Всегда говори «всегда» – 2 11 страница

– Здрасьте!..

Надежда, бросив на него беглый взгляд, отвернулась.

– Она сейчас придет, ее на УЗИ вызвали, – буркнула она, имея в виду соседку.

– Кто? – еще шире заулыбался парень.

– Ну, мама ваша, или кто она вам, не знаю…

– А вы меня не узнаете? Не помните? – Парень подошел к Надежде и, бухнув пакет с продуктами на кровать, заглянул ей в глаза.

Надя внимательно на него посмотрела. Парень как парень. Если бы не милицейская форма, можно было бы предположить, что когда-то они вместе работали на швейной фабрике…

– Нет, – покачала головой Надя, – не помню. Но вы не обижайтесь. Я сейчас вообще не очень соображаю, меня машина сбила.

Парень сел перед ней на стул и отчего-то покраснел так, что веснушки стали совсем незаметны.

– А это как раз я. Я вас сбил.

– Ну, ничего себе! – Надя вскочила, дурашливо поклонилась в пояс. – Ну, спасибо тебе! Век не забуду! Я теперь тебя буду всегда узнавать… и помнить.

Парень покраснел еще больше, даже уши у него заалели и шея. А руки начали теребить белый подол халата.

– Я тут с врачом поговорил… Вроде все нормально у вас… после ДТП.

– Даже лучше стало. Чем перед ним.

– Меня Паша, кстати, зовут…

Надя села на кровать и отвернулась к стене.

Это надо же такому случиться, что ее сбил не бесстыдный лихач на «Мазератти», а вот такой милый голубоглазый Паша. Страж порядка. Лихачу она бы глаза выцарапала, а стражу порядка… спасибо разве что сказать.

– Сердитесь? – вздохнул Паша. – Я понимаю… Я бы тоже на вашем месте… Только вины на мне нет. Это факт. ГАИ установило. Но вы… конечно, можете оспорить в установленном порядке. Право имеете.

Надя вспомнила, как, не упуская Пескова из виду, ступила на проезжую часть. Она повернулась к Паше и усмехнулась.

– Да ладно, чего уж там. Сама виновата.

Паша повеселел и перестал заливаться краской. Уши его приобрели нормальный оттенок, а веснушки опять отчетливо проступили на носу и щеках. Он пересел на кровать к Наде, стал совать ей в руки пакет.

– Вот, возьмите! Вы не сомневайтесь! Там все без обмана. Протокол, экспертиза… Тормозной путь мерили… Все по-честному!

– Да сказала же! Моя вина. И хватит про это.

Надя заглянула в пакет – апельсины, колбаса, йогурты, бананы, конфеты…

Она бы не взяла, но Димка-маленький немедленно потребовал банан. Надя очистила желтую кожуру и стала есть.

– Может, помочь чем? – опять виновато спросил Паша.

Хоть бы он сбил какую-нибудь расфуфыренную накрашенную блондинку! Перед этой рыжеволосой женщиной с грустными глазами Паша чувствовал себя преступником, хотя ни в чем виноват не был.

– А чего ты можешь-то, господи! – вздохнула Надя.

– Ну, вообще-то, я много чего могу. Я все-таки в милиции работаю.

Паша расправил плечи, но лейтенантские погоны скрывал белый халат, и Надя их не увидела.

– В милиции?! Сумку у меня во время всего этого увели. И документы пропали, и деньги. Найдешь?

– Ну… Это дело сложное…

– Ясно. Я почему-то так и подумала.

Надя доела банан и принялась за йогурт.

– А вот с документами помочь можно, и вообще… Вам после выписки есть куда идти? А то… можно у меня остановиться на время.

Надя замерла, уставилась на Пашу, у которого цвет кожи опять стал сливаться с веснушками.

У нее что, на лбу написано, что идти ей некуда? Что она одинока, несчастна, голодна и беременна?!

Надежда отшвырнула йогурт в угол, где стояла мусорная корзина.

– А с чего это ты решил, что мне идти некуда?! Вот еще! – почти закричала она.

