Собственно объектные отношения

Это является точкой, к которой я отношу возникновение настоящих объектных отношений, собственно объектных отношений. Разумеется, это положение будет верным или неверным в зависимости от того, как мы определим термин «объектные отношения». Я всегда указывал, что минимальной предпосылкой для настоящих объектных отношений является наличие достаточно интегрированного и организованного Эго наряду со способностью отличать либидинозный объект от всех остальных людей на земле.

Отношения, предшествующие установлению настоящих объектных отношений, прежде всего имеют характер непосредственного удовлетворения потребности. Это не исключает того, что эти отношения могут быть довольно сложными. Их требования часто нелегко удовлетворить, а их замена может представлять большие проблемы. Но это в равной мере относится и к устойчивым условным рефлексам. Тем не менее эти трудности совершенно несопоставимы с теми, которые возникнут, когда установятся настоящие объектные отношения, и мы можем задаться вопросом, в чем заключается это различие.

По моему мнению, непосредственное удовлетворение потребности в период предобъектных отношений (варьирующее от кормления грудью до телесного и кожного контакта) включает в себя довольно простые элементы, сравнительно легко продуцируемые и репродуцируемые. Но собственно объектные отношения объединяют непосредственное удовлетворение потребности с эмоциональным и психологическим взаимообменом; они создают ткань высоко индивидуальных эмоциональных связей. Если они рвутся, заменить их нельзя. Необходимо сформировать новые связи — задача, которая чрезвычайно трудна. Она требует уступчивости как от того, кто заменяет мать, так и от ребенка. Оба они должны пройти через начальные и негласные прелиминарии², которые ведут у нормального младенца к развитию предобъектных отношений, а от них — к формированию настоящих объект-

¹Я отнюдь не имею в виду, что отлучение от груди в шестимесячном возрасте является каким-то универсальным феноменом. Тем не менее отлучение от груди во второй половине первого года жизни является частым событием, причем не только в нашей культуре. Даже если отлучение от груди не является полным, в силу внешних причин — будь то необходимость для матери работать в поле, ее очередная беременность или нечто тому подобное — во всех культурах в этот период младенцы подвергаются (выражаясь статистически) все большей фрустрации. И мы бы предположили, что, если отлучение от груди откладывается, то должна произойти определенная (хотя и не безграничная) задержка в психическом развитии младенца. - Предварительные переговоры, соглашения, временные решения (от лат. ргае — прежде и limen. Hminis — начало). — Прим. перев.

ных отношений. Этот процесс требует беспредельного терпения и неисчерпаемой эмпатии со стороны того, кто заменяет мать. В недавно проведенных экспериментах с так называемой «анаклитической терапией» (Margolin, 1954) была предпринята первая попытка применить знания, полученные из наблюдения над детьми, в терапии взрослых. Занимающиеся терапией аналитики, без сомнения, увидят значение для терапии наших гипотез о происхождении коммуникации.

В нашем обсуждении мы продвинулись от точки, где мать и дитя стали дискретными физическими существами после родов, до точки,

|где они становятся дискретными психологическими существами после отделения «я» от «не-я». Следующий шаг происходит в третьей четверти первого года жизни, когда телесные и кожные контакты становятся более редкими и заменяются эмоциональными связями. Прогрессивное развитие этих эмоциональных связей в течение следующих шести месяцев, их динамическая переработка через идентификацию с агрессором, ведет к формированию Самости. Младенец, который из дискретного физического существа стал дискретным психологическим существом, в результате конфронтации Самости и не-Самости, то есть с «другим», организуется, наконец, в качестве дискретной социальной единицы, субъекта.

Существует множество поразительных параллелей между онтогенезом Самости и онтогенезом дифференциации между «я» и «не-я». В обоих случаях главную роль играет фрустрация. Ребенок в трехмесячном возрасте вынужден различать «я» и «не-я» из-за фрустрации своих оральных потребностей, когда он желает грудь. Точно так же пятнадцатимесячный ребенок вынужден осознать различие между Самостью и «другим» из-за фрустрации, которой подвергает его волевой акт¹ «нет» либидинозного объекта.

Другая параллель в развитии того и другого становится очевидной, если мы рассмотрим его в аспекте объективации. Когда «я» дифференцируется от «не-я», происходит осознание «не-я», но не осознание «я». Точно так же, когда в восьмимесячном возрасте устанавливается либидинозный объект, происходит осознание объекта, которое можно увидеть и доказать, но не осознание Самости. Оно достигается только в последующие шесть месяцев в результате аффективных взаимообменов в рамках объектных отношений.

