Именной указатель 46 страница

Гипотеза о промежуточной сфере детского опыта и важности переходных объектов в период инфантильного развития была выдвинута английским психоаналитиком Д. Винникоттом (1896–1971) в статье «Переходные объекты и переходные явления» (1953). Согласно этой гипотезе, в промежуточной сфере детского опыта важную роль в развитии младенца приобретает использование им объектов, не являющихся частью его тела, но в то же время не осознаваемых им до конца в качестве внешней реальности. Речь идет об активном использовании ребенком таких внешних объектов, как, например, часть простыни, пеленки, одеяла, которые он засовывает в рот и которыми по-своему дорожит. К переходным объектам Д. Винникотт отнес также издаваемые ребенком звуки и мелодии, совершаемые им различные действия. Во сне это становится значимым для развития ребенка в возрасте от четырех месяцев до одного года. Во всяком случае переходные объекты используются младенцем во время отхода ко сну и служат «его защитой от тревог, особенно от тревоги депрессивного типа».

Ребенок заявляет свои права на владение переходным объектом. В его жизни появляются такие внешние объекты (вначале не воспринимаемые им в качестве таковых, то есть внешних), как куклы, плюшевые медвежата, различные мягкие и твердые игрушки. Он дает им свои, подчас только ему самому понятные названия, относится к этим объектам с нежностью и любовью, а иногда и с инстинктивной ненавистью. Владение переходным объектом предполагает, по мнению Д. Винникотта, постепенное приобретение ребенком способности «к допущению сходства и различия» и освоение им жизненного опыта как пути «от полной субъективности к объективности».

На основании теоретических исследований и клинических описаний Д. Винникотт пришел к следующим выводам: переходный объект заменяет собой грудь матери или объект первых взаимоотношений; он предшествует появлению способности к проверке реальности; ребенок переходит от всемогущего (магического) контроля над таким объектом посредством манипуляции, сопровождающейся мышечным эротизмом и получением удовольствия от согласованности движений; переходный объект может превратиться в фетишистский объект и в этом отношении проявлять активность в качестве особенности взрослой сексуальной жизни; под влиянием анально-эротической организации переходный объект может заменить фекалии.

В понимании Д. Винникотта ребенок с самого рождения сталкивается с проблемой взаимоотношений между тем, что он объективно воспринимает, и тем, что субъективно понимает. Первоначальная попытка решения этой проблемы приводит к созданию иллюзии, когда ребенок полагает, что грудь матери является его собственной частью, а мать дает молоко, являющееся частью ее самой. Затем ребенок обретает способность к первичному творчеству и вступает в промежуточную, доступную для него область встречи с объективным восприятием. Вместо иллюзии существования внешней реальности появляется иная форма иллюзии, основанная на функции переходного объекта. «Переходные объекты представляют собой ранние стадии использования ребенком иллюзии, без которой идея взаимоотношения человека с объектом, воспринимаемого другими как внешний, лишена для него смысла». Словом, переходные объекты относятся к области иллюзии, стоящей у истоков младенческого опыта, являющегося относительно независимым от внутренней или внешней реальности.

Разрушение иллюзии составляет главную задачу матери, начиная от отнятия младенца от груди. Впоследствии эта задача по-прежнему остается актуальной и ее разрешение осуществляется со стороны родителей и воспитателей. Но, как полагал Д. Винникотт, проблема иллюзии является одной из главных человеческих проблем, которую ни один индивид не в состоянии решить окончательно. Поэтому «задача принятия реальности остается нерешенной до конца, ни один человек не может освободиться от напряжения, связанного с наличием внутренней и внешней реальности, а освобождение от этого напряжения обеспечивается промежуточной областью опыта (искусство, религия и т. д.)». В младенчестве эта промежуточная область с ее переходными объектами необходима как «начальная основа для взаимоотношений ребенка с внешним миром». Она сохраняет свое значение на протяжении всей жизни человека «как сильное переживание, связанное с искусством, религией, миром фантазий и творческой научной деятельностью».