В палату зашла соседка, бросила недовольный взгляд на Пашу, на пакет с продуктами. Видимо, она тоже считала, что к Наде никто не может прийти и принести апельсины.

– Ну, не буду вам мешать, отдыхайте… поправляйтесь, – попятился к двери Паша. На пороге он замер, достал из кармана блокнотик, быстро в нем записал что-то, вырвал страницу, протянул Наде.

– Вот, адрес мой, телефон… На всякий случай. Мало ли что. До свидания.

Надя взяла бумажку с адресом только затем, чтобы толстая соседка не думала, что она никому не нужна. Адреса и телефоны никому не нужным не раздают.

Паша ушел, а Надя легла и привычно отвернулась к серой стене – своему прошлому, настоящему и будущему…

– Вот такие вот порядочным замуж идти не дают, – вдруг на одной ноте забубнила соседка. – Дочка моя так в девках и сохнет, уж на пятый десяток скоро перевалит. А им, мужикам, что? Им свое стыдное дело справить, а там трава не расти. А вот такие, которые брюхатые ходят без мужа, прости господи, они завсегда пожалуйста. Мужикам-то. А на что тогда тем жениться? Они и не женятся. Из-за таких вот…

– Эй, ты чего говоришь-то? – подскочила Надежда.

Тетка жевала бутерброд, глядя на нее пустым взглядом.

– Из-за таких вот, – повторила она.

Надя хотела ей сказать много чего, чтоб у тетки аппетит навсегда отбило, но вдруг подумала, а Димке-маленькому эти нервы нужны? Он только что апельсинов налопался, йогуртом закусил, ему отдыхать положено.

И Надя легла, отвернувшись к стене…

«Ничего, пусть от злости лопнет, если до смерти не обожрется», – подумала она про соседку.

Ночью она сделала еще одну попытку дозвониться до Димы. Может, вчера он просто спал или был занят?

Вдруг услышит ее и заорет радостно: «Надька! Куда ты пропала?! Я тут чуть не умер! Я с ума схожу!»

Но он не заорал, он снова не взял трубку. Вместо него бесстрастный женский голос невозмутимо сообщил:

– Абонент в сети не зарегистрирован.

– Как не зарегистрирован?! Эй! Вы чего?! – Надя потрясла трубку, словно могла добиться объяснений от автоответчика. – Эй!!!

Прибежала Нина, вырвала телефон, закричала:

– Кто тебе разрешил?! Тут больным не положено! Тут у меня лекарства! Счас проверю, может, что пропало!

От медсестры несло легким перегаром и куревом.

– Да заткнись ты! – Надя отпихнула Нину, и та чуть не упала, еле устояв на нетрезвых ногах. – Тебе тоже на дежурстве пить не положено!

А утром ее выписали из больницы.

В никуда.

– Не можем же мы тут тебя вечно держать, – с сочувствием сказала пожилая нянечка. Она выдала Наде одежду – разорванный и окровавленный пиджак, грязные брюки и босоножки со сломанным каблуком и разорванным ремешком.

Надя примерила все это перед зеркалом, поймав в отражении жалостливый, но немного брезгливый взгляд нянечки.

Одежда болталась, будто была с чужого плеча – Надя похудела размера на два. На лбу до сих пор красовалась ссадина, а волосы, которые за все это время ни разу не удалось помыть, утратили свой солнечный цвет и висели тусклыми прядями.

Ничего, прорвемся, решила Надежда и, гордо подняв голову, походкой модели вышла из больницы.

Возле ворот ее догнал доктор.

– Кудряшова! Больная Кудряшова!

– Я уже здоровая, – огрызнулась Надя, остановившись. – Что вы все «больная», «больная»?

Врач по-прежнему выглядел очень усталым, но вместо раздражения в этот раз в его глазах читалось сочувствие.

– Вас без меня выписывали. Вы о своем положении помните?

– Да где уж забыть! – вздохнула Надя. – Помню.

– У вас десятая неделя. Период наиболее опасный для плода в плане самопроизвольного выкидыша.

