От экспрессивности к ее истокам 4 страница

И немного далее Парето комментирует: «Гипотетический феномен, перед этим рассмотренный применительно ко всему населению, был отмечен с грехом пополам О. Контом и со­ставляет основу его знаменитой теории фетишистского, теоло­гического, метафизического и позитивного состояний. Он рас­сматривал эволюцию, которую можно было бы назвать сход­ной с эволюцией (с), (Ь), (а), (А)» (ibid., § 1536).

Сегодня просвещенные люди, если они не логически-экс­
периментальные люди в Паретовом смысле или не позитиви­
сты в Контовом смысле, прибегают к чувственным или мета­
физическим абстракциям. Так, Дюркгейм пользуется идеей,
общества как принципом, с помощью которого появилась воз­
можность вывести моральные или религиозные императивь}.
Чувственные абстракции Парето эквивалентны, следоватедь-
но, понятиям, которые Конт называл метафизическими. На­
против, те, кто предпочитает персонификации абстракциям,
находятся еще на уровне теологического мышления, а те, кто
знает только псевдоэкспериментальные факты и принципы,
смешивая наблюдаемые факты с вымышленными объяснения­
ми, по Конту, в сущности фетишисты. „.

Тем не менее между замыслами Парето и Конта огромная разница. По Конту, эволюция человека, несмотря на отдель­ные задержки, продвигалась вперед от фетишизма к позити­визму, проходя теологическую и метафизическую стадии, тог­да как, по Парето, эти четыре образа мышления нормально взаимодействуют на разных уровнях во все времена. Еще се­годня есть люди, не преодолевшие фетишистский или теологи­ческий способ мышления. Следовательно, для всего человече­ства нет обязательного перехода от одного типа мышления к другому. Закон трех состояний был бы верен, если бы все на­ши современники мыслили логически-экспериментально, но ничего подобного нет. Логически-экспериментальный метод охватывает лишь крайне ограниченную сферу мысли сегод-

няшних людей. И нельзя даже вообразить, что он может под­чинить себе все мышление отдельных индивидов или обществ. Значит, нет перехода от одного типа к другому в виде единст­венного и необратимого процесса, а есть определяемые обще­ствами и классами, преходящие колебания относительного влияния каждого из этих способов мышления.

Мы вправе констатировать только очень медленное расши­рение сферы, охватываемой логически-экспериментальной мыслью, о чем свидетельствует расцвет естествознания. Се­годняшнее человечество отводит больше места логически-экс­периментальному методу, чем в прошлые эпохи. Но с одной стороны, этот прогресс окончательно не определился, а с дру­гой — нельзя даже в воображении продолжать его до беско­нечности. В сущности, немыслимо общество, которое было бы целиком подчинено логически-экспериментальному мышле­нию. Действительно, логически-экспериментальная мысль ха­рактеризуется согласованностью между обдуманными связями и объективной последовательностью и не предполагает опре­деления целей. Однако люди не могут жить и действовать, не задаваясь целями, которые выдвигаются практикой, отличной от научной. Больше того, чтобы люди поступали логично, нуж­но, чтобы ими двигал разум, который обеспечивал бы паралле­лизм последовательностей мыслей и реальных событий. А ведь биологическая природа человека такова, что его поведе­ние не может всегда мотивироваться рассудком.

«Остатки» и «производные» —- слова, произвольно выбран­ные для обозначения феноменов, выявленных путем индуктив­ного анализа. С помощыо конкретных производных, скажем форм поведения людей, анализируются проявления чувств, ка­ковыми служат остатки, и псевдорациональные оформления, каковыми оказываются производные⁵.

Остатки не должны, значит, рассматриваться в качестве конкретных и автономных реальностей. Отдельные формы поведения человеку редко объясняются одним остатком. Их классификация не претендует на завершенность. Она просто подразумевает основные тенденции поведения людей и вмес­те с тем направленность их чувств. Тем не менее она сама по себе имеет огромное значение, т.к. доказывает, что пове­дение структурировано, а его мотивации не анархичны. Она свидетельствует о внутренней упорядоченности природы че­ловека и о том, что можно обнаружить какую-то логику в нелогически-экспериментальном поведении людей, живущих в обществе.