Переходный объект связан с промежуточным опытом, универсальным для здорового эмоционального развития ребенка. Вместе с тем Д. Винникотт считал, что значение переходного объекта в жизни человека дает о себе знать и в области психопатологии. Так, наркомания рассматривалась им в качестве регрессии к ранней стадии, в которой переходные явления носят неустойчивый характер, фетиш – как вид объекта, возникающего в младенческом опыте и связанного с манией материнского фаллоса, ложь и воровство – как бессознательное стремление индивида к ликвидации разрыва в непрерывности опыта, сопряженного с переходным объектом.

ПЕРСОНА – термин, использованный К.Г. Юнгом (1875–1961) в аналитической психологии для обозначения маскировки и искажения индивидуально-личностных свойств и качеств человека. Слово «персона» когда-то означало «маска», которую носил актер и которая служила символом (обозначением) исполняемой им роли.

Персона – это маска, надеваемая личностью в ответ на требования общества; это – ширма, личина, не позволяющая взглянуть на действительное лицо человека. Она характеризует то, каким человек является самому себе и другим людям, но не то, каков он есть на самом деле. Это удобная маска, охотно надеваемая человеком и используемая им в своих целях. К.Г. Юнг считал Персону «фрагментом коллективной психики». Она представляет собой компромисс между индивидом и обществом по поводу того, кем кто-то является. В отношении индивидуальности того, о ком идет речь, Персона выступает «в качестве вторичной действительности, чисто компромиссного образования, в котором другие иногда принимают гораздо большее участие, чем он сам».

Персона – это сложная система отношений между индивидуальным и коллективным сознанием. Она рассчитана на то, чтобы, с одной стороны, производить на других определенное впечатление, а с другой – скрывать истинную природу человека.

Кроме того, Персона – это избранное отношение человека к миру, другим людям и самому себе. Она способствует приспособлению человека к существующей реальности. Однако часто человек отождествляет себя со своей Персоной, тем самым лишая себя возможности стать подлинным человеком, а не маской, с которой срастается его лицо.

Персона – маска коллективной психики, лишь имитирующая индивидуальность, заставляющая человека думать, будто он индивидуальность, в то время как это всего лишь хорошо или плохо сыгранная роль, навязанная индивиду коллективной психикой.

Все эти определения Персоны, отражающие разные стороны ее проявлений, свидетельствуют о том, что она выступает как бы вторичной действительностью, видимостью того, чего на самом деле нет. Если Я тождественно Персоне, то личность предстает в виде отчужденного существа, играющего ту или иную социальную роль. В этом случае происходит обезличивание человека.

Сложность заключается в том, что подчас Персону трудно отличить от личности. Не случайно современные понятия «личность», «личностный» происходят от слова «персона». Насколько человек может утверждать о своем Я, что оно личностно или является личностью, настолько он и о своей Персоне может сказать, что она – личность, с которой он себя идентифицирует. Поэтому, как подчеркивал К.Г. Юнг, тот факт, что в таком случае у человека будут, собственно, две личности вовсе не удивителен, поскольку «любой автономный или хотя бы только относительно автономный комплекс имеет свойство являться в качестве личности, то есть персонифицировано».

В аналитической психологии К.Г. Юнга вычленяются несколько архетипов, то есть первообразов. Наряду с Персоной и другими архетипами фигурирует Самость. Если Персона является своеобразным камуфляжем, то Самость олицетворяет собой целостность человека, его собственную индивидуальность. В отличие от Персоны Самость – центральный архетип личности.

Персона – искусственная личность, приспосабливающаяся к требованиям нравов и приличий. Тот, кто выстраивает себе слишком хорошую Персону, расплачивается за это раздвоением сознания. Его одолевают и мучают противоречия между общественной и частной жизнью: внешне человек играет эффективную роль, а внутренне ощущает слабость перед своими бессознательными влечениями. Так, внешне мужчина может являть собой образ сильного и мужественного супермена, идеального героя и любовника, но в то же время внутри себя он может оставаться тем, что в народе называют «тряпка» и «баба».

