П. Штомпка

Врезка

Теоретический «бум»

В целом, конец XX в. был хорошим временем для социологической теории. Всего лишь полвека назад часто и активно обсуждался вопрос о кри­зисе в социологической теории (например, О. Го-улднер). Теперь ситуация изменилась. Многие разделяют мнение британского социолога Дж. Деланти, что «в настоящее время социальная теория занимает очень сильные позиции». Дей­ствительно, это заключение имеет под собой основания. Рассмотрим институциональные и организационные аргументы. Исследовательский комитет по теоретической социологии (RC-16) Международной социологической ассоциации, который основали мы с Джеффри Александером в 1986 г., стал одним из самых крупных среди 50 исследовательских комитетов ассоциации. В Американской социологической ассоциации те­оретическая секция — самая многочисленная. За последние десятилетия значительно увеличили

подписку теоретические журналы, появились новые периодические издания: «Theory, culture & society»,«European journal of social theory»,«Theory» (издается Американской социологической ассо­циацией), «Theory and society». Новый «Journal of classical sociology» готовится к выпуску в свет издательством «Sage» под редакцией Брайана Тернера. Изданы крупные теоретические рабо­ты: «Polity reader in social theory»,«Blackwell companion to major social theorists»,«Handbook in social theory». Результаты современных теорети­ческих исследований обобщаются в монографиях Патрика Берта «Social theory in XX century», Джо­на Скотта «Sociological theory: contemporary debates». Крупные издательства — «Polity Press», «Cambridge University Press», «Sage» выпустили в свет множество теоретических книг, как клас­сических, так и современных, в том числе такие серии, как «Cambridge cultural social studies» (Кем­бридж, под ред. Александера и Сейдмена). В различных странах мира проводятся теоретичес­кие конференции. Недавно мне довелось уча­ствовать в конференциях «Новый взгляд на тео-

51G

Отбор лучших индивидов и уничтожение слабых всегда способствовали прогрессу рода в целом, будь то львиный прайд, пчелиный улей или челове­ческое племя. Если бы опыт не отсортировывал плохие теории, то их распло­дилось бы такое великое множество, что человечество утонуло бы в продук­тах своей интеллектуальной деятельности. Четко спланированное здание культуры немедленно превратилось бы в свалку.

Так что теория должна быть благодарна опыту как никому другому. Зай­цы должны благодарить лисиц, овцы — волков, а научные теории — экспе­риментаторов. Опыт и теория — это вода и пламень, враги, которые не мо­гут жить друг без друга. Они противоборствуют и одновременно дополняют друг друга. В этом процессе более криклива теория, а опыт всегда молчит. Молча он отвергает одну теорию за другой, поправляет, направляет их. Опыт никогда не пойдет на поклон к теории, а теории, напротив, изо всех сил стре­мятся понравиться ему. Даже будучи опровергнутыми, теории стремятся найти новые аргументы в свою защиту.

Сегодня в распоряжении изобретателей теорий оказался Интернет. Все, о чем раньше образованный человек молчал или высказывал в узком кругу единомыш-ленников, выносится на всеобщее обозрение. Каких только благоглупостей наряду с серьезными и глубокими размышлениями не встретишь во всемирной паутине! Люди на свой манер пытаются объяснить все — от причин гибели под­водного ракетоносца «Курск» до взаимоотношений общества и властей. Строй­ные и менее стройные ряды суждений выстраиваются в длинные цепочки ча­тов. Их читают, обсуждают, с ними спорят, их поддерживают или опровергают. Электронный Гайд-парк стал огромной трибуной, где любой человек может проявить теоретическое творчество, высказать любую мысль. Уже не обязательно публиковать свои опусы на страницах толстых журналов, подвергаться цензуре и редактированию. Авторы не боятся обнажать свое идейное кредо, каким бы экстравагантным оно ни казалось оппоненту.

рии социальных изменений» (Монреаль, 2000) и «Новые источники критической теории» (Кемб­ридж, 2000). Характерно, что теория после дол­гого путешествия по Северной Америке верну­лась в свою колыбель, в Европу. Именно в Бри­тании, Франции и Германии уделяется сейчас наибольшее внимание теоретической работе. По свидетельству Нейла Смелсера, «за последние

50 лет центр тяжести общей теоретической мыс­ли фактически переместился из США в Европу, и это перемещение обозначено трудами таких исследователей, как Ален Турен, Пьер Бурдье, Юрген Хабермас, Никлас Луман и Энтони Гид-денс. Многие современные теоретические раз-

работки в США возникли под влиянием этих со­циологов на преподавателей и выпускников уни­верситетов». Аналогичное мнение высказывает Брайан Тернер: «Европейская социальная тео­рия, возможно, снова займет доминирующую позицию в мировом развитии социальной тео­рии».