Умопостигаемая структура остатков включает в себя шесть классов, из которых четыре основных можно характеризовать следующими терминами: «комбинация», «сохранение», «соци­альность», «целостность личности». Можно и далее упрощать, указав j что в большинстве остатков, относящихся к социально­сти или к целостности личности, обнаруживаются модальности остатков второго класса. Так, путем чрезмерного, но верного Паретовои ориентации упрощения мы придем к антитезе духа новизны, который служит первопричиной интеллектуального развития, и духа сохранения как необходимой спайки обще­ственного порядка. «Незыблемость агрегатов», «социаль­ность», «целостность личности» — эти три термина обознача­ют остатки, которые обычно соответствуют религиозным, об­щественным и патриотическим чувствам. Дух комбинации до­могается разложения общественных систем, но стремится и содействовать прогрессу знания и высших форм цивилизации. На протяжении всей истории имеет место нечто вроде перма­нентной антиномии. Один и тот же инстинкт комбинации со­здает интеллектуальные ценности и разлагает общество.

Наряду со структурированием остатков» непосредственно навеянным работами Парето, можно разработать иную их классификацию, которая не изложена на страницах «Трактата по общей социологии», но может быть выведена из него. -^}у_

Вычленим первую категорию остатков: тех, которые опре­деляют цели наших действий. Логически-экспериментальный остаток применяется только к отношению «средство — цель»; нужно же, чтобы цели задавались чем-то отличным от разума, т.е. чувствами. В первом значении остатки выражают, таким образом, психические состояния, фиксирующие цели, которы­ми каждый из нас задается в жизни.

Во-вторых, некоторые формы поведения не являются логи­чески-экспериментальными, потому что они символические. К ним, например, относятся религиозные обряды, ибо их цель — не эффект, сравнимый с тем, к какому стремится инженер, командующий армией или спекулянт, а выражение или симво­лизация чувств, испытываемых в отношении священных реа­лий. К этой второй категории принадлежат, таким образом, виды поведения, которые можно назвать ритуальными, нело­гическими, потому что их значение проистекает только из их символического характера.

Третья категория форм поведения, которые тоже не допу­скают совпадения субъективного и объективного рядов, — формы политического поведения, направленного на идеальные цели и руководимого иллюзиями. Парето неутомимо воскре­шает авантюры революционеров всех времен, которые посто­янно обещают обновить традиционное общественное движе-

ние (сегодня, например, обещают бесклассовое общество) и, конечно, иногда достигают полезных результатов, но в целом отличных от поставленных ими идеальных целей. Здесь сраба­тывает теория мифов, заимствованная у Жоржа Сореля⁶. Лю­ди действуют, исходя из идеальных представлений, которые не могут быть воплощены в реальности, но обладают огромной силой убеждения. Социалистические вожди вызывают энтузи­азм рабочих с помощью мифа о всеобщей забастовке,, если пользоваться примером Сореля; кроме того, социалисты про­воцируют восстание пролетариев, маня их к горизонту, за ко­торым скрыто бесклассовое общество. Но, добавляет Парето, когда вожди восстания рабочих берут власть, они строят но­вое общество (лучше или хуже предыдущего — это неважно), очень далекое от того идеала, который они обещали массам до революции. Такое поведение можно назвать «поведение, уп­равляемое иллюзией». Людям указана цель, социальное изме­нение вытекает из их поведения, но результат не совпадает с целью. Налицо несовпадение между субъективным и объек­тивным рядами, но это несовпадение по своему характеру от­личается от несовпадения в случае с ритуальным поведением.

