Техника и практика психоанализа 25 страница

3.9346. Ключевые ассоциации

Иногда наиболее важный ключ к тому, как нам сле­довало бы интерпретировать перенос и какой аспект его нам следовало бы исследовать, дается какой-то един­ственной ассоциацией. Некоторые ассоциации имеют преимущества перед другими, потому что они от­крывают новые области исследования. Такие клю­чевые ассоциации характеризуются тем, что кажутся более спонтанными, импровизированными, неожиданны­ми, чем другие ассоциации. Иногда они совершенно по­разительно связываются с ассоциациями аналитика, присутствие которых показывает, что такая ассоциация является потенциально значимой.

Пациентка смогла пересказать только фрагмент сно­видения, в котором речь шла об опухоли в ее груди. В своих ассоциациях она говорила о нескольких под­ругах, у которых есть опухоли, о своем ужасе перед ра­ком и о чувстве, что она сама выращивает то семя,

которое разрушит ее и т. д. Это приводит к ассоциа­циям о дурном обращении матери и отца с нею; нена­висть; страстное желание хороших родителей; страх ненадежных людей и т. д. Пока я слушал, мои мысли сконцентрировались на вопросе: «Что есть опухоль в ее груди — ненависть к матери, к отцу или ко мне? Тогда пациентка начала рассказывать о том, что во время менструации ее груди становятся больше и более чувствительными и болезненными. Мои ассоциации перепрыгнули к ее амбивалентной реакции на мысль о беременности. В этот момент пациентка вдруг начала говорить о том, что она голодна, что она испытывает сильное желание съесть что-нибудь сладкое. Смеясь, она сказала, что предполагает, что у меня может ока­заться шоколадная конфетка.

Эти последние ассоциации внезапного голода и же­лания получить от меня что-нибудь сладкое связались в сновидении с опухолью в груди, а мои ассоциации по поводу беременности привели к тому, что я спросил ее: «Не думали ли вы недавно о том, что вы забеременели?» Она ответила, что ее трехлетняя дочь спрашивала ее, верно ли, что женщины носят своих младенцев около груди, и почему у нее нет другого малыша? Это по­вергло пациентку в депрессию, потому что ее замужест­во ухудшилось со временем, и она сомневается, что смо­жет когда-нибудь забеременеть снова. Это напомнило ей об аборте в самом начале замужества, что очень жаль, что это было, потому что в противном случае ее дочь не была бы единственным ребенком. Затем она сказа­ла, наполовину в шутку: «У меня был бы другой ребе­нок, если бы я смогла иметь его с вами. Но я знаю, что все, что я получу от вас, — это слова и ежегодное рукопожатие, когда вы уезжаете в отпуск. Печально осознавать, что вы никогда не прикоснетесь ко мне. Это напомнило мне, что, когда я последний раз прихо­дила к своему доктору для физического осмотра, он проверил мои груди на предмет опухоли, и, пока он это делал, я думала о вас».

Я ответил, что думаю, что шишка в ее груди есть ее неразрешенное и страстное желание, чувство обиды ко мне. Она засмеялась и сказала: «Я надеюсь, это под­дается лечению. Вы, вероятно, правы. Я забыла упо­мянуть, что опухоль была в моей левой груди, как разу сердца». Ключевой ассоциацией было сильное жела­ние чего-нибудь сладкого.

Этот клинический материал служит примером си­туаций, требующих вмешательств аналитика. Во всех описанных ситуациях переноса материал был относи­тельно очевиден для аналитика, и разумное Эго паци­ента и рабочий альянс, казалось, были готовы состя­заться с инсайтом. Когда два эти фактора благоприят­ны, аналитику необходимо вмешаться для того, чтобы добавить новый инсайт.

3.94. Этапы в технике анализирования переноса

При обсуждении техники работы с явлениями пере­носа мы рассмотрели два важных вопроса: почему и когда мы анализируем перенос. Теперь мы перейдем к центральной технической проблеме: как мы анализи­руем перенос. Эта секция будет посвящена различным формам и последовательностям процедур, которые тре­буются для анализа реакции переноса пациента. Все этапы, которые я опишу, являются одинаково необхо­димыми; но некоторые из них пациент выполнит спон­танно, и, следовательно, аналитику не нужно будет их повторять.

