Телесное Я

Возможно, первый развивающийся аспект самости — ощущение те­лесного Я. Ребенок получает постоянный поток органических ощущений от внутренних органов тела, от мышц, суставов, сухожилий. Имеется по­стоянное напряжение, связанное с позой, особое напряжение в области головы (вследствие ее анатомического расположения). Этот факт наряду с важностью глаз для пространственного приспособления ведет к тенден­ции «располагать» Я в районе головы, часто в середине лба слегка поза­ди глаз в виде «циклопического» глаза³. По крайней мере, так говорит

¹ См.: Berlyne D. Е. Recent developments in Piaget's work // British Journal of Educational Psychology.
1957. Vol. 27. P. 1-12.

² См.: Spitz R. A. No and yes: on the genesis of human communication. N. Y.: Int. Univ. Press, 1957. Ch. 12.

³ См.: Claparede E. Note sur localisation du moi // Archives of Psychology. Geneve. 1924. Vol. 19.
P. 172-182.

Олпорт Г. Развитие чувства Я 159

большинство взрослых в ответ на вопрос о том, где, по их ощущениям, расположено их Я.

Конечно, отчетливое телесное ощущение не вызовет роста чувства Я (его и нет у новорожденного), пока ребенок не станет узнавать его как по­вторяющееся. Возможно, повторяемость не распознается до тех пор, пока соответственно не созреет кора, которая будет удерживать «следы» пережи­ваний. Похоже, что нервное снаряжение маленького ребенка готово к со­хранению привычек простых реакций раньше, чем к сохранению таких «воспоминаний», которые требуются для ощущения непрерывности Я.

Ощущение телесного Я вырастает не только из повторяющихся ор­ганических ощущений, но и из рождающихся «там снаружи» фрустра­ций. Ребенок, который не может поесть, когда хочет, или стукается голо­вой, очень скоро познает ограничения своей слишком твердой плоти.

На протяжении жизни чувство телесного Я является основным сви­детельством нашего существования. Наши ощущения и наши движения снабжают нас постоянным осознанием того, что я есть я.

В недавней работе по сенсорной депривации было продемонстриро­вано, насколько наше чувство самости зависимо от сенсорного потока. Люди, которые лежали пассивно на кровати в течение дня, совершенно не получая внешней стимуляции и имея самый минимум стимуляции внут­ренней, жаловались, что фактически теряли все ощущения Я ^х.

Телесное ощущение на всю жизнь остается якорем для нашего са­мосознания. Правда, у здорового человека нормальный поток ощущений часто незаметен, а в состоянии болезни, боли или депривации телесное чувство резко очерчено. Но всегда существует базовая поддержка теле­сного Я. Насколько она интимна, можно увидеть, вообразив следующую ситуацию. Сначала подумайте о том, как вы проглатываете слюну или сделайте это. Затем представьте себе, что вы сплевываете ее в стакан и выпиваете. То, что казалось естественным и «моим», вдруг становится отвратительным и чужим. Или, продолжив эту неприятную линию раз­мышлений, представьте, что вы высасываете кровь из уколотого пальца, а затем представьте, что высасываете кровь из бинта, которым перевязан палец. То, что вы воспринимаете интимно принадлежащим вашему телу, является теплым и приятным; то, что вы воспринимаете как отдельное, оказывается тотчас же холодным и чужим.

Телесное чувство важно, но оно — не все наше Я. Люди, перенес­шие ужасные пытки, отмечают, что, переживая боль, они также чувство­вали, что она отделена от них. Они говорили: «Это происходит с моим телом, а не со мной*. «Я как-нибудь пройду через это и останусь самим собой — таким же, каким был всегда». И поэтому чувство Я не исчер­пывается телесным Я.

¹ См.: Bexton W. A., Heron W., Scott Т. Н. Effects of decreased variation in the sensory environment // Canadian Journal of Psychology. 1954. Vol. 8. P. 70-76.

160 Тема 14. Развитие личности

Самоидентичность

Сегодня я вспоминаю некоторые свои вчерашние мысли, а завтра я вспомню некоторые свои вчерашние и сегодняшние мысли, и я уверен, что эти мысли принадлежат одному и тому же человеку — мне. Даже восьми­десятилетний старик уверен, что он — то же самое Я, что и в возрасте трех лет, хотя все, что касается его, включая клетки его тела и окружение, много раз менялось. Это чувство самоидентичности поражает, поскольку необори­мым правилом развития является изменение. Каждое переживание моди­фицирует наш мозг, поэтому невозможно, чтобы идентичное переживание случилось во второй раз. По этой причине каждая мысль, каждый посту­пок меняется со временем. Однако самоидентичность сохраняется, хотя мы знаем, что остальная наша личность изменилась.

Это особое свойство Я иногда рассматривают как всю проблему само­сти. Например, в психологическом словаре под редакцией Уоррена предла­гается следующее определение: «Я = индивидуум, рассматриваемый как сознание своей собственной продолжающейся идентичности и своего отно­шения к окружению. Синоним: эго»¹.

Некоторые философы настолько находятся под впечатлением это­го чувства личной идентичности, что утверждают, будто каждая личность содержит неизменную и бессмертную субстанцию души. Именно эта суб­станция гарантирует единство данной личности. Другие философы гово­рят: «Нет. Простое перекрытие последовательных состояний сознания и сцепление и обзор воспоминаний — все, что нам требуется для объясне­ния чувства самоидентичности».