Наконец, четвертая категория — формы поведения, опре­деляемого логически-экспериментальными псевдорассуждени­ями или ошибками. Если правительство в целях восстановле­ния равновесия платежного баланса решает увеличить пошли­ны или установить на границах административный контроль за привозными товарами и если эти меры вместо восстановления равновесия действуют в противоположном направлении, пото­му что под прикрытием таможенного покровительства цены в стране повышаются, а возможности экспорта уменьшаются из-за роста цен, то поведение оказывается нелогически-экспе­риментальным не потому, что оно вызвано иллюзией идеаль­ной цели, не потому, что оно есть символический обряд, а просто потому, что оно руководствуется ложными теориями. Формы магического поведения, в глазах Парето, относились к этому типу, т.е. к поведению, детерминированному ложными посылками. Метод -анализа не соответствовал логически-экс­периментальным требованиям.

Из этих четырех категорий остатков только четвертая до­стойна, в сущности говоря, быть названной алогичной. Нелоги­ческое есть алогичное вследствие самого факта ошибки. В противоположность этому детерминация целей остатками не­логична, а не алогична, т. к. в любом случае нет логической де­терминации целей. Точно так же не алогично, а нелогично ри­туальное поведение. Выказывание почтения знамени с целью выразить любовь к родине есть форма алогичного поведения, потому что символическая демонстрация своей преданности

священной реальности — нормальная вещь. Что касается по­ведения, вызываемого иллюзией, то оно скорее объект иро­ничных замечаний. Если политические вожди, обещающие своим войскам идеальную цель, сами не верят в свою доктри­ну, они поступают логично. Если же верят, то — нелогично. Лицемер поступает логично, верующий — нет. Эти положе­ния, которые могут шокировать, следуют тем не менее из зна­чения самих слов. Если политический вождь циник, если он хочет воспламенить толпу и захватить власть, если он отдает себе отчет в различии между последовательностью событий, которую он представляет своим сторонникам, и реальным хо­дом дел, он явно поступает логично, т.к. имеет в виду цель, ко­торую на деле достигнет: стать у власти и изменить общество с выгодой для себя. Наоборот, если он сам жертва иллюзии, которую старается внушить другим, он нелогичен, поскольку добивается невозможных результатов.

В этом месте анализа Парето, за которым я следую с неко­торой вольностью, добавляет, что большинство политических, вождей нелогичны и суть жертвы иллюзий, которые они стре­мятся распространять. Именно так и должно быть, потому что трудно симулировать чувства или распространять убеждения, которые не разделяешь сам. Самые убежденные главы госу­дарств верят в свое призвание и в свою способность изменить мир. По крайней мере до определенного предела вожди наро­дов должны быть пленниками иллюзий, в которых нуждаются управляемые.

Это, несомненно, верное положение, конечно, малоприят­но. Но, сказал бы Парето, нет никакого основания для совпа­дения истины и пользы. Утверждать необходимость согласия вождей народов с иллюзиями, которые они распространяют, может быть, и означает вынесение верного суждения, но сто­ит ли разглашать эту истину? Может быть, я обречен быть плохим гражданином, чтобы стать хорошим социологом?

4. Социологический синтез

Исследовав природу общественного человека с его остат­ками и производными, Парето переходит к анализу функцио­нирования общества как системы. Его стремление к социоло­гическому синтезу нашло отражение в трех последних главах «Трактата по общей социологии»: «Свойства остатков и произ­водных», «Общая форма общества», «Общественное равнове­сие в истории».

Известно, что классы остатков меняются мало. На протя­жении веков, за которыми мы можем наблюдать непосредст-

венно или с помощью исторических свидетельств, шесть клас­сов остатков более или менее стабильно сохраняют свое зна­чение. Тем не менее наблюдается медленный прогресс логиче­ски-экспериментального мышления, колебания относительно важности разных классов остатков, Эти колебания относи­тельного значения остатков первого и второго классов даже выступают главной причиной исторических преобразований и решающим фактором судеб народов и государств.

Парето спрашивает себя, определяются ли в свою очередь эти остатки, проявления чувств внешними причинами матери­ального порядка.