О чем говорят эти факты? Придерживаясь ста­рой, традиционной оппозиции «теория v- иссле­дование», либо «теоретическая социология v-эмпирическая социология», можно было бы по­думать, что первоочередное внимание к теории означает отход в сторону схоластики и в царство чистых идей, уход от реальных социальных про­блем и конкретных социальных фактов, отказ от эмпирических исследований. Теория получила признание во всех областях эмпирической со­циологии, разделение теории и исследований более невозможно.

Многие теоретики более не занимаются абст­рактными идеями, а обращаются к таким реаль­ным проблемам, как глобализация, личность, риск, доверие, гражданское общество, демокра-

В Интернете как бы перестают действовать законы отбора, управляющие научным миром. Слабые, как и сильные, особи здесь не погибают. Но с ними никто всерьез и не считается.

Опыт призван убивать. И он делает это вполне успешно. Однако он уби­вает очередную теорию не сразу. Сначала он дает ей время укрепить свои позиции, выстроить защиту, набрать сторонников или завоевать популяр­ность. Казалось бы, теория уже достигла своего пика, получила всеобщее признание, вошла во все учебники, но только опыт подскажет нам, что ее дни сочтены. Наступает научная революция, о которой писал Т. Кун, три­умфатора свергают, а его место занимает другая, более молодая избранни­ца. Опыт подобен режиссеру, спрятавшемуся за кулисы и оттуда руководя­щему пьесой.

Марксистская теория господствовала на '/₆ части Земли более 70 лет. От нее и сейчас, вероятно, не отказались бы, если бы не опыт. СССР начал разваливаться под давлением объективных обстоятельств, свидетельствую­щих, что рыночный тип экономики эффективнее планового, свобода пред­почтительнее диктата, плюрализм в большей степени соответствует нынеш­нему обществу, нежели господство одной системы идей.

Наука, как и наша повседневная жизнь, представляет парадоксальный син­тез старого и нового, передового и устаревшего, инноватики и традиции. Если кто-то представляет науку как поточную линию, конвейер непрерывного твор­чества, то он глубоко заблуждается. Наука не есть постоянная устремленность к новому. На 70% она представляет собой защиту старого, уже добытого зна­ния. Совсем свежий пример: в течение пяти лет горбачевской перестройки, а затем еще пяти лет ельцинских реформ отечественные социологи нещадно клеймили советскую социологию, порицая ее за идеологическую ангажирован­ность, неумение противостоять партийному давлению, приверженность мар­ксистским догмам. Но сегодня те же социологи, причем не только старшего

тия, новые формы труда, социальные эксклю-зии, культурные травмы и т.д. Эмпирические исследователи более не ограничиваются реги­страцией фактов и сбором данных. Вместо этого они предлагают обобщающие модели на осно­ве систематизированных фактов. Таковы теория девиантности, теория коллективного поведения, социальных движений, этничности, теория мас­совой информации, концепция социального ка­питала, постматериалистических ценностей и т.п. Теория дает объяснения насущным соци­альным вопросам, она может оказать влияние на более широкую аудиторию простых людей, направляя их мышление. Она отвечает на воп­росы, почему растет преступность, почему воз­никают новые общественные движения, откуда возникает бедность, почему возрождаются эт­нические настроения. По Мертону, Бурдье и Тернеру, теория вырастает из исследований и должна быть направлена на исследования. Теория нужна для того, чтобы дать объяснение или, по крайней мере, модели для лучшей орга­низации разрозненных фактов и явлений, интер-

претации множества различных событий и яв­лений. Для кого? Не только для коллег-теорети­ков, но для простых людей, чтобы дать им ори­ентацию, просвещение, понимание своего со­стояния.

Мы сейчас переживаем «новый великий пере­ход» (перифразируя К. Поляни). Во времена из­менений возникает особая потребность в тео­рии. Социологи испытывают особое давление со стороны простых людей (common people), а кро­ме того, политиков, которым нужна ориентация в этой неразберихе. Все они хотят знать, отку­да мы пришли, где мы есть и куда идем. Ника­кие факты и цифры не могут ответить на такие вопросы. Адекватные представления об обще­стве, карты социальных отношений могут быть предоставлены только с помощью обобщенных объяснительных моделей. Сокращенно по источнику: Штомпка П. Теорети­ческая социология и социологическое вообра­жение // Социологический журнал. 2001. № 1. Веб-адрес: http://www.nir.ru/Socio/scipubl/sj/sj1- 01shtom.html

поколения, перешли от ностальгии к активному восстановлению традиций, совершенно справедливо полагая, что далеко не все из прошлого надо выбра­сывать на свалку истории. Вместе с советской властью ушла в прошлое эпоха фундаментальных исследований, построенных на общенациональной выборке крупных научных программ и важных открытий. По методологической глу­бине, совершенству методического аппарата многие исследования, выполнен­ные в 60—80-е гг. XX в., не уступают, а иной раз даже превосходят современ­ные. Восстановление уважения к прошлому отечественной социологии рас­сматривается сегодня почти как научный авангард.

