КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Нападение
IV III II I
Роберт не видел ни одной из обитательниц замка в течение двух дней, последовавших за нападением на него, но ему, по молчаливому соглашению, были оставлены ключи, которыми заведовал кастелян. Он сидел на берегу озера и удил рыбу, когда сторож на башне протрубил в рог, извещая о приближении гостя к замку. Роберт вскочил с места, будь то хорошие или плохие вести, для него это все же было развлечением, быть может, даже случаем увидеть Марию Сэйтон, если бы пришлось вести гостя к королеве. Через озеро плыла лодка, и уже издали Роберт узнал своего друга‑стрелка; Брая узнали также из окон замка, так как к Роберту вышла камеристка и объявила, что обе королевы нездоровы, не могут никого принять и просят сказать об этом посланцу. Роберт обещал исполнить просьбу и сделал это с тем большей охотой, что мог без помехи вдоволь болтать с Браем. Вальтер выпрыгнул на берег из лодки и сердечно поздоровался с Сэрреем. Узнав о нездоровье королев, он засмеялся и сказал, что предвидел это, добавив, что на этот раз ему нет надобности просить их об аудиенции, так как он только привез письмо регента и довольно долгое время будет находиться поблизости, чтобы иметь случай видеть высоких особ, когда они снова поправятся. – Что? – воскликнул Сэррей. – Вы останетесь поблизости? Разве регент подозревает измену или предвидит какую‑нибудь опасность? – Быть может, и то и другое, – ответил стрелок, которого Роберт повел в свою комнату, куда приказал подать закуску и вино. – Многое произошло с тех пор, как мы расстались, да, многое, и притом не особенно неприятное для вас. Но прежде всего доставьте мое письмо по адресу, оно заключает в себе пилюлю, которая, быть может, лучше, чем доктор, вылечит вдовствующую королеву. – Но все же в нем нет ничего неприятного? – спросил Сэррей, уже начинавший бояться, что граф Монгомери попался в руки регента… – Снесите прежде письмо, а потом я расскажу вам, что знаю и что думаю! – предложил Брай. Роберт взял запечатанное воском послание и направился через двор к главному зданию, желая вручить письмо дежурной придворной даме. Но на лестнице его уже встретила Мария Сэйтон, и ему показалось, что она, наверно, быстро бежала, так как едва дышала, когда он заговорил с ней. – Прекрасная леди, – сказал он, – дерзаю нарушить запрет, державший меня несколько дней вдали от вас, так как имею поручение к ее величеству вдовствующей королеве. – Отдайте мне письмо, – живо перебила Мария молодого человека, а когда тот с удивлением посмотрел на нее, так как письмо было спрятано у него в кармане, то она добавила: – Конечно, если у вас есть письмо. Ведь королева ожидает ответа регента на свой запрос. – Вот оно, – сказал он, вручая ей пергамент, – а если в нем заключается что‑либо неприятное, не ставьте мне это в вину! – Вы хотите сказать, что королева не должна ставить вам этого в вину, так как письмо адресовано ей? – Я хочу сказать, – ответил Сэррей, стараясь уловить взор красавицы‑фрейлины, – что для меня здесь есть только одно существо, гнева которого я страшусь. Королева справедлива, но Мария Сэйтон… – Ну? Почему вы остановились? – Мария Сэйтон сурова, так как знает, что она любима, и… – Прекрасный паж, ваши слова очень лестны, но вы наговорили мне столько любезностей, что с моей стороны было бы легкомысленно верить им. – Мария, жертва моей честью не была ничтожной мелочью… – Тсс!… Это должно быть позабыто! Или, быть может, напоминанием об этой ночи вы хотите сказать, что мы все теперь находимся в вашей власти и что одно ваше слово может навлечь на нас неприятности? – Леди Мария, я надеюсь, вы не сомневаетесь, что я не способен на низкую месть, – воскликнул Сэррей. – Посмотрим, – засмеялась она. – Вы смелы, храбры и находчивы. Сегодня я увижу, умеете ли вы хранить секреты. – А если сумею, Мария? – спросил Роберт. – Тогда я буду считать вас за образец добродетели! – воскликнула девушка, смеясь и поспешно убегая, но при этом ее почти ласковый, нежный взгляд сказал Роберту более, чем могли бы сделать слова. Сэррей вернулся в свою комнату, причем, когда он проходил по двору, ему снова показалось, что в окнах галереи, над его помещением, проскользнула какая‑то тень. Волнение Марии Сэйтон бросилось в глаза, а то обстоятельство, что она требовала письмо, которого она не видела, внушало подозрение. До Роберта доходили слухи о потаенных дверях и коридорах во дворце, следовательно, представлялось весьма возможным, что его разговор с приятелем был подслушан, и он решил наказать подслушивателей. Прежде всего он дал знак стрелку говорить тихо о вещах, которые не должны быть разглашены, а затем начал громким голосом: – Знаете, я веселюсь здесь более, чем ожидал; у королевы очень любезные придворные дамы. – И вы, конечно уже влюбились? – спросил Брай. – Да, я на пути к тому. – В таком случае чокнемся. За ваше здоровье и счастье! Которая же это из дам? – Самая прекрасная, самая веселая и, быть может, самая коварная. – Тогда берегитесь, граф!