Одно время Парето находился под влиянием социального дарвинизма, т.е. идей борьбы за жизнь и естественного отбо­ра, распространенных на общество. Его искушало желание объяснять борьбу классов и общества борьбой за жизнь; те, кто выживает и одерживает верх, лучше одарены. Однако, по­размыслив, Парето не стал развивать данную интерпретацию, с его точки зрения, слишком механистическую и однозначную. Он остался верен только одной, в конечном счете несомнен­ной идее: чувства или остатки не должны слишком противоре­чить условиям выживания. Если образ мыслей и мироощуще­ние людей несовместимы с требованиями коллективной жиз­ни, общество не может сохраниться. Всегда необходим мини­мум адаптации чувств людей к жизненным потребностям. Без этого минимума народы исчезают.

В другом месте Парето уточняет, что можно в абстракции представить себе два «предельных типа» общества: «1. Обще­ство, в котором господствуют исключительно чувства без ка­ких-либо рассуждений. Весьма вероятно, что сообщества жи­вотных близко подходят к этому типу. 2. Общество, в котором господствуют исключительно логически-экспериментальные рассуждения» (ibid., § 2141).

«Общество людей, — добавляет тут же автор «Трактата по общей социологии», — находится в промежуточном состоянии между двумя указанными типами. Его форма детерминируется не только внешними обстоятельствами, но и чувствами, инте­ресами, логическй^экспериментальными доводами, имеющими целью добиться удовлетворения чувств и интересов, а также опосредованно — производными, которые выражают и порой оправдывают чувства и интересы и служат в определенных случаях средствами пропаганды» (ibid., § 2146).

Общество, характеризующееся исключительно логически-экспериментальным поведением, по признанию Парето, не­возможно себе вообразить, поскольку логически-эксперимен­тальное мышление не в состоянии определять его решающие цели. «Не в обиду будь сказано гуманитариям и позитивистам,

но общество, детерминированное исключительно разумом, не существует и не может существовать; и не потому, что пред­рассудки людей мешают им следовать наставлениям разума, а потому, что недостает исходных данных проблемы, которую стремятся решать логически-экспериментальным путем. Здесь дает о себе знать неопределенность понятия пользы. Понятия, которыми пользуются разные индивиды, имея в виду добро для них самих или для других, по сути дела, разнородны, и нет способа свести их к единству» (ibid., § 2143).

Нелогически-экспериментальная детерминация целей включает проблему свободы общества по отношению к при­родной среде. Это не означает отрицания влияния природной среды на общество: оно отразилось на чувствах и остатках че­ловека, Минимум необходимой адаптации, таким образом, предполагается с самого начала, и, может быть, целесообраз­но влияние природной среды вынести за скобки и понять фун­кционирование общества, анализируя главным образом остат­ки, производные, интересы и социальное многообразие.

Если детерминация целей никогда не отличается логически-экспериментальной природой, корректно ли говорить о так на­зываемом логически-экспериментальном поведении? В неко­тором смысле оно не является таковым, ибо допускает детер­минацию целей. Этот вопрос позволяет сблизить Паретовщ Те­ории интереса и пользы.

Под интересом подразумеваются тенденции, обнаруживае­мые в том, что инстинкт и разум побуждают индивидов приспо­сабливать материальные, полезные и приятные ценности к жизни, как и добиваться уважения и почестей. Эти тенденции заметны в поведении, имеющем наибольшие шансы стать логическим, — поведении экономических субъектов, с одной стороны, и по­литических — с другой, т.е. в поведении тех, кто стремится по­лучить максимум материальных удовольствий для себя или мак­симум власти и почестей в общественном соперничестве.

Поведение трудящихся или инженеров, по Парето, есть ло­гически-экспериментальное. Проблема цели оказывается ре­шенной, ибо поведение естественным образом обусловлено за­дачами. Посмотрим на конструктора моста. Бесспорно, что ре­шение построить мост не есть логически-экспериментальное и что в известном смысле техническая задача зависит от нелоги­чески-экспериментального решения, но при том, что цель явно полезна для заинтересованных индивидов, очевидно согласова­ние интеллектуальной работы строителей с реальным ходом дел, который будет развиваться в соответствии с их замыслом.

Поведение экономических субъектов — заинтересованное и логически-экспериментальное, ибо экономическая наука ис­ходит из того, что индивиды стремятся достичь определенных

целей и используют для их достижения наиболее пригодные средства.