Крупнейший методолог XX в. Т. Кун не только объявил глубокую гармо­нию между традицией и новациями краеугольным стержнем развития науч­ного познания, но и доказал это теоретически. Не случайно его почитают как основателя учения о научных традициях и научных революциях. Традици­онная наука называется в его концепции «нормальной наукой». Она пред­ставляет собой исследование, прочно опирающееся на одно или несколько прошлых достижений, которые в течение некоторого времени признаются научным сообществом основой для дальнейшего развития.

Т. Кун показал, что традиция является не тормозом, а наоборот старто­вым условием для быстрого накопления знаний. «Нормальная наука» разви­вается не вопреки традициям, а именно в силу своей традиционности. Тра­диции оформляются в парадигмы, которые играют роль господствующего верования в научной среде и своеобразного компаса, указывающего путь вперед. Т. Кун писал: «Под парадигмами я подразумеваю признанные все­ми научные достижения, которые в течение определенного времени дают модель постановки проблем и их решений научному сообществу».

Известные всему миру система Коперника, механика Ньютона, кислород­ная теория Лавуазье и теория относительности Эйнштейна являются обще­принятыми концепциями, или парадигмами. Однако в свое время их никто не хотел признавать, с ними спорили, против них выступали, считая их воз­мутителями спокойствия, некими научными аномалиями.

Таким образом, закономерный путь любой теории — превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя, аномалии — в нормалию.

Когда нормалия состарится и вступит в противоречие с новыми факта­ми, в науке наступит кризис, который обязательно перерастет в научную ре­волюцию, завершающуюся восхождением на трон «нового короля». Падут старые шоры, ученые в своих исследованиях выйдут за границы, определя­емые парадигмой, по-новому взглянут на мир и совершат фундаментальные открытия.

Фундаментальные научные открытия, в отличие от других, связаны не с выведением знания из существующих принципов, а с разработкой новых основополагающих принципов, и всегда возникают в результате решения фундаментальных проблем, т.е. проблем, имеющих глубинный, мировоз­зренческий, а не частный характер.

Фундаментальные научные открытия связаны с созданием таких фундамен­тальных научных теорий и концепций, как геометрия Евклида, гелиоцентри­ческая система Коперника, классическая механика Ньютона, геометрия Ло­бачевского, генетика Менделя, теория эволюции Дарвина, теория относитель­ности Эйнштейна, квантовая механика. Эти открытия изменили представление о действительности в целом, т.е. носили мировоззренческий характер.

Фундаментальные открытия часто становятся результатом научной рево­люции, которую можно понимать как скачкообразный переход от одной па­радигмы к другой. В конце 1980-х — начале 1990-х гг. в России никакой по­степенной эволюции от плановой экономики к рыночной, от марксизма к немарксистскому мировоззрению не было. Речь скорее всего надо вести о на­учной революции. После продолжительного кризиса, вызванного не только разбродом и шатаниями в умах отечественных социологов, то и вполне объек­тивными факторами, в частности нефинансированием научных исследова­ний, в конце XX — начале XXI вв. ситуация стала понемногу выправляться. Количество новой литературы возросло в десятки раз, появились невидан­ные ранее тематические направления и методологии, наряду с прикладны­ми стали проводиться фундаментальные исследования. За короткий срок мы почти наверстали отставание от тех рубежей, которые отечественная социо­логия могла бы достичь, если бы она развивалась эволюционно, без кризи­сов и потрясений.

Правда, Т. Кун описывает кризисные явления в развитии нормальной науки иначе: увеличение конкурирующих вариантов, готовность опробовать что-либо еще, выражение явного недовольства, обращение за помощью к философии и обсуждение фундаментальных положений. В конце 1980-х гг. конкуренция на социологическом фронте у нас не возрастала, а снижалась; готовность опробовать новые подходы и методы существовала, но она воз­никла гораздо раньше. За помощью к философии никто из социологов не обращался — напротив, именно ее считали главным тормозом науки. Нако­нец, фундаментальные проблемы почти не обсуждались, хотя большинство социологов выражали явное и скрытое недовольство этим.