«Сам ты самопроизвольный выкидыш», – со злостью подумала Надя, а вслух сказала:

– Ах, вы об этом!

– Вам нельзя нервничать, никаких физических нагрузок и побольше витаминов.

– Понятно… Спасибо.

– Подождите! – Доктор пошарил в карманах, достал мятые десятки и полтинники, сунул их Наде в руку. – Берите, берите! У вас же сумку украли. Это на дорогу.

Надя бы не взяла, но Димка-маленький категорически не хотел тащиться неизвестно куда, да еще пешком…

– Спасибо, – она сунула деньги в карман грязных брюк.

– Вам же домой? – с беспокойством уточнил доктор.

– А куда же еще… Спасибо.

Теперь, в таком виде, с мятыми полтинниками в кармане, предстояло начать все сначала… Впрочем, почему же сначала?

У нее есть Ольга, которая не бросит ее в трудную минуту. Надя встряхнула головой, расправила плечи и пошла к троллейбусной остановке.

Плевать, что от нее шарахаются прохожие, плевать, что она хромает из-за сломанного каблука, плевать, что нет документов, – ничего нет, – главное, у нее есть Димка-маленький, а ради него она горы свернет, горло перегрызет, ну, и так далее…

Короче, ничего невозможного для нее нет.

Дверь Ольгиного дома открыла высокая девица в лосинах и в переднике Нины Евгеньевны.

– В чем дело? – брезгливо осмотрев Надежду, спросила она.

– А ты угадай с трех раз! В чем дело, если человек в дверь звонит! Ольга мне нужна, она дома?

– Нет. Ольги Михайловны нету.

– А кто есть?

– Никого. Уехали все.

Девица в переднике попыталась захлопнуть дверь, но Надежда успела подставить ногу.

– Господи! Ну, а когда будет? – взмолилась она.

– А вот этого я не знаю.

– Ты что, так и собираешься меня тут держать? Я подруга Ольги Михайловны! Близкая подруга.

Девушка посмотрела на Надю так, что та поняла – никакие доводы не докажут этой прислуге, что Ольга ее близкая подруга. Оставалась одна маленькая надежда.

– А где Нина Евгеньевна? Няня где?

– Я няня.

– Дай хоть воды, пить хочу.

– Ага! Разбежалась! Старый фокус. Тебе воды, а ты дом обчистишь!

– Дура! Господи, ну и дура!

Надя сделала отчаянную попытку прорваться в дом, но новая няня без труда вытолкала ее за порог.

– Сейчас милицию вызову! – пригрозила она.

До Нади вдруг дошло, что для милиции она лакомый кусочек – без документов, без денег, грязная, окровавленная… Посадят в обезьянник до выяснения личности, и будет Димка-маленький опять баланду хлебать.

– Скажи Ольге, что Надежда приходила, слышишь? Пожалуйста.

– Как же! Скажу обязательно! – фыркнула няня и захлопнула дверь.

Чувствуя, что валится с ног от усталости, Надя отошла от дома несколько шагов и села на корточки, привалившись спиной к дереву.

«Прорвемся», – вяло подумала она и достала из кармана смятый клочок бумаги.

«Мало ли что» – так, кажется, сказал Паша, передавая записку со своим адресом.

«Мало ли что» настало.

Димка-маленький хотел есть, спать, ему нужно нормально развиваться, не нервничать и не терпеть лишений в утробе матери.

Надежда с трудом поднялась и пошла к станции.

Дом оказался старой сталинской пятиэтажкой. В подъезде воняло кошками и канализацией. Надя поднялась на третий этаж и, сверив номер квартиры с записью на бумажке, неуверенно позвонила.

Дверь открыла полная женщина лет пятидесяти в цветастом халате, с распаренным, красным лицом.

Пахнуло кипяченым бельем, кислыми щами и гуталином…

Женщина посмотрела на нее с негодованием, и Надя поняла, что перед ней сейчас снова захлопнут дверь. К горлу подступила тошнота, голова закружилась…

В этот момент из-за плеча женщины выглянул Паша. Веснушки, голубые глаза, пшеничные волосы…

Паша что-то жевал и был в форменной рубашке и брюках.

