Всегда говори «всегда» – 2 18 страница

Дарья отбросила сигарету и побежала к нему.

– Давно хотела тебе сказать, метла – отличное средство передвижения, но неудобное, – заявила она, усаживаясь на пассажирское сиденье шикарного гиганта.

– Тетя Надя! – Машка и Мишка повисли на Наде, разорвав костюм по самодельному шву на спине.

Надя обняла детей, сграбастала в охапку обоих и расцеловала.

– Ну, что, мелкота! Соскучились? Ах, вы мои зяблики!

По лестнице спустилась няня, уставилась на Надю с ужасом, потом посмотрела на Ольгу тоже с неописуемым ужасом: все? Я уволена?

Ольга усмехнулась, а Надя не без торжества спросила:

– Может, хоть сейчас-то воды дашь? Пить хочу!

Няня помчалась на кухню, потеряв по дороге тапки и едва не упав на повороте.

Ольга и Надежда одновременно прыснули, захохотали, схватившись за животы.

– Ой, не могу, ты видела? – сквозь смех выдавила Надя.

– Пойдем, я тебя одену, а то страшно смотреть.

Ольга обняла ее и повела в спальню.

Ей подошел бежевый брючный костюм, молочная блузка и белые туфли-лодочки. Надя хотела еще повязать оранжевый шейный платок, но Ольга сказала, что он «из другой оперы».

– Ну как он мог, вот скажи мне, как он мог?! – вопрошала Надежда, крутясь перед зеркалом. – И презентация эта! Век не забуду… И дядьку с теткой моих обидел. Это же выходит, он меня ни во что, понимаешь, ни во что не ставит!

– Ставит он тебя, ставит, – улыбнулась Ольга. – Он тебя, дуру несчастную, любит!

– Нет… не любит он меня… – Надя села рядом с ней на кровать, чувствуя, что сейчас заплачет.

– Вот балда! – обняла ее Ольга. – Да он тут места себе не находил! Морги обзванивал, в нашу с тобой дыру мотался, а ты? Моя милиция меня бережет! А что? – захохотала она. – Очень даже запросто! Может, ты свое счастье упустила? А?

Надя швырнула в нее подушкой и тоже засмеялась, представив себя лейтенантшей.

Они повалились на кровать, упали рядом, в обнимку.

– Это же надо, что придумала! Взяла и пропала! – продолжала возмущаться Ольга.

– Я, когда о нем думаю, – прошептала Надежда, – у меня даже голова кружится. Я боюсь, его увижу и в обморок грохнусь. Знаешь, я ведь думала, что Диму никогда больше не увижу, понимаешь? Никогда… – Надя достала из пиджака голубые носочки и показала Ольге. – Вот. Видишь, что у меня…

– Ой! – подскочила Ольга. – Что это?

– Димка-маленький у меня будет. А большой пусть своих однокурсниц любит.

– Идем! – вскочила Ольга. – Немедленно идем к Димке!

– Я боюсь.

– Идем, дурочка! Ой, Надька… – Ольга обняла подругу. – И вправду не на пользу тебе любовь. Что ж мне теперь, всегда тебя на веревочке водить?

– Не знаю, – вздохнула Надежда.

– Ну, может, тогда ну ее, любовь эту? – хитро подмигнула Ольга.

«… Набить морду однокурснице и заставить Грозовского жениться?»

– Пошли, – решительно встала Надежда.

Если бы в «Солнечном ветре» приземлилась тарелка с инопланетянами, такого фурора точно бы не было.

– Надежда! – крикнула с ресепшен Лена, и из кабинетов повалили сотрудники.

– С ума сойти!

– Где ты пропадала?!

Подлетел Тимур, завопил:

– Кого я вижу! Благодетельница вернулась!

И поцеловал Наде руку, чего за ним отродясь не водилось.

– Кудряшова! – пробилась бухгалтерша через толпу и внимательно осмотрела Надю, словно убеждаясь в ее материальности. – Нашлась?! Просто чудо какое-то… И деньги нашлись, и сама появилась!

– Какие деньги-то? – не поняла Надя, вопросительно посмотрев на Ольгу.