По убеждению К.Г. Юнга, отождествление человека с социальной ролью является источником возникновения неврозов. Человек не может безнаказанно отделаться от самого себя в пользу искусственной личности. Платой за подобное отделение от самого себя становятся различного рода психические расстройства.

Одна из терапевтических целей аналитической психологии состоит в том, чтобы научить человека различать, чем он кажется самому себе и другим людям, в чем состоит его индивидуальность. Персона – это одно, сам человек – другое. Поэтому человеку важно понять: что хочет он, а что навязывается ему обществом, чего желает он, а чего требует от него служба, работа.

ПЕРСОНИФИКАЦИЯ – психическая организация переживаний человека, способствующая формированию внутреннего образа других людей.

Представление о персонификации было важной частью межличностной теории Г.С. Салливана (1892–1949), в соответствии с которой формирование персонификаций имеет место в период раннего младенчества. Он исходил из того, что формирующаяся у младенца персонификация хорошей матери является воспринятым им образом ее участия в периодически повторяющихся ситуациях кормления и интеграции других потребностей, разрешенных путем их удовлетворения. Эта персонификация «символизирует интеграцию, поддержание и разрешение ситуаций, являющихся обязательным условием для осуществления младенцем эффективных и адекватных действий, направленных на удовлетворение потребностей».

Персонификация матери не тождественна самой матери как конкретного, живого человека. Она представляет собой психическую организацию испытываемого младенцем переживания. При этом важно иметь в виду, что сформировавшаяся у младенца персонификация матери возникает и развивается из особенностей взаимоотношений младенца с матерью в рамках межличностных ситуаций, интеграция которых служит цели удовлетворения потребностей.

С точки зрения Г.С. Салливана, персонификация имеет место не только у младенца, но и у матери. Присущая матери персонификация младенца – это непрерывно развивающееся переживание, которое существует внутри матери и включает в себя различные факторы, имеющие отдаленное отношение к настоящему младенцу. Эта персонификация состоит из переживаний, приобретенных и в ситуациях, когда ребенок испытывал тревогу, и тогда, когда он оставался спокоен. Материнская персонификация ее первого младенца имеет в своей основе значительно больший объем переживаний, чем в случае рождения второго или третьего ребенка.

Ребенок символизирует для матери признание социальных обязанностей по отношению к нему. Степень эффективности исполнения этих обязанностей может колебаться у одной и той же матери, взаимодействующей с разными детьми или с одним ребенком в разных ситуациях. Осознание матерью своих социальных обязанностей, символом которых является персонифицированный младенец, нередко связано, как считал Г.С. Салливан, с ситуациями, в которых младенец «схватывает» плохую мать, и «из переживания подобных ситуаций формирует персонификацию плохой матери».

По мнению Г.С. Салливана, на ранней стадии младенчества возникает двойная персонификация материнской фигуры – персонификации хорошей и плохой матери. В дальнейшем в период среднего младенчества наблюдается появление трех персонификаций Я: Я- хороший, Я- плохой и не -Я. Тройственность персонификаций неизбежна в любой культуре. Я- хороший – это первичная персонификация, структурирующая переживание, в котором удовлетворение усилено поощрениями и проявлением заботы со стороны материнской фигуры, довольной происходящим. Я- плохой – первичная персонификация, структурирующая переживание, в котором повышение уровня тревоги связано с материнской фигурой, прибегающей к запретам. Обе персонификации являются модифицированными элементами реальности, но в более поздний период развития ребенка они занимают определенное место в структуре его мышления. Что касается третьей первичной персонификации, не -Я, то она, как полагал Г.С. Салливан, часто проявляется в сновидениях, но наибольшую выразительность приобретает у тех, кто страдает шизофреническими приступами. Эта персонификация всегда носит относительно примитивный характер, включает неясно воспринимаемые аспекты жизни и переживания, характерной особенностью которых является сверхъестественная эмоция. Впоследствии проявления персонификации не -Я могут иметь место в виде ночных кошмаров, сопровождающихся переживанием крайне негативных эмоций.