– Здрасьте! – радостно закричал он, но, увидев, что Надя медленно съезжает по стене, подхватил ее, затащил в квартиру.

– Мама! – закричал он. – Быстрее! Воды!

* * *

Ночью ей приснилась тюрьма.

Длинные коридоры, окна с решетками, серые стены…

Ей вдруг почудилось, что это новый офис «Солнечного ветра» после ремонта, и она побрела по бесконечному коридору, отыскивая кабинет Грозовского. Ужаса не было – только веселье – ну и «скреативил» Димка! Зачем офис под тюрьму сделал?!

Нашлась подходящая дверь с надписью «Директор агентства», Ольга толкнула ее, а там…

Маленький красный ребенок плакал на шконке, суча крохотными ножками.

– Пацанчик вот… – сказал виноватый голос Димы. – Заказчики принесли, а я не знаю, что с ним делать…

Ольга схватила ребенка, стала срывать с себя одежду и заворачивать крохотное тельце в блузку от Валентино, юбку от Гуччи и шейный платок.

– Не плачь, маленький, – прикладывая к голой груди ребенка, зашептала она. – Ты теперь мой. Мальчик мой… Я твоя мама!

– Оль, голландцы приехали, а ты игры в мадонну устроила, – проворчал Дима. – Оденься, что ли. И младенца верни, а то пивняки мне голову оторвут.

Ольга прижала ребенка к груди с решимостью – не отдам! Не отдам пивнякам моего мальчика!

Сон не оставил неприятного чувства – наоборот, она проснулась с ощущением нежности и восторга.

Мой! Мой мальчик, только кто он… Не Петька, не Мишка. Тогда – кто?

А днем она поняла, что сон вещий.

По дороге в агентство Ольга притормозила на светофоре и, воспользовавшись минуткой, подкрасила губы. В этом не было бы ничего примечательного, если бы в зеркале заднего вида она не увидела, как два милиционера пытаются скрутить какую-то женщину.

Женщина дралась, как тигрица – кусалась, брыкалась и даже плевалась. Видок у нее был еще тот – выжженные перекисью короткие волосы, золотые фиксы, вытертый спортивный костюм и шлепанцы на три размера больше…

Не бомжиха, конечно, но…

Ольга внимательнее вгляделась в лицо женщины, включила аварийку и выскочила из машины.

– Стойте! Стойте! – ринулась она к милиционерам. – Не трогайте ее!

Ольга вцепилась в плечо молоденького лейтенанта, и он ослабил хватку. Задержанная чуть было не вырвалась, но второй – сержант – ловко защелкнул на ней наручники. Женщина отчаянно завизжала и попыталась укусить милиционера.

– Проходите, девушка, – окинул Ольгу строгим взглядом молоденький лейтенант.

– Что значит проходите? Что здесь происходит? – Нужно было изобразить благородное возмущение, чтобы Зойка сориентировалась, узнала наконец Ольгу и перестала вести себя как умалишенная.

Лейтенант окинул Ольгу оценивающим взглядом – прикинул, видно, ее финансовые возможности, вздохнул и сказал:

– Что надо, тут происходит. Ох, народ! Их же город от всякого сброда чистишь, и они же еще и недовольны!

Зойка тоже взглянула на Ольгу, но мельком, без интереса – не узнала, – и пнула лейтенанта ногой.

– Пусти! Пусти, говорю, чего привязался?

– А ну, не дергаться! – прикрикнул тот.

– Немедленно отпустите эту женщину! – Ольга подергала за наручники, будто на полном серьезе собиралась содрать их с Зойки.

– Спокойно, – схватил Ольгу за руку сержант. – Задержали мы ее на законном основании. У нее регистрации нет и паспорт какой-то стремный. Так что давайте, гражданочка… Ехали и езжайте, а то вон машину свою в неположенном месте припарковали, того и гляди, ГАИ нагрянет…

На светофоре за Ольгиным «Лексусом» и правда скопилась пробка, а Зойка ее все не узнавала… Ольге даже обидно стало. Конечно, она изменилась с тех пор, как сидела в тюрьме, одета дорого, макияж, колечки-сережки, каблуки, но неужели вся эта мишура заслоняет ее ту, прежнюю, с которой Зойка вместе баланду хлебала и на одних нарах чалилась, а потом вместе с ней в один день из тюрьмы вышла?..