Научные революции обычно затрагивают мировоззренческие и методо­логические основания науки, нередко изменяя сам стиль мышления. Поэтому по своей значимости они могут выходить далеко за рамки той конкретной области, где произошли.

Между старым и новым философским мировоззрением, между плано­вым и рыночным мышлением нет не только плавного перехода, но и цен­ностной преемственности. Переход от одной парадигмы к другой, соглас­но Т. Куну, должен осуществляться резко, как переключение, а не посте­пенно, посредством логики. В определенном смысле защитники различных парадигм живут в разных мирах. По Куну, различные парадиг­мы несоизмеримы.

Новые методы исследования могут приводить к далеко идущим послед­ствиям: к смене проблем, смене стандартов научной работы, появлению новых областей знаний. В этом случае их внедрение означает научную ре­волюцию. Научная революция в отечественной социологии привела к по­степенному вытеснению идеалов количественной методологии нормами и стандартами качественной социологии, ряды которой постоянно расши­ряются еще и в силу материальных проблем: на крупномасштабные реп­резентативные исследования попросту не хватает денег. А легкость пере­вода методологических «стрелок» объясняется тем, что отечественная социология в частности и русский менталитет в целом на протяжении долгого времени формировались вне количественной традиции с ее при­верженностью к точному учету и расчету, калькуляции, проверке фактов, достоверности данных, разработке новых шкал, тестовых батарей и т.п.

В этой области советские социологи скорее осваивали и усваивали, нежели изобретали и открывали.

Переход на новые научные рельсы (называем мы это событие революци­онным или нет) открывает новые области непознанного, мир новых объек­тов и явлений. Таковыми стали проблемы бедности и богатства, тендерная социология и стратификация, крестьяноведение, маркетинговые исследова­ния, экономическая социология, девиантная социология и др.

Таким образом, основу научной революции могут составлять не только создание новых инструментов познания, но обнаружение каких-то ранее неизвестных сфер или аспектов действительности.

Свойство научного знания состоит в том, что все выводы и гипотезы, полученные с помощью научного метода, могут подвергаться критике и быть опровергнутыми. Если вам кажется, что научной теорией можно счи­тать лишь такую совокупность утверж­дений об окружающем мире, которую никогда нельзя опровергнуть, то вы глубоко ошибаетесь. Ученые признают за своими теориями только частичную истинность. Это значит, что научная теория применима к ограниченному кругу явлений при определенных усло­виях и описывает узкий круг явлений, причем совершенно определенными средствами и методами. Научные тео­рии не универсальны — универсальны­ ми бывают только мифы и религиозные учения. Поэтому одним из главных признаков научности ученые считают ограниченность своих теорий.

По идее научных теорий в любой отрасли знания (физике, социологии, математике, экономике) должно быть много (может быть, даже тысячи). Напротив, в религии одно учение, например православие, объясняет все многообразие окружающего мира исходя из одного учения, одной карти­ны мира. Нередко религиозное учение обвиняют в противоречии. Это значит, что средствами единой концепции, созданной несколько веков или тысячелетий назад и позже лишь дополняемой, корректируемой, от­части видоизменяемой, очень трудно объяснить постоянно изменяющийся мир. Приходится описывать его самыми общими (их называют философ­скими) суждениями, отвлекаясь от конкретных деталей. Напротив, науч­ные теории должны быть максимально точными, основанными на циф­рах и фактах, системами знаний, которые легко изменять, опровергать и, если надо, отбрасывать.

Научная теория только тогда признается учеными кругами и претворяет­ся на практике, когда соответствует реальности. Далеко не все творения че­ловеческого ума выдерживают экзамен на соответствие фактам, большинство их погибает, выживает лишь меньшая часть.

В XIX в. теории противостояли фактам в одиночку. Сегодня настало вре­мя групповой борьбы. Неправильно было бы представлять проверку теории фактами, считают некоторые авторы, в частности B.C. Степин, В.Г. Горохов, М.А. Розов, «не учитывая предшествующего влияния теоретических знаний

на формирование опытных фактов науки. Но тогда проблема взаимодействия теории с опытом предстает как проблема взаимоотношения с эмпирией си­стемы теорий, образующих научную дисциплину. В этой связи в качестве единицы методологического анализа уже не может быть взята отдельная те­ория и ее эмпирический базис. Такой единицей выступает научная дисцип­лина как сложное взаимодействие знаний эмпирического и теоретического уровня, связанная в своем развитии с интердисциплинарным окружением (другими научными дисциплинами)»³⁶.

Дата добавления: 2015-06-04