… – Я так и делаю, поэтому прошу вас говорить совсем тихо, – произнес Сэррей. – Вы не можете себе представить, какие у дам тонкие уши. Они слышат все, что желают скрыть от них, и не слышат того, что должны слышать. Легкий шорох за стеной выдал, что подозрения Сэррея были верны. – Они подслушивают! – шепнул Брай, а затем громко добавил: – Будь наша красавица любопытна, она не простила бы вам, что вы лишили ее удовольствия подслушивать. – Я того же мнения, – засмеялся Сэррей. – Ну, теперь рассказывайте! Вы говорили, что у вас произошло многое? – Да, и даже очень серьезное, – ответил стрелок, понизив голос. – До регента дошли слухи, что англичане и французы замышляют насильственное похищение королевы. Вследствие этого он, лично оберегая южную границу, двинул отряд к Дэмбертону, а мне с пятьюдесятью конными стрелками поручил защищать берега Ментейтского озера. Для Роберта ничего не могло быть приятнее полученного известия: отныне уже не в его власти было разрешать кому‑либо въезд или выезд из Инч‑Магома, а Мария Сэйтон не могла требовать от него неисполнения данных ему инструкций. Блокада противоположного берега озера тоже была ему на руку, давая возможность не смотреть боле на замок как на тюрьму, из которой не было выхода. Вальтер Брай продолжал рассказывать дальше, приковывая все внимание своего собеседника. Лорд Бэклей, нравственный убийца Екатерины Блоуэр, перешел в английский лагерь и даже под знамена Варвика, который, в свою очередь, отправился на службу в Лондон. Сэррей сначала не хотел верить, что лорд, защитивший его от Генриха VIII, мог искать службы у этого короля, но Брай уверил его, что регент получил на этот счет самые достоверные известия. – Бьюсь с вами об заклад на бочку вина против одного пенни, что мы вскоре поработаем здесь! – сказал Брай. – Бэклей должен составить себе хорошую славу в глазах Варвика, и он попытается обрести ее ценой захвата Марии Стюарт. Надеюсь, что регент будет свергнут, а Дуглас со своими приверженцами снова введет прежнее правление, причем вдовствующую королеву изберут регентшей. Но, – заключил Брай свой рассказ, – регент поставил здесь хорошего сторожа: как охотничья собака, я выслежу Бэклея, прежде чем он подойдет к этому замку на три мили, и повешу его на самом высоком дереве, которое я только найду. Обратите внимание, не принимает ли вдовствующая королева каких‑нибудь тайных послов, я был бы очень удивлен, если бы она не участвовала в заговоре. Роберт призадумался. Если неизвестный, которого тайно выпустили из дворца, был лорд Бэклей, то было бы открытой изменой не признаться Вальтеру, что его подозрения были основательны. А можно ли было сомневаться в этом? Разве было бы неправдоподобно, что Мария Лотарингская готова была броситься в объятия англичан, лишь бы отнять власть у ненавистного регента? Разве она дрожала бы так перед раскрытием своих интриг, если бы дело шло не о государственном преступлении?
Пока Роберт размышлял, как бы ему предостеречь стрелка, не изменяя данному слову и не выдавая королевы, он был позван к Марии Лотарингской. Заметив прибытие посланца, вдовствующая королева тотчас же вместе с Марией Сэйтон отправилась в галерею, из которой потайной ход вел в помещение, смежное с комнатой Сэррея. Услышав, что для нее есть письмо, она послала леди Сэйтон навстречу Роберту, а сама осталась подслушать его разговор со стрелком. Она выбрала себе в спутницы именно Марию Сэйтон, так как, во‑первых, знала, что та одна могла влиять на Сэррея, и, во‑вторых, ее первую следовало убедить в предательстве Роберта, прежде чем осмелиться снова думать о том, каким образом сделать его «немым». Сэйтон вернулась обратно и принесла письмо. В узком проходе обе дамы пытались подслушать, сдержит ли Роберт данное слово. Когда они услышали громкий разговор, сконфуженная леди Сэйтон покраснела, а вдовствующая королева со страшной злобой топнула ногой и пробормотала: – Этот хитрый плут догадывается, что мы подслушиваем! Но все же немыслимо, чтобы он знал об этом проходе!… Или вы, Мария Сэйтон, предупредили его? – Ваше величество, этого подозрения я не заслужила! Я напоминала ему не нарушать данного слова, но я – не предательница, которая лишила бы вас возможности обличить его, если бы он оказался негодяем!… Мария Лотарингская ничего не ответила. Когда Роберт и Вальтер стали говорить так тихо, что, несмотря на слуховые трубы, ничего из их беседы не было слышно, королева покинула свое место. – Следуй за мной! – приказала она фрейлине и прошла в свой кабинет. – Мария, – сказала она там, – этот паж слишком хитер, чтобы быть честным. Ты поручилась за него. Скажи мне, кто внушил тебе это доверие к нему? Мария смущенно покраснела. Могла ли она похвастать, сказав: «Он будет верен, потому что любит меня?» Должна ли она была сознаться в том, что произошло в башне? Это одно могло убедить королеву, но признание ущемляло ее честь. Королева становилась все настойчивее. – Мария Сэйтон, – сказала она с нетерпением, – я не выношу мучительного сомнения, я не могу жить, терзаясь неизвестностью, предает ли нас этот паж или нет. Прошу еще раз, скажи, что внушает тебе доверие к нему, иначе я буду думать, что вся наша безопасность зависит от того, насколько твое кокетство в состоянии подчинить тебе этого мальчишку. Неужели мне придется прибегнуть к крайним мерам?.. Мария Сэйтон поняла значение этих слов, и, как ни тяжело ей было раскрыть тайну своего сердца женщине, бессердечие и эгоизм которой были ей