…Они тогда не то чтобы очень близки были. Так, общались иногда. В тюрьме никто к себе в душу не пускает.

Статья у Зойки была тридцать седьмая – превышение пределов необходимой обороны. Она раскроила пьяному мужу череп, когда тот табуреткой замахнулся на ее новорожденного ребенка. Врачи чудом вытащили урода-алкаша с того света, и это спасло Зойку от сто пятой, поэтому присудили молодой мамаше три года и отправили за решетку вместе с маленьким сыном. Зойка сына по имени почти не называла – только «пацанчик». И было в этом что-то особенно трогательное и нежное, хотя, казалось, Зойка и нежность – понятия несовместимые…

– Это подруга моя! – крикнула Ольга и даже ногой топнула для убедительности. – Это! Моя! Подруга!

Милиционеры синхронно открыли рты, посмотрели на Зойку, потом на Ольгу. Слово «подруга» никак не подходило к задрипанной Зойке, когда его произносила такая шикарная дама…

– Что-то непохоже, – сказал лейтенант.

– А вот так? Так похоже?! – Ольга достала из сумки кошелек и протянула лейтенанту тысячную купюру. Потом подумала и добавила еще одну.

С Зойки сняли наручники, и она, вдруг утратив всю свою буйность, смотрела и смотрела на Ольгу во все глаза.

– Пойдем! – Ольга обняла ее и повела к машине. – Представляешь, а мне сон сегодня приснился про твоего пацанчика!

Зойка отстранилась, опять внимательно посмотрела…

Кажется, что-то вспыхнуло в ее глазах – догадка, озарение, смешанное с удивлением.

Они сели в машину, Зойка достала из кармана спортивных штанов мятую пачку папирос, закурила.

– Ну что?! – засмеялась Ольга, трогаясь с места. – Неужели не узнаешь?

– Где ж тебя узнаешь! – зыркнула на нее Зойка. – Такая шмара шикарная!.. Видать, подфартило.

– Подфартило, говоришь? Да, пожалуй… Подфартило.

Ольга заметила неподалеку кафе и притормозила.

– Пошли, кофе выпьем, – предложила она. – И вообще…

Ольга вдруг подумала, что Зойка наверняка голодная – откуда ж ей сытой быть без регистрации и со «стремным» паспортом?

– И вообще, я есть хочу! – весело заявила она.

– Может, не стоит? – покосилась на кафе Зойка.

– Пошли, пошли! Ну что ты, в самом деле! Сто лет не виделись…

Они зашли в полутемный уютный зальчик и сразу привлекли к себе взгляды. Официанты и немногочисленные посетители вывернули шеи, рассматривая изысканно-шикарную Ольгу и Зойку в трениках и шлепанцах на босу ногу.

Но Ольге было плевать на впечатление, которое они производят. Она выбрала столик и махнула рукой официанту, подзывая его к себе.

Зойку, правда, взгляды окружающих… нет, не то чтобы смутили. Просто она захотела показать этим благополучным, холеным физиономиям, что таких, как она, надо побаиваться и уважать, а не смотреть вот так – брезгливо и удивленно.

Она нащупала в трениках папиросы и закурила, блеснув золотой фиксой.

Официант робко положил перед ней меню. Зойка открыла его и тут же закрыла.

– Ни хрена себе! Слушай, – громко обратилась она к Ольге, – пошли отсюда! Обдираловка же!

Официант даже слегка отпрыгнул от нее при этих словах, словно на лбу у Зойки было написано тюремное прошлое.

– Ничего страшного! – весело рассмеялась Ольга, имея в виду здешние цены, а не ее статью. – У нас с тобой сегодня праздник, Зойка! Будьте добры… – Она быстро сделала заказ, налегая на калорийные блюда.