Я кратко и довольно схематично скажу о том, что, как я считаю, является идеальным и упрощенным по­рядком процедур. Каждый из этапов, однако, может вызывать новые сопротивления, которые будут требо­вать трактовки и, таким образом, прерывать идеальный ряд событий. Или же исследования, которые приводятся в движение некоторой новой технической процедурой, могут открыть так много новых областей и занять так много сеансов, что фактор переноса не будет больше являться преобладающим элементом при исследовании. Тем не менее, эта последовательность технических эта­пов будет служить как бы моделью и ориентиром, пусть даже события в клинической практике никогда не бу­дут встречаться в таком порядке и не будут так хо­рошо организованы.

Для того чтобы анализировать явления переноса, мы должны выполнить те же самые основные техничес­кие мероприятия, что и при анализировании любого психического феномена; материал должен быть продемонстрирован, прояснен, интерпретирован, и тщатель­но проработан. Кроме этих основных процедур требу­ются дополнительные шаги в отношении специфических особенностей явлений переноса. Далее будет предостав­лено общее описание процедур при анализировании пе­реноса.

3.941. Демонстрирование переноса

Перед тем, как приступить к исследованию чувств переноса, необходимо, чтобы пациент осознал, что пред­метом обсуждения является именно его реакция на аналитика. Это может быть очевидно для пациента; фактически, он сам может осознать, что это так, безо всякой помощи аналитика. С другой стороны, возника­ют и такие ситуации, когда пациенту очень трудно опознать свои чувства переноса. Необходимо, в качестве первого этапа при анализировании переноса, чтобы пациент был конфронтирован и стал осознавать свои реакции переноса. Если пациент почему-либо не знает о своих реакциях переноса, которые мы хотим исследо­вать, то они должны быть продемонстрированы ему. Эти несколько технических мероприятий могут быть полезны.

3.9411. Молчание и терпение

Очень часто пациент будет спонтанно осознавать ре­акцию переноса, если аналитик подождет, пока уве­личится интенсивность чувства переноса. Такое увели­чение будет часто результатом просто того, что паци­енту позволяется «выдавать» свою продукцию, а ана­литик при этом не вмешивается. В каждом анализе бывают такие ситуации, когда необходимо, чтобы сам пациент осознал свои реакции переноса, в этом случае неправильно было бы для аналитика демонстрировать их. Это в особенности верно, когда интенсивность чувств достаточна, когда пациент уже не новичок, и когда су­ществует опасность, что пациент наслаждается, полу­чает некоторое пассивное удовлетворение, воздержи­ваясь от самостоятельного выполнения какой-либо части аналитической работы. Более того, молчание и терпение аналитика могут также выдвинуть на первый план зна­чимое сопротивление, которое осталось бы в тени при слишком энергичных вмешательствах со стороны ана­литика.

Аналитики сильно различаются по стилю проведения анализа. Это особенно заметно в том, как они исполь­зуют молчание и как они используют некоторые дру­гие более активные мероприятия. Существует простор для вариаций в рамках классического психоанализа. Однако каждый аналитик должен быть способен ис­пользовать и молчание, и активное вмешательство. Иногда будет правильной только одна из этих проце­дур. Необходимо знать, когда каждая из этих мер по­зволительна, а когда — обязательна. Аналитики, кото­рые «перебарщивают» с молчанием, или те, кто могут осуществлять только активные мероприятия, не могут выполнять эффективно классический психоанализ, ибо он требует умелого использования обеих форм работы. Вопрос о дозировке, подходящем времени и также ин­терпретации будет обсуждаться во втором томе.

3.9412. Конфронтация

Если мы подождали достаточно, и реакция переноса стала приемлемой для пациента, т. е. она достаточно жизненная для него, и он, как кажется, не имеет ощу­тимого сопротивления к ней, тогда аналитику следует попытаться конфронтировать его с реакцией переноса, с помощью вопроса. Он может сказать что-нибудь вро­де: «Вы, кажется, чувствуете злобу или раздражение по отношению ко мне; чувствуете влюбленность или при­вязанность ко мне; испытываете сексуальные чувства ко мне» и т. д. Язык должен быть простым, прямым и от­крытым — это я уже несколько раз подчеркивал ранее.