известны, она решилась принести эту жертву, чтобы спасти Роберта и его гостя от «крайних мер» вдовствующей королевы. Мария Лотарингская внимала ей с возрастающим интересом. Она и не подозревала, с какой смелостью и решимость действовал Роберт и как он уже до ее просьбы считал необходимым не компрометировать королеву. И не только рассказ, но и краски, в которых Мария описывала происшедшую сцену, подействовали на королеву захватывающим образом. Юноша, которого она до сих пор считала нескромным, заносчивым, тщеславным человеком, подслушивающим у всех дверей, чтобы узнать, что делается в замке, увиделся ей вдруг совсем в другом свете; она стыдилась, что дурно поняла его, и почти завидовала Сэйтон за ее влияние на него. – Лишь своим молчанием, – сказала вдовствующая королева, – ты виновата в том, что я упустила возможность перетянуть его на нашу сторону и смотрела на него, как на врага. Ты избавила бы меня от многих неприятных часов, если бы была откровенна. А регент пишет нам, что не нуждается в советах, – пробормотала она, шагая взад и вперед по комнате, – он благодарен за наше доброе желание облегчить его заботы… О, эта насмешка бесстыдна! Если я когда‑нибудь достигну власти, – прошипела она дрожащими губами, – тогда его окровавленная голова будет торчать на зубцах башни моего дворца, а дикие лошади будут рвать его подлое сердце! Позови сюда Сэррея! – вдруг повелительно приказала она Марии. – Я должна сейчас же переговорить с ним. Леди Сэйтон поклонилась и вышла из комнаты, чтобы передать Роберту Сэррею приказание королевы. Некоторое время Мария Лотарингская была погружена в глубокое раздумье; она вся была полна жаждой мести. – Я тоже еще прекрасна, – прошептала она, бросив взгляд в зеркало. – Посмотрим, не сможет ли эта красота одурманить пажа, отнять у регента верного слугу!… Она остановилась перед зеркалом. Благородные и все же пышные формы женщины словно приподнялись и снова расцвели, после своего временного увядания в покое; как громовой дождь после долгой засухи освежает цветы, заставляя их благоухать, так воля женщины, желающей быть обольстительной, внезапно превратила ее в сладострастную сирену. Королева сорвала свою вдовью вуаль и распустила темные волосы, так что они рассыпались по всей спине, словно морская волна. Она отбросила тугой кружевной воротник, скрывавший шею, и распустила золотые шнуры, державшие верхнее одеяние. Она позвала свою камеристку и велела приготовить себе свой ночной туалет. Она, выдавая себя за больную, имела отличный предлог принять Сэррея в постели. Жестокая радость вследствие задуманного плана горела на ее щеках, обычно бледных, и светилась в глазах, обыкновенно холодных и мрачных. Какое несравнимое удовольствие с помощью кокетства отнять у смертельного врага верного слугу, сделав его рабом своих желаний, и в то же время одержать победу над молодой женщиной, осмелившейся противиться ей, когда она думала о мщении! Какое веселое развлечение эта игра с юным пажом, и как гордо будет торжество, когда он, горя страстью и одурманенный ее чарами, даст ей клятву изменить регенту. В эту минуту Мария Лотарингская была прекрасна, как прекрасен демон‑соблазнитель.
На окнах были спущены занавеси, а комната освещалась зажженным фонарем. Красный свет в соединении с полумраком комнаты давал волшебную игру теней, отражаясь розовыми лучами на постели и на прекрасной королеве. Камеристка зажгла благоухающее, одурманивающее курение, которое затемняет сознание людей еще ранее того, как они увидят богиню храма, и открыла дверь, чтобы впустить Сэррея, ожидавшего в передней, и сказать Марии Сэйтон, что она более не нужна королеве. Навстречу Роберту из раскрытой двери несся запах амбры, и если он, в ожидании официального приема, готовился быть настороже с королевой и решил оставить ее в сомнении насчет своей уступчивости, то теперь, при виде представшего перед ним зрелища, был до крайности поражен. Он вступил в полутемную комнату, его ноги утопали в мягком, дорогом ковре, заглушавшем шаги; он вдыхал в себя сладкий, одурманивающий сладострастием аромат и видел перед собой на ложе роскошную и прекрасную женщину, словно осиянную жгучим солнцем Востока и созданную волшебной силой бога мечты. Неужели это была та самая королева, которая, бледная и мрачная, как окутывавшее ее траурное одеяние, отдавала приказ пытать его? Неужели это была Мария Лотарингская, гордая матрона с презрительно насмешливым взглядом? Или это была сирена, принявшая образ королевы, чтобы обольстить его? Роберт остановился поодаль, пока королева слабым голосом не попросила его подойти поближе. Он не устремился исполнить этот приказ, а сделал несколько шагов к ней. – Подойдите к самой постели, граф Сэррей! – сказала королева. – Мне вредно говорить громко. Я нездорова, последние дни страшно потрясли меня. Вы еще сердитесь на меня, Сэррей? Вопрос был так внезапен, так неожидан, тон его так мягок, что Роберт почувствовал, как кровь закипела в его жилах. – Вы не отвечаете? – продолжала королева, словно желая предупредить его ответ. – Это деликатно и благородно, благодарю вас. Вы могли бы только пристыдить меня; вы должны питать ко мне ненависть, я знаю, чувствую это, и эта ненависть справедлива. Несмотря на нее, я велела позвать вас, как единственного охранителя моих прав и безопасности. Разве это не безрассудно? Я не в состоянии спокойно рассуждать. Скажите мне, Сэррей, как это я пришла к тому, что доверяю именно вам? Роберт с удивлением смотрел на странно изменившуюся женщину, думая, не смеется ли она над ним. Но ее глаза глядели на него так печально, так страдальчески и с такой мольбой, что тронули его сердце. – Ваше величество, – сказал он, – если вы доверяете мне – это лучшее удовлетворение, которое вы могли бы дать мне!