При определении этих целей экономическая наука оказыва­ется в привилегированном положении, ибо выбор делают сами субъекты. Экономист рассматривает проблемы в контексте иерархии предпочтений, не вынося суждений о достоинствах разных шкал выбора. Если один предпочитает купить на послед­ний франк вина, а другой — хлеба, экономист принимает во внимание эти решения, не рассуждая об их достоинствах. С по­мощью шкал предпочтений, свободно устанавливаемых каж­дым, экономист пытается реконструировать логическое пове­дение, т.е. такое, когда каждый, исходя из наличных средств, старается обеспечить себе максимум удовольствия. Предпола­гается попросту, что цель субъектов действия — получение с помощью находящихся в их распоряжении средств этого мак­симума удовольствий. Такими удовольствиями предстают на­блюдаемые факты, поскольку они, в глазах наблюдателя, со­вмещаются с действительным выбором субъектов.

Этот анализ объективен, т.к. ограничивается констатацией предпочтений индивидов и не заключает в себе никакого срав­нения удовольствий субъекта А с удовольствиями субъекта В. «Чистая экономика выбрала единственную норму, предполо­жим удовольствие индивида, и установила, что он единствен­ный ценитель этого удовольствия. Так, например, была опре­делена экономическая или разумно достаточная выгода. Но ес­ли мы задаемся вопросом (достаточно простым): что же наибо­лее выгодно индивиду, если не учитывать его мнения, — тотчас возникает необходимость установления нормы, а она — произвольна. Спросим, например, выгодно ли индивиду физи­чески страдать, чтобы морально наслаждаться, или наоборот? Скажем ли мы, что ему выгодно стремиться исключительно к богатству или заботиться о другом? В чистой экономике мы оставляем за ним право решать это самому» (ibid., § 2110). Во избежание путаницы будем говорить о разумной достаточно­сти при· обозначении удовольствий, которые получает индивид в соответствии с его иерархией предпочтений и располагаемы­ми средствами. Индивид поступает логично, если он добивает­ся максимальной^ разумной достаточности. В самом деле, в норме вещей, когда каждый хочет обеспечить себе максимум удовлетворения, если иметь в виду, что этот максимум не обя­зательно максимум удовольствий, он может быть и максиму­мом потерь. Если некто находит максимум удовлетворения в морали, а не в наслаждениях, он может вести себя столь же логично, как и скряга или честолюбец. В рассуждениях о ра­зумной достаточности каждый должен быть единственным судьей своей шкалы предпочтений, а поведение, обеспечиваю-

щее максимум разумной достаточности, должно определяться обстоятельствами.

При переносе понятий разумной достаточности на обще­ство сразу же возникают два препятствия. Общество не лич­ность и не обладает, следовательно, шкалой предпочтений, по­тому что составляющие его индивиды, естественно, обладают иерархиями разных предпочтений. «Если бы польза, извлекае­мая каждым индивидом, была величиной однородной и, следо­вательно, поддавалась бы сравнению и сложению, наше иссле­дование не было бы трудным, по крайней мере теоретически. Сложили бы пользу разных индивидов и получили бы состав­ленную из них пользу коллектива. Так мы вернулись бы к уже рассмотренным проблемам. Но дела обстоят не столь просто. Польза каждого индивида — величина специфическая; не име­ет никакого смысла говорить о суммарной пользе, ее просто не существует, и ее нельзя рассматривать» (ibid., § 2127).

Вместе с тем применительно к обществу в целом нельзя од­нозначно пользоваться категорией пользы. Например, можно считать полезным для общества максимум силы на междуна­родной арене, или максимум экономического процветания, или высшую общественную справедливость, понимая последнюю как равенство в распределении доходов. Другими Словами, польза — не строгое понятие, и, прежде чем говорить об ойще-ственной пользе с логически-экспериментальной точки зрения, следует прийти к согласию относительно критерия пользы. Об­щественная польза — это данное состояние общества, подвер­женное изменению, определяемое только на основании произ­вольно выбранного социологом критерия. Общественная поль­за, будучи неоднозначным понятием, приобретает четкость, ес­ли социолог определил ее смысл. Если он решает назвать пользой военную мощь, то последняя поддается увеличению или уменьшению. Но данное определение лишь одно из воз­можных.

