Пророчество

III

II

I

В 1548 году умер Генрих VIII и королем стал его малолетний сын от несчастной Джэн Сеймур, Эдуард VI, а регентом королевства, ввиду малолетства Эдуарда, был назначен герцог Соммерсет. Война Англии с Шотландией вспыхнула с удвоенной силой. Армия Аррана была наголову разбита в сражении при Пинкенклей, а флот во главе с адмиралом Клинтоном был направлен в шотландские воды со специальной миссией перехватить королеву в случае, если она попытается бежать на французском корабле.

Роберт Сэррей не появлялся в замке Инч‑Магом с того дня, как после нападения англичан на Ментейт поселился там. Со стороны обитателей Инч‑Магома не предпринималось никаких шагов, которые дали бы ему основание искать общения с ними или питать подозрения против них. Королевы и их свита жили исключительно замкнутой жизнью и, казалось, навсегда отказались от надежды когда‑либо расстаться с Инч‑Магомом. Так что у Сэррея не было других развлечений, кроме охоты, рыбной ловли или рыцарских упражнений. Вальтер Брай был его верным товарищем и наставником, и отношения переросли в самую сердечную и тесную дружбу.

Когда в Ментейт пришла весть о кончине Генриха VIII, Сэррей немедленно послал гонца к графу Варвику, обращаясь к нему с просьбой о разрешении ему поступить на английскую службу, что позволило бы ему вернуться в Англию. В то же время он написал регенту просьбу освободить его от занимаемой должности, причем Вальтер Брай тоже просил об отставке. Он не хотел расставаться со своим другом, а так как граф Сэррей обещал ему, в случае если ему вернут отобранные в казну родовые имения, сделать его управляющим, то Брай с легким сердцем решил расстаться с отечеством, где у него оставались одни только печальные воспоминания.

Лорд Бэклей бесследно скрылся, и надежда отомстить ему казалась осуществимой, если он поищет предателя в Англии.

Не знал Брай и куда делась Кэт. Однажды, отправившись и Эдинбург, он заехал в развалившееся аббатство, чтобы спросить старуху Гиль, где она похоронила девушку. Но старая колдунья наотрез отказалась давать какие‑либо сведения. Брай, перед отъездом из Шотландии, намеревался снова заехать в аббатство и повторить попытку разузнать, что стало с Кэт, чтобы по крайней мере оставить несчастной свои сбережения, но проходили недели и месяцы, а ни от Варвика, ни от регента не приходило ответа.

Тогда Роберт решил лично заявить регенту о своем решении оставить Ментейт, он как раз обсуждал со своим другом детали поездки, когда звук конских копыт заставил их обоих подойти к окошку.

– Цвета Варвика! – с удивлением воскликнул Сэррей.

– Клянусь святым Андреем, да ведь это – сам Роберт Дэдлей.

Прибытие кавалера в цветах Варвика могло удивить кого угодно, так как Англия все еще воевала с Шотландией и враг уже показался в окрестностях Лейта.

Сэррей поспешил выйти на улицу, всадник соскочил с лошади и, бросившись в его объятия, воскликнул:

– Клянусь Богом, это – вы! Узнаете ли вы своего пленника, Роберта Дэдлея? Простите, что ответ деда заставил вас так долго ждать, но виноват в этом только я, так как мне непременно хотелось лично привезти его вам в знак оказанной мне вами услуги. Но, – продолжал он, входя с Робертом в дом, и заметив там Вальтера Брая, смущенно добавил: – Вести, которые я привез, в высшей степени конфиденциальны и спешны.

– Вальтер Брай – мой друг! – ответил Сэррей.

– Это – другое дело. Тем лучше, если мы все трое сплотимся для общего дела. Королева Мария Стюарт должна убежать сегодня вечером. Выслушайте меня!