– Понятия не имею. – Та отбила Надю у восторженной толпы и повела ее к кабинету Грозовского.

– Да, да, я понимаю… Хотелось бы уточнить по тиражу. Нет, десять тысяч – это совсем другое дело. Да… и деньги другие… А что они предлагают? – Дима разговаривал по телефону, но ему дела не было ни до денег, ни до тиражей, ни до предложений.

Сейчас он положит трубку и помчится на телевидение. Там есть передача такая, где пропавших людей ищут. И очень многих находят…

Он выслушал предложение, ничего не понял, ответил невпопад и положил трубку.

Надо только фотографию взять.

Дима снял со стены Надин портрет размером метр на два, огляделся…

Вроде ничего не забыл…

Идти с такой большой фотографией было неудобно, и он стал скатывать ее в рулон…

В этот момент распахнулась дверь.

На пороге стояла Надя.

Дима решил, что он чокнулся, – поэтому зажмурился и принялся скатывать фотографию чуть быстрее.

– Ну вот что ты делаешь, а? Ну помнешь ведь, помнешь… – весьма скандально прозвучал Надькин голос.

Грозовский открыл глаза. Надя не исчезла. Она смеялась и плакала одновременно.

Нужно было обниматься и целоваться… Но он не смог.

Он зарыдал и захохотал. И развернул перед Надей ее портрет – метр на два.

– Вот… По телевидению тебя хотел… По центральному…

– С ума сошел… У меня ж тут один глаз больше другого… И губы, губы-то не мои… Где ты у меня губы такие видел?

Оказалось, ничего нет труднее, чем готовиться к свадьбе.

Что там жуткий канат над бездонной пропастью из дурного сна, что там отсутствие документов, голод, холод и жизнь без крыши над головой по сравнению с теми муками, которые испытывала Надя, выбирая свадебное платье…

Ей все нравились. И ни одно не нравилось.

У нее голова кругом шла от белых кринолинов, ее подташнивало, и она даже пыталась уговорить Ольгу удрать из свадебного салона, а замуж выйти… в джинсиках и маечке. Или в юбочке и кофточке.

– Ага, рядом со смокингом и бабочкой, – фыркнула Ольга. – Ты что, Димку не знаешь? Он вырядится как франт, да и гости…

Выбор они остановили на длинном шелковом платье цвета слоновой кости.

– Все-таки, может, без фаты? – взмолилась Надежда, рассматривая себя в зеркале. – А то я ж не первый раз замуж выхожу…

– Зато последний. – Ольга была неумолима. Она подала Наде фату длиной с товарный поезд. – Смотри, какая красота!

– Ой! Оля… Ой! – Надя чуть не заплакала, представив, как будет справляться с этим воздушным шлейфом.

– Ну что? Что ты ойкаешь? – Ольга сжалилась, принесла фату покороче, но захватила длинные перчатки.

– Перчатки-то зачем? Ну вот скажи, зачем мне перчатки? Что, у меня руки мерзнут, что ли?

– Ну, а перчатки чем тебе помешали?

– Не знаю… я не знаю… Только у меня зубы стучат. Слышишь?

Ольга прислушалась.

– Нет!

– Ну ты послушай, послушай…

– Не выдумывай!

– …и туфли…

– Что? Жмут?

– У меня никогда таких красивых туфель не было.

– Ф-фу! С тобой с ума можно сойти! А ведь еще букет невесты нужен, подвязка, сумочка, украшения…

– Ну хоть без подвязки-то можно?

– Можно, – махнула рукой Ольга.

…А перед загсом Надя неожиданно струсила – до дрожи в коленках, до заикания, до холодной испарины… Неужели эта роскошная свадьба, эти холеные гости и красавец-жених в смокинге имеют к ней какое-то отношение?

– Замерзла? – наклонился к ней Дима, почувствовав ее дрожь.

– Неужели это не фильм, не мечта, не фантазия?..

Оказалось, Надя произнесла это вслух.

– Я тоже страшно боюсь, – прошептал Димка в ответ. – Сердце, как у зайца, колотится… Как это так – взять и жениться? Как это – женатыми быть, Надька?