Зойке сейчас калории не помешают.

Когда пугливый официант скрылся на кухне, Ольга вздохнула:

– Господи! Такое ощущение, что сто лет прошло с тех пор, как мы с тобой простились… Помнишь?

– Чего не помнить-то? – усмехнулась Зойка, выпуская клубы терпкого, вонючего дыма от «Беломора».

– Ну, как ты, рассказывай.

– Как, как… Бабка моя сволочью оказалась. Помнишь, я тогда тебе про нее рассказывала?

Ольга кивнула. После тюрьмы Зойку с ребенком должна была прописать к себе ее бабка, потому что общежития Зойка лишилась, работы тоже, и надо было как-то начинать новую жизнь. Вся надежда была на бабку.

– Так вот, не прописала она нас с пацанчиком к себе… Пришлось задний ход давать. Ну, а куда в Москве с дитем без жилья, без прописки?! Смоталась я в наш с тобой родный Каменск, пацанчика у бабки забрала и в Октябрьске его в приют пристроила, чтоб поближе был… А сама опять в Москву потащилась за лучшей жизнью.

Вызов в глазах Зойки смешался с тоской. Горькой, давней тоской…

Принесли мясо в горшочках, борщ и сладкие булки с корицей.

Зойка не стала церемониться, приступила к еде, жадно схватив булку и придвинув горшок с мясом.

Ольга тоже взяла тарелку с борщом, но есть не хотелось – от этой вот Зойкиной тоски, от ее ненормального голода, оттого что «пацанчик» в приюте. Есть не хотелось, и комок сдавил горло…

– Вот она где у меня, эта жизнь! – Зойка вилкой указала себе на шею. – Бывает, прям хоть с моста в реку! А что, и сиганула бы… Пацаненка только жалко. Ей-богу! Вот так, подруга…

Она некоторое время ела молча, расправилась с мясом, с борщом. Ольга придвинула ей свою тарелку, Зойка и с ее порцией справилась.

Потом принесли чай, но Зоя, наверное, уже дышать не могла, отодвинула от себя чашку. А может, ей ерундой показалась эта светло-зеленая жидкость, привыкла к чифиру…

Она опять прикурила. Посмотрела на Ольгу – долго, с прищуром.

Слава богу, порозовела, а глаза словно пьяные – от еды.

– Ну, а ты-то? – спросила она. – Видать, все у тебя сложилось… Мужик, что ли, твой в гору пошел?

– Да нет. Я с ним развелась давно.

Не было сил и желания рассказывать Зойке про то, как она выкарабкивалась, как нашла новую любовь.

– Вот это правильно, – одобрила Зойка. – Гад он у тебя был. Ты-то все ах и ох! Он там, бедный, с дитями… А он и встретить-то тебя не пришел. Погнала его? Молодец! А то все страдала! Поди, забыла уж, какой он из себя!

– Я бы рада забыть, да не дают, – вздохнула Ольга.

– Че, достает? – зло прищурилась Зойка.

– Не он, мать его…

Не хотела Ольга ничего говорить, да вырвалось. Просто сердце болело последние дни только об одном…

– Во! А этой-то чего надо?! Что-то я не помню, чтоб она об тебе сильно заботилась, когда ты на нарах чалилась.

– С детьми желает видеться, – усмехнулась Ольга. – Машку даже украла и к себе увезла… В общем, грозится по судам затаскать.

– Не имеет права! – шибанула кулаком по столу Зойка, и официанты с опаской переглянулись – подключать охрану или пока не надо?

– Вот то-то и оно, что имеет. Юридически. – Ольга опять вздохнула. – Ох, сколько она еще у меня крови выпьет!..

Зойка помолчала задумчиво, потарабанила пальцами по столу, прикурила новую папиросу и, прищурившись, сказала:

– Че ж всякую заразу-то своей кровью поить… Слушай, ты адресок своей свекрови мне дай… Дай, дай! – подтвердила она, поймав испуганный взгляд Ольги. – Я ее враз в чувство приведу!