Я предпочитаю использовать наиболее жизненные, обычные слова, избегая уклончивости и неопределен­ности. Я говорю о «злобе», «ненависти», «привязан­ности», «любви», «сексе» и при этом стараюсь быть точным, но без подробностей; в данный момент это только конфронтация. Я стараюсь быть прямым, но не грубым и резким. Обычно я предваряю свою конфрон­тацию, говоря «кажется», потому что я не всегда уве­рен и хочу, чтобы у пациента была возможность бежать или противоречить мне. Я не хочу пугать его или быть догматиком. Позже я могу сказать: «Я совершенно уверен, что вы чувствуете...» — но только если я действи­тельно совершенно уверен и если пациент в это время должен быть поставлен лицом к лицу с моим опреде­ленным мнением.

Иногда простая конфронтация пациента с борьбой в выражении его чувств переноса может служить для преодоления сопротивления. Наше толерантное отноше­ние и вербализация помогают пациенту почувствовать, что его борьба неуместна и не является необходимой. В других случаях конфронтация является только пер­вым этапом в анализировании сопротивления. В этом случае мы должны будем пройти через фазы прояснения и интерпретации, описанные в секции 2.6 по технике анализирования сопротивлений. Вопросом, имеющим решающее значение, является вопрос о том, что в данном ряду событий показано — процедура преодоления или же анализирования сопротивления.

Если частная реакция переноса, которую я хочу про­демонстрировать пациенту, является сопротивлением переноса, тогда я конфронтирую его с этим фактом. Я либо указываю ему на то, что он, кажется, избегает какого-то чувства или отношения ко мне, либо, если я знаю более точно, какого специфического чувства он стремится избежать, я отмечаю это. Другими словами, я буду конфронтировать пациента и с сопротивлением и с чувством, вызывающим сопротивление, всегда начи­ная с аспекта сопротивления. Таким образом, я могу сказать пациенту: «Вы, кажется, боретесь с чувством любви (или ненависти, или с сексуальным чувством) ко мне» или «Вы, кажется, испытываете затруднения в выражении своей любви (или ненависти, или сексу­альных влечений) ко мне» и т. д.

Снова отмечу язык и тон. Более того, я всегда до­бавляю слова «ко мне» или «по отношению ко мне». Я делаю так, потому что не хочу, чтобы пациент избегал того факта, что чувства, о которых идет речь, испыты­ваются по отношению ко мне, к личности, а не по от­ношению к «анализу» или какой-нибудь другой более отвлеченной концепции.

Если у меня нет определенного мнения о природе чувств переноса, но есть впечатление, что предметным материалом сеанса является сопротивление, и если нет показаний сохранять молчание, я могу конфронтировать пациента, просто спросив: «Мне хотелось бы знать, имеете ли вы какие-нибудь чувства или реакции по отношению ко мне, которые не раскрыты», или «У меня такое впечатление, что я запутался в ваших мыс­лях и чувствах», или просто «Что вы чувствуете ко мне?» или «Что в этот момент пришло вам в голову обо мне?».

3.913. Использование очевидности

Я показываю пациенту источник моей гипотезы только тогда, когда чувствую, что желательно задействовать его интеллект для убеждения его в том, что он сопротивляется. Затем я должен буду перейти к анализу сопротивления. Очевидные данные о том, что у пациента есть реакции переноса, используются только тогда, если в противном случае пациент может почувствовать, что аналитик обладает мистической властью. Я использую этот подход по большей части в начале анализа, как один из способов показать, как аналитик работает, чтобы преодолеть его магические представления относительно аналитика и помочь ему развить рабочий альянс. Следовательно, я могу ска­зать пациентке: «Отсутствие у вас сексуальных чувств по отношению к мужу и ваши романтические сновиде­ния и фантазии обо мне, как мне кажется, показывают, что вас затрагивают сексуальные и романтические чув­ства ко мне».

Использование очевидности апеллирует к интеллекту пациента. Это может быть ценно как этап в разработ­ке рабочего альянса у пациента. Однако существует опасность, что это может привести пациента к пере­оценке интеллектуального и избеганию эмоционального знания о явлениях переноса. Аналитик должен быть внимателен и осознавать, как реагирует пациент на эту форму конфронтации.

На любой стадии анализа при попытке продемонст­рировать пациенту, что он вовлечен в реакцию пере­носа, пациент может развить сопротивление или же ранее не появляющееся сопротивление может стать за­метным. Если это произошло, анализ данного сопро­тивления должен предшествовать всему остальному. Это особенно часто случается на ранних стадиях анализа, когда аналитик указывает пациенту на его нена­висть или гнев по отношению к аналитику. Пациент может начать сопротивляться и отказываться осознать эту реакцию переноса, вместо этого он будет чувство­вать, что его критикуют. Тогда аналитику нужно ис­следовать это чувство переноса (критики), прежде чем вернуться к демонстрации негативного переноса. Позвольте проиллюстрировать это.

