, пришел новый дирижер и потребовал от флейтиста, чтобы тот играл некую пьесу каким-то оп­ределенным образом, но флейтист отказывался: «Так я это играть не буду». На что дирижер сказал: «Не надувай мне тут губы». Тогда у него распухда губа, и играть он больше не мог.

Так вот он и пришел к Милтону Эриксону. Тот посмотрел на него и увидел, что он невосприимчив к терапии и что сделать тут ничего нельзя. Но велел ему приходить раз в неделю, и он имел право немного повор­чать обо всем, что его не устраивало, например, «картина висит криво». Эриксон был очень терпеливым терапевтом. Через девять месяцев па­циент впервые упоминул своего отца, и тогда Эриксон дал ему одно за­дание. В то время он еще жил у своего отца, а тот был родом с Сицилии, и это был настоящий патриарх. Он хорошо заботился о семье, но дети постоянно должны были отчитываться перед ним обо всем, что делали.

Как-то у этого мужчины появилась подруга, но она не устроила отца, и тогда он отослал ее обратно. Итак, получив задание, он от­правился домой и стал ждать, когда вернется отец. И вот он услышал, как отец входит в дом, и у него задрожали колени. Отец спросил: «Ну, сын мой, что же ты сегодня делал?» И тогда сын собрал все свое му­жество в кулак и сказал: «Отец, я тебе этого не скажу. Я ведь уже вы­рос. И если у меня снова когда-нибудь будет подруга, я тебе тоже ни­чего не скажу, а затем я отсюда перееду». Тогда отец подошел к нему, встал перед ним, протянул ему руку и сказал: «Сын мой, я действи­тельно этого не заметил» (всеобщее веселье).

Петра: Все это мило, но у меня тем не менее есть еще один вопрос.

Б.Х.: Нет, нет, больше никаких вопросов. Сейчас нет!

Позже

Петра: Мне по-настоящему хорошо. Во мне такое теплое и жи­вое чувство, которому я бы хотела дать подействовать. Сегодня но­чью я ощутила большую благодарность, что все так вышло.

Меня немного сбивает с толку твой пример о ненависти. Я поня­ла, что когда мой отец последний раз был в отпуске, мой брат рявк­нул: «Можешь отправляться назад в Россию и там оставаться».

Б.Х.: Твой брат выговорил то, что думала мать. Трехлетний ребе­нок такого не говорит. Это снова послание не по адресу в системе, запрещенная фраза, которая находит выход у самого слабого.

б) Терапевтическая работа со снами

Во-первых, со снами я обычно вообще не работаю. Я против ми­фологизации снов. Некоторые люди рассматривают их как божествен­ные откровения, относиться к которым нужно серьезно. Я работал как-то с одним человеком, который рассказал мне, что он прошел сеанс гипноза у хорошего гипнотерапевта. Они вышли тогда на опре­деленные вещи, а поскольку вышел он на них в состоянии гипноза, то счел их важными. По мне же, результат был ему не на пользу. Тогда в разговоре мы посмотрели на это с системной точки зрения, и вдруг стало совершенно ясно, что было подлинной динамикой. Достичь это­го с помощью гипноза было невозможно, потому что никакая гипно­терапия не поможет, если тут нет осознания (инсайта). А где человек ничего не сделал, ему и никакой сон уже не поможет.

Есть сны, которые помогают двигаться дальше, но только тому, кто уже в пути. Такому человеку приходит еще и некая помощь из глубины. Тому же, кто сидит сиднем, они не приносят вообще ниче­го. Сны ориентируются по тому, как течет та энергия, которая есть у человека.

Если энергия утекает в бездействие или увиливание от принятия решений, сны ему все это подтвердят. Так же как в повседневной жиз­ни люди используют многочисленные техники, чтобы уйти от адек­ватных ситуации действий и оправдать свое бездействие, так и боль­шинство снов служит оправданию и подтверждению проблемы. Такой ли это сон, можно определить по тому, что человек начинает рассказы­вать его сразу, не испытывая при этом особых эмоций и затруднений.