– Да ну, что ты! – Ольга даже руками замахала от ужаса, представив, как Зойка заявится к бывшей свекрови и «в чувство ее приведет».

– Да ты не дрейфь, подруга, – весело подмигнула Зойка. – На меня положись, все путем будет. Пугану, и отстанет.

Ольга смотрела на нее во все глаза. А может, и правда никаких адвокатов не надо? Просто придет Зойка и скажет свое веское слово за всех несчастных матерей и маленьких детей? Не перегнула бы только палку. У нее злости и темперамента хватит…

– Не бойся, я ж только постращаю, – словно прочитала ее мысли Зойка. – Но уж так постращаю, что мало ей не покажется! Забудет! Забудет эта карга и как тебя зовут, и как детей кличут.

Ольга достала из сумки ручку и быстро записала на салфетке адрес.

Днем она вернулась домой, все еще переживая, правильно ли сделала, что дала Зойке адрес.

Ольга знала, конечно, что вся эта показная Зойкина жестокость – маска, за которой она прячется. Просто она привыкла защищаться – от мужиков, от обстоятельств, от жизни в целом – и теперь даже своим тюремным прошлым пользовалась как оружием – не подходи, убью.

Вот только защищала Зойка всю жизнь себя, а теперь бросилась Ольгу защищать. И как бы чего не вышло. Бездумной жестокостью Зойка не страдала, самое большее, что она может сделать бывшей свекрови, – взять за шиворот и встряхнуть. Но стоит той шум поднять – и все, упекут Зойку. А свекровь догадается, как правильно «материал подать», – голосить «Убили!» будет на всю округу.

Мысли одолевали тревожные, но сделанного уже не вернешь. Зойку подхватил и унес большой город, а мобильного у нее, конечно же, не было. У нее и паспорта-то нормального нет!

Ольга подошла к окну. Перед домом гуляла новая няня с Петей. Вид у няни был отрешенный – в ушах торчали наушники от плеера.

Господи, вот грех на душу взяла, чуть не плакала Ольга, вспоминая о том, что «пацаненок» в приюте. Ведь если его маму, не дай бог, по Ольгиной вине в милицию заберут, то неизвестно, сколько ему еще в этом приюте жить…

– Все еще нервничаешь?

Сзади неслышно подошел Сергей, обнял ее за плечи, поцеловал в шею.

– Привыкаю, – через силу улыбнулась она, кивнув на новую няню с коляской. Не могла же она рассказать Сергею об истинной причине своего беспокойства. – С Ниной Евгеньевной спокойнее было, – вздохнула она.

– По-моему, вполне нормальная девица, – пожал плечами Сергей. – С детьми ладит… Может, ты зря отказалась от охраны в доме?

Ольга покачала головой:

– Нет, нет! Совсем не зря. У нас дом, а не режимное учреждение.

…Вчера Ольга попросила Сергея убрать охранников из дома. Она устала от постоянного присутствия здоровенных мужиков – ей даже стало казаться, что их не три, а сто три, так неслышно передвигались они по дому, неожиданно возникая то на кухне, то в гостиной, то в детской. Парни, наверное, хорошо делали свою работу, наверное, это был высший класс – вот так незаметно сновать по комнатам, но Ольга ощущала невыносимое раздражение от черных пиджаков, от непроницаемых лиц…

– Тогда не нервничай, – снова поцеловал ее Барышев. – Ты дома сегодня?

– Да. То есть нет…

У Ольги замерло сердце… Вот сейчас бы собраться с духом и сказать правду.

Примерно так: «Сереж, у меня друг лежит в госпитале с тяжелым ранением, я должна его навестить». Чего проще?

Ольга набрала воздуха в грудь, но наткнулась на взгляд Сергея.

– Я обещала в агентство заехать. У них там снова какая-то неразбериха с проектом… – выпалила она.

Сергей сухо кивнул и вышел.

«Ну какой, к черту, друг, – в отчаянии подумала Ольга, – какое тяжелое ранение… Он же сразу все поймет и с ума сойдет от ревности…»

* * *

Она приехала в больницу в плохом настроении.