… Ни в каком случае чувство, внушающее вам это доверие, не будет обмануто мной: я буду служить вам честно и искренне. – Вы? – страдальчески улыбнулась королева. – Вы, которого я чуть было не велела убить? Или, быть может, это было только сном? Была ли я в полном сознании, или видела все это во сне? – Ваше величество! Вы были в полном сознании. Вы просто ненавидели того, кто помешал вашим планам, и придали значение злым нашептываниям негодяя. Теперь, когда я узнал, какую тяжелую борьбу вы выдержали, я понимаю, что жизнь какого‑то пажа должна была вам представляться очень малоценной. Я понимаю вашу ненависть и горечь сердца, когда я освободился от цепей и надменно торжествовал, Я оскорбил вашу гордость, выставляя себя победителем, и я не мог больше рассчитывать на милость. Королева посмотрела на Роберта с улыбкой, которая вызвала краску на его щеках. – Вы глубоко проникаете в душу женщины, – прошептала она, – но все‑таки недостаточно глубоко, Сэррей. Я ненавидела вас также еще и по другой причине. Я – женщина, и там, где королева требует почтения, женщина в ней требует ухаживания, льстящего ее тщеславию. Вы были свидетелем, как грубый слуга регента оскорбил меня, но не заметили моего взора, требовавшего от вас рыцарского порыва, но зато я видела, что подобный порыв тотчас же проявился, как только была обижена моя придворная дама. Сэррей, это может показаться мелочью, но такая мелочь оскорбляет глубже, чем скрытая насмешка. Я не ставлю вам в вину увлечение кокеткой, но вы хотели поступить на службу к моей дочери и равнодушно смотрите на то, как оскорбляют мою честь. К тому же вы знаете еще не все. В тот день я уже и без того была в сильном возбуждении, мои нервы были болезненно настроены и малейший пустяк мог рассердить меня. – Ваше величество, – прервал ее Роберт, – быть может, вам представляется необходимым дать мне это объяснение, но объяснение тягостно для вас, а для меня постыдно. – Но это необходимо, – возразила королева. – Как я уже сказала вам, я принуждена просить вашей помощи. Я уже думала о том, чтобы избрать посредницей Марию Сэйтон, но боюсь, что вы могли бы разгадать ее игру. – Игру, ваше величество? Какую игру? – спросил Роберт более тоном упрека, чем с любопытством. – Милый Сэррей, – засмеялась королева, – по этому поводу я могу дать вам объяснения только тогда, когда мы будем союзниками. – Для союза необходимо полное доверие, ваше величество, – ответил Сэррей. – Если вам требуется какая‑нибудь услуга, то в моем лице вы найдете самого послушного слугу, что же касается союза, то, прежде чем говорить о нем, я должен быть убежден, что ваше лестное предложение не является лишь приманкой, желанием возбудить мое тщеславие, над которым вы посмеетесь потом самым обидным образом. – Как мало вы доверяете мне, Роберт! – прошептала королева. – А с другими вы более благородно доверчивы. Вы верите той женщине, которая недостойна вашего доверия. Скажу вам правду, граф Сэррей!… Вначале, когда Мария Сэйтон, смеясь, рассказывала мне, что вы для нас ничем не опасны, что она может заставить вас действовать гак, как ей угодно, я хотела воспользоваться влиянием этой маленькой кокетки для своих целей. Но теперь я изменила свое намерение. Сегодня, когда она сообщила мне о том, что произошло в башне замка, как вы хотели сломать свою шпагу в доказательство того, что жертвуете для нее своей честью, я пришла к заключению, что пора прекратить эту недостойную игру. С моей стороны было бы преступлением поощрять дальнейшее кокетство Марии Сэйтон. – Мария Сэйтон все рассказала вам? – пробормотал Роберт, совершенно сраженный тем, что услышал. Мария Сэйтон смеялась над его самым святым чувством! Она издевалась, в то время как его сердце обливалось кровью! – Так по была игра, только игра! – снова пробормотал он. – Да, это была игра! – подтвердила королева. – И недостойная игра, как я вижу. Вы побледнели, дрожите? Эта коварная кокетка не только нанесла удар вашему самолюбию, но и жестоко ранила ваше сердце? Роберт пронизывающим насквозь взглядом смотрел на нее, как бы желая проникнуть в самую глубину ее души. – Ваше величество, может быть, вы ошибаетесь? – прошептал он. – Скажите, что ошибка возможна, и я с радостью ухвачусь за малейшее сомнение. Ни одна женщина не может быть так жестока, так бессердечна! Нет, нет, это не так. Мария Сэйтон спасла меня от мук пытки и после такого великодушного поступка не станет издеваться над человеком, который ни в чем не провинился перед ней! – Вы смотрите слишком серьезно на Марию Сэйтон, и потому у вас теплятся сомнения, – улыбаясь заметила вдовствующая королева. – Молодой девушке льстило ваше поклонение. Мы были в отчаянии, узнав, что регент прислал сюда свою стражу, и Мария решила попытаться