Такие сны я называю вторичными. Они связаны со вторичными чувствами и, как и вторичные чувства, служат отталкиванию того, что на самом деле уже назрело. Люди полагают, что раз есть такой сон, то они могут позволить себе ничего не делать. Если начать в этом ко­паться, то это будет подтверждением проблемы, и тогда в душе рас­сказчик смеется, потому что одурачил другого. Аналогичная ситуа­ция возникает, когда кто-то начинает говорить: «Ты снился мне се­годня ночью...» — в большинстве случаев человека хотят оставить в дураках.

Пример вторичного сна:

Одному человеку приснилось, что сокол летит на охоту, видит маленькую певчую птичку, сначала дает ей еще попеть, потом хватает ее, взлетает вверх, кружит с маленькой птичкой над своим гнездом и дает ей в него упасть. Этот человек счел этот сон восхитительным.

Ситуация у него дома была такова: его бросила жена и ушла к дру­гому мужчине. Но на полнедели она возвращается из-за детей, а по­том снова уезжает к другому. Так что сон абсолютно точно отобразил его ситуацию. Он отпускает свою жену, отдает ее другому, и она пада­ет в его гнездо. А он обрадовался, как будто ему было божественное откровение И не заметил, что сон всего лишь описывает его ситуа­цию. Так что это был вторичный сон.

Вторичные сны — это приманка, это как предложение поиграть. («Посмотрим, клюнешь ли ты на это».) Можно совершенно замеча­тельно купаться в образах снов, и все это время ничего не нужно бу­дет делать. Но существуют и другие сны, которые являются зашиф­рованными воспоминаниями. Их я называю первичными снами. Как и первичные чувства, они не громки и не драматичны, они тихи и легки. Сны о воде, к примеру, — это часто воспоминания о рожде­нии. Тогда человек смотрит, что произошло? Одной женщине сни­лось, что она со своей дочерью поднималась на гору, и во время спус­ка дочь с лыжами была у нее между ног, и внизу дочь шлепается в озеро. Я спросил ее: «Что было при твоем рождении?» И она сказала: «Это были «уличные роды», моя мама как раз была в ванне». Это было зашифрованное воспоминание.

Самые значительные сны — это теневые сны, в которых всплыва­ет та подавленная сторона, которую человек не хочет в себе воспри­нимать. Человек отбивается от таких снов, их он не рассказывает. В теневых снах человек быстрее всего входит в контакт со скрытой сто-

роной в себе. И тогда человеку нужно принять близко к сердцу именно то, чего он боится во сне. Человека, который кажется плохим, прини­мают к сердцу. Тогда это можно интегрировать.

Очень большое значение имеют системные сны. Это значит, что есть такие сны, которые никак не связаны со сновидцем, они описы­вают какуккго проблему в его родной системе, нерешенную пробле­му. И если дать ему тогда личное толкование, то интерпретация будет совершенно ошибочна. Так что в работе со снами важно отличать системные сны от прочих.

Карл: Ты не мог бы привести пример системного сна?

Б.Х.: Когда Мирьям рассказала свой сон (стр. 250), я подумал, что это системный сон. Поэтому я и спросил ее о событиях, произо­шедших в системе. Сон меня совершенно не тронул, но я не был уверен. То, что она тогда описала, навело меня скорее на мысль, что это первичный сон, который снова выносит на поверхность старые страхи. '

В системных снах кому-то беззащитному из рожденных позже снится нечто такое, что имеет значение для системы, что-то нерешен­ное, и если он берет это на себя, то все смещается, а это очень плохо. И если терапевт интерпретирует такие сны как имеющие отношение к личности пациента, то это принимает совершенно неверное направ­ление. Поэтому так важно их распознавать. В системных снах часто есть что-то резкое, грубое, и в них чаще всего всплывают такие важ­ные темы, как убийство и самоубийство. В таком сне поднимается какая-то системная тень и падает она на сновидца, и сновидец явля­ется самым слабым.