– Стойте! – перебил Сэррей молодого Варвика и кинул Вальтеру многозначительный взгляд. – Сохраните вашу тайну при себе. Вспомните, что я обязался регенту своим словом…

– Я помню Сэррей и, несмотря на это, вы должны выслушать меня. Неужели же вы думаете, что Дэдлей Варвик может рекомендовать своему другу предательство? Однако к делу! Прежде всего учтите, что мой дед пользуется полным доверием юного короля Эдуарда Шестого, или – вернее сказать – стоит во главе английской знати, которая решила строго следить за тем, чтобы в Англии никогда не могли повториться дни злодейской тирании. Эдуард Шестой во всем слушается моего деда, и то, что поручил передать вам мой дед, имеет то же значение, как если бы к вам обратился сам король. Дед имеет другие планы относительно престолонаследия, чем те, которые упомянуты в завещании Генриха Восьмого. В интересах блага страны он хочет устранить всякие спорные притязания на английский престол. Каждый из незаконнорожденных детей Генриха Восьмого предъявляет свои права, и даже шотландская королева Мария Стюарт могла бы оказаться претенденткой. Поэтому дед мой хочет, чтобы Марии Стюарт удалось скрыться во Францию, пока наша армия еще не завоевала Шотландии. Регент разбит, его армия почти разбежалась, он не может более удерживать нас и поэтому‑то не нашел другого выхода, как склониться на предложения деда, разумеется, в секрете. Он обещал не мешать более бегству королевы, за что, со своей стороны, мой дед обещал ему отозвать английскую армию, как только объект спора окажется вне границ Шотландии.

– Ах, опять политика! – иронически пробормотал Вальтер Брай и, бросив многозначительный взгляд на Сэррея прибавил: – В том и невыгодна политика для нас, грешных, что как ни поступи, а никого не порадуешь! Мы вооружили против себя вдовствующую королеву, потому что служили регенту; сегодня регент требует от нас того, чему еще вчера препятствовал; а завтра вопрос может стать опять иначе, и тогда нам скажут: «К чему вы так торопились слушаться?»

– Необходимо действительно торопиться, – возразил Дэдлей, – потому что адмирал Виллеганьон явится сегодня с четырьмя французскими галиотами в Дэмбертон, чтобы взять на борт королеву, и ему придется сделать все это как можно скорее, чтобы не попасться в руки английской эскадре.

– Роберт Дэдлей! – вступил в разговор Сэррей. – Позвольте мне открыто высказать вам свое мнение. Если герцог Нортумберленд, ваш дед, и регент Шотландии вступят между собой в тайное соглашение, и если предметом этого соглашения является такой поступок, который им придется официально именовать государственной изменой, то пусть они и подыскивают себе людей, готовых пойти на это, а не поручают честному дворянину во имя секретных приказов нарушать долг чести. Я был здесь в качестве слуги регента, всем известно, что я охраняю замок Инч‑Магом, и если завтра королева будет похищена, то ответственным буду я. Что же скажут? Скажут, что либо я обманул, либо дал себя обмануть. И то, и другое навлечет на меня одинаковый позор, и поэтому я не пойду на это. Пусть регент отзовет меня или пришлет мне официальный приказ, без этого Мария Стюарт выйдет из замка только через мой труп.

Дэдлей улыбнулся, хотя и не без удивления взглянул на Сэррея и произнес:

– Это было предусмотрено, и я могу только удивляться прозорливости моего деда, который так верно понял вас. Он поручил мне напомнить регенту о вас, и регент пошел навстречу нашему желанию. Вот приказ о вашем отзыве с распоряжением передать ваш пост мне.

– Ну, а я и мои стрелки? – воскликнул Брай. – Сэр Дэдлей, уж не думаете ли вы, что я пущу вас через озеро?

– Нет, сэр Брай, – улыбнулся Дэдлей. – Вот приказ регента о передаче мне власти над Инч‑Магомом и Ментейтом. Регент нуждается в войсках. Поэтому велите своим стрелкам готовиться в поход и отправляйтесь с Богом. Если же вы предпочитаете следовать за графом Сэрреем, то пусть отряд поведет ваш капрал. Могу дать вам увольнительное свидетельство, так как я захватил для этого чистые бланки.

Сэррей прочел свое увольнительное свидетельство, которое гласило следующее:

«Ввиду того, что сэр Роберт Говард, граф Сэррей, по представлению графа Варвика, герцога Нортумберленда, восстанавливается английским королем Эдуардом VI во всех титулах, отличиях, правах и имениях, отнятых у его рода вследствие государственной измены графа Генриха Сэррея, то мы, Джеймс Гамильтон, граф Арран и регент Шотландии, увольняем упомянутого Роберта Говарда от службы королеве Марии и настоящим указом даем ему свободный пропуск и позволение вернуться в свое отечество каким ему заблагорассудится путем, будь то на одном из французских галиотов, находящихся в Дэмбертоне, или же накатанными дорогами нашего государства».