По мере развития ребенка возникает то, что Г.С. Салливан назвал «персонификацией самости», представляющей собой то, о чем человек говорит, когда называет себя «Я». Рассматривая все эти аспекты персонификации, он подчеркнул, что связь персонификации с персонифицируемым носит комплексный, а иногда и многосторонний характер. Кроме того, «персонификация не полностью совпадает с описанием персонифицируемой фигуры».

ПЕЧАЛЬ – психическое состояние, обусловленное переживаниями утраты и сопровождающееся снижением интереса к внешнему миру, погруженностью в себя и поглощенностью воспоминаниями, вызывающими неприятный осадок.

Данный феномен был рассмотрен З. Фрейдом в работе «Trauer und Melancholie» (1917). Использованный им термин «Trauer» может быть переведен на русский язык как «печаль» и «скорбь». Содержательные тонкости различий между печалью и скорбью зависят подчас не только от контекста использования этих понятий, но и от понимания человеком сути данных явлений. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в различных отечественных изданиях соответствующая работа З. Фрейда переведена на русский язык в двух вариантах – «Печаль и меланхолия» и «Скорбь и меланхолия».

В зарубежной психоаналитической литературе предпринимаются попытки провести различия между печалью и скорбью. Некоторые исследователи считают, что имеются клинические и теоретические причины рассматривать печаль как аффективную реакцию на утрату, а скорбь – как процесс психического восстановления после утраты. Если исходить из данной точки зрения, то применительно к работе З. Фрейда следует говорить не о скорби, а о печали, поскольку он писал о том, что исследуемый им феномен является «реакцией на утрату любимого человека или какой-либо помещенной на его место абстракции, например Родины, свободы, идеала и т. д.».

В русском языке печаль соотносится с чувством грусти и скорби, состоянием душевной горечи. В то же время термин «печаль» используется для обозначения какого-нибудь отношения к чему-то («не твоя печаль», то есть не твое дело) или чего-то неожиданного, неприятного («не было печали!»). Понятие скорби обозначает крайнюю печаль, горесть, страдание. Если исходить из подобного понимания этих явлений, то применительно к работе З. Фрейда речь может идти о скорби как крайней печали, приносящей человеку глубокие страдания.

Принимая во внимание имеющиеся в русском языке различия между печалью и скорбью, можно, видимо, говорить о следующем. Печаль является нормальным состоянием человека, вызывающим у него такие переживания, которые не оставляют глубокого следа или при неблагоприятных обстоятельствах могут обостриться до скорби и тем самым создать почву для возможного возникновения невротических заболеваний. Скорбь – тоже нормальное состояние человека, но в отличие от печали характеризующееся более глубокими переживаниями, которые требуют много времени и душевных сил на их переработку, прежде чем психика человека приобретет былую устойчивость, что может и не иметь успешного результата, вследствии чего скорбь способна обернуться патологическими проявлениями.

ПЛАСТИЧНОСТЬ ЛИБИДО – свободная подвижность, способность сексуальных влечений, сексуальной энергии менять свой объект, цель и способ удовлетворения.

Говоря о либидо как половой потребности, сексуальном влечении, сексуальной энергии, количественной силе, З. Фрейд исходил из того, что либидо подвижно, способно не только фиксироваться на определенных объектах, но и оставлять их, переходить на другие объекты. Сексуальные влечения могут характеризоваться направленностью на разнородные цели и ориентацией на предварительную или окончательную сексуальную цель. В зависимости от доступного и приемлемого способа удовлетворения они могут задерживаться, накапливаться, получать частичную или полную разрядку энергии. Обо всех этих особенностях, связанных с подвижностью либидо, З. Фрейд писал в работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905).