– Может, сбежим? – прошептала она. – Пока не поздно…

– Поздно, – серьезно сказал Грозовский. – Я тебя люблю.

– И я люблю…

– Значит, на эшафот! Вместе, матушка! Шаг в сторону – расстрел!

Они крепко взялись за руки и переступили порог загса под одобрительные крики гостей и хлопки шампанского.

Словно с обрыва прыгнули…

Нет, словно вместе взлетели…

Марш Мендельсона Надя слушала с упоением, кольцо на Димкин палец надела твердой рукой, перед камерами позировала с удовольствием…

Страх сменился восторгом и уверенностью, что счастье не призрачно, а очень даже материально и осязаемо.

Ее, Надино, счастье, самое счастливое счастье в мире!

Потом был ресторан «Седьмое небо», и вся Москва словно пала к Надиным ногам.

За столом она то и дело проверяла кольцо на пальце – не потеряла ли? И все время забывала, на какой оно руке – левой или правой. И сердце ухало вниз, когда она, не нащупав кольца, едва не вскрикивала от ужаса, и возвращалось на место, когда кольцо наконец находилось на правильном месте – безымянном пальце правой руки…

Первой «Горько!» крикнула Наташка. Однокурсницу поддержал ее муж, Ольга, Барышев, а потом и все гости, которых было, если она ничего не напутала, двести человек.

Грозовский встал, Надя тоже.

Двести человек требовали от них поцелуя так, что едва не вылетали стекла во всей Останкинской башне.

Дима обнял Надю, крепко прижал к себе, и… они остались одни во Вселенной, несмотря на кричащих двести человек, несмотря на пулеметную очередь вспышек фотокамер, несмотря ни на что…

– Двадцать один, двадцать два, двадцать три, – считали длительность поцелуя гости.

– Димка…

– Ну что? – спросил тот, недовольный прерванным поцелуем. – Рекорд не даешь поставить!

– Я бы каждый день выходила за тебя замуж!

– Я тебе это организую. Легко!

– Каждый миг!

– Платьев не напасешься… Но я что-нибудь придумаю.

– Придумай, Дим…

– Почему сачкуете?! – прогремел барышевский бас. – А ну все сначала! Горько! Один, два, три…

Димкины губы слилилсь с ее в одно целое – в материальное, осязаемое, самое счастливое Надино счастье…

– Значит, паспорт ей выписали, – вздохнула Анна Степановна, подкладывая Паше в тарелку котлетку. – Все, значит, образовалось у ней…

– Все нормально, – отрезал Паша. – И паспорт выписали, и вообще. Я ж тебе уже говорил.

– Ну, хорошо… А то меня все спрашивают, чего с ней да где она.

– Кто спрашивает-то?

Сын, после того как его повысили в звании, стал просто невыносим. Разговаривал с матерью, как с подчиненной. Все недоволен чем-то был, особенно если дело Нади касалось.

– Кто, кто? Люди.

– Понятно.

– И про тебя спрашивают.

– А про меня-то что?

– Что, что? Все то же! Уж, почитай, лет десять как спрашивают.

Паша молча жевал, сосредоточенно глядя в окно. Он с детства так жевал и в окно смотрел, когда злился на что-то.

– Чего молчишь-то? – Анна Степановна еле сдерживала подступившие слезы.

– А что говорить? – Паша встал и поцеловал ее в щеку. – Спасибо, мам…

– Видать, никогда мне внуков не дождаться! – Она все же дала волю слезам, пусть видит, как мать измучил этим тоном своим недовольным, работой опасной, неустроенной своей личной жизнью…

– Дождешься, дождешься, мам. И внуков, и вообще…

– Да какие ж внуки, если ты никак не женишься?!

Паша вдруг улыбнулся, как прежде – когда еще лейтенантом был, – и достал из внутреннего кармана фотографию.

– Это чего?

– Я тебя давно с Галиной познакомить хотел, да боялся. Ты ведь у меня строгая…

– С Галиной? Ну-ка, дай-ка сюда.

Анна Степановна надела очки и взяла фотографию. Со снимка на нее смотрела рыженькая милая девушка.