склонить вас на нашу сторону. Заметив, что вы очарованы ее красотой, она пустила в ход кокетство, как военную хитрость. Не любовь к вам заставила ее спуститься к вам в подвал и прекратить мучения пытки, а боязнь, чтобы палачи не убили вас и не вызвали печальных последствий для королевы. Она надеялась совершенно овладеть вами, но так как это ей не вполне удалось, то она переменила тактику. Мария Сэйтон подслушала ваш разговор с посланцем регента и очень оскорбилась им. Вы легкомысленно говорили о ее любви и советовали быть осторожным. Марии самой надоела игра, тем более, что она не вполне удалась ей. Мне кажется, что вы можете упрекнуть молодую девушку лишь в вероломном кокетстве и больше ни в чем. Впрочем, я не знаю, может быть, она дала вам повод рассчитывать на серьезное чувство с ее стороны? Она говорила вам о нем? – О, нет, ваше величество! – с горькой усмешкой возразил Роберт. – Наивный человек, еще верящий в добродетель, мог бы тешиться тщеславными мечтами, но я могу поклясться, что Мария Сэйтон была очень осторожна в своих выражениях. До сих пор, ваше величество, я не знал, что такое кокетство, теперь я постиг его. – С какой горечью вы говорите это, Сэррей! – прошептала королева. – Бедный, вы серьезно любите ее! Но не теряйте надежды!… Быть может, Мария считает ваше чувство легким увлечением и потому и вела свою недостойную игру, а теперь, когда она узнает… – Нет, нет, ваше величество, – прервал Роберт, – пусть Мария Сэйтон даже не подозревает, какое страдание причинила она мне. Если для вас имеет значение моя благодарность, то знайте, что я навеки буду признателен вам, если вы ничего не скажете ей о моем горе. Я могу перенести насмешки над своим глупым легковерием, над тщеславными мечтами, но не допущу, чтобы смеялись над страданиями моего сердца. – Как? Вы обладаете таким мужеством? – воскликнула вдовствующая королева, приподнимаясь с подушек, причем намеренно или случайно легкая шелковая накидка сползла с ее плеча и обнажила белоснежную грудь. – Вы обладаете таким мужеством?.. Нет, нет, – прервала она себя, улыбаясь, – в вас говорит оскорбленная детская любовь. Приветливый взгляд Марии снова наполнит ваше сердце восторгом; достаточно одной ее улыбки, чтобы вы склонились к ее ногам. Да, ваша любовь – это любовь без гордости, без самолюбия; такая любовь забывает обман, терпеливо переносит все страдания и в конце концов выходит победительницей благодаря своему долготерпению. Благо тому, кто может так любить! Но это – иллюзия. Сэррей невольно скользнул взглядом по обнаженным плечам и груди вдовствующей королевы и, встретившись с се взглядом, смущенно опустил глаза. Ее слова зажгли кровь в жилах молодого человека. – Разве не всякая любовь – царство сладких иллюзий и грез? – спросил Роберт дрожащим голосом. – Нет, Сэррей, – возразила вдовствующая королева, – гордые, сильные души не довольствуются мечтами и грезами, они борются на земле и побеждают. Только пустые, тщеславные женщины любят, чтобы их идеализировали, обоготворяли, это – кокетки с холодными сердцами, желающие сначала вызвать страсть, а затем насмеяться над ней. Гордая, сильная женщина тоже с удовольствием видит любимого мужчину у своих ног, но она не играет его чувством, она говорит мужчине, какой ценой он может заслужить ее любовь. Чем выше она стоит, тем труднее добиться ее расположения, но тем более чести покорить ее, тем сильнее и радостнее успех. Однако куда мы зашли? – улыбаясь, прервала себя Мария Лотарингская. – Я ведь позвала вас не для того, чтобы говорить о любви. Право, не знаю, каким образом мы коснулись этой темы. – А я знаю, ваше величество! – живо воскликнул Роберт. – Вы хотели показать мне, как я был глуп и слеп, принимая отражение солнца за светило и не замечая самого солнца. Я поддавался чарам кокетки и забыл о храме, где в сиянии лучезарной красоты царствует богиня. Вот где этот храм, вот перед кем я должен преклонить колени! Скажите, наше величество, какой ценой я могу приобрести ваше расположение? Если бы вы даже потребовали для этого моей смерти, то и тогда цена вашей любви не показалась бы мне слишком высокой. Роберт бросился на колени и, весь дрожа от страсти, схватил руку королевы. – Если бы в тот день, когда вы прибыли сюда, вы склонились так передо мной и спросили меня, чем можете заслужить мою любовь, – прошептала королева, кладя другую руку на плечо Роберта, – то я ответила бы вам, что мне нужна только ваша верность. Но вы этого не сделали, так как видели перед собой лишь Марию Сэйтон. За это я возненавидела вас так, что хотела даже убить. Теперь я чувствую себя отмщенной. Ступайте к Марии Сэйтон и наслаждайтесь ее любовью!