Пример системного сна:

Одному человеку приснилось, что в каком-то подвале он нашел расчлененный труп и позвонил затем в полицию. Я сказал: «Этого достаточно». Обычно бывает так: самое важное высказывание почти во всех снах содержится в первой фразе, еще и вторая фраза может быть важной, но редко — третья. То, что идет за третьей, можно так или иначе забыть. Если это важный, знаменательный сон, то кривая энергии часто идет так, что пика она достигает через две-три фразы. Дальше сила и внимание идут на убыль, а рассказ сновидца стано­вится все более подробным. Если остановить его после первых двух предложений, то слушатель оказывается заряжен энергией и чувству­ет, будто что-то открыл. Тогда перед тобой не сон, а ясный, незашиф­рованный текст. Там, где даются бесконечные интерпретации, дело не движется вперед. Те же модели можно наблюдать и в сказках.

В большинстве сказок основное высказывание содержится в первом предложении или во втором, азатем начинается процесс, призванный его завуалировать, и подлинный смысл тогда полностью пропадает. Напри­мер, в сказке «Волк и семеро козлят» мать-коза зовет своих детей и гово­рит: «Берегитесь злого волка». В незашифрованном виде это означает отца. Вот и вся сказка, все ее содержание, а тут вокруг этого накручивается целая история со всякого рода отвлекающими маневрами, типа рассказа о ма­леньком козленке, который спрятался в корпусе часов. Всё внимание при­ковывается к этому козленку. Так происходили в снах. Суть содержится в первом предложении, а затем она всячески запутывается. Потом происхо­дит нечто очень интересное, что особенно приковывает внимание тера­певта, а первая фраза уже давно забыта.

Вернемся к тому сну. Тогда я спросил: «Кто в системе погиб?» Тут ему пришлось сначала позвонить домой. Он позвонил своему отцу, и тот ему сказал: «Я не могу рассказать тебе этого по телефону». А вы­яснилось следующее: вскоре после его появления на свет мать снова забеременела. Так как беременность наступила очень рано, были вся­кие осложнения и ребенка пришлось расчленить в чреве матери. Та­кова была ситуация. И в течение всей своей жизни он всегда имел место для себя и для своего братика или сестренки. У него было два дома, два офиса, два письменных стола, всего по два.

Мета-сны — это понятные, незашифрованные сны. Тут человек сразу понимает, что это такое. Эти сны не требуют никакого допол­нительного толкования. С их помощью решение из бессознательно­го доставляется в сознание. Иногда бывают сны, которые ведут даль­ше, когда я занят какой-то проблемой. Они указывают следующий шаг, но только в том случае, если я уже действую.

То, что я сказал сейчас по поводу снов, — это дополнительные точки зрения, которые помогают не «клюнуть» на некоторые вещи или избежать движения в ненужном направлении. Но это не заменя­ет другие теории о снах. Плохо то, что сны часто принимают за от­кровения свыше. Есть такая китайская поговорка: «Мудрец не видит снов». Ему сны больше не нужны.

Случаи на семинарах

Мирьям: Меня занимает один сон, который я видела уже в трех вариациях. Я всегда боюсь за моего младшего сына. Б.Х.: Расскажи его так, будто видишь его сейчас.

Мирьям^Я с моим младшим сыном нахожусь в какой-то большой фирме, в большом здании, в котором работает моя сестра. Я занята со своей сестрой и вдруг слышу, что меня зовет сын. Он очень далеко, и я не могу его найти. А когда я его нахожу, он задохнулся. Он забрал­ся в какую-то каморку, в которую взрослый вообще не может войти, и я слышу, как его голос становится все тише и тише.

Б.Х. (прерывает): Этот сон не произвел на меня вообще никакого, впечатления. Сколько лет твоему младшему сыну?

Мирьям: Десять лет.

Б.Х: Умер ли в системе какой-нибудь ребенок?

Мирьям: У моих бабушек и дедушек было очень-очень много де­тей. У моей бабушки с материнской стороны родилось, например, одиннадцать детей, я не знаю, были ли в этом ряду мертворожденные или что-то такое. Но я не думаю (долгая пауза).

Б.Х.: Это очень уж далеко. Когда я слушал, я не видел тебя там, во сне. Никакого движения, как что-то далекое. Меня это не тронуло.

Мирьям: Я сегодня тут же поставила рядом хороший образ.

Б.Х.: Такая интерпретация, когда человек принимает те персона­жи, которые являются ему во сне, за тех, кто они на самом деле, при­митивна. Это называется толкованием на уровне бульварного романа.