– Граф Сэррей, раз мы выходим в отставку, – сказал Брай, – то нам следует сделать визит дамам в замке и сказать им, что не от нас зависит, если сегодня им предлагают то, что еще вчера было бы сочтено государственной изменой.

Позволение уехать на французском судне намекало Сэррею на то, что ему разрешается проводить королеву, Марию Стюарт, если он того пожелает, и что он не должен чинить никаких препятствий ее побегу. Поэтому, когда Брай сделал предложение сделать прощальный визит дамам, то Сэррей почувствовал, что ему не получить более полного нравственного удовлетворения за все неприятности, испытанные из‑за вдовствующей королевы, чем если он объявит ей об исполнении всех ее желаний. Кроме того, его сердце шептало ему, что он получит возможность увидеть Марию Сэйтон. И Сэррей согласился с Браем посетить замок Инч‑Магом.

Со сторожевой башни после долгого перерыва снова зазвучали звуки рога, возвещавшего о визите в Инч‑Магом.

В замке все с любопытством сбежались к окнам. До обитательниц замка уже дошли вести о поражении армии регента, и они были готовы переселиться в более надежное убежище. Будет ли там лучше или нет – но эта перемена уже могла влить надежду в сердца.

Глазки Марии Сэйтон тоже заблестели ярче. Все время она ждала Сэррея. Сперва надеялась на встречу со всей страстью любви, сознавая, что глубоко обидела любимого человека и желая искупить свою вину, и в сердце Марии начало закрадываться сомнение, что Роберт не любил ее, а просто поддался минутному увлечению. С течением времени сомнение перешло в уверенность, и Мария Сэйтон стала ненавидеть Сэррея за то, что он мог так быстро позабыть ее!

Однако теперь, глядя, как спокойную гладь озера рассекал легкий челнок, Мария вдруг почувствовала, что ее сердце бьется беспокойнее, чем всегда.

– Нам посылают нового пажа, – сказала вдовствующая королева. – У меня нет ни малейшего желания принять этот визит.

– А я непременно хочу! – воскликнула Мария Стюарт. – Авось новый паж окажется повежливее, чем сэр Говард! Правда, ему пришлось перенести здесь так много неприятностей. Пожалуйста, мама, будь полюбезнее с новым пажом!

– Я готова льстить нашему тюремщику, если ты требуешь, – сказала Мария Лотарингская.

Мария Флеминг вышла, чтобы передать распоряжение вдовствующей королевы, но вскоре вернулась и доложила:

– Ваше величество! У этих господ, должно быть, случилось что‑нибудь необыкновенное, так как они напаивают на приеме и говорят, что их цель посещения не терпит отлагательства.

– Хорошо же! – улыбнулась вдовствующая королева. – Но пусть они никого не винят, если прием им не понравится.

Вошли все трое – Сэррей, Дэдлей и Брай.

– С каких это пор, – спросила вдовствующая королева, – регент настолько позабыл всякие приличия, что перестал даже уважать собственные покои королевы?

– Ваше величество, – ответил Сэррей, – вы ошибаетесь. Регент не заставлял нас добиваться у вас приема. Я и Вальтер Брай оставили службу у регента, а на мое место вступает сэр Роберт Дэдлей.

– Сэр Роберт Дэдлей! – удивилась Мария Лотарингская.

Сэррей повернулся к Марии Стюарт и преклонил перед нею колено.

– Ваше величество! – сказал он. – Когда я поступил на службу к графу Аррану, я поклялся ему, что буду защищать вас от каждого, кто бы это ни был. Если бы даже сам регент захотел заставить вас бежать, то и тогда я с такой же энергией восстал бы против этого, как и тогда, когда чужие расчеты хотели предопределить вашу судьбу. Так поверьте же моему честному слову дворянина, что я только верно и преданно исполнял свою обязанность!…

Мария Стюарт улыбнулась, как и тогда, когда он преклонил перед ней колено в застенке.