… При случае я замолвлю за вас словечко. Вы знаете, я слишком горда для того, чтобы быть соперницей своей же фрейлины. – Да, вы правы, вы можете меня только презирать, – воскликнул граф Сэррей, вскакивая с пола. – Но вы ошибаетесь, если думаете, что я могу носить в своем сердце чей‑нибудь другой образ, а не ваш. Вы открыли мне глаза, и я вижу теперь, как я был глуп и слеп. Вы отталкиваете меня – я подчиняюсь вашей воле, но уверяю вас, что те муки, которые я стану испытывать вдали от вас, будут гораздо чувствительнее, чем терзания пытки, которой вы пугали меня. Прощайте, ваше величество! Вы больше не увидите меня, и если вам придет когда‑нибудь в голову мысль, что я оскорбил вас, то вы можете успокоить себя тем, что жестоко отомстили мне за эту обиду. С последними словами Роберт хотел уйти, но вдовствующая королева удержала его. – Роберт, – прошептала она, – я все прощу, если увижу, что могу верить вам, что вы действительно забыли Марию Сэйтон и хотите принадлежать мне. – Душой и телом! – пылко воскликнул Сэррей, опускаясь на колени и охватывая руками стан вдовствующей королевы. – Если вы – демон‑искуситель, я продам вам свою душу, отрекусь от ее спасения и готов собственной кровью подписать свое отречение. – Так вы могли бы серьезно полюбить меня? – спросила королева полусомневающимся тоном. – Испытайте меня, ваше величество, и если окажется, что я лгу, то прикажите вашим слугам вздернуть мое тело на виселицу. – Роберт, – нежно проворковала вдовствующая королева, обнимая шею графа, если кто‑нибудь настолько полюбит меня, что будет готов отдаться мне всей душой и телом, если кто‑либо не побоится умереть за меня, не испугается пересудов и насмешек, то я сделаю такого человека самым счастливым на земле, я разделю с ним королевскую корону. – Приказывайте! – воскликнул Роберт, сверкая главами. – Скажите, что нужно делать? Хотите, чтобы я убил регента и подготовил к восстанию благородных шотландцев? – Ты способен это сделать, Роберт? – спросила Мария Лотарингская. – Я все, все сделаю! Приказывайте! – воскликнул Сэррей, прижимая к губам ее ладони. – В таком случае я посвящу тебя в свои рыцари! Преклони колени! Я надену на тебя знаки моего ордена, – улыбаясь, проговорила королева и, отстегнув бант со своей кружевной косынки, прикрепила его к плечу Роберта. – Теперь скажи мне, что тебе сообщил посланный регента, – продолжала она, – у тебя не должно быть от меня тайн. Роберт с ужасом взглянул на вдовствующую королеву, которая с улыбкой требовала от него бесчестного поступка. Только теперь Сэррею стало ясно, какую ошибку он сделал в порыве страсти. – Ты колеблешься? – с укором проговорила королева, приподнимаясь с места и снова, как бы случайно, спуская накидку со своих плеч. – Ведь ты только что уверял, что принадлежишь мне душой и телом, и уже колеблешься? Ведь ты поклялся мне в беспредельном послушании! – Но еще раньше я присягнул регенту хранить его тайну, – возразил Роберт. – Я могу убить регента по вашему желанию, но не имею права нарушать клятву. – У тебя честная душа, Роберт, – растроганным голосом заметила королева. – Но если бы ты только знал, как и ненавижу регента!… Я вся дрожу, когда слышу его имя! Одной его смерти для меня мало. Я хочу сначала низвергнуть его, уничтожить, оскорбить, как самого низкого человека, а затем только убить. Бели ты исполнишь это, разве любовь королевы менее ценна, чем слово, данное негодяю, который воспользовался твоей юношеской неопытностью и восторженностью для своих личных целей? Разве не более благородно защищать слабую женщину, чем в союзе с сильным мужчиной нападать на нее и шпионить за ней? Если ты даже нарушишь свое слово, данное регенту, то и в этом нет никакого бесчестия. Ведь ты обещал регенту свое содействие, не зная еще того, что он потребует от тебя. Ты поклялся ему в верности, думая, что участвуешь в рыцарском поступке, а не в мошеннической проделке. – Я дал клятву регенту защищать вашу дочь от козней Генриха Восьмого, – возразил Роберт. – Скажите мне, ваше величество, что вы не ведете переговоров с англичанами, и тогда я без колебаний перейду на вашу сторону. – Я не принимаю никаких условий, Роберт, – ответила королева, – мне нужно повиновение, слепое повиновение, иначе я не поверю твоей любви. Я вижу, впрочем, и без того, что ты не любишь меня. Для Марии Сэйтон ты готов был пожертвовать своей честью, а для меня не можешь! Уходи отсюда, я не признаю торга. Кто хочет покоиться в моих объятиях, тот должен принадлежать мне всецело, а не наполовину. Ты – холодный, расчетливый любовник, Ты взвешиваешь свое чувство, вместо того, чтобы сгорать от страсти; ты торгуешься там, ще каждый с радостью отдаст все, что имеет. Уходи, я не хочу больше ничего от тебя. – Ваше величество!… клянусь вам… – пробормотал Роберт. – Вон! – она резко прервала его, вскакивая с места, и останавливаясь перед коленопреклоненным молодым человеком в виде разгневанной богини. – Тебе, верно, хочется, чтобы я позвала своих людей и приказала вывести тебя отсюда? Роберт задрожал от угроз королевы и, задыхаясь от страсти, охватил руками ее колени. – Я повинуюсь вам, повинуюсь, – прошептал он, – я схожу с ума. Приказывайте – у меня нет воли, нет силы сопротивляться вам. Позвольте мне поцеловать вас… Мне нужно забыться, чтобы не слышать укоров совести, не помнить того, чего требует моя честь. Вдовствующая королева опустилась на кушетку и завернулась в свою шелковую мантию. – Такого послушания мне не нужно, – тихо проговорила она. – Тебе не следует бороться с собой, чтобы повиноваться мне, ты должен исполнять мою волю так же легко и свободно, как это делает моя собственная рука. Но я верю в твое доброе намерение служить мне и поэтому могу успокоить тебя: я с большим удовольствием увижу свою дочь в могиле, чем отдам ее в руки Генриха Восьмого… Моя дочь, дочь француженки, найдет