Мирьям: Да, это лишь чуть-чуть соответствует действительности. За моего старшего сына я никогда не боюсь, даже если он иной раз не приходит домой ночевать, я совершенно спокойна.

Б.Х.: Ты сейчас отвлекаешься. Что я сказал?

Мирьям: Что это толкование на уровне бульварного романа.

Б.Х: А за младшего сына ты обычно все же боишься?

Мирьям: Да, очень часто. По этому поводу мне приходит В голову только то, что с ним у меня была тяжелая беременность, и я очень много должна была лежать. Когда он появился на свет, то был болен. У него была сниженная функция кишечника, полтора года кишеч­ник работал неполностью.

Б.Х.: Тогда это сон-воспоминание. Но до полной картины чего-то еще не хватает. И поэтому тебе это не дает покоя. Посмотрим-ка на это в общем: если где-то было что-то скверное, например, травма, тогда самое важное в большинстве случаев совершенно упускается т остается не оцененным по достоинству, а именно то, что закончилось все хорошо. Этому зачастую не отдают должного, и тогда это и есть то, чего не хватает, чтобы это успокоилось.

Томас: Сегодня ночью мне приснился очень плохой сон, и я про­снулся мокрый до нитки и возбужденный, и я не знаю точно, с чем это связано.

Б.Х.: Расскажи, если хочешь, но так, будто видишь этот сон сейчас.

Томас: Я в автобусе с кем-то другим, он ведет его. Это мой друг, в автобусе полно народа. Хорошо, дорога идет круто в гору.

Б.Х.: Нет, начни еще раз сначала!

Томас: Я сижу или стою, будто я второй водитель впереди в авто­бусе, автобус ведет один мой друг.

Б.Х.: Точка! Это весь сон. В чем решение?

Томас: Я мог бы вести автобус сам.

Б.Х.: Точно. Поменяйтесь местами! Еще что-то, Томас?

Томас: Меня мучает еще один вопрос, который касается снов. Мне снится всегда один и тот же конец, а начинается все очень по-разно­му. Меня это беспокоит.

Б.Х.: Ну и как же это кончается?

Томас: Все кончается пропастями, страхом свалиться, упасть вниз. Это всегда связано с «падать» и пропастями.

Б.Х.: Хорошо, раз ты видишь такой сон, встань тогда спиной к твоему отцу (пауза).

Томас: Я как раз это сделал. Это совершенно другое чувство.

Б.Х.: Это решение. Всегда, когда ребенок чувствует себя во сне в опасности, тот человек, за которого ребенок может держаться, — это отец. Не важно, мальчик это или девочка. Конечно, и здесь есть ис­ключения, но прежде всего, когда кто-то оказывается перед угрозой самоубийства, или несчастного случая, или катастрофы, ему, как пра­вило, безопаснее быть рядом со своим отцом. А при определенных обстоятельствах сюда нужно добавить еще и отца отца. Мужское на­чало держит.

Йозеф: У меня был один яркий сон. А именно, мой младший сын уходит в воду, то есть он падает спиной в воду, я боюсь, что он утонет, хватаю его, и меня разрывает на части, потому что, с одной стороны, у меня мало времени, чтобы его спасти, а с другой — не могу же я его потерять. Я боюсь, что его одежда разорвется. И я справляюсь с этим и очень этому радуюсь. Он жив и начинает дышать, а я еще не знаю, не получил ли он каких-нибудь повреждений.

Б.Х: Это вторичный сон. Он приносит только проблему без ре­шения. Решение в том, чтобы ты, прежде чем он пойдет в воду, его по-настоящему крепко держал. Согласен?

Ульф: Мне снилось, что я лезу по лестнице на высокое ореховое дерево, лезу еще выше, чем лестница, чтобы потрясти ветви. Б.Х.: Этот сон ничего не дает.

Ульф: И что...

Б.Х.: Этот сон ничего не дает.

Ульф: Ничего не дает? Сегодня утром он дал мне — так я думаю и чувствую, — что теперь я хочу щелкать крепкие орешки.1

Б.Х.: Да, это нехороший образ. В нем есть насилие. Так я здесь не работаю. Я очень редко беру в руки молоток.