Позднее для характеристики либидо основатель психоанализа использовал понятие «пластичность». В «Лекциях по введению в психоанализ» (1916/17) он подчеркивал, что «именно сексуальные влечения чрезвычайно пластичны». Эти влечения могут выступать одно вместо другого, одно из них способно приобрести интенсивность другого. В том случае, если удовлетворение одного сексуального влечения отвергается реальностью, удовлетворение другого может привести к частичной или полной компенсации. Частные сексуальные влечения могут менять свой объект и довольствоваться суррогатами. По словам З. Фрейда, сексуальные влечения «относятся друг к другу, как сеть сообщающихся, наполненных жидкостью каналов, и это несмотря на их подчинение примату гениталий, что вовсе не так легко объединить в одном представлении».

Пластичность либидо способствует тому, что человек может вынести лишение либидозного удовлетворения, не прибегая к невротическому заболеванию. По мнению З. Фрейда, существует много путей, на которых, благодаря пластичности сексуальных влечений, часть людей в состоянии перенести лишение либидозного удовлетворения без какого-либо заметного вреда для себя. Способность сексуальных влечений смещаться с одной цели на другую и довольствоваться суррогатами служит противодействием патогенному влиянию вынужденного отказа от либидозного удовлетворения. Так, особое культурное значение приобрел процесс сублимации, связанный с изменением направленности либидо с сексуальной цели на социальную, что защищает человека от заболевания из-за лишения возможности либидозного удовлетворения.

Вместе с тем З. Фрейд не абсолютизировал пластичность либидо. Он считал, что количество неудовлетворенного либидо, которое могут перенести люди, ограничено. По этому поводу основатель психоанализа замечал: «Пластичность, или свободная подвижность, либидо далеко не у всех сохраняется полностью, и сублимация может освободить всегда только определенную часть либидо, не говоря уже о том, что многие люди лишь в незначительной степени обладают способностью к сублимации». Несмотря на свою пластичность, имеется «ограничение подвижности либидо», связанное с тем, что удовлетворение сексуальных влечений зависит от незначительного числа целей и объектов. Не случайно в психоаналитической практике приходится иметь дело с многократными фиксациями либидо на ранних фазах психосексуальной организации и нахождением объекта, неспособного дать реальное удовлетворение. Ограничение подвижности либидо как раз и является, по мнению З. Фрейда, одной из причин возникновения невротических заболеваний.

В работе «Из истории одного детского невроза» (1918) основатель психоанализа обратил внимание на то, что легкая подвижность или неподвижность либидо составляет характерную черту, свойственную многим нормальным людям, и вместе с тем она встречается не у всех тех, кто страдает невротическими заболеваниями. Свойство пластичности, подвижности либидо заметно уменьшается с возрастом. Но, как заметил З. Фрейд, «встречаются лица, у которых эта психическая пластичность сохраняется гораздо дольше обычного возраста, а у других она пропадает в очень раннем возрасте». Если имеет место последнее обстоятельство, то у находящихся в анализе невротиков изменения происходят крайне медленно, если вообще происходят.

В процессе терапии аналитику приходится работать подчас с такими пациентами, у которых их либидо особенно подвижно. В этом случае анализ может способствовать отходу либидо пациента от его прежних сексуальных объектов и способов удовлетворения, приведшим к невротическому заболеванию. Однако, как подчеркивал З. Фрейд в работе «Конечный и бесконечный анализ» (1937), аналитические результаты при лечении пациентов с особенно подвижным, пластичным либидо часто оказываются недолговечными: новые либидозные привязанности вскоре вновь оставляются и «возникает впечатление, что работаешь не с глиной, а пишешь по воде».

В практике психоанализа приходится иметь дело порой и с такими пациентами, поведение которых можно объяснить лишь «исчерпаемостью обычно ожидаемой пластичности, способности к изменениям и дальнейшему развитию». В этом случае аналитик встречается с психической инертностью пациента.

Словом, пластичность и инертность либидо дают знать о себе как в жизни человека, так и при аналитической терапии, связанной с лечением нервнобольных.

ПЛЕНКА СНОВИДЕНИЯ – тонкий слой, защищающий психику спящего человека, защитный экран, оберегающий ее от внешних раздражителей и внутренних побуждений.