себе приют во Франции, раз ей не дают им пользоваться у себя на родине. – О, как вы были жестоки, что не сказали мне этого сразу! – воскликнул Роберт. – Чего мне стоило заглушить свою совесть!.. А между тем, если бы я знал истину, я с радостью повиновался бы вам, без всяких оговорок. Вы говорите, что я пожертвовал бы своей честью для Марии Сэйтон, если бы она потребовала это? Да, это так, но в следующую же минуту я убил бы себя или предал бы в руки регента, чтобы он беспощадно наказал меня. Я не был бы в состоянии вынести ваш гнев и сделал бы все, что вам угодно. Но разве вы могли бы уважать бесчестного человека, могли бы довериться тому, кто нарушил свою клятву? – Не знаю! – задумчиво ответила королева. – Однако ты должен оставить меня, – прибавила она, как бы вдруг заметив, что Роберт остается слишком долго с ней наедине. Мои придворные дамы, вероятно, негодуют, что ты уже целый час сидишь в моей комнате. Скажи скорее, что тебе сообщил посланный регента? Сэррей, не колеблясь, рассказал ей все то, что узнал от Брая. – Прекрасно, – заметила она, когда Роберт окончил свой рассказ, – мы найдем средство перехитрить этого Брая. Узнай, как он думает расположить своих людей. Сегодня ночью мы с тобой увидимся и переговорим о дальнейшем. Время проходит, а мой посланный, которого я отправила в Дэмбертон, может каждый день вернуться обратно. Приходи ко мне вечером, как только я отпущу своих камер‑фрейлин. Войди в ту комнату, за дверью которой ты подслушивал наш разговор, оттуда пройди по галерее до лестницы, где тебя будет ждать наш духовник. Никто во всем замке, за исключением этого священника, не должен знать, что ты – мое доверенное лицо. Бант спрячь! Ну, иди!.. Я надеюсь на твой ум, думаю, что у тебя хватит ловкости для того, чтобы обмануть посланца регента. Она сделала такой величественный жест рукой, чтобы Сэррей удалился, что юноша вздрогнул. – Можно мне поцеловать вашу руку? – смущенно спросил он. Королева, смеясь, протянула ему руку и прошептала: – Сначала месть, а затем награда!
Когда Роберт, выйдя от королевы, проходил по комнате, в которой собралась свита, ему казалось, что все присутствующие видят на его лбу печать предательства. Он собственно не нарушил своего слова, так как поклялся положить свою жизнь за Марию Стюарт и ни одной минуты не сомневался, что регент точно так же, как и Мария Лотарингская, преследует лишь личные цели; но сознание того, что он пошел на сделку, точно продал себя, угнетало его до последней степени. Совсем иначе чувствовал он себя, когда его сердце было полно любовью к Марии Сэйтон. Но молодая девушка позорно осмеяла его любовь! «А можно ли верить Марии Лотарингской? – вдруг подумал Роберт. – Не изменит ли и она? Она потребовала от меня самой большой жертвы и затем отпустила так холодно, точно совершенно позабыла, какую цену предлагала за эту жертву. Может быть, теперь, достигнув своей цели, она оттолкнет меня? Нет, нет, это невозможно! – поспешил успокоить себя Роберт. – Если бы Мария Сэйтон не обманула меня, – продолжал он развивать свою мысль, – то вдовствующей королеве не удалось бы достигнуть своей цели». Вся горечь, накопившаяся в душе Роберта при сознании, что он нравственно опустился, была направлена теперь против Марии Сэйтон, той девушки, которую он любил чистой, бескорыстной любовью! В коридоре Роберта встретила сама Мария Сэйтон. – Вы были у вдовствующей королевы, – прошептала она, – если вы рассердили ее, то будьте осторожны: Мария Лотарингская и так страшно зла на регента за его письмо. Заставляйте слуг пробовать все кушанья и напитки, которые будут подаваться вам. Но что с вами? Почему вы так странно улыбаетесь? Вы смеетесь над моими опасениями? Право, вы еще не знаете характера Марии Лотарингской. Молодая девушка проговорила последние слова с видимой тревогой, в ее дрожащем голосе чувствовалось горячее, непритворное чувство. В другое время оно не ускользнуло бы от внимания Роберта, но теперь оскорбленное самолюбие, сознание своего неблаговидного поступка делали его глухим и немым ко всему окружающему. – Берегитесь, прекрасная леди, – насмешливо ответил он, – я моту возгордиться и подумать, что вы желаете из ревности очернить свою повелительницу. – Из ревности? – воскликнула Мария, и краска негодования залила ее щеки, а глаза вопросительно смотрели в лицо Роберта, как бы сомневаясь, действительно ли он позволил себе такую грубую выходку. – Да, из ревности и досады, что, может быть, и другой женщине удалось одурачить влюбленного пажа, – ответил Сэррей. – О, я знаю, что тут не может быть и речи о ревности любви, так как я никогда не был настолько тщеславен, чтобы надеяться на серьезное чувство с вашей стороны. Да, прекрасная миледи, я был уверен, что вы можете снизойти лишь до мимолетной милости. – Вы были совершенно правы, Роберт Говард, – гордо заметила Мария Сэйтон, хотя ее голос дрожал от обиды, – Мария Сэйтон не отдает своей любви глупцам, а тем более жалким людям. Она повернулась к Сэррею спиной и быстрой походкой направилась к двери. – Я был бы жалким человеком, прекрасная леди, если бы вам удалось завербовать меня в число ваших глупых поклонников! – крикнул Роберт вслед молодой девушке, изнемогая от чувства стыда, горечи и раскаяния. Мария