Молодой мужчина на первом году анализа начинает свой сеанс, рассказывая, с чувством сильной злобы, о профессоре одного из его аспирантских курсов. Его речь идет в следующем направлении: «Он просто го­ворит, не думая о том, могут ли слушатели следовать за ним. Он разглагольствует в воздух, а не для нас. Что за паршивый преподаватель. Мне бы ужасно не хо­телось, чтобы он был у меня и в следующем семестре. Мне бы ужасно не хотелось, чтобы он обрабатывал (лечил) меня — я хочу сказать, учил меня». Пауза. «Я полагаю, вы сделаете что-нибудь из этого».

Затем пациент собирался продолжить, но я вернул его назад к ошибке и спросил: «Не бежите ли вы прочь от своей злобы ко мне?». Пациент минуту подумал и ответил: «Я полагаю, вы правы. Но я знаю, что вы де­лаете все, что в ваших силах, но тот профессор, он ту­пейший сукин сын. Не следовало бы позволять ему преподавать, я чувствую себя так, будто меня выста­вили посреди класса, но я чувствую и жалость к нему. Я слышал, что его жена покончила жизнь самоубийст­вом. Возможно, у него ничего не осталось, кроме пре­подавания. Но почему я должен жалеть его? Он — большая шишка, профессор, и он не даст даже дерьма мне или любому из своих студентов». Далее пациент продолжал в том же духе.

Снова я вмешался и внес следующее: «Не сердитесь ли вы на меня из-за моего отпуска на следующей не­деле?» Пациент сердито выпалил: «Нет, я не сержусь. Вы всегда обвиняете меня в том, что я сержусь. Вы уезжаете в отпуск. Вы много работаете, так почему бы вам и не уехать. Так почему я должен сердиться? Вы сказали это так, как будто вычитали по книге. Если аналитик уезжает в отпуск, он говорит своему па­циенту, что тот рассержен». Последнее было сказано саркастически. «Это выводит меня из себя». Пауза.

Молчание. Я ответил: «Вы сердитесь даже из-за того, что я указал вам на то, что вы сердитесь, но я чувст­вую, что в действительности вы сердитесь из-за того, что я уезжаю от вас».

Пациент ответил: «Может быть, и так. Я знаю, что думаю, вот вы уедете, я пойду в публичный ресторан и подцеплю девочку. И пошло к черту все, что связано с вами». Я ответил: «Да, пошлете к черту всех тех, кто бросает вас. Вы не нуждаетесь в нас, вы найдете кого-нибудь еще, с кем будете близки». Пациент помолчал мгновение, а затем ответил: «Да, я не нуждаюсь в вас. Уезжайте в свой чертов отпуск. Мне и так хорошо».

Это относительно простой пример того, как аналитик пытается продемонстрировать и прояснить реакцию пе­реноса. Аналитик вынужден, однако, прервать ряд и ис­следовать появившееся сопротивление. Ошибка пациен­та была ясным индикатором его ярости, он отказывает­ся принять это сознательно. Затем он переходит к чув­ству жалости к профессору. Затем снова возвращается назад к своей злобе из-за того, что от него отказались. Я пытаюсь связать это со своим отпуском, но он сер­дито отрицает это. Я указываю на эту форму сопротив­ления и на подтверждения своей гипотезы, и, в конце концов, он соглашается с этим своей фантазией о моем отпуске и своем раздражении из-за того, что его бро­сают. Я полагаю, что необходимо исследовать сопротив­ления до того, как аналитик мобилизует разумное Эго пациента.

Важно дать пациенту время для реакции на вмеша­тельство. Я всегда по возможности стараюсь увериться в том, что сеанс продолжался достаточно долго, и паци­ент отреагировал на мое вмешательство переноса. Это касается вмешательств любого рода, но более всего — интерпретаций или вмешательств по поводу переноса. Я не отвечаю немедленно на его первый ответ, посколь­ку очень часто пациенты будут импульсивно отвечать «да» или «нет», а потом медленно, по мере того, как аналитик слушает их, он сможет увидеть, что этот пер­вый ответ не был продуманным и точным. Он обычно отражает либо подчиненность, либо неповиновение.