Понятие «пленка сновидения» было введено в научную литературу французским психоаналитиком Д. Анзье в работе «Кожное Я» (1985), в которой содержалась глава с одноименным названием. Согласно его представлению, сновидение образует защитный экран, окружающий психику и предохраняющий ее от латентной активности дневных (неудовлетворенных желаний) и ночных (звуковых, световых, температурных ощущений) отпечатков. Этот защитный экран является «тонкой мембраной, помещающей внешние раздражители и внутренние инстинктивные побуждения на один и тот же уровень посредством сглаживания их различий».

Для Д. Анзье пленка сновидения – это не граница, осуществляющая разделение внешнего и внутреннего, как это имеет место в контексте поверхностного Я, а хрупкая легко разрушающаяся и рассеивающаяся мембрана, «недолговечная пленка», существующая, пока длится сновидение. Эта пленка весьма чувствительна, она фиксирует различные психические образы, представляющие собой неподвижные изображения как на фотографии или сменяющиеся как в кино, в видеофильме. Фактически речь идет об активизации функции чувственной поверхности Я, способной фиксировать различные отпечатки и надписи, или о дематериализованном и уплощенном образе тела, обеспечивающим экран, на котором во время сновидения появляются всевозможные фигуры, символизирующие или персонифицирующие конфликтные ситуации, процессы, силы. «Пленка может оказаться дефектной, засветиться, может остановиться катушка, в результате чего сновидение стирается. Если все идет хорошо, то, проснувшись, мы можем проявить пленку, просмотреть ее, смонтировать и даже показать в форме рассказа другому человеку».

С точки зрения Д. Анзье, ночью сновидение связывает части поверхностного Я, распавшиеся днем под воздействием внешних и внутренних раздражителей. Одна из функций сновидения как раз и состоит в том, чтобы восстановить психическую оболочку, целостность которой нарушена. Человек прибегает к защите посредством аффекта, создавая нечто подобное оболочке тревоги, которая, в свою очередь, готовит почву для пленки сновидения как защиты посредством представления. В тактильной (кожной) оболочке Я возникают разрывы, закрывающиеся ночью пленкой зрительных образов. Таким образом, «пленка сновидения представляет собой попытку заменить поврежденную тактильную оболочку зрительной, более тонкой и менее прочной, но вместе с тем более чувствительной».

Свои размышления о защитной функции сновидений Д. Анзье сопроводил историей болезни пациентки, иллюстрирующей последовательность: оболочка страдания – пленка сновидения – словесная оболочка. Он показал, что вместо того, чтобы нарциссически укрыться защитным экраном, «истерик счастливо живет в оболочке эрогенного и агрессивного возбуждения до тех пор, пока сам не начинает страдать, винить других в своем состоянии, негодовать и пытаться втянуть их в повторение этой игры по кругу, где возбуждение порождает разочарование, а последнее, в свою очередь, возбуждает».

В конечном счете рассмотрение Д. Анзье пленки сновидения явилось логическим продолжением углубления представлений американского психоаналитика Б. Левина об экране сновидений, содержащихся в его работе «Сон, рот и экран сновидения» (1946). В данном случае экран сновидения выступал у него в форме чувствительной эффективной мембраны, визуальной оболочки, тонкой пленки, функция которой заключалась в восстановлении ущерба Я, имевшего место в дневной жизни человека.

ПОГЛОЩЕНИЕ (ИНКОРПОРАЦИЯ) – примитивная фантазия, отражающая желание субъекта овладеть внешним объектом.

Понятие «поглощение» (нем. Einverleibung, анг. incorporation) обычно используется в психоаналитической литературе для описания фантазий человека, связанных с желанием принять что-либо внутрь своего тела. В фантазиях пациентов может иметь место поглощение через рот самых разнообразных неодушевленных предметов и живых организмов, а также вбирание их в себя через нос, ухо или анус. Наиболее распространенными являются оральные фантазии, однако встречаются и такие, в которых поглощение чего-то осуществляется через глаз или кожу.