Ульф: А я хотел сейчас поработать.

Б.Х.: Тут нет внутри силы. Если я останусь сейчас в этом образе, то это выглядело бы так, что решение должно прийти откуда-то из­вне. Может быть идея, что это должен сделать я. Это плохая основа для работы.

Ульф: Нет, я уже думал, что щелкаю орехи. У меня было ощуще­ние...

Б.Х.: Уходи от этого образа, он ничего не дает. Большинство снов служит подтверждению проблем, особенно те сны, которые человек сразу рассказывает. А еще они служат оправданию неудачи.

Ульф: Во мне была такая уверенность, что я уже сейчас могу к это­му приступить.

Б.Х.: Это оно и есть. Когда кто-то держит путь в свое несчастье, в большинстве случаев он совершенно уверен. Те, кто решился на не­счастье, приближаются к пропасти с высоко поднятой головой. Ис­целение достигается со страхом и трепетом. Вчера ты был к этому ближе.

Ларе: Несколько дней назад я видел фрагмент сна, и мне кажется, что тут речь идет о системном сне.

Б.Х.: Расскажи его так, будто ты его видишь.

Ларе: Я лежу в своей постели и собираюсь уснуть, как открывает­ся дверь и входит женщина с взволнованным лицом, она быстро под­ходит ко мне.

Б.Х.: Точка, достаточно. Это первичный сон, то есть в нем содер­жится воспоминание.

Ларе: У меня такое чувство, что было бы плохо, если бы это было воспоминание. Я чувствую, что в голове у меня становится жарко.

Б.Х.: Когда ты смотришь в глаза этой женщины, ты можешь их видеть? Закрой глаза и смотри туда, в глаза и на рот.

Ларе: Рот я уже узнаю, но глаза — нет.

Б.Х.: Чей это рот? Ты должен очень медленно наблюдать, как дви­жутся рот и глаза, — это те точки зрительной фиксации, узнать кото­рые легче всего.

Ларе: Я думаю, это рот моей мамы. Но я не уверен.

Б.Х.: Хорошо, оставь это пока. Возможно, это все же зашифрован­ное воспоминание.

На следующий день

Ларе: Втечение последних трех-четырех лет я принимал моего отца, и я чувствую, что я еще не принял мою мать, и мне этого не хватает, в тот числе как энергии. Я очень хотел бы взглянуть тут на это.

В.Х.: Подумай еще раз о сне. Когда ты сейчас это говоришь, мне снова приходит образ из твоего сна. Лежал ли ты как-нибудь, когда был совсем маленьким, в больнице?

Ларе: Да, часто, я много болел, и у меня есть такое чувство, что я еще легко от этого отделался. В полгода у меня был фурункулез, и моей маме Приходилось тогда все время ходить со мной к врачу, и та вьщавливала фурункулы, должно быть, это было жутко больно.

Б.Х.: Да, она входит, и ты знаешь, в чем дело.

Ларе: И я, наверное, безумно орал, а потом я снова из-за Чего-то другого в больнице...

Б.Х. (перебивая): Нет, нет, нет, больше я ничего знать не хочу, у меня уже все есть. Это твой сон. Ты можешь себе представить, каково было твоей матери, когда врач выдавливала малышу фурункулы? Ре­бенок ведь этого не понимает.

Однажды у меня была знаменитая женщина-терапевт, и она рас­сказала, как проводила группы, где участники работают с фигурами родителей. Ее 16-летний сын тоже в этом участвовал. Они деЛали воз­растную регрессию и чувствовали себя как дети, и вдруг ее сын стал очень грустным й сказал: «Мама, ты морила меня голодом». И Тера­певт вспомнила эту сцену. У ребенка была холерина, и врач сказал матери, что ребенок не должен ничего есть в течение 24 часов. Так она и сделала, и ребенок выздоровел. Но теперь он вспоминает, что мать морила его голодом. Вот каково приходится родителям.

Другой терапевт рассказывал, что однажды он строго взглянул на свою дочь, а та пошла потом к матери и сказала: «Папа меня поколо­тил». Вот это тогда и запомнилось.