Как бы то ни было, мы можем указать на один психологический фактор, очень важный в установлении чувства идентичности на втором году жизни и в его дальнейшем существовании, — фактор языка. Когда ребенок может говорить и думать об игрушках, ботинках или об отце, у него есть орудие соотнесения этого с Я. Иногда уходя от объекта, а иног­да возвращаясь к нему и произнося его имя, ребенок приходит к выводу, что Я — непрерывный фактор в этих прерывистых взаимоотношениях.

Самое важное лингвистическое средство из всех — собственное имя ребенка. Он постоянно слышит: «Где у Джонни носик?», «Где у Джонни глазки?», «Джонни хороший», «Джон шалун». Слыша свое имя вновь и вновь, ребенок постепенно начинает видеть себя как определенную и ус­тойчивую точку отсчета. Имя приобретает для него значение на втором году жизни. С ним приходит осознание независимого статуса в социаль­ной группе.

Однако с личными местоимениями справиться трудно. Двухлетний ребенок часто путает первое, второе и третье лицо. Можно услышать, как он говорит себе: «Будь осторожен. Уильям ушибся. Нет, я не ушибусь».

¹ Dictionary of psychology / Ed. by H. C. Warren. Boston: Houghton Mifflin, 1934.

Олпорт Г. Развитие чувства Я 161

Путаница (обычная по крайней мере до двух с половиной лет) отражает трудности, имеющиеся у ребенка с собственной идентичностью¹.

Есть много дополнительных свидетельств неполной самости. Ма­лыш может не осознавать, что ему холодно, его лихорадит, он устал или ему надо освободить кишечник. Он может мочиться или пачкаться, не осознавая, что делает это. Он не испытывает того отвращения и страха, которые испытывал бы взрослый перед предметами, ставшими чужими и враждебными. Границы между «там снаружи» и «здесь внутри» еще рас­плывчаты. Эмоции, например, не всегда его. Он будет кричать, смеяться, даже плакать без особых причин, а только потому, что так делает кто-то рядом с ним. В детских садах часто отмечаются такие волны заражаю­щих, но пустых эмоций.

Даже после того, как самоидентичность частично установлена, ребе­нок охотно отказывается от своей идентичности в игре. Он может терять ее настолько полно, что сердится, если другие люди не признают в нем медведя, самолет или что-то еще, что создала его фантазия. Его сновиде­ния так же реальны, как его дневные переживания. Он еще не может полностью отделить то, что «здесь внутри», от того, что «там снаружи». Приснившийся тигр для него ужасающе реален.

Не только имя, но и различные предметы служат важными якоря­ми для самоидентичности. Свою роль играют одежда, украшения, особый уход. Дети двух-трех лет усиливают свое чувство идентичности, когда гордо демонстрируют свои новые ботинки, ленточки для волос или игруш­ки. Одежда помогает ребенку отделить себя от окружения. Некоторые детские психологи отмечали, что маленькие дети говорят свободнее и отк­ровеннее, когда они не одеты. Как будто самосознание — часть одежды, которую можно сбросить так же легко, как рубашку. Быть может, нуди­сты надеются, что, отказавшись от одежды, они смогут вернуть себе часть детской свободы от угнетающего самосознания.

Мы, конечно, говорим о самоидентичности в западных культурах. Другие культуры не настаивают на таком резком отделении Я от не-Я. Я западного человека торчит, как ушибленный палец. В других куль­турах оно с большей готовностью сливается с природой и обществом. Первобытный шаман, произнося заклинания, чувствует, что «становится» дождем; будущий отец идентифицирует себя с мучающейся в родах же­ной. К частям телесного Я (например, волосам или ногтям) иногда от­носятся как к эквиваленту целого Я, скажем, в черной магии и других колдовских практиках².

Даже в языках других культур «я» менее резко отделено от «он» или «ты».

¹ См.: Ames L. В. The sense of self in nursery school children as manifested by their verbal behavior //
Journal of Genetic Psychology. 1952. Vol. 81. P. 193-232.

² См.: Werner H. Comparative psychology of mental development. Rev. ed. N. Y.: Int. Univ. Press, 1957.
II Зак. 1664

Тема 14. Развитие личности

Например, у индейцев уинту в Калифорнии границы Я не такие же, как у нас. Если мать уинту сообщает, что ее ребенок голоден, она гово­рит: «Я голодна — мой ребенок». Сообщение о том, что она покормила своего ребенка, звучит так: «Я поела — мой ребенок». Мужчина может сказать: «Я болен — моя лошадь». Привязанности человека включаются в его Я~-концепцию. Уинту, если хочет, может использовать речевые обо­роты, выражающие более закрытое Я, например, когда он говорит: «Я сделал это один». Но в европейских языках Я — это всегда узкая и зак­рытая идентичность¹.

Наиболее важным якорем для нашей самоидентичности на протя­жении жизни остается наше собственное имя. Шекспир убеждает нас, что доброе имя человека — самая драгоценная собственность: «Кто тащит деньги — похищает тлен. <... > / Иное — незапятнанное имя. / Кто нас его лишает, предает / Нас нищете...»².

Наше имя — теплое, центральное, символ всего нашего существа. Как быстро наше ухо ловит его в переполненной разговаривающими людьми комнате. Мы обижаемся, когда кто-то его забывает.

Тесная связь имени с самооценкой показана в работе Штранка. Людей спрашивали, нравится им их имя или нет. Их также обследова­ли на предмет того, в какой степени они принимают (любят) себя как че­ловека. Низкое принятие себя определяется как «крайняя неудовлетво­ренность человека тем, что он таков, какой есть». Оказывается, что люди, которым не нравится их имя, обычно не любят себя³.

Здесь мы снова видим, что имя человека, будучи всего лишь симво­лом, так же тесно связано с его самоуважением, как и с чувством само­идентичности.

Дата добавления: 2015-06-04