Поглощение отражает навязчивое желание человека путем вбирания в себя овладеть теми чертами, свойствами, качествами какого-нибудь объекта, которыми он не обладает или обладает в недостаточной степени. Такое навязчивое желание может находить свое отражение в сновидениях, галлюцинациях, различного рода видениях.

З. Фрейд полагал, что подобные фантазии имеют свои онтогенетические и филогенетические истоки. Первобытный человек поглощал мясо тотема-животного с целью обретения присущей этому животному силы. Младенец старается засунуть в рот и по возможности проглотить все, что попадает в его поле зрения, вплоть до своих фекалий. Поэтому нет ничего удивительного в том, что взрослый современный человек может иметь такие фантазии, в которых он что-то поглощает, вбирает внутрь своего тела. С психоаналитической точки зрения, фантазии поглощения человеком чего-то свидетельствуют о регрессивных процессах, протекающих в недрах его психики.

В работе «Скорбь и меланхолия» (1917) З. Фрейд отмечал, что предварительной ступенью выделения объекта со стороны Я служит его поглощение. Я «хотело бы поглотить этот объект, соответственно оральной или каннибальной фазе в развитии либидо».

В психоаналитической литературе термин «поглощение» используется, как правило, по отношению к фантазиям вбирания, втягивания, всасывания человеком в себя тех или иных объектов, но иногда и по отношению к фантазиям, в которых присутствуют элементы разрушения объекта или мазохистского удовлетворения в связи с насильственным проникновением в его тело посторонних объектов.

Р. Лэйнг (1927–1994) соотносил поглощение с тревогой, которую может испытывать человек в связи с неуверенностью в стабильности его автономии и незащищенностью перед страхом потерять индивидуальность при взаимоотношениях с другими людьми. В работе «Расколотое Я» (1960) он также отмечал то обстоятельство, что «поглощение ощущается как риск быть понятым (то есть постигнутым, настигнутым, схваченным), быть любимым или даже просто быть увиденным». Быть верно понятым – значит быть поглощенным, проглоченным, задушенным всеохватывающим постижением другой личностью. Испытываемое человеком подобного рода беспокойство может давать о себе знать в аналитической ситуации. Оно ответственно, по мнению Р. Лэйнга, за одну из форм негативной терапевтической реакции, возникающей у пациента в ответ на верное толкование со стороны аналитика.

Поглощение, связанное с примитивными фантазиями овладения объектом, следует отличать от интернализации и интроекции, которые относятся к процессам формирования структуры психики.

ПОГРАНИЧНОЕ РАССТРОЙСТВО ЛИЧНОСТИ – психическое состояние, характеризующееся таким психопатологическим расстройством, которое включает в себя широкий спектр шизоидных, нарциссических, перверсных и иных проявлений, занимающих промежуточное положение между неврозом и психозом.

Пограничные расстройства не носят четко выраженного характера и вызывают трудности в их категоризации, предполагающей постановку точного диагноза. Они могут сопровождаться хронической раздражительностью, периодической излишней импульсивностью, нарушением личностной идентичности, наступлением временных разрывов в самовосприятии, чрезмерной зависимостью от других людей, антисоциальным поведением, способным перерасти в преступление.

У лиц с пограничными расстройствами может наблюдаться двойственность, когда, с одной стороны, внешний уровень жизни представлен видимостью устойчивой структуры характера, а с другой стороны, внутренние переживания оказываются таковыми, что их следствием становятся разнообразные проявления – от опустошенности и безразличия к внешнему окружению до сексуальных извращений и преступного поведения. Такие пациенты оказываются неспособными к самоанализу, не могут провести различия между вымыслом и действительностью, могут использовать других людей с целью удовлетворения своих влечений и желаний или, напротив, добровольно подчиняться их власти, чтобы тем самым избегать возможности принимать собственные решения и нести личную ответственность за них.

Дата добавления: 2015-06-04