Community Development Finance Institutions (CDFIs) are independent financial institutions, often serving a specific disadvantaged geographic area 45 страница

-- Спокойно, спокойно, -- небрежно сказал ребенок, -- все правильно.

-- Тогда входите в комнату, я хотел бы закрыть дверь.

-- Я уже закрыл дверь. Не утруждайте себя. Вообще успокойтесь.

-- Какой же это труд? Но в коридоре много жильцов, и я, разумеется, со всеми знаком; большинство сейчас как раз возвращается со службы; если они услышат в комнате разговор, они просто сочтут себя вправе открыть дверь и посмотреть, что здесь происходит. Тут ничего не полаешь. Трудовой день кончился; они на время свободны, не станут же они со мной считаться! Да вы и сами это знаете. Дайте я закрою дверь.

-- Ну и что же? Что это вы, право? По мне, пусть хоть весь дом приходит. А потом, повторяю: я уже закрыл дверь; вы думаете, только вы умеете закрывать дверь? Я уже запер ее на ключ.

-- Тогда все в порядке. Больше мне ничего не требуется. На ключ можно было даже не запирать. А теперь, раз уж вы пришли, располагайтесь поудобнее. Вы мой гость. Меня бояться вам нечего. Не стесняйтесь, будьте как дома. Я не собираюсь ни задерживать вас, ни прогонять. Неужели мне надо это говорить? Что вы, меня не знаете?

-- Да, вам действительно не надо было этого говорить. Больше того, вы не должны были это говорить. Я еще ребенок; к чему столько церемоний?

-- Что вы, помилуйте. Разумеется, вы еще ребенок. Но не такой уж маленький. Вы уже подросток. Если бы вы были девочкой, вам бы не следовало так вот просто взять и запереться со мной в комнате.

-- Об этом не стоит беспокоиться. Я только хотел сказать: то, что я вас хорошо знаю, для меня не такая уж гарантия, это только избавляет вас от труда лгать мне. К чему эти церемонии! Бросьте, бросьте, пожалуйста. К тому же я вас не так хорошо знаю, я не во всем и не всегда в вас разбираюсь, особенно в такой темноте. Хорошо бы зажечь свет. Нет, лучше не надо. Во всяком случае, я запомню, что вы мне угрожали.

-- Что? Я угрожал вам? Но, помилуйте, я так рад, что вы наконец пришли. Я сказал «наконец», потому что уже поздно. Мне непонятно, почему вы пришли так поздно. Возможно, что я обрадовался и в волнении наговорил всякой всячины и даже, если хотите, угрожал вам. Только, ради Бога, не надо ссориться! Но как вы могли этому поверить? Как могли вы меня так обидеть? Почему вы хотите во что бы то ни стало испортить те короткие минуты, что вы здесь? Посторонний и тот бы постарался быть внимательнее, подойти к человеку ближе.

-- Охотно верю; подумаешь, открытие! Я по самой своей природе ближе вам, чем любой посторонний, как бы он ни старался. Это вы то же знаете, к чему же тогда такие жалобы? Скажите лучше, что это кривлянье, и я сейчас же уйду»[303].

Но на самом деле уходит сам главный герой, но он доходит только (по ступенькам) до двери парадной – и возвращается назад. А как иначе?! Ведь зависимый человек может только подчиняться. И сопротивляться этому – не хватает сил. (Вспомним попытки Северена высвободиться от обезумевшей от страсти захватившего ее садизма «Венеры в мехах». Он вроде как и хочет этого – но сам на подобное не способен»!)[304].

Да, можно, вероятно, тему проявлявшегося из бессознательного садо-мазохизма, еще много встретить в тех же самых новеллах, но вот как неким завершением – может послужить новелла, или лучше сказать – притча: «Перед Законом».

Вкратце, предыстория такова[305].

Есть некие врата Закона. Есть привратник, поставленный (кем?) охранять вход в эти врата. И есть поселянин, решивший зайти в эти врата. Но вот желание-то есть, но вместе с желанием и есть страх. Через время (постояв, подумав) поселянин просит привратника пропустить его. Тот отказывает в его просьбе. Тогда поселянин становится рядом с привратником и терпеливо ждет своей очереди. Притом, что врата Закона, открыты настежь. Мучительно стремясь перебороть в себе страх – проситель пытается заглянуть в врата. «Если тебе так не терпится – попытайся войти, не слушай моего запрета», -- смеется заметивший любопытство просителя привратник, -- «Но знай: могущество мое велико. А ведь я только самый ничтожный из стражей. Там, от покоя к покою, стоят привратники, один могущественней другого. Уже третий из них внушал мне невыносимый страх». Не ожидал таких препон поселянин, ведь доступ к Закону должен был открыт для всех в любой час, подумал он… и решил что лучше подождать, пока не разрешат войти. Привратник подал ему скамеечку и позволил присесть в сторонке, у входа. И сидит он там день за днем и год за годом».

Т.е., перед нами явно предстает своего рода невротическая и оттого закомплексованная личность, которая и живет в своем страхе, и наслаждается им. Испытывая, своего рода, самоудовлетворение причинением себе боли. В данном случае боль,-- и моральная, душевная – от ощущения собственной ничтожности, – и, в некотором роде, физическая (ибо, находясь все время в одном и том же положении, изо дня в день, из года в год, не имея возможности нормальным образом выспаться и удовлетворить свои иные потребности – незадачливый посетитель вынужденно обрекает себя на вполне сознательные мучения).

Но это было б еще хоть как-то понятно (по крайней мере, объяснимо), если бы цель была достигнута. Но вскоре мы видим, что и этого ведь не случается.

«Идут года, внимание просителя неотступно приковано к привратнику. Он забыл, что есть еще другие стражи, и ему кажется, что только этот, первый, преграждает ему доступ к Закону. В первые годы он громко клянет эту свою неудачу, а потом приходит старость и он только ворчит про себя. Наконец, он впадает в детство, и оттого, что он столько лет изучал привратника и знает каждую блоху в его меховом воротнике, он может даже этих блох помочь ему уговорить привратника. Уже меркнет свет в его глазах, и он не понимает, потемнело ли вокруг или его обманывает зрение. Но теперь, во тьме, он видит, что неугасимый свет струится из врат Закона. И вот жизнь его подходит к концу. Перед смертью все, что он испытал за долгие годы, сводится в его мыслях к одному вопросу – этот вопрос он еще ни разу не задавал привратнику. Он подзывает его кивком – окоченевшее тело уже не повинуется ему, подняться он не может. И привратнику приходится низко наклониться – теперь по сравнению с ним проситель стал совсем ничтожного роста. «Что тебе еще нужно узнать? – спрашивает привратник. – Ненасытный ты человек!» – Ведь все люди стремятся к Закону, -- говорит тот, -- как же случилось, что за все эти долгие годы никто, кроме меня, не требовал, чтобы его пропустили?» И привратник, видя, что поселянин уже совсем отходит, кричит изо всех, чтобы то еще успел услыхать ответ: «Никому сюда входа нет, эти врата были предназначены для тебя одного. Теперь пойду и запру их».

Дата добавления: 2015-06-25