– Роберт Говард, – сказала она, – верю, что в вашей груди бьется преданное, горячее сердце, и радуюсь за вас, что вы уезжаете отсюда. Я уважаю вас за вашу преданность. Да сохранит вас Господь за это, и когда вы помчитесь по прекрасным лесам и зеленым лугам, когда увидите радостные лица людей, то вспомните о бедной королеве, которая отдала бы свою корону только за то, чтобы поменяться судьбами с самой простой жницей! И помолитесь тогда за бедную Марию Стюарт!

В глазах королевы заблестели слезы.

Дэдлей обнажил меч и, бросившись на колени, обратился к Марии Стюарт:

– Ваше величество! Когда‑то я думал увезти вас и доставить к принцу Уэльскому, чтобы он мог возложить на ваши локоны английскую корону. Тогда Роберт Говард вышиб меня из седла, но сегодня никто не помешает вам скрыться из этих стен. Вы хотите быть свободной, и Франция простирает вам навстречу свои объятия. Еще сегодня ночью шотландская королева должна достичь Дэмбертона, где ее ждут четыре французских галиота с распущенными парусами.

– Да вы с ума сошли! – воскликнула вдовствующая королева, резко перебив Дэдлея и показывая на Вальтера Брая, остававшегося немым свидетелем всей сцены.

Радость загоревшаяся на всех лицах, вдруг сменилась ужасом и смущением. Как? Новый властитель их судеб вслух говорит о том, о чем до сих пор решались говорить только шепотом? Сейчас Вальтер Брай арестует его!…

Но каково же было их изумление, когда Брай подошел к Марии Лотарингской и, преклонив колено перед ней – той самой женщиной, с которой он до сих пор держался самым высокомерным, вызывающим образом, – сказал:

– Ваше величество! До сих пор я еще ни перед кем, кроме Бога и моего короля, не преклонял колен. Вы считали меня врагом, да и продолжаете считать, потому что ненавидите во мне верного слугу вашего врага. Но, как и граф Сэррей, я повиновался приказу. Однако теперь, когда я покончил со службой, я должен сказать вам, что мне было в высшей степени неприятно служить графу Аррану. Он не смел так оскорблять вас. Теперь я свободен, и если шотландская королева хочет бежать, то меня ей нечего бояться; в настоящее время я – слуга только графа Сэррея.

– И в качестве слуги, – добавил Роберт, – он будет сегодня ночью эскортировать поезд, если королева разрешит мне ее сопровождать.

– Возможно ли это? – возликовала Мария Стюарт. – Я могу бежать, могу быть свободной? О, Боже мой! Роберт Говард, поклянитесь мне своей честью, что не обманете меня!

– Ваше величество, вы свободны! Это – не обман. Мы отвезем вас в Дэмбертон, – уверил ее Дэдлей. – Клянусь нам в этом за себя и за своих друзей.

– Но мы знаем подлость графа Аррана, – ответила вдовствующая королева. – Дайте мне доказательства, что наш план имеет хоть шансы на успех. Покажите мне французских солдат, которые защитят нас от стрелков! Покажите мне письмо от Д’Эссе в доказательство того, что он ждет нас, что мы найдем в Дэмбертоне французские корабли.

– Я не могу показать вам ни письма, ни французских солдат, – возразил Дэдлей. – Я не могу даже выдать вам то, что дает мне непоколебимую уверенность в успехе моего плана, так как вы не должны становиться нашей сообщницей. Но я обращаюсь к шотландской королеве с вопросом, может ли она думать, что два дворянина и честный стрелок поручились бы своей честью, если бы дело шло только о проделке пажей, и что мне удалось бы привлечь таких сообщников, если бы у них могла оставаться хоть тень сомнения?

– Я мог бы доставить все доказательства, – вступил в разговор Роберт Сэррей. – Но для этого понадобилась бы целая неделя. А уже завтра бегство – немыслимо. Ваше величество! – обратился он к вдовствующей королеве. – У нас есть прочная сводчатая камера во дворце. Я готов быть вашим узником, чтобы у вас был заложник, если против королевы замышляется предательство.