– Ну что ж, ничего, ничего, сразу видно, хорошая девушка, – одобрила она, а про себя с грустью подумала: «На Надьку только уж больно похожа…»

Как-то так получилось, что они с Сергеем не разговаривали на эту тему. Просто поняли друг друга без слов, без намеков, без необходимого в таких случаях «семейного совета».

Утром Ольга заказала в салоне новую детскую мебель, а вечером Сергей положил на стол билеты на самолет.

– Завтра едем, – буднично сообщил он. – Я все узнал, устроил, со всеми договорился…

Ольга не стала спрашивать, что он узнал, что устроил и куда они едут – и так было понятно. Она прижалась к нему, положила на грудь голову, а он погладил ее по волосам.

– Я новую детскую мебель заказала, – сообщила она.

– Это правильно, детской мебели много не бывает, – засмеялся Сергей.

– Как ты думаешь, гардеробную можно переделать в Костину комнату?

– Вот еще! Комнату Костика сделаем в нашей спальне, а сами… – Сергей задумался, что-то прикинул в уме и улыбнулся. – А сами надстроим третий этаж. Тесновато что-то стало.

– Сережа, а что мы Маше и Мише скажем?

– Как что? Что у них братик появится! Не переживай, – Барышев подмигнул Ольге. – Им не привыкать.

В самолете Сергей вспомнил свой сон – беременная Ольга машет ему рукой. Теперь понятно, почему беременная. А рукой махала, потому что, если б не Зойка, он бы погиб.

Сказали бы ему еще полгода назад, что он будет разгадывать свои сны! Сергей и снов-то никогда не видел или не помнил их…

…В Октябрьске лил проливной дождь и дул пронзительный ветер.

Спускаясь по трапу, они держались за руки, как заговорщики. Ольга все время пыталась побежать, но Сергей ее останавливал.

– Да куда же ты из-под зонта, промокнешь!

– Пусть! Только бы побыстрее…

Сергей вскинул руку, и возле них остановилось такси.

– Только побыстрее, – бормотала Ольга, усаживаясь в машину. – Сердце так и болит за него…

– Оль, не переживай, – Сергей крепко сжал ее руку. – По моей просьбе с Костей работают опытные психологи, он знает, что мамы больше нет, он ждет нас…

Дождь, хлеставший за окном, вдруг в одно мгновение утих, и выглянуло яркое, слепящее солнце.

– Вон! Сережа, это он! – Ольга показала на худенького мальчика, стоявшего на крыльце интерната.

У него были огромные серые Зойкины глаза и бледная, почти прозрачная, кожа.

– Оль, ты ж его только маленьким видела и сразу узнала?

– Остановите!

Такси еще не успело затормозить, а Ольга уже выскочила и побежала, неловко подвернув ногу и едва не упав.

Заметив ее, мальчишка попытался удрать, но воспитательница придержала его за плечи. Она наклонилась к нему и зашептала что-то на ухо…

– Хороший пацанчик, – одобрительно сказал таксист Барышеву.

– Мой, – улыбнулся Сергей и быстро пошел за женой.

…Ольга понимала, что надо бы поосторожнее, поделикатнее, но сделать с собой ничего не могла.

– Мой мальчик, мой, мой… – прижала она к себе Костика. – Я теперь твоя мама!

Костик обнял ее – сначала недоверчиво, потом все крепче и крепче…

– Мама? – переспросил он.

– И папа! – Барышев подхватил его на руки. – Папа тебе тоже пригодится.

– Пригодится, – согласился Костик. – А ты на велосипеде меня научишь кататься?

Барышев, задумавшись, почесал затылок.

– Я, сын, видишь ли, сам, того… не очень умею на нем кататься.

– Тогда я тебя научу! – засмеялся Костик и закричал воспитательнице, стоявшей в дверях приюта: – У меня теперь и мамка, и папка есть! И мамка, и папка!

[1]Goedendag (Хуэндах) – Здравствуйте. Goedenavond (Хуэнавонд) – Добрый вечер (голл.).

Дата добавления: 2015-06-25