Множество раз пациенты будут противоречить сами себе в ответах на конфронтацию переноса. Все эти ре­акции также должны стать предметом анализа. Однако

важно дать пациенту время обдумать, что он сказал, а затем — отреагировать на это. Я хочу здесь подчеркнуть, что у пациента должно быть время и просто помолчать в ответ на конфронтацию аналитика. Аналитик должен обращать внимание не только на то, что он сказал, но также и на то, как он это сказал. Если моя интерпре­тация правильна, он будет соглашаться со мной и при­нимать это не только вербально, но и эмоционально, он будет добавлять некоторые детали или воспоминания или другие «украшения» к моим конфронтациям. Если моя конфронтация правильна и приемлема для пациента, я смогу затем перейти к следующей технической процедуре анализирования данного переноса.

Множество раз, однако, пациенту нужно будет время для размышления, для исследования правильности своей конфронтации, ассоциирования к ней. Если мое вмеша­тельство неверно, пациент будет показывать это не просто путем вербального отрицания, но и какой-то формой сопротивления и поведения избегания. Но может быть и так, что конфронтация была правильной по своему содержанию, но было неправильно вы­брано время для нее. Тогда аналитик должен будет работать над сопротивлением. Кроме того, аналитику также необходимо иметь время для качественной оцен­ки ответа пациента. Не всегда легко определить, пока­зывает ответ пациента принятие или отрицание, осмыс­ленность или эскапизм или же комбинацию всех этих элементов.

3.942. Прояснение переноса

3.9421. Поиски интимных деталей

Нашей конечной целью в анализировании реакции переноса пациента является способность интерпретиро­вать историческое происхождение этой реакции. Одним из наиболее плодотворных направлений, которое может привести нас к бессознательному источнику переноса, является поиск интимных деталей реакций переноса. Детали ведут к аффектам, побуждениям и фантазиям пациента. Мы просим пациента приложить все свои способности для очищения и разработки его чувств по отношению к нам. Мы также просим его включать

те ассоциации, которые могут иметь место, когда он будет пытаться делать это. Позвольте проиллюстриро­вать это.

Моя пациентка, миссис К.*, во время третьего месяца своего анализа рассказала мне, после значительного колебания, что она обнаружила, что испытывает сек­суальные чувства «о мне. Это приводит ее в замеша­тельство; ведь, помимо всего прочего, она замужняя женщина. Она знает, что я тоже женат, а кроме этого, я не задумался бы о ней после всего того, что узнал о ней. Молчание. Она полагает, что все это — рациона­лизация; она слишком смущается, для того чтобы го­ворить о своих сексуальных чувствах, это как-то уни­зительно. Пауза. Молчание. Вздох. Она вела машину, как вдруг, как вспышка, она увидела картину: я сжи­маю ее в объятиях. Читая книгу или смотря кино, она видит меня как героя или любовника, и чувствует и видит себя моей возлюбленной. Ночью, в постели, она думает обо мне и чувствует себя так, будто ее куда-то зовут. Пациентка продолжала говорить в том же духе, описывая различные места и случаи, когда у нее были сексуальные стремления ко мне, но я сознавал, что, не­смотря на то, что картина расширяется, она не стано­вится глубже или четче. Я также чувствовал, что рабо­чий альянс по-прежнему хороший, несмотря на ее сму­щение и нерасположение. Тогда я сказал ей: «Как мне кажется, вы полны сексуальными стремлениями ко мне, это проявляется снова и снова; но, кажется, вам труд­но описать точно, что бы вы хотели сделать со мной в сексуальном плане; пожалуйста, попытайтесь».

Пациентка ответила: «Я бы хотела, чтобы вы сжали меня в своих руках крепко-крепко так, чтобы я едва могла дышать, подняли меня и перенесли на кровать. Тогда мы могли бы заняться любовью». Длительная пауза. «Что вы имеете в виду, говоря «заниматься лю­бовью?» «Я имею в виду, — отвечает пациентка, — «сдер­нуть с меня ночную сорочку, целовать так, чтобы рту стало больно, я едва смогла дышать. С силой раздви­нуть мои ноги и вдвинуть ваш пенис в меня. Это будет грубо, это причинит мне боль, но мне это очень понра­вится. (Пауза). Забавная деталь пришла мне в голову, когда я описывала все это. Ваше лицо было не­брито, и ваша борода царапала мое лицо. Это странно, вы всегда выглядите чисто выбритым».