– Нет! – воскликнула Мария Стюарт, покраснев, как огонь, и обеими руками схватив Роберта за руку. – Я верю нам, и вам ни к чему отправляться в эту ужасную камеру! Я убегу с вами, и если нам будет угрожать засада, то я приказываю вам, сэр Говард, щадить свою жизнь. Лучше снова заточение, чем ради меня пролитая кровь. И тот, кто не хочет обидеть меня, должен отбросить в сторону всякое сомнение. Мария Флеминг, Мария Сэйтон, хотите ли вы сопровождать меня?

Подруги детских игр окружили молодую королеву и стали целовать ей руки.

– Клянусь святым Андреем, – пробормотал Вальтер Брай, – я даже буду рад, если нам повстречается дюжина всадников. За такую королеву и умереть чистое наслаждение!

Брай, Сэррей и Дэдлей уехали, чтобы подготовить все необходимое для бегства. Роберт Говард не обменялся с Марией Сэйтон ни единым словом, но он с горделивой радостью заметил, как она невольно покраснела, когда вдовствующая королева высказала свое обидное недоверие.

– А она меня все‑таки любит! – шепнул он Вальтеру Браю.

Однако тот только недовольно нахмурил брови и сказал:

– Роберт Говард, вы мужественно боролись со своим сердцем, и я удивился, что вы одержали победу над ним. Но поверьте мне, если бы даже вы и могли теперь любить ее всей душой, то скоро пожалели бы об этом. Мужчина не должен сомневаться в женщине, которую он любит, потому что сомнение быстро разрастается, как сорная трава. Вспомните мою Кэт! Она была обесчещена, и ее вид постоянно возбуждал бы во мне сомнения в ее чистоте. Благо ей, если она умерла, если она еще жива, тогда благо, что я тогда убежал. Откажитесь от предмета своей страсти, сэр Говард! Думайте, что она надсмеялась над вами!

– Вы правы, Вальтер, – пробормотал Сэррей, пожимая ему руку. – Но я все‑таки скажу Марии, что любил ее так, как никогда больше не буду любить ни одну женщину!

– Ну и поступите, с позволения сказать, как дурак! Она порядком‑таки поиздевалась над вами, и если вы хотите, чтобы она по крайней мере уважала вас, так не исповедуйтесь ей, словно несчастный грешник, а обходитесь с ней гордо и холодно. Не беспокойтесь, женщины с такой же достоверностью, как и сатана, знают, поймали ли они чужую душу! Для вас будет лучше оставаться на расстоянии выстрела от ее черных глаз, чтобы я мог целым и невредимым привезти вас в Англию, где вы забудете про привидения Инч‑Магома!

Когда стемнело, на берегу озера приготовили лошадей. Дэдлей переехал через озеро и перевез сначала придворных дам, потом королеву, а уж потом воспитателей королевы, которым секрет был сообщен только в самую последнюю минуту, причем им был предоставлен выбор, последовать ли за королевой во Францию или остаться здесь. Они решились на бегство, так как думали, что гнев регента обрушится на них.

Едва только члены этого маленького общества собрались ни берегу, как кони быстрым карьером помчали их прочь.

Как ликовало сердце Марии Стюарт, когда темные башни Инч‑Магома стали скрываться вдали, и как жадно ее грудь вдыхала свежий воздух свободы! Когда же в ее душу прокрадывались опасения, то Дэдлей смехом разгонял заботы. О, если бы она могла знать, что этот самый Роберт Дэдлей уже не будет в силах спасти ее, как сегодня, что он, став любовником двух королев, предаст их обеих! О, если бы она могла знать, что готовит для нее в будущем судьба, так она не убежала бы из Инч‑Магома, или может быть, все‑таки убежала? Ведь Мария Стюарт была женщиной, а женщина охотно покупает себе час счастья ценою тысячи часов слез!…

За такой час и Мария Сэйтон теперь заплатила бы несколькими годами своей жизни. Как сочилось кровью ее сердце, как бушевала страсть в ее груди, как боролась гордость с тоской любви, когда она думала о том, что Роберт Говард даже не поздоровался с ней при ее высадке из лодки на берег! Он сидел верхом на коне, с опущенным забралом, неподвижный, вытянувшийся, словно бронзовая статуя, и казался немым и холодным. Едва только королева села на коня, как Сэррей повернул лошадь и последовал вперед, и для нее, Марии Сэйтон, у него не нашлось ни взгляда, ни слова, она была чужой ему.