Будто делала что-то запретное, стыдное, будто боялась, что ее уличат и накажут. Впрочем, почему «будто»… Она действительно делала стыдное – врала близкому, нет – любимому человеку, и он вправе был ее наказать.

Глаза Митяя при виде Ольги засветились счастьем, и они начали свои ежедневные упражнения – долгий марафон вдоль больничного коридора.

Ольга обняла Митяя за талию, он ее за плечи, и маленькими, мучительно маленькими шажками они вышли из палаты и пошли к Жоржику. Жоржиком Митяй называл фикус, росший в большой деревянной кадке в противоположном конце коридора.

Это Митяй придумал, не просто ходить – а «к Жоржику» и «от Жоржика»… При этом он так крепко обнимал Ольгу, что она чувствовала, как колотится от напряжения его сердце. От физического напряжения и от любви. И неизвестно, от чего больше.

– Ну и куда?! Не торопись. Какой ты!.. – придерживала его Ольга.

– Какой? – Митяй чуть крепче прижал ее, и она не могла противиться этому.

Не имела права.

– Ну, какой, какой?!

– Глупый. Глупый ты, Митяй. Разве можно так? Ты же только шагать научился, а уже бежать хочешь!

– Хочу. Я все хочу, все сразу.

– Так не бывает, – улыбнулась Ольга.

– Бывает. – Митяй остановился и посмотрел ей в глаза. – Вот я живой остался, на ногах стою и… ты рядом.

Ольга отвела взгляд.

Как же она устала…

Устала спасать. Жалеть. Улыбаться через силу. И особенно – врать.

– Не болтай, – сказала она, стараясь, чтобы слова прозвучали мягко. – У нас мало времени. Нам с тобой еще вон до того конца коридора дойти надо, а потом обратно. Шагай, Митяй, шагай…

Они дошли до Жоржика, развернулись – это было самым сложным всегда, – и Митяй едва не упал. Ольга подхватила его и еле удержала, крепко прижав к себе.

– Я люблю тебя… – выдохнул Митяй ей в лицо отчаянные слова. – Люблю…

Мимо в этот момент проходила Люда, услышала, и Ольга заметила, как кровь отлила от ее лица.

– Шагай, Митяй, шагай…

Они двинулись в обратную сторону. А Люда…

…Она бы все отдала, чтобы сейчас оказаться на месте Ольги, чтобы ей, а не Ольге Митяй прошептал «люблю тебя», чтобы ради нее начал ходить, чтобы…

Навстречу шел врач, и ни к чему ему было видеть ее дрожащие губы и налившиеся слезами глаза.

Люда развернулась и побежала вниз по лестнице.

Ольга села в машину, оглянулась на серое здание госпиталя и решила – все, больше она сюда не приедет.

Митяй уже не отвернется к стенке и не умрет. Механизм самосохранения запущен, а когда что-то запущено, то идет по накатанной и ни за что не остановится. Толчок к желанию жить она дала, а дальше… Если ее присутствие Митяй сочтет необходимым для дальнейшего поддержания своего здоровья и жизни, то это уже будет шантаж.

Она слишком резко рванула с места, слишком быстро вошла в поворот и едва не вылетела на перекресток под красный…

Чтобы успокоить нервы, Ольга припарковалась у обочины и набрала рабочий номер Грозовского.

– Черт! Ольга! – заорал Дима, будто ждал этого звонка как манны небесной. – Я до тебя никак не могу дозвониться!

– Да у меня тут столько всякого разного на голову свалилось. Ладно, лень рассказывать… Слушай, там Надежды возле тебя нет? А то я тоже до нее не могу дозвониться. Мобильник не отвечает, дома вас все время нет, а в агентстве…

– Надя пропала. – Голос был не Димкин. Или Димкин, но как будто его измучили температура и боль.

– Как пропала? Что значит пропала?! – не поняла Ольга.

– А вот то и значит. Пропала. Вот уже дней десять как. – Грозовский закашлялся, и это опять вроде был не Димка – он не умел так натужно кашлять и так вздыхать в трубку.

Дата добавления: 2015-06-25