Размышляя над сексуальной фантазией, я заметил: в ней дважды отмечалось, что она едва способна ды­шать, затем быть оторванной от земли, перенесенной и, наконец, я груб. Я вспомнил, что она перенесла не­сколько приступов астмы примерно в возрасте шести лет, в это время ее мать была замужем за отчимом-са­дистом. Интерпретация фантазии переноса казалась ясной: я — ее отчим-садист, удовлетворяющий ее ма­зохистические, нагруженные виной, эдиповы устремле­ния. Я мог дать интерпретацию эту и сам, но хотел бы, чтобы она сама обнаружила ее, поэтому спросил ее: «Кто, бывало, царапал вас бородой, когда вы были ма­ленькой девочкой?» Пациентка почти закричала: «Мой отчим, мой отчим, он, бывало, любил мучить меня, трясь своим лицом об мое — и хватал меня, и сжимал, и подбрасывал в воздух — я едва могла дышать. Но я думала, что ненавижу все это».

Давайте вернемся к технике прояснения. Я чувст­вую, что пациентка ничего не добавляет в картине пере­носа, но чувствую, что она могла бы сделать это. По­этому я конфронтирую ее. Я говорю ей, что для нее это тяжело, но все-таки пусть она постарается, я ее очень прошу, рассказать мне более точно, в чем состоят ее сексуальные фантазии. Я держусь прямо, открыто, я не требую, но я настойчив. Когда она говорит: «Мы за­нимаемся любовью» — я прошу ее опять же: «Пожа­луйста, объясните мне, что вы понимаете под «зани­маться любовью». Мои слова и тон не являются ни кри­чащими, ни робкими.

Пациентка говорит, что она думает, как бы «поце­ловать мой «генитальный орган». В подходящий момент я прошу ее объяснить, что она имеет в виду, говоря, о целовании моего пениса, я нахожу ее слова неясными и несколько уклончивыми. Я показываю своим вопро­сом, что хотел бы знать интимные детали и что о них вполне возможно говорить реалистически. Я демонст­рирую это тем, что говорю об этом. Я не вульгарен и не уклончив. Я помог ей, переведя ее «генитальный орган» к «пенис». «Поцелуй» она должна будет перевести сама.

Мужчина-пациент говорит, что у него была фанта­зия о «феллацио» со мной. Когда я почувствовал, что это уместно, я сказал ему, что не понимаю, что он име­ет в виду под «феллацио», не мог бы он объяснить это мне. Когда он начал, запинаясь, бормотать что-то, я сказал, что он, кажется, испытывает затруднения при рассказе о сексуальном действии, совершаемом его ртом в отношении моего пениса. Говоря так, я не толь­ко указал ему на его сопротивление, но также показал, как бы я хотел, чтобы он был способен говорить о та­ких вопросах конкретным, обыденным, живым языком.

Этот же самый подход ценен и при работе с агрес­сивными стремлениями и чувствами. Пациент говорит мне, что чувствует враждебность ко мне. Мой ответ — я не понимаю слова «враждебность», оно стерильно, не­определенно и неясно. Что он в действительности имеет в виду? Если я ощущаю импульс или аффект, я ис­пользую более точные слова. Я говорю своим пациен­там, что они, кажется, ненавидят меня или чувствуют ко мне отвращение сегодня, и вежливо прошу их расска­зать мне об этом и позволить чувствам выйти наружу по ходу описания. Я помогаю им провести различия между раздраженностью, яростью, ненавистью, негодо­ванием и досадой, потому что каждое из этих чувств имеет различную историю и происходит из различных частей прошлого пациента. Я поддерживаю пациента, когда он описывает свои агрессивные фантазии, цели своих враждебных, деструктивных импульсов, потому что они также являются ключами к различным истори­ческим периодам их жизни. Позвольте мне привести пример.