Проблема общественной пользы формулируется, таким об­разом, в виде следующих положений:

— Не существует логически-экспериментального решения об­
щественной проблемы и, кроме того, проблемы поведения,
которому должен следовать индивид, потому что цели по­
ведения никогда не определяются логически-эксперимен­
тальным образом.

— Понятие пользы двусмысленно и уточняется только через
выбор критерия, осуществляемый наблюдателем. «Мы дол­
жны сделать заключение не о том, что невозможно решить
проблемы, одновременно учитывающие разнородные фор­
мы пользы, а о том, что хотя бы для рассуждений об этих

разнородных формах пользы следует принять некую гипо­тезу, которая позволит их сравнивать. Если такая гипотеза не подтверждается, что бывает очень часто, бесполезно го­ворить об этих проблемах; это лишь производная, опреде­ленные возбудители которой скрыты, и, следовательно, на них одних мы должны остановить свое внимание» (ibid., § 2137).

— Теоретически можно строго и объективно измерить разум­
ную достаточность для индивида, но эта мера возможна,
только если априори принимается ценность шкалы пред­
почтений данного индивида.

— Даже если принят определенный критерий пользы, следует
различать прямую и косвенную пользу, которая представ­
ляет собой сложение отдельных польз. Косвенная польза
есть в первую очередь результат воздействия на окруже­
ние индивида. Если государство желает сегодня овладеть
силой атома, прямой пользой будет превосходство данного
государства (или ущерб, если речь идет о негативной поль­
зе) в овладении этой силой. Косвенной пользой для госу­
дарства — позитивной или негативной — станет польза,
проистекающая из изменений, которые произойдут в сис­
теме международных отношений. Если рост числа госу­
дарств, овладевших атомом, увеличит вероятность ядерной
войны, косвенной пользой станет этот негативный факт.
Негативная косвенная польза, впрочем, может быть боль­
шей или меньшей, чем прямая польза. Чтобы взвесить гло­
бальную пользу индивида, а также коллектива, нужно, сле­
довательно, принимать во внимание одновременно прямую
и косвенную пользу. И, та и другая связаны с трансформа­
цией рассматриваемой системы. Косвенная польза может
также проистекать не из трансформации всей системы, а
из последствий воздействия на субъекта поведения других.
Если,.например, США или СССР, будучи атомными держа­
вами, вели себя в отношении Франции иначе, чем они вели
бы себя, полагая, что у Франции нет атомного оружия, то
из этого вытекает позитивная или негативная польза, кото­
рую следует прибавить к прямой, прикидывая общую пользу.

Рассуждение, по-видимому, зашло в тупик: чтобы продви­гаться вперед, следует различать максимум пользы для коллек­тива и максимум пользы коллектива.

Максимум пользы для коллектива — это предел, начиная с которого невозможно увеличить выгоду индивида как члена коллектива, не уменьшая выгоды других. Пока этот предел не достигнут, т.е. пока можно увеличить выгоду некоторых, не уменьшая ничьей выгоды, оптимума нет, и целесообразно про-

15 Зак. № 4 449

должать добиваться его. Максимум пользы для коллектива предполагает критерий пользы. Если, как в чистой экономике, польза определяется в терминах разумной достаточности или удовлетворения индивидов, согласно их собственным систе­мам предпочтений, то со стороны управляющих будет нор­мальным и логичным стремиться к максимуму пользы для кол­лектива. «Когда коллектив достиг точки «Q», от которой он может удаляться ради пользы всех индивидов, доставляя им наибольшие радости, ясно, что с экономической точки зрения при стремлении только к пользе всех членов коллектива над­лежит не останавливаться в такой-то точке, а продолжать уда­ляться от нее, ибо это на пользу всем» (ibid., § 2129).