Если ты сейчас почувствуешь как твоя мать, ты сможешь решить в душе эту сцену. Было бы намного хуже, если бы она оставила тебя в больнице.

в) Терапевтическая работа с сопротивлениями

Б.Х. — мастер обращаться с такими формами поведения и чув­ствами, которые мы охотно обозначаем как сопротивления. Наблю­дая за его работой, можно увидеть, что для того чтобы воспрепятство-

вать таким формам поведения, он специально не дает долго говорить во время кругов. В большинстве случаев он невероятно быстро рас­познает такие модели поведения, останавливает того (ту или тех), го­ворит группе что-то об этой модели, а затем делает маленькую интер­венцию или рассказывает какую-нибудь историю. Он может позво­лить себе конфронтацию на высоком уровне, так как каждый в груп-» пе видит, как он снова и снова с любовью и уважением принимает, а в конце есть хорошее решение. Я хочу представить несколько корот­ких примеров с семинаров. < <

Возражения как тормоз

Йене (по поводу своей расстановки, в которой он поддерживает прежнего друга матери): Возможно ли, чтобы между >1ужем и любов­ником дошло до примирения, или это умопостроение?

Б.Х.: Умопостроение.

Йене: Но в жизни это все же не исключено.

Б.Х.: Если они примирятся, значит, они гомосексуальны (все сме­ются).

Йене: А я все-таки не могу исключить, что примирение возможно.

Б.Х.: Я хотел бы указать на что-то очень важное: на все, что пра­вильно, существует свое законное возражение. А влияние возраже­ния таково, что то, что до этого признавалось как правильное, вдруг не может больше действовать. Таким образом, возражение парализу­ет энергию, оказывает разрушительное воздействие, и оно всегда де­шево, так как произвести его можно легко и без усилий. Тому, кто возражает, как правило, нет необходимости отвечать за последствия.

Дело обстоит несколько иначе, когда человек входит в ситуацию и, исходя из процесса, находит какую-то другую вариацию. В этом случае он приобретает некий опыт, и когда он им делится, этот Опыт обладает тем же качеством, что и инсайт, — он либо что-то добавляет, либо корректирует. Это большая разница, так как за этим стоит ду­ховное напряжение, опыт и риск, которому человек себя подвергает. Критиковать и ставить под сомнение — это игра академиков. Я все могу поставить под вопрос, но что это даст? Что дает это тебе, Йене, когда ты возражаешь таким вот образом? Ты можешь здесь наблю­дать, что происходит с процессом, когда ты выдвигаешь возражение, которое его прерывает.

Йене: И второе...

Б.Х.: Нет, вы заметили: он был сейчас в стороне от процесса и тут же у него уже новая мысль. Когда речь идет о настоящем процессе, то угро­за здесь в том, что он, как правило, не оставляет нам выбора. Разве что в мелочах, Но по большому счету — нет. Высказывая возражения, мы с

удовольствием уклоняемся от необходимости того, что «мы-должны-покоряться». Тогда у нас есть свобода, но чему она тогда служит? Тогда она — сплошная иллюзия.

Эрнст (после того как Б.Х. предложил ему решение): Что мне сразу пришло в голову, так это...

Б.Х: Нет, нет, никаких возражений. Я хочу кое-что сказать по поводу возражений: они действуют, как коса на траву, прежде чем та даст семена.

Поиск причин и объяснений

Людвиг: Я довольно долго ничего не мог добиться, не закончил учебу и много занимался то тем, то этим. А теперь у меня вот какая идея: а что если тут идентификация, что мой отец не мог завести себе подругу, потому что был еще никем?

Б.Х. (после некоторого раздумья): Даже если бы это было так, та­кого рода подход обречен на неудачу. Ты все еще ищешь причины, а у тебя уже есть решение.

Людвиг: Это все, что я должен сделать, а все остальное ерунда?

Б.Х.: Что является сейчас решением?

Людвиг: Решение в том, чтобы я склонился перед моим отцом.

Б.Х.: И чтобы ты сказал матери: «Я принадлежу моему отцу, он тот, кто мне нужен». Тогда все остальное ты можешь забыть.

Дата добавления: 2015-05-29