С точки зрения развития оба эти события прогрессивны в том, что каждое из них на своем уровне приводит к большей согласованности с принципом реальности. То, что принцип реальности начинает функционировать, становится заметным на трехмесячном уровне, когда голодный младенец оказывается способным приостановить побуждение к немедленному удовлетворению своей оральной потребности. Он делает это на время, необходимое для того, чтобы воспринять

' Волевой акт: акт принятия решения о направлении действия и его инициации (Warren, 1935). См. также работу Гартманна (1939).

лицо матери и среагировать на него. Это — шаг в развитии, в котором «я» дифференцировано от «не-я» и в котором младенец начинает осознавать «инакость» окружения. Отсрочка удовлетворения становится возможной благодаря функционированию принципа реальности, который в этой фазе приобретается в результате созревания, сочетающегося с развертыванием и организацией сознательного восприятия, и отложения следов памяти при пробуждении аффективных отношений с удовлетворяющим потребность объектом.

В течение последующих двенадцати месяцев все больше число систем и функций Эго подпадают под власть принципа реальности. Когда в пятнадцать месяцев ребенок отличает Самость от «другого», он должен, кроме того, перенять некоторые из функций объекта любви. Речь идет о функциях, которые либидинозный объект осуществляет в качестве внешнего Эго ребенка, например, исполнительную функцию в сфере локомоции, функцию развлечения ребенка и т.д. Менее очевидной, хотя и более важной, является роль либидинозного объекта в осуществлении для ребенка проверки реальности. Это означает, что ребенок теперь в буквальном смысле сталкивается с все большим числом неопровержимых фактов реальности. Прежде его из одной комнаты в другую носила мать, невредимым, с разумной скоростью. Теперь он бегает слишком быстро, теряет равновесие и больно ударяется головой о дверной косяк. Такие переживания заставляют его начать «оценивать» (Jacobson, 1954) свои способности передвижения, равновесия, восприятия глубины — словом, ограничения своей физической Самости. Он вынужден соотносить одну за другой части своей персоны с окружением, расширяя тем самым диапазон своих мыслительных процессов и, соответственно, своих психических функций. В сфере эмоций он сталкивается с коллизиями иной природы. Последствия этого аналогичны, за исключением того, что переоценку приходится производить через соотнесение себя с «другим».

Таким образом, объективация Самости сопровождается объективацией «другого». С этого начинается новая эра в проверке реальности. Новая автономия, основанная на уверенности в себе, которую придает ребенку использование им «нет» в отношении взрослого, также заставляет его пользоваться способностью рассуждать и принимать решения в каждом своем действии. Суждение является функцией, которую можно применять только через постоянно повторяющуюся проверку реальности. Это ведет к экстенсивному развитию, обогащению и усилению систем, функций и аппаратов Эго. Поэтому мы сформулируем следующие положения.

Приобретение «нет» является индикатором нового уровня автономии, осознания «другого» и осознания Самости; оно является началом реструктурации умственных процессов на более высоком уровне сложности; оно побуждает к расширенному развитию Эго, в рамках которого принцип реальности все более преобладает над принципом удовольствия.

Направление, взятое этим развитием Эго, становится еще более очевидным в ролевых играх, которые, как правило, появляются в первой половине второго года жизни, примерно в пятнадцатимесячном возрасте. В них ребенок пеленает свою куклу, кормит ее из бутылочки, укладывает в постель и использует для куклы жест «нет»¹. В этих действиях отчетливо проявляется мера самосознания. Она проявляется еще более отчетливо, когда, как мы упоминали на 49-й странице, ребенок использует «нет» по отношению к себе, воображая в игре, что он делает что-то запретное.

В этих играх расщепление между Эго и Самостью является очевидным. Реструктурированное Эго объективировало Самость, рассматривая ее как объект². Эго применяет здесь то же средство в отношении Самости, которое оно научилось применять против матери, а именно «нет». Оно научилось использовать это средство благодаря идентификации с агрессором; это привело к усилению объективации матери. Теперь использование «нет» в собственных играх приводит к усилению объективации Самости.

Мы говорили о смещении катексиса, которое происходит при идентификации с агрессором. В этом механизме пассивное подчинение неудовольствию заменяется активной агрессией. Такая реструктурация имеет свой идеационный эквивалент, а именно впервые появляется способность к абстракции. Вполне вероятно, что благодаря смещению агрессивного катексиса возникают многие психические операции, а среди них операция абстрагирования.

Начало осознания Самости основано на осознании «другого». Несомненное доказательство этого самосознания ребенок предоставляет примерно на восемнадцатом месяце жизни, когда начинает говорить о себе в третьем лице.

Дата добавления: 2015-06-04