Итак, можно говорить о максимуме разумной достаточности для коллектива, определяемом независимо от разумной доста­точности разных индивидов. Наоборот, как нельзя сравнивать, а затем складывать разумную достаточность А и В, ибо они ве­личины разнородные, так и коллектив не может рассматривать­ся как отдельное лицо и максимума разумной достаточности коллектива не существует и не может существовать.

В социологии все-таки можно вместе с максимумом пользы для коллектива анализировать максимум пользы коллектива, рассматриваемого как эквивалент некоей личности, не смфии-вая их. Максимум пользы коллектива не может быть объек­том логически-экспериментальной детерминации. С одной сто­роны, для его определения требуется выбор критерия: слава, мощь, процветание. С другой — коллектив не личность, систе­мы ценностей и предпочтений неодинаковы, и, следовательно, максимум пользы коллектива всегда будет объектом произ­вольной детерминации, т.е. не вытекающей из логически-экс­периментального метода.

Если принимать во внимание удовлетворение индивидов, то нормальным станет доведение его до максимума, и этот макси­мум будет обретаться так же долго, как высоко можно подни­мать уровень удовлетворения некоторых, не снижая его ни у кого, С достижением этого предела возникает непростая ситу­ация, вызванная необходимостью сравнения пользы одних ин­дивидов с пользой других. По ту сторону данного предела воз­можно большее удовлетворение одних — положим, даже большинства — в ущерб другим — пусть и меньшинству. Но чтобы обосновать необходимость перераспределения пользы, нужно допустить, что выгоды разных индивидов сопоставимы. А ведь выгоды двух лиц совершенно несравнимы, по крайней мере научными методами.

Но даже с этими оговорками предел максимума пользы для коллектива не признается безусловно теми, кто размышляет о судьбах коллективов, В самом деле, не исключено, что предел

максимума пользы для коллектива, т.е. момент, в который воз­можно большее число индивидов испытывают наибольшее удовлетворение благодаря наличным средствам, есть момент национального бессилия или вырождения. Итак, понятия мак­симального удовлетворения возможно большего числа индиви­дов и силы или славы коллектива полностью гетерогенны. Наи­более процветающее общество не обязательно наиболее силь­ное или наиболее прославленное. Япония 1937 г. была гигант­ской военной силой. Она создала империю и встала на путь завоевания Китая. В то же время уровень жизни японского населения был относительно низким, политический режим — авторитарным, общественная дисциплина — суровой. Положе­ние Японии 1937 г. не представляло максимума пользы для коллектива. Можно было предпринять разные меры, увеличи­вающие степень удовлетворения многих, ни у кого не снижая ее. С 1946 — 1947 гг. в Японии показатель роста валового на­ционального продукта самый высокий в мире (включая совет­скую систему), уровень жизни быстро растет. Но в то же вре­мя Япония больше не военная, не военно-морская сила, не ко­лониальная империя. Что предпочтительнее: положение эконо­мически процветающей Японии 1962 г. или положение сильной в военном отношении Японии 1937 г.? На этот воп­рос нет логически-экспериментального ответа. Неизбежным следствием демографического, экономического или социаль­ного положения страны, при котором люди живут приятно, может быть закат того, что исследователи именуют славой.

Понятие гетерогенности играет значительную роль в Паре-товой социологии. Так, в силу того что ценностные системы индивидов совершенно разрозненны, общество не может рас­сматриваться как отдельное лицо. Парето пользуется также выражением «общественная гетерогенность» для обозначения того факта, что все известные общества предполагают разде­ление и в определенном смысле противопоставление массы управляемых индивидов небольшому числу индивидов, кото­рые властвуют и которых он называет элитой. Если в социоло­гии Маркса фундаментальное значение имеет классовое раз­личие, то в социологии Парето решающим выступает различие между массами и элитой. Это различие свойственно всей так называемой макиавеллиевской традиции.

У Парето есть два определения элиты: широкое, охватыва­ющее всю общественную элиту, и узкое, прилагаемое к правя­щей элите.

Согласно широкому определению, в элиту в качестве со­ставной части входит небольшое число тех индивидов, каждый из которых преуспел в своей области деятельности и достиг высшего эшелона профессиональной иерархии. «Допустим,

Дата добавления: 2015-05-31