Молодой человек, мистер 3.*, говорит, что он доса­дует на меня из-за того, что я взял с него плату за про­пущенный сеанс. Я исследую эту «досаду», спрашивая его, что он в действительности имеет в виду, говоря о досаде. Он «полагает», что испытывает больше, чем досаду. Мое молчание побуждает его выражать весьма возбужденно то, как он думает, что я лицемер, притво­ряющийся ученым. На самом деле, я — такой же биз­несмен, как и его страдающий запорами старик. Он надеется, что однажды он наберется мужества ткнуть меня носом в эти «психоаналитические деньги». Это была бы славная месть, он бы сделал со мной то самое, что я делаю с ним. На мой вопрос: «А что я делаю с вами?» — он ответил: «Вы заставляете меня ползти сквозь все это дерьмо, вы никогда не работаете меньше, а все больше, больше, больше. Вы никогда не удовле­творены, вам все мало». Можно видеть за невинной досадой, которую, он «полагает», имеет, анально-са­дистическую ярость и унижение детства.

Тот же самый пациент, позже, начинает свой сеанс с утверждения, что он ненавидит приходить, ненавидит анализ и меня вместе с ним. Когда я спросил его: «А как вы ненавидите меня сегодня», он ответил, что се­годня он ненавидит меня страстно, с холодной яростью. Он не хочет убить меня, нет, это не цивилизованно. Он хотел бы избить меня, превратить в мякоть, буквально растереть и сделать из меня желе, как массу кровавого, вязкого «слизняка». Потом бы он съел меня одним большим глотком, как чертову овсянку, которую мать заставляла его есть в детстве. Тогда он смог бы меня извергнуть как вонючее отвратительное дерьмо. А когда я спросил его: «И что бы вы сделали с этим вонючим дерьмом?» «Я бы превратил его в прах, так что вы смог­ли бы присоединиться к моей дорогой мертвой ма­мочке».

Я думаю, теперь ясно, как поиски исследования ин­тимных деталей агрессивных деструктивных импульсов приводят к тому, что интерпретация становится возмож­ной. Когда возникают импульсы переноса при анализе, нашей задачей будет помочь пациенту прояснить то, что они явно имеют природу инстинктивных импульсов, их цель, источник и объект.

Сходным образом мы работаем и с другими аффек­тами, такими, как тревога, депрессия, отвращение, за­висть. Мы исследуем точную природу чувств, пытаясь уточнить, углубить и осветить, какие особые качества и количественные характеристики эмоций затронуты. Поиск ясности все тот же: что точно пациент чувствует, что он фантазирует. Наше отношение — прямое, откры­тое, без боязни, неустрашимое, не вульгарное и не роб­кое. Мы являемся исследователями, но мы должны охранять, а не разрушать то, что мы исследует. Мы должны служить как бы моделью для пациента, так

чтобы однажды он смог задать самому себе те же са­мые вопросы.

Необходимо повторить, что сопротивления могут возникнуть в любой фазе нашей попытки прояснения. Если сопротивление значительно и может стать кам­нем преткновения, оно должно быть проанализировано. Вне зависимости от того, насколько соблазнительно со­держание материала, значительные сопротивления должны быть проанализированы в первую очередь. В противном случае инсайты не будут иметь значения для пациента, а именно; они являются нашей перво­очередной задачей, заботой. Нашей главной, основной задачей является осуществление эффективной терапии, а не сбор интересных данных.

3.9422. Поиски переключателя переноса

Другой ценный метод прояснения данного переноса состоит в раскрытии того, какая характерная черта или часть поведения аналитика служит как бы переключа­ющим стимулом. Очень часто пациент будет спонтанна осознавать, что определенная черта или деятельность аналитика вызвала особую реакцию. В других случаях этот переключатель переноса не только не будет осо­знаваться пациентом, но тот будет иметь сильные со­противления осознаванию. Иногда какое-то поведение аналитика будет вызывать такую реакцию у пациента, которая не является явлением переноса, поскольку это может быть вполне соответствующий ответ. И, вообще, следует осознавать, что иногда мы сами, аналитики, бы­ваем просто не в состоянии исследовать вместе с паци­ентом, какая из наших личных идиосинкразии послужила стимулом переноса.

Я наслышан об аналитиках, которые настаивают на том, что каждую реакцию переноса нужно просле­живать назад, соотнося с какой-нибудь чертой поведения аналитика. Это отдает нарцисстическими потребностя­ми аналитика или переоценкой технической процедуры. Наша цель — прояснить для того, чтобы интерпретиро­вать неосознанный исторический источник из прошлого пациента. Переключатель переноса может быть ценным вспомогательным средством, но это всего лишь способ. Во многих клинических ситуациях поиски переключателя переноса излишни, неуместны или не особенно продуктивны.

Дата добавления: 2015-06-04