Это было не ненавистью, а презрением. Мария еще перенесла бы ненависть, но презрение разрывало ей сердце и заставляло лицо гореть пламенем стыда. Однако, как растаял тот панцирь, которым она раньше оградилась от него, когда он сегодня опустился на колени пред королевой и с теплотой благодарного сердца, со страстью и воодушевлением говорил о своей преданности ей! Это было воплощение ее грез, это был тот человек, на груди которого она могла бы с рыданием и радостью признаться: «Я люблю…»

Ночной ветер гнал по полям холодные туманы, но у Марии кровь огненным ключом стремилась по жилам.

«Он не смеет так расстаться, – кричало в ней, – я должна сказать ему, что любила его и что его холодность превратила мою любовь в ненависть».

«Нет! – снова перечил в душе Марии Сэйтон другой голос. – Пусть он не торжествует! Пусть не видит, что мое сердце истекает кровью!… Мое лицо должно смеяться, даже если горе рвется криком из сердца».

Когда начало рассветать, кавалькада доехала до возвышенности, с вершины которой взорам беглецов открылось море. Море – дорога к свободе!

– Море! – возликовала Мария Стюарт.

В этот момент к ней подскакал Сэррей.

– Приближается отряд всадников, ваше величество! – доложил он, глубоко склоняясь перед ней. – У них знамена с лилиями, королевскими знаками Франции. Да поддержит Господь вас, ваше величество, и да благословит вас на всех путях ваших!

У Марии Стюарт от радости и растроганности выступили слезы на глазах; она не находила слов, только ее нежная ручка схватилась за панцирную перчатку Сэррея, и она, всхлипывая, прошептала:

– Благодарю вас, благодарю вас!

Действительно, на гору въезжали всадники французского короля. Это был блестящий рой дворян; расшитые золотом платья сверкали в утреннем солнце, копья и доспехи блестели, а знамена весело развевались по ветру. Граф Монгомери соскочил с лошади и на коленях приветствовал невесту своего дофина, радостный клич свиты огласил воздух.

Роберт Сэррей отъехал в сторону и наблюдал издали, как дворяне окружили Марию Стюарт и ее дам; казалось, словно он олицетворял собою мрачные тени ее прошлого. Дэдлей уже откланялся королеве, а Монгомери поместился рядом с ней. Весь поезд уже пришел в движение, когда королева вдруг приостановила лошадь и, оглянувшись по сторонам, заметила одинокого всадника.

Почувствовала ли она, что еще одно слово благодарности будет для него целебным бальзамом, заподозрила ли она, как он страдал, или это было просто следствием ее ласковой сердечности, которая очаровывала всех, – но только она повернула лошадь к Сэррею и кивнула дамам, последовавшим за ней.

– Мы должны проститься с нашим инч‑магомским тираном! – крикнула она французам. – Останьтесь там, господа! – С этими словами она подскакала к Сэррею, сняла с груди бант и, подав ему его, взволнованно сказала:

– Я – очень бедная королева, я ничего не могу подарить вам ценного, чтобы отблагодарить за верность, но этот бант – знак благодарности и уважения, которым вам обязана Мария Стюарт. И вы, – обратилась она к дамам, – тоже одарите нашего храброго инч‑магомского пажа знаками, приличествующими смелому рыцарю.

Дамы повиновались. Мария Сэйтон замешкалась, но, устыдясь своего смущения, тоже сорвала с себя бант и подала его Роберту.

– Я – ваша должница, – сказала она, – потому что вы одержали победу и с честью взяли верх над хитростью и коварством.

Ее смех прозвучал как‑то глухо, и голос дрожал, ее глаза были полны слез.

– Леди Сэйтон, – шепнул он, – я беру этот бант как знак вашего прощения.

Остальные дамы уже отъехали и последовали за королевой.

– Роберт Сэррей – ответила Мария Сэйтон, и ее лицо стало белее снега. – Вы причинили мне очень много горя, когда так позорно отвернулись от меня, но эти слова снова примиряют нас. – Ее взгляд прожег сердце Сэррея.

– Мария! – воскликнул он.

Но Мария Сэйтон, сказав: «Прощайте навсегда!» – погнала лошадь и через несколько секунд уже скрылась в пестрых рядах французских кавалеров.

Глава девятая

Дата добавления: 2015-06-04