Сэйтон остановилась у дверей, на ее глазах дрожали слезы, а лицо приняло выражение горя и презрения. – Роберт Говард, вы достигли того, что я стала презирать вас, – проговорила она, – ваши недостойные насмешки доказывают, что вы не заслуживаете ни участия, ни сострадания. Молодая девушка давно скрылась, а Роберт все стоял на одном месте, точно пригвожденный. Слова Марии Сэйтон проникли в его душу. «Ну, что же, – подумал он, – пусть презирает! Я и сам презираю себя. Но разве не хвастала она перед другими своей силой надо мной? Если она даже никогда не любила меня, то та минута, в которую я хотел пожертвовать для нее всем, тоже должна была быть для нее святыней. Нет, нет, нужно выбросить ее образ из своего сердца. Только холодный разум не обманывает. Я покажу Марии Сэйтон, что быстро утешился и презираю ее не меньше, чем она меня. Мария Лотарингская поступает честнее. Она требует, но предлагает и награду за свои требования». Роберт вернулся к Браю в сильно возбужденном состоянии; его глаза сверкали мрачным огнем, лицо горело, сердце учащенно билось. – Честное слово, женщины, видно, разгорячили вас, – засмеялся стрелок, встретив Роберта и испытующе глядя на него. – Могу себе представить, сколько они испускают яда по поводу письма графа. Да, Джеймс Гамильтон не станет рассыпаться в комплиментах. – Этого никто не требует, – недовольным тоном возразил Роберт, – но – Простите меня, Вальтер! – нельзя не сознаться, что не особенно благородно третировать женщину, сидевшую когда‑то на шотландском троне, как презренную тварь. – Вот вы как заговорили? – проворчал стрелок. – Вижу, что бабьи слезы тронули ваше сердце! а я, приятель, скорее поверю клятвам влюбленного, чем слезам женщин! – Что же? Каждый молодец на свой образец! – пренебрежительно заметил Сэррей. – Замолчите, Роберт Говард, – воскликнул Вальтер, вскакивая с места. – Даю вам слово, что, если бы кто‑нибудь другой произнес эту фразу и таким пренебрежительным тоном, я, нисколько не задумываясь, поднял бы против него свой меч. Но на вас я не сержусь. Вам лучше, чем кому бы то ни было известно, что мое сердце не остается непреклонным перед слезами одной из женщин, поэтому ваша фраза неуместна. Я не похож на вас лишь в том отношении, что умею отличать голубя от крокодила. Эта вдовствующая королева – холодная, гордая, бессердечная женщина. Она готова пожертвовать собственным ребенком для удовлетворения своего тщеславия; и доказательств этого недалеко искать. Ее слезы – это слезы бессильной злобы. Для того, чтобы отомстить, она готова пустить в ход и нож и яд, она ни перед чем не остановится. – Но она все‑таки женщина. Не забывайте этого, Вальтер Брай! – возразил Роберт. – Называйте ее женщиной, если хотите, хотя в ней нет ни одной женской черты, за исключением ревности и низменной злобы, – проговорил Брай. – Скажите, кто из женщин способен предложить свою руку и сердце мужчине, которого она ненавидит, с единственной целью разделить с ним власть? – Разве вдовствующая королева способна на это? Не думаю! – усомнился Роберт. – Не только способна, но и предлагала себя в жены регенту, – ответил Брай. – Регент отклонил эту честь, и с тех пор Мария Лотарингская ненавидит его с удвоенной силой. Она противится союзу с Францией, к которому стремится регент, имея в виду благо. Шотландии и Марии Стюарт. – Это – неправда! – горячо возразил Роберт. – Наоборот, вдовствующая королева желает, чтобы ее дочь поехала во Францию. – Да, для того, чтобы надеть на себя шотландскую корону, она готова расстаться с дочерью, – заметил Брай. – Регент требует, чтобы Мария Стюарт приехала во Францию как шотландская королева, он хочет сохранить для Марии Стюарт корону. Только на таких условию регент соглашается, чтобы Мария Стюарт вышла за французского дофина. А вдовствующая королева соглашается на брак Марии Стюарт без всяких условий. Надеясь на помощь Марии Лотарингской, французы отклоняют справедливые требования регента. Всем известно, что вдовствующая королева тайно принимает французов, идущих против регента. Чтобы не дать возможности этим заморским птицам перелететь на наш берег, я везде расставлю свою стражу. Я надеюсь, что вы, как честный человек, не измените клятве, данной регенту, несмотря ни на какие женские слезы. Ну, спокойной ночи! Завтра навестите меня, мы еще с вами потолкуем. Роберт проводил стрелка до его лодки. Протягивая ему руку на прощанье, Сэррей не мог смотреть прямо в глаза товарищу. От внимания Брая не ускользнуло смущение Роберта, и он, пожимая руку молодого человека, сказал: – Берегитесь женщин!… Предостерегаю вас еще раз. Женщина, достойная любви, должна приноравливаться к мужчине. Женщинам больше нравится твердый характер. Они смеются над слабыми мужчинами и играют ими. Будьте же настоящим мужчиной, Сэррей, и помните об этом всегда! С последними словами Брай отчалил от берега. «Будьте настоящим мужчиной», – повторил Роберт про себя сказанное приятелем, возвращаясь в замок. – Хорош же я мужчина! Я – раб, продавший свою волю. Но Вальтер Брай вовремя предостерег меня. Посмотрим, достойна ли награда королевы той жертвы, которую она потребовала от меня!»
Глава седьмая
Дата добавления: 2